ДОЛГ

    Рядовой Емельян Сапегин служил в оперативном отделе дивизии Волховского фронта. Попал он туда не случайно – был прекрасным художником, поэтому себе на уме командиры приспособили его рисовать оперативные карты. Обстановка на фронте менялась часто, задачи перед дивизией ставились разные и карты приходилось рисовать заново почти каждый день. В свободное от боевых дел время командиры сами были не прочь позировать художнику.
    …Дивизия готовилась к наступлению. Полной ясности о вражеской обороне не было, а идти в атаку вслепую, «на ура!» – от такой болезни Красная Армия к исходу 1942 года начала поправляться, заплатив за науку воевать немалую цену.
    Как то полковник, начальник оперативной службы дивизии, поставил рядового Сапегина по стойке «смирно» и начал объяснять ему задачу: – Пойдешь на передовую к самой нейтральной полосе, там ночью окопчик подготовили. Сядешь в него с помощником и будешь наблюдать в перископ за передним краем противника. Отсидишь сутки, нанесешь на карту всё, что заметишь на вражеской стороне. Потом наши пойдут в атаку, немцы откроют огонь – ты все огневые точки на карте пометишь. Всё ясно?
    Яснее не бывает. Напарник его был из особого отдела. У того своя задача – ни при каких обстоятельствах не допустить, чтобы Сапегин попал в плен – слишком много знает про оперативные планы не только дивизии, но и фронта. Рядовой Сапегин о такой чести даже не подозревал. Ночью неразлучная пара скрытно доползла до своего наблюдательного поста.
    Случилось так, что фашисты свежий окоп и перископ над ним обнаружили довольно быст-ро. После обеда за наблюдателями пошла охота: настырный миномёт, нарушая затишье, всё норовил забросить мину прямо в окопчик. Сержант-особист и совсем не рядовой художник Сапегин лежали на дне, носом в землю, не смея поднять головы. Рано или поздно упрямый фашист всё равно бы их достал, но тут началась атака красноармейцев. Под грохот артиллерии и треск автоматов Сапегин прильнул к окулярам. Вражеские блиндажи, откуда, словно мыши, разбегались по окопам солдаты, огоньки пулемётных гнёзд и дотов, быстро ложились на карту. Миномётные батареи врага начали обстрел атакующих солдатских цепей, из-за дальнего перелеска заухали немецкие гаубицы…
    Первые цепи красноармейцев миновали нейтральную полосу. Казалось, что атака удалась. Она задумывалась, как разведка боем, но, развивая успех, в бой были введены танки, стрелковый батальон, артиллерия. Неожиданно с флангов по атакующим кинжальным огнём ударили пулемёты. Из-за чахлого леса, почти задевая верхушки кривых елочек, выскочили три звена «юнкерсов». Из-под их крыльев на головы бегущих, согнувшихся пополам бойцов, посыпались бомбы. Пулеметы, словно косой прошлись по живым целям. В бой вступила тяжелая артиллерия врага.
    …Атака захлебнулась. Нейтральная полоса была усеяна убитыми и ранеными. Сложив кар-ту в планшет, рядовой Сапегин больше не смотрел в перископ. До сих пор он не видел разведки боем. На его глазах сотня однополчан лежала, обняв землю, словно встретилась с ней после долгой разлуки и никак не могла разжать объятья. Емельян, двадцатитрехлетний парень, заплакал. Сержант презрительно отвернулся: «салага, штабная крыса, пороха не нюхал».
    Потом много ещё было тяжелых и кровопролитных боев: дивизия освобождала Ленинград, Прибалтику, ломала сопротивление прусского Кёнигсберга. Но тот первый бой Сапегин не мог забыть, он не давал ему покоя многие годы, словно взял солдат тогда что-то под честное слово в долг – и не вернул. И уже не солдат, а учитель Емельян Петрович Сапегин тот саднящий, беспокоящий долг как бы вернул однополчанам: на своей родине, в деревне Куркино под Москвой поставил обелиск всем не вернувшимся односельчанам.
    Нарисовал художник Сапегин этот памятник, украсил его солдатской звездой и ветвью благородного лавра, выгравировали на обелиске 75 фамилий, считай половину всех живших здесь мужиков. Походил, конечно, бывший солдат, как у нас водится, по инстанциям, по заводам, пробивая тихим словом своим закаленную броню советских хозяйственников. Нашли-таки нержавеющую, как сама память, сталь, и пушку нашли, самую что ни на есть боевую, и стоит сегодня этот обелиск с пушкой на высокой горе, сберегая покой не столько тех, кто пал на поле боя, сколько тех, кто остался в неоплатном долгу перед бессмертным поколением наших братьев, отцов и дедов.
    И в том, что Сапегин Емельян Петрович стал почетным жителем Куркино, есть высшая справедливость его солдатской судьбы: свой долг он вернул сполна.