Седьмой набросок письма о поездке в Святую Землю

Снова "пепелац". – Месть Лины. – В Иерусалим за путевкой. – Книжный магазин. - Компьютерная безграмотность. – Лина торжествует. – На экскурсию. – Утренний автобус. – Упала винтовка.  - Место сбора. – Металлические лавки. – Экскурсовод Сергей. – Полосатый зонтик. – Магазин церковной утвари. – Бизнес на религии. – Симбиоз. – И у нас такое есть. – Внести свой вклад. – Настоящий пионер. – Фаня. – Выпить Умеет. – Место красит командира. – Болодачев. – Разрушая идиллию. – Из Фани полезло. – "Придавлю!" – Новая работа. – Плагиаторы. – Без мусульманки спокойнее? – Что запомнилось. – Ресторан. – Хорошо живут экскурсоводы. – Купить билет на автобус. – Всё, как у нас.


Опять мы, рассевшись поудобней в соломоновом "пепелаце", миновали вооруженный пост на выезде из поселения, и спустились с холмов по извилистой и узкой, но абсолютно гладкой, без единой выбоинки, дороге. Едем в Иерусалим. Время уходит, а мы так и не удосужились ещё побывать ни в одной из довольно-таки большого набора экскурсий, который предлагают здесь русскоязычным гостям Израиля.
Хотелось бы, конечно, успеть на море, однако Лина до сих пор не простила меня. Мы поднялись в семь утра, тем не менее она вышла из спальни только после восьми, не спеша умывалась. Соломон давно уже сделал бутерброды и чай, но она демонстративно долго чем-то занималась на кухне, гремела кастрюлями. Потом, так ничего и нее приготовив, переоделась и села за стол. Ела не спеша, много говорила. Мы уже давно закончили трапезу, а она всё ела и ела, говорила и говорила. Я какое-то время терпел эту бессмыслицу, потом моё терпение иссякло. Я поднялся из-за стола и, вслед за Соломоном, терпение которого иссякло гораздо раньше, вышел на улицу. А жена моя долго еще терпеливо сидела и молча слушала.
Потом, когда Лина, с затаённым злорадством, скажет нам, что попасть на море мы уже не сможем, потому что, если мы хотели попасть на море, надо было раньше просыпаться, настанет уже моя очередь молчать.
Когда мы приедем в Иерусалим, будет уже за полдень. Потом Соломон, как водится, под аккомпанемент оскорблений со стороны Лины, поплутает по Иерусалимским улочкам и окончательно встанет где-то квартала за три от того места, куда нам нужно было попасть. Оставив машину и пройдя пешком эти три квартала, мы пришли в небольшой книжный магазин. Книжные магазины в Израиле, это небольшие уютные оазисы русской культуры. Зайдя в такой магазин ты забываешь о том, что находишься в "дальнем зарубежье". Продавцы говорят между собой по-русски, большинство посетителей — тоже. Много книг на русском языке. Есть художественные, — в основном старые, комиссионные, которые были привезены ещё оттуда, из бывшего СССР, многократно прочитаны и сданы, наконец, в книжный магазин. Много книг по работе на  компьютере, изданных в России и на Украине.
В магазине, в который мы пришли, был отгорожен небольшой закуток, где женщина, тоже русскоязычная, продавала путевки на экскурсии по достопримечателносм  Израиля. Пока жена выбирала путёвки, я, в силу своего равнодушия к экскурсиям, решил посмотреть книги, стоящие на полках. Полистал книги по программированию и работе с пакетами прикладных программ. К полкам с книгами, возле которых я стоял, подошла миловидная молодая женщина. Я обратил внимание, что книги, которые она листала, были все на русском языке.
Завёл с ней разговор. Она оказалась преподавателем компьютерных курсов. Поскольку мне довелось создавать информационно-вычислительные службы в нескольких крупных организациях и, кроме того, я преподавал время от времени,— в ВУЗе и на коммерческих курсах по компьютеризации бизнес-процессов — мне было чрезвычайно интересно узнать, как поставлено обучение компьютеру в Израиле.
Должен признаться, — я был несколько разочарован. Наш компьютерный век примечателен тем, что почти каждый ( а особенно каждая), желающий найти приличную работу, должен уметь как-то использовать в работе компьютер. Этим вызвано появление огромного количества курсов, проучившись на которых человек получает удостоверение об их окончании, которое, по логике вещей, должно свидетельствовать о том, что его владелец "на ты" с компьютером. Однако, к большому сожалению, это далеко не так. Большинство окончивших курсы как ничего не умели делать с помощью компьютера, так и продолжают ничего не уметь. Ведь компьютер в офисе — это инструмент для работы с информацией. И учить нажиманию кнопок на клавиатуре человека, не понимающего, что такое деловая информация и с чем её едят, как её организовать и каким образом связать её с документом — компьютерным или бумажным — это такое же бестолковое занятие, как и попытка превратить, например, швею в электромонтажницу, научив её только завинчивать винтики с помощью отвёртки. Необходимо, чтобы она хоть немного понимала, что же это такое она делает, закручивая эти винтики.
Ситуация усугубляется ещё и тем. что преподаватели — а это, в основном, женщины, не имеющие ни малейшего опыта разработки информационных систем , проштудировавшие одну-две книжки для "чайников" — тоже ничего не смыслят в том, что  должны делать люди с помощью компьютера. Как водится, кто не умеет делать, тот учит, как надо делать.
И оказалось, что в Израиле дело обстоит так же, как и у нас. И преподаватели (то бишь преподавательницы) точно так же ничего не понимают в том, для чего человек должен использовать компьютер, и очень плохо знают, чем компьютер отличается от печатной машинки. И умный вид они делают с такой же многозначительностью.
Моя собеседница, как выяснилось, использовала в своей работе книжки для начинающих, изданные в России и на Украине. На полках стояло достаточно большое количество таких книжек. Я полистал некоторые из них. Они тоже ничем не отличались от тех, которые продаются в книжных магазинах нашего бывшего СССР.
Тем временем моя жена завершила, при помощи Лины, процедуру выбора экскурсий и покупки путёвок на них. Лина подошла к нам и поздоровалась с преподавательницей. Оказалось, что они были уже знакомы. Лина недавно ходила записываться на курсы и вскоре должна была приступить к занятиям. Хотя результат этих занятий был предопределён, я не стал отговаривать Лину. Скорее всего, я был бы неправильно понят.
В отличие от Лины, которая никогда раньше не имела дела с компьютером, Соломон потерял свою компьютерную невинность ещё во время учёбы в университете. Более того, работая после окончания университета на одном из Ижевских заводов, он написал на языке программирования С++ программу управления станком, изготавливающим, в автоматическом режиме, некую весьма важную для народного хозяйства деталь. Ссылки на эту программу и создавшего её Соломона были даже размещены в несколько научно-технических сборниках. Соломон хранит сейчас эти сборники у себя дома и с гордостью показывает их всем своим гостям. И он собирается когда-нибудь потом, когда у него появится достаточно много свободного времени, организовать продажу этой программы.
Но за те годы, что отделяют сегодняшний день от того наивного времени, очень многое изменилось. Давно уже существуют станки с числовым программным управлением и языки программирования, предназначенные специально для создания систем управления этими станками. И программа, которую написал когда-то Соломон, теперь никому не нужна. Я не стал говорить этого Соломону, хотя до сих пор не уверен, что поступил правильно.
Чувствуя себя без вины виноватым и пытаясь  хотя бы отчасти загладить эту свою вину, я предложил Соломону позаниматься с ним в свободное время. Поскольку он когда-то программировал, думал я, научить его чему-то конкретному будет проще, а поскольку я имею неплохой опыт преподавания как в ВУЗе, так и на коммерческих курсах, то смогу преподнести ему знания в объёме, позволяющем получать ощутимую пользу от использования в работе компьютера.
Компьютер у Соломона дома был. И, хоть компьютер этот был старым и маломощным, его возможностей должно было хватить для того, чтобы провести курс обучения. Мы начали заниматься, и уже после двух занятий я понял, что поставленная цель вполне достижима.
Но тут вмешалась Лина. Её, почему-то, очень задевало то, что я учу Соломона, и она старалась любыми средствами помешать нашим занятиям, придумывала какие-то нелепые дела, которыми Соломон, бросив всё, должен был в срочном порядке заниматься. Каждый момент, когда меня не было рядом,  она использовала для того, чтобы объяснить моей жене, что Соломон прекрасно разбирается в программировании и терпит мои попытки научить его чему-то только из вежливости. Соломон, уступая её давлению, стал, под различными предлогами, отказываться от занятий, и я не стал настаивать. Наши с ним занятия закончились безрезультатно.
Лина торжествовала. Для того, очевидно, чтобы полнее насладиться своей победой, она всё чаще заводила разговоры на тему "и как это вы там у себя живёте в такой нищете?". Постоянно рассказывала, что соседи удивляются тому, что мы, не будучи Соломону даже родственниками, взяли и приехали в гости.
Находиться в её доме становилось для нас все труднее. Мы стали подумывать о том, чтобы перебраться на оставшееся время к Михаилу, другому моему однокурснику, который живёт в Лоде — небольшом городе неподалеку от Тель-Авива. Но Соломон обижался, едва лишь услышав от нас какой-нибудь намёк на эту тему. И мы старались смириться.
Мы купили путёвки на экскурсии по Иерусалиму, его религиозным достопримечательностям, и по Галилее, с посещением Назарета, озера Киннерет и реки Иордан.
Экскурсия начиналась в 9 часов утра. Чтобы попасть к месту сбора, неподалеку от центрального автовокзала, нам нужно было проехать на автобусе километров 40, отделяющих нас от Иерусалима, перейти улицу и, спустившись по грязным ступенькам узкого, с обшарпанными стенами, подземного перехода, выйти потом из него возле какого-то сквера
 Однако Соломону в этот день с утра предстояла срочная работа  по электрификации одного из близлежащих поселений. Поэтому он договорился с Любой, что, отправляясь в Иерусалим,  где она подрабатывала, ухаживая за какой-то немощной старушкой, она захватит нас с собой и покажет место сбора участников экскурсии. И нам пришлось подниматься в 5 часов утра, поскольку Любе, по странному совпадению, в этот день надо было выехать пораньше.
В силу раннего часа, народу в автобусе было немного — человек десять. Заняли места поудобнее. Я усадил жену рядом с Любой, полагая, что женщинам всегда найдётся о чем поболтать а я могу просто подремать или посмотреть в окно. Однако смотреть в окно мне не пришлось. Почти ничего нельзя было разглядеть, поскольку стёкла были очень мутными. Люба, заметив моё недоумение, объяснила, что на этот маршрут часто выходят автобусы, оснащённые бронированными стёклами. Бывает, что мусульмане бросают, с помощью пращи, камни. А иной раз, под настроение, могут и выстрелить в окно.
Поэтому мне ничего другого не оставалось, кроме как задремать под ровный гул двигателя, коротая время в пути. Однако вскоре моя сладкая дрёма была прервана каким-то грохотом. Разлепив глаза, я увидел, что сидевший впереди солдат полез  вниз из своего кресла, стараясь дотянуться до автомата М-16, упавшего, видимо, из его рук в глубокий проход между креслами, когда он тоже задремал. Меня в очередной раз удивило то, что израильские солдаты, когда едут из части домой на побывку, берут свои автоматы (иногда М-16 также называют винтовками) с собой.
По мере продвижения число пассажиров понемногу увеличивалось. Я снова задремал. Солдат больше уже не ронял свою М-16 и я благополучно проспал до самого Иерусалима.
Люба отвела нас к месту сбора и, торопясь, ушла к своей подопечной. А мы, поскольку идти нам было некуда, а до отправления было ещё два часа, остались на месте.
Время тянулось медленно. Но постепенно народ стал собираться. Оказалось, что с этого места в одно и то же время отправляется примерно полдесятка экскурсий. Бросалось в глаза, что практически все экскурсанты говорили между собой по-русски. Все, в основном, ждали автобусы стоя. Дело в том, что лавочки, достаточно аккуратные и симпатично сделанные, были каменными. Я попытался было усесться на одну из них, но мой альпинистский радикулит вскоре напомнил мне о тех безрассудных временах, когда я ещё мог позволить себе присесть на выступ скалы, чтобы немного отдышаться во время восхождения.
Да и вообще в Израиле скамейки везде — и на вокзалах, и в аэропортах, и на улице — сделаны либо из камня, либо из металла. Наверное, среди его обитателей совсем немного бывших альпинистов, которым свойственно тщательно беречь свой радикулит, благоприобретённый в процессе совершённых некогда горных восхождений.
Наконец подошли автобусы. Большие, блестящие, разноцветные. Экскурсоводы начали оглашать списки экскурсантов и все они довольно быстро расселись по автобусам. Нам достался немолодой, худощавый, интеллигентного вида экскурсовод с выразительной, профессионально поставленной речью. Правда, несколько удивляло то, что в руках он держал ядовито-зелёный, в широкую белую полоску, дамский зонтик. Однако несколько позже его назначение стало нам понятно, и мы смогли оценить, насколько полезным может оказаться этот странный предмет во время экскурсии по святым местам.
Наш автобус некоторое время медленно ездил по улицам. Экскурсовод, которого, как он сказал нам, повторив это несколько раз, звали Сергеем, довольно интересно рассказывал о достопримечательностях, мимо которых мы проезжали. Однако через некоторое время я обнаружил, что забыл всё, что он рассказывал. Не знаю, забывают ли все остальные содержание рассказов экскурсовода так же быстро, или это особенность именно моего мозга, приспособленного к созданию программ для компьютеров. Сомнения мои обусловлены тем интересом, с которым слушают экскурсоводов многие экскурсанты. Я же, зная, что всё равно вскоре всё забуду, обычно даже не слушаю ничего, а просто хожу в сторонке, разглядывая привлекшие моё внимание экспонаты.
Когда, наконец, автобус остановился и экскурсовод, ещё раз напомнив, что его зовут Сергеем, предложил нам выйти на улицу, мы оказались на территории настоящего восточного базара. Поражали обилие товара и так хорошо знакомая нам по кинофильмам экзотическая пестрота всего окружающего. Глаза наши просто разбегались. Вот тут-то и проявил свои чрезвычайно полезные качества зонтик, так удививший нас в начале экскурсии. Без него экскурсовод просто-напросто растерял бы на этом базаре всю группу. А тут достаточно было ему раскрыть свой зонтик и поднять его над головой, как экскурсанты, ориентируясь на это, очень хорошо заметное среди разноцветной базарной толчеи, ядовито-зелёное пятно, собирались вместе.
Экскурсовод собрал всех у входа в довольно-таки большой магазин, где в двух просторных торговых залах шла бойкая торговля иконами, свечами и прочей утварью, в том числе и церковной. Перед тем, как запустить нас вовнутрь, ещё раз напомнил, что его зовут Сергей.
Все продавцы в магазине были мусульманами, однако они обрадовались приходу Сергея и громкими голосами несколько раз объявили нам, чтобы мы внимательно слушали то, что говорит нам наш экскурсовод. А он говорил нам, будто всё, что продаётся в этом магазине, освящено в храме и многое из того, что мы видим на прилавках понадобится нам в храме Гроба Господня, куда мы и направимся сразу после того, как купим здесь всё необходимое. Из уважения к вам, говорил он, цены на все товары снижены, и вы можете купить здесь за полцены всё, что вам понравится.
— Цены, которые указаны на ценниках, здесь такие же, что и в других местах, — убеждал он нас, — но вы смело можете делить их пополам.
И все поверили ему, и бросились к прилавкам, и стали скупать всё, что на них лежало.
Подъезжали другие автобусы, в магазин приходили новые экскурсанты и другие экскурсоводы говорили им, почти слово в слово, то же самое, что говорил нам экскурсовод Сергей. И вновь приехавшие тоже устремлялись к прилавкам и тоже скупали всё то, что там лежало, думая, что покупают всё это за полцены.
Лишь позже, прогуливаясь по улицам Тель-Авива, посещая тамошние магазины и магазинчики, мы поняли, что на самом-то деле всё было наоборот — все товары в том магазине продавались  по ценам, в два раза более высоким, чем в остальных магазинах Израиля. Да, цифры на ценниках были те же. Но это были цены в шекелях, которые в четыре раза дешевле американского доллара. Поскольку на ценниках в тех магазинах, куда приводят людей экскурсоводы, денежные единицы не указаны, наивные экскурсанты верят и экскурсоводам и продавцам, утверждающим, что цены указаны в долларах. И, продавая товар, якобы, за полцены, торговцы, на самом деле "впаривают" им всё это по цене двойной. В головах у людей даже не укладывается, как беспардонно их обманывают здесь, рядом с Храмом, являющимся всемирной Святыней, по пути в этот Храм. Могут ли они поверить, что человек способен, спекулируя именем Христа, лгать и, ничуть не опасаясь кары небесной, извлекать прибыль с помощью этой лжи?
Таким образом, на чрезвычайно питательной почве, состоящей из смеси человеческой доверчивости, безбожия экскурсоводов-евреев, выходцев из бывшего СССР, с молоком матери впитавших пренебрежение ко всему нематериалистическому, и уверенности мусульман в том, что обмануть "неверного" — это не грех, возникает этакий специфический симбиоз. Причем обе стороны этого, казалось бы, противоречащего здравому смыслу союза — и мусульмане-торговцы и евреи-экскурсоводы — строго соблюдают некие неписанные соглашения, понимая насколько выгодны им это объединение.
Продавцы, взимая плату, обязательно спрашивают у покупателя имя экскурсовода и аккуратно записывают и это имя, и вырученную сумму.
Похоже, что "дружить" с экскурсоводами очень выгодно для торговцев, и те из них, которым не удалось стать членами этого содружества, стремятся обрести это членство. Мы обратили внимание на то, что, когда у нашего цифрового фотоаппарата разрядились батарейки и мы вынуждены были, в поисках лавки, где эти батарейки продавались, отойти довольно-таки далеко от магазина, где экскурсоводы были уже "прикормлены", хозяин лавки, продав нам батарейки, тоже спросил имя экскурсовода и записал его.

Нельзя, однако, сказать, что подобные взаимовыгодные "объединения" характерны только для Израиля. Мне пришлось, однажды, столкнуться с чем-то подобным. И было это не где-то там, за южными морями, а вдали от израильских субтропиков, в дорогих нашему сердцу  умеренных широтах, в одном из отделов нашего вычислительного центра.
Я работал в то время начальником отдела проектирования отраслевого АСУ Министерства лёгкой промышленности. Наша лёгкая промышленность была в то время, наравне с электронной промышленностью, ведущей отраслью народного хозяйства. Работы было много. Работа была интересной. Но в моей дурной башке сидела мысль о том, что я до сих пор не создал ничего значимого, такого, что сделало бы меня известным хотя бы в масштабе цивилизованного человечества, что позволило бы мне уважать себя в дальнейшем.
И я, осознав, что рутинная работа по руководству отделом помешает мне внести достойный вклад в историю нашей цивилизации, решил всего себя посвятить высокой цели. И стал просить руководство, чтобы оно перевело меня на должность ведущего программиста в отдел системного матобеспечения отраслевого вычислительного центра. На меня посмотрели с удивлением, какое-то время отмахивались, не понимали меня и даже не хотели слушать. Ведь с моим приходом отдел преобразился. Мне удалось значительно повысить уровень компьютеризации министерства и добиться существенного улучшения работы аппаратчиков.
Но, в то же время, мне очень мешали старые сотрудники отдела, проработавшие здесь много лет. Они не хотели и не могли даже пытаться повышать свой квалификационный уровень, бегали жаловаться на меня за то, что я требовал от них работы над собой, стремления заниматься самообразованием. Поскольку все они являлись активными общественниками и ветеранами труда, к ним прислушивались, их жалобы зачастую являлись результативными и осложняли моё существование.
Поэтому, не сомневаясь в  своих творческих возможностях, я продолжал настаивать на понижении в должности. Как говорится, кого бог хочет наказать, того он лишает разума. Наконец, начальству моему надоело меня уговаривать, и я был отправлен ведущим программистом в системный отдел.
Вляпался я, конечно, по полной программе. Нельзя сказать, что такое произошло со мной впервые. Вследствие того, что вырос я на Колыме, среди и сопок и населяющих их медведей, я умудрился, даже достигнув зрелого возраста, сохранить определённую "свежесть",то есть наивность по отношению к окружающему миру людей. Так, например, когда я был пионером, то регулярно читал газету "Пионерская правда" и верил всему, что было там написано. Поэтому был убеждён, что на "материке" живут настоящие пионеры, а не та шантрапа, что учится вместе со мной в колымской школе.
Так вот, будучи таким "свежим", я не сразу разобрался в ситуации, в которую попал. А  ситуация оказалась незавидной.
 Начальник отдела, в который я пришёл, носил фамилию Файнбер. За глаза и сотрудники и знакомые называли его Фаней. Однако, несмотря на такую ласковую, казалось бы, кличку, был он руководителем жёстким, безапелляционным. Поскольку подобный стиль руководства предполагает высокий уровень профессиональной квалификации, а Фаня таковым не располагал, ему необходим был  человек, который толково консультировал бы его по профессиональным вопросам, не представляя собой, при этом, ни малейшей угрозы для Фаниной власти.

Некое семейное подобие этой формы управления было реализовано в воинской части, где я, будучи призван в армию после окончания университета, отдавал Родине свой лейтенантский долг. Меня удивило тогда,  что командиром части, обеспечивающей функционирование чрезвычайно сложных, уникальных систем управления авиацией,  был офицер со средним образованием. В те времена существовали не только высшие, но и средние военные училища — нечто вроде военных техникумов. Нагрудный знак, свидетельствующий об окончании  такого училища, носить который нужно было обязательно, представлял собой овал, в середине которого находились две большие буквы — "В" и "У" (военное училище).  В офицерской среде этот знак получил гордое название "Выпить Умеет".
И такой вот "Выпить Умеет"  украшал грудь нашего командира. Это в то время, когда остальные офицеры этой элитной части являлись выпускниками военных академий или, как минимум, высших военных училищ. Поразил меня также и диапазон высказываний нашего командира — они могли быть как откровенно глупыми, так и весьма умными. Когда я осторожно, опасаясь показаться неделикатным, стал интересоваться этим феноменом, выяснилось, что глупые высказывания — это продукт собственной мыслительной деятельности командира. Умные же мысли принадлежат его жене — кастелянше из находящегося недалеко от части, на берегу большого водохранилища, профилактория Совета министров.
Хоть и гласит народная мудрость, что не место красит человека, тем не менее, командира нашего очень даже красило место, которое он занял лишь благодаря тому, что жена его прислуживала членам Совета министров. Была она женщиной умной и смогла поэтому использовать свою близость к постелям Членов с пользой для карьеры мужа. Все в нашем военном городке знали, что по вечерам наш командир подробно рассказывает своей жене обо всём, что произошло за день, кто что сказал, кто что сделал. Она, внимательно выслушав его, подробно объясняла ему, что он должен объявить на утреннем построении, как "разрулить" ту или иную ситуацию, кому и какие приказания он должен отдать. Таким образом, нашей частью уверенно руководила кастелянша. И с этим ничего нельзя было поделать.
Более того, иногда к ней, этой кастелянше, приезжали на персональных автомобилях генералы и полковники, занимающие важные посты в штабе военного округа. И на глазах у всех (а в военном городке невозможно ничего скрыть) командир уходил из дома на всё время, пока важные гости находились у его супруги, сидел в своем штабе или просто болтался по территории части.
Зато потом, когда гости уезжали, он имел возможность получить от супруги новые полезные советы.

Жена Фани не была кастеляншей и поэтому не могла, как это ни грустно, быть  столь же полезной для Фаниной карьеры. И Фане пришлось искать другой вариант. Без использования брачных уз, которые он заменил мутуализмом — разновидностью симбиоза, выгодной для обеих сторон этого союза.
Второй стороной выступал Болодачёв, тихий программист с очень сильными дефектами речи, который в отделе Файнбера числился заведующим бюро программирования. Именно числился, потому что, в силу упомянутых уже дефектов речи, отрицательно сказавшихся на формировании его характера, сделавших его тихим и нерешительным, руководить кем-либо был неспособен.
Фаня взял на себя руководство сотрудниками его бюро, оградил его от каких-либо дел и забот, обеспечивал книгами и журналами по программированию, создавал вокруг него некий ореол чрезвычайно высокой квалификации. И всё это ради того, чтобы Болодачёв держал его в курсе всех дел, объяснял кто что делает, что делает хорошо, а что не очень, что и как  должен делать тот или иной сотрудник.  От тех бесед, которые проводила вышеупомянутая кастелянша с нашим командиром, эти беседы отличались тем, что проводились они не дома, а в Фанином кабинете, не по вечерам, а по утрам, не Болодачёв инструктировал Фаню, а Фаня, по-возможности незаметно, выспрашивал его обо всём том, что его интересовало, что могло бы помочь ему казаться толковым специалистом.
Таким вот образом они вдвоём руководили отделом, получая обоюдную пользу. Болодачёв помогал Фане казаться хорошим специалистом и руководителем, а Фаня создавал Болодачёву славу "крутого" специалиста, прикрывая его недостатки, обеспечивая ему хороший заработок и уважение окружающих.
Я же своим появлением в отделе нарушил их идиллическое сосуществование. Я мог, не замечая того, что наношу вред искусственно созданному авторитету, написать программу, которую неспособен был сделать Болодачёв, походя подсказать кому-либо решение проблемы, которое, после очередной длительной утренней беседы, готовился триумфально продемонстрировать Фаня.
А когда у меня стали появляться первые результаты и обрисовались контуры программы, позволяющей автоматически строить прикладные задачи на основе описывающего их фрейма, эта "сладкая парочка" почувствовала нависшую над ней опасность и пошла на меня в атаку.
Действовали они по старой своей, испытанной схеме. Болодачёв поставлял Фане информацию, рассказывал, что у меня получается, что не очень, какие трудности возникают у меня в процессе реализации разработки. А я, по наивности своей, ничего не скрывал от Болодачёва, считая искренними его интерес к моей разработке и показную доброжелательность, не придавая значения их утренним "посиделкам". А Фаня старался использовать полученную информацию для того, чтобы помешать мне.
Однако у него это не получалось, он, понимая, что теряет свои позиции, начинал злиться, устраивал совещания, на которых старался дискредитировать меня, как специалиста, очернить мою разработку. Тем временем, разработка моя близка была к завершению и я позволил сотрудникам отдела, которые явно не успевали закончить в назначенный срок плановую прикладную задачу, использовать свои наработки. Эффект был потрясающий. Они не только успели всё сделать вовремя, но и заказчику реализация задачи очень понравилась.
Фаня был в экстазе. Из него полезло всё дерьмо, которое он успел накопить за свою жизнь. Вместо того, чтобы радоваться успеху своих подчинённых, он старательно искал, к чему можно придраться, находил какие-то огрехи в оформлении задач, начал предъявлять нелепые требования к дисциплине. И я, наконец, разозлился. Зашел к нему в кабинет, аккуратно закрыл дверь и сказал Фане:
— Ну, гнида, ты меня, наконец, допёк. Достал до самых печёнок. И я тебя сейчас придавлю.
Видно было, как сильно Фаня перепугался. Он видел, что я не шучу и понимал, что ему необходимо срочно покинуть кабинет. Но для того, чтобы выйти из кабинета, ему нужно было пробраться, каким-то образом, мимо меня, а приближаться ко мне он боялся. Наконец, страх придал ему сил и он, вдоль стены, протиснулся мимо меня. Давить его я, конечно, не стал, хотя очень сильно хотелось это сделать.
Добравшись, наконец, до двери, Фаня распахнул её, выскочил в коридор и начал со всего своего страха орать, чтобы я немедленно покинул кабинет. Я улыбнулся и ушел.
После этого события Фаня больше меня не трогал, но ясно было, что мне надо увольняться. Да и цель, ради достижения которой я пришел в этот отдел, была уже достигнута — моя программа показала свою работоспособность.
Как раз в это время мне предложили неплохую работу — надо было создать информационно-вычислительную службу в одной крупной фирме, специализирующейся на оптовой торговле. Предложение это оказалось очень кстати.
Когда я занимался выбором программного инструментария для создаваемого подразделения, на рынке появился программный пакет фирмы "Семантек", который позволял делать то, что можно было делать с помощью созданной мною программы. И, кроме того, среди его возможностей были и те, которые я еще только собирался реализовать. Я переключился на этот пакет и стал меньше уделять внимания доработке своей программы и попыткам вывести её на рынок программных средств.
Позже я узнал, что Фаня с Болодачёвым, без моего разрешения, переписали для себя мою разработку и неплохо зарабатывают на ней. Проконсультировавшись с юристами, я понял, что какие-либо попытки отстоять свою интеллектуальную собственность будут, скорее всего, безрезультатными. Наше авторское право находилось тогда в совершенно неразвитом состоянии, и я впустую потерял бы время и деньги.

Покинув, наконец, магазин, мы опять уселись в автобус и, поездив кругами по Иерусалиму, направились в сторону Храма, который католики называют Храмом Гроба Господня , а православные — Храмом Воскресения Христова. Первое, что сделал Сергей после того, как высадил  нашу группу из автобуса, — вежливо, но безаппеляционно посоветовал женщине из нашей группы, выделявшейся тем, что была одета явно по-мусульмански, пойти одной, без группы, осматривать мусульманские святыни. И даже объяснил ей, какие мечети находятся поблизости  и каким путём ей удобнее будет идти. Объяснялся он с ней по-русски, то есть она, скорее всего, приехала из какого-либо  мусульманского региона России. Мусульманка спорить не стала, внимательно выслушала его, молча кивнула в знак согласия и ушла. Заметно было, что экскурсовод, проводив её взглядом, вздохнул с облегчением.
Хоть экскурсия и называлась "Иерусалим — город трёх религий", ни одной из мусульманских святынь мы не посетили и за всё время о мусульманах не было сказано ни единого слова. Только в самом конце экскурсии Сергей показал нам с обзорной площадки стену, разделяющую еврейские и палестинские кварталы.
