Гвоздь

Тамара Худякова

Рассказ

Будь осмотрителен – судьба-злодейка рядом!
Меч времени остер – не будь же верхоглядом!
Когда судьба тебе положит в рот халву,
Остерегись – не ешь: в ней сахар смешан с ядом!
О. Хайям
1
Шторм разыгрался не на шутку!..
Ночью в тревоге просыпалась от грохота разбивавшихся о берег волн. Казалось, раскаты разносятся по всему побережью Охотского моря вот уже целую вечность, отдаются в каждом уголке поселка, разместившегося на плоском берегу между рекой Гармандой и отступившей километра на два тундрой. В нашем трехэтажном каменном доме, в ста пятидесяти метрах от берега тоже чувствовался разгул стихии: от равномерных ударов волн вздрагивал пол под ногами.
Так и не выспавшись, поднялась рано утром, выглянула в окно, увидела все ту же мрачную, неприветливую картину. Наступивший рассвет не прервал мелкого, нескончаемо нудного дождя, лившегося как из сита. Дождевая вода, попадала под порывисто налетавший ветер, периодически хлестала по стенам и окнам дома.
Вдоль берега моря серые пятиэтажки побурели от затекавшей в швы между блоками и в потрескавшуюся штукатурку влаги, отчего строения на фоне затянутого тучами неба выглядели мрачно, как замки средