Коломенская игуменья

Ново-Голутвинский  монастырь  -  крупнейший  на  территории современной России, действует с 1989 года.  Это первая открывшаяся в Московской  епархии православная  женская  обитель. Сейчас  в  монастыре  под  руководством  настоятельницы игуменьи Ксении живет 90 послушниц и монахинь. Они  не  ушли  от  жизни, от мира - они наоборот пришли к  нему, но  в другой  форме.   Чтобы быть  более полезными,  пришли, чтобы  любить.  Не  зря  же  их называют:  Невесты Христовы.   

…Владыка говорит: «А сейчас мы положим начало подвижнической жизни в Коломне». Опомниться не дал.
…В белой постригальной рубахе, которая хранится потом всю жизнь, на коленях ползешь к алтарю. И уже у самого амвона надо лечь — распростершись крестом. Когда легла, у меня была одна мысль: наконец-то можно отдохнуть.
 Когда владыка уехал, я осталась в храме. Первая ночь прошла как один вздох. Молиться всегда очень трудно. Отвлекают всякие житейские мысли… А тут вдруг весь мир куда-то отодвинулся, так легко, душа прямо горела огнем молитвы. Так прошло три ночи. Силы почти истощились, но когда я наконец вышла из храма — такая была горечь, что это кончилось… И надвигается другая жизнь.
Жизнь без Бога хорошо была нам известна по школьным и студенческим годам. А жизнь с Богом, со стремлением понять, кто же Он, против которого так борется мир, «лежащий во зле», открывала новое «стояние в правде и истине», где так успокаивался человек, находя мудрые ответы на все свои трудные вопросы.
Приход в монашество сейчас можно сравнивать с мировым катаклизмом, когда разрушается все прежнее «школьное» мировоззрение, с которым не хочет смириться душа, чувствуя в нем ложь. Жажда истины и правды, справедливости и вечности, жажда встречи с Тем, Кто вне этого безнравственного кошмара, захлестывающего и юность, и старость, многих привела в монастырь, даже задолго до того, как мы смогли осмыслить и понять, что же такое монашество. Просто всей душой чувствовали, что здесь что-то родное и близкое, а умом понять, почему же именно тут, еще не сразу удавалось.
Сейчас уже смешно вспоминать первые вопросы строителей, один из которых серьезно спросил: «А где же мы будем строить гауптвахту?» Я удивилась и спросила: «А зачем?» «Ну как же, - компетентно ответил он, - вы же будете наказывать сестер и сажать их в тюрьму».
Такое было представление о монашестве, что в лучшем, случае - это «трудовая исправительная колония», в худшем – «тюрьма строгого режима», но никто не подумал о том, что в тюрьму никто самовольно из нас никогда не пойдет, а если человек идет в монастырь, значит, имеет какие-то другие мотивы для своих действий.
И о монастырях многие рассуждают, не зная ни христианства, ни тем более тех вопросов монастырской жизни, о которых имеют смелость говорить. Но их так научили, они так и говорят.
Итак, где же свобода и где тюрьма? Современная моральная деградация человека в самых свободных, с гуманистической точки зрения, странах и очевидный упадок там духовности показывают, что внешние свободы без «удерживающего» не только не возвышают человека, но часто служат одним из самых сильных средств его духовного и нравственного разложения.
Отсюда получается, что те, которые больше всего говорят о свободе (без Бога) - несвободны, а те, которые говорят о том, что они и без Бога здоровы - нездоровы, а больны, потому что все мы имеем природу души и тела, пораженные грехом. Зная об этом, христианство обучает не только не давать прогрессировать болезни, но и способствовать исцелению человека, его спасению.
И на этом пути монастыри должны быть очагами благочестия, но жизнь монастыря для «мира» остается загадкой.
Монашество - дивное устроение души, это дарование таких знаний, которые дают ключ к пониманию истинного смысла жизни, прокладывают путь к состоянию доброму и вдохновенному...
Для многих из сестер, живущих в Свято-Троицком Ново-Голутвинском монастыре, первые посещения храма, первая встреча с монастырем открыли глубинный смысл притчи из Евангелия о купце, который, найдя одну «драгоценную жемчужину», решил продать все, что у него было.
Действительно, нам захотелось расстаться со всем прежним: с будущей престижной работой, с пребыванием в Москве, куда так все стремятся; с домом, в котором мы все так любим и мать, и отца, и захотелось окунуться в эту новую атмосферу.
Новый быт, состоящий из ранних утренних молитв, труда на разных послушаниях, из монастырской трапезы, заканчивался вечерним Богослужением со строгим монашеским пением, осознанием радости нового бытия с Богом! Поэтому отречение от мира не выглядит как какая-то трагедия, страшная потеря, наоборот, это действительно та драгоценная жемчужина, ради которой можно оставить все прежнее.
Есть мир как квинтэссенция страстей. В этом смысле монастырь ушел от мира. Поэтому мы носим черные, как бы погребальные, одежды, символизирующие смерть. Но это смерть души для греха. Через это происходит рождение того, что будет соприкасаться с вечностью, что уйдет в вечность.