Экскурсоводом Сергей, надо отдать ему должное, является прекрасным. Весьма эрудированный, с хорошо подвешенным языком, он умеет подать материал и заинтересовать слушателей. Я сам ловил себя порой на том, что слушаю его с интересом. Но увы, мой математизированный ум отбросил всё, что счёл малоинформативным и несущественным. Да, конечно же нелепо забивать голову той информацией, которую я в любой момент могу извлечь из безбрежных информационных просторов интернета. В памяти остались только долгое стояние в очередях — одна во дворе храма, ко входной двери, другая уже внутри, — ко входу в пещеру, в которой воскрес Иисус, третья — на Голгофу, которая похожа больше не на гору, а на балкон, расположенный над пещерой. Запомнился крест, на котором был распят Христос. Он установлен на неком подобии большого стола, и посетители, отстояв ещё одну огромную очередь, лезут на четвереньках под этот стол, чтобы поцеловать землю у основания креста, куда, как считается, капала кровь распятого Иисуса. Запомнилось мягкое, даже какое-то ласковое, прикосновение к моей голове ладони священника, который стоял у входа в пещеру и следил за тем, чтобы никто из посетителей не ударился о верхнюю кромку этого входа. Запомнилось мрачное выражение лица бородатого иудея с пейсами и в шляпе, неистово молившегося у входа в помещение, где стоит гроб Царя Давида, и старавшегося не обращать внимания на членов нашей группы, беспардонно разглядывающих и фотографирующих иудейскую святыню. Запомнилась, почему-то и Геена Огненная, похожая больше на какой-то неопрятно выглядящий, неприбранный овраг. Странное впечатление, оставленное Стеной плача, к которой трудно подойти, поскольку почти невозможно найти свободное место возле нее, и еще труднее оставить там свою записку, так как все щёлки и щёлочки в стене плотно забиты оставленными ранее записками. И все эти впечатления насквозь пронизаны ядовито-зелёным мельканием зонта, открывая и закрывая который, Сергей управлял группой.
А потом мы опять уселись в автобус и поехали куда-то за пределы города, в большой ресторан, хозяевами которого были  палестинцы. Вдоль стен были расположены прилавки со снедью. Проголодавшиеся экскурсанты быстро выстроились в очереди к этим прилавкам, разметая всё, что на них было выставлено, набирая целые подносы еды. Экскурсоводу же нашему и водителю автобуса, на котором мы приехали, был моментально накрыт на почётном месте стол с дорогими блюдами и хорошим вином. Водителю, поскольку ему пить вино было нельзя, принесли минеральной воды.
Здесь наш экскурсовод тоже был хорошо прикормлен. Он вёл себя по-хозяйски, сидел развалясь, принимал, как должное, повышенное внимание к себе со стороны рестораторов. Когда он увидел, что некоторые из экскурсантов достали взятые с собой бутерброды, то даже прикрикнул на них и заставил их пересесть за столик в дальнем углу зала.
Невооружённым глазом видно, что хорошо живется экскурсоводам, выходцам из нашего эсэсэра, в уютном взаимовыгодном единении с палестинскими предпринимателями.
Возвращались мы поздно. Народу на автовокзале было много, однако никак не удавалось отыскать кого-то, кто мог бы говорить по-русски. Пришлось пойти на хитрость. Я взял лист бумаги, латинскими буквами написал на нём название поселения, а потом , в следующих строках, слова Time и Peron №. Подошёл к стеклянному окошечку и молча  сунул эту бумажку в руки сидящей внутри девушке. Та, естественно, тоже ничего не понимала по-русски, но, быстро сообразив, что от нее требуется, написала на моей бумажке время отправления и номер перрона, от которого должен был отправиться наш автобус.
Автобус долго ехал по Иерусалиму, останавливаясь, как это принято в Израиле для автобусов междугородных маршрутов, на всех, попадавшихся по пути следования, остановках общественного городского транспорта. Вырулив на загородное шоссе, водитель, наконец, прибавил газу, и мы устремились в сторону холмов Западного Берега. Время от времени автобус сворачивал с шоссе, заезжал в какие-то поселения, пассажиры — в основном женщины, выходили, растворялись в темени субтропической ночи. Мы двигались дальше.
Потом женщины в автобусе вдруг закричали, загалдели что-то по-своему, резко и громко. Оказалось, что водитель пропустил поворот в сторону очередного поселения. На ближайшем же перекрёстке ему пришлось развернуться и направиться в обратную сторону. Когда он высадил, наконец, кричавших женщин, в автобусе стало удивительно тихо. Так, в тишине, мы и доехали до нашего поселения. Часовой на воротах хорошо, видимо, знал водителя, потому что пропустил автобус, не заглянув даже в салон и не задавая никаких вопросов. На улицах было тихо и пусто.
На следующее утро я обнаружил, что мои светлые брюки безнадежно испорчены жевательной резинкой, которую кто-то выплюнул на автобусное сиденье перед тем, как я на него уселся.
"Всё как у нас!" — думал я, безуспешно пытаясь привести брюки в порядок.