То, с чем мы столкнулись - а мы столкнулись с Откровением Божиим, - поразительно. Вот Христос - в нем два, казалось бы, несовместимых естества: человеческое и Божественное. Пресвятая Богородица - она же и Дева, и Богородица. Для обычного сознания это несовместимые вещи.
Многое в христианстве выходит за рамки простого, логического мышления. Апостол Иоанн говорит: оно юродство для мира. Господь говорит: блаженны чистые сердцем. То есть путь не в количестве прочитанных богословских книг и отстоянных служб, а в чистом сердце, которое созидается большим трудом. Все это моменты необычные, нестандартные, которые надо ощутить и понять.
Один из основных мотивов жизни в монастыре - искренность. А в искреннем состоянии человек и плачет, и обижается, и недоумевает, и ругается. Задача - в своем искреннем состоянии разобраться. В нас часто действует ветхий человек, которому трудно действовать по закону любви - вот по закону эгоизма легко. Я себя люблю, мне себя жалко, а другого - не знаю. Поэтому должно быть постоянное перековывание, переделывание себя. Это сложно…
Меня всегда поражает, как ищут какого-то удовлетворения в том, что ах, кто-то убежал, кто-то пошел рожать из монастыря. В этом есть момент какой-то внутренней некрасивости. Да, были случаи, когда мать протестовала, отец вытаскивал дочь, кричали: лучше ей стать блудницей, чем жить в монастыре.
Мы пережили много. Поразительно то, что сестры, которые пришли в монастырь, ничего не зная, вдруг становятся такими великими воинами. Ну что такое наша плоть, которая все время хочет есть? Хочет спать и не хочет работать? Наша душа, которая получила навыки с детства: себя ценить, другого уничижать? И все это надо в себе разрушить и построить дом на совсем другом основании.
Тут есть своя колоссальная внутренняя культура. Я часто говорю: сестры, какие же вы счастливые, что вам всем уже дано войти в эту культуру мышления, а другие, которые вне этого, даже не знают, чего они лишены. Жизнь в монастыре - постоянное внутреннее творчество...
Многие ищут в монашестве крамолу, «опасные связи», несчастную любовь... Не может человек не блудить — значит, он или психически нездоров, или врет! Но зачем тебе обманывать? Живи в миру! Зарплату здесь не платят, работают от зари до зари, спят по три-четыре часа... Прекрасно могли бы устроиться в жизни. В монастырь человек идет по своей воле. По призванию. А страсти и грехи… никуда не делись, приходится с собой много бороться. Но здесь покой, свет, свобода, радость. И подвиг в этом не больший, чем в настоящем супружестве.
А молитва возвращает из смерти в жизнь. Сколько людей страдает от телесной хвори, но, если кто имеет дерзновение просить исцеления, дается им. Сколько строится больниц для душевнобольных, а, в конечном счете, только те, которые покаянием и молитвой обратились к Премудрости Божией, находят путь, как выйти оттуда…
Я очень хорошо помню, что когда я начала молиться, то было чувство, что вся «тьма» моя внутренняя, хорошо сконцентрированная за годы безбожия, забурлила, подобно лавине вулкана, и била меня кошмарными цветными снами и царапала сердце страстями и страхованиями: не молись, замолишься.
Святые знали суть молитвенного состояния, понимая, что ко всякому чувству примешивается «своя отрава», как следствие нашей падшести, как следствие нашего произвольного согласия, хотя и здесь видится действие падшего духа. Как некий яд, к сокрушению о греховности примешивается отчаяние и безнадежие, к отречению - жестокосердие, к любви - сладострастие...
Человек не может отделить этот яд от благого чувства, но при молитве, именем Господа Иисуса Христа, произносимой с верою от сокрушенного сердца, этот яд отделяется; от света Христова разгоняется тьма из сердца, видна становится сопротивная сила; от силы Христовой исчезает действие вражие, и в душе остается естественное состояние, не всегда сильное, не всегда чистое, но безмятежное и способное подклониться под действующую руку Божию?
Мир ищет чудес, каких-либо чувственных явлений из мира горнего, а главного чуда, посредством которого мы можем быть сопричастными этому миру непрестанно, - молитвы и вложенной в душу способности молиться, - не ищет и не раскрывает в себе.
Многие люди, измученные проблемами, которые они сами себе создали своими грехами, не идут к духовнику, который может им действительно помочь, но заканчивают тем, что «исповедуются» у психолога.
И психологи своими советами словно швыряют пациентов в середину реки, которую им нужно перейти. В результате несчастные либо тонут в этой реке, либо все-таки доплывают до другого берега, однако течение относит их очень далеко от того места, где они хотели оказаться.
Разумеется, сейчас нельзя ожидать того, что выросшие в абсолютном безбожии люди вдруг, мгновенно, обретут то же сознание, тот же менталитет, что их предки век тому назад. Таких чудес не бывает. Но…
Воистину, пути Господни неисповедимы. В том числе, и те, которые приводят нас к истинной вере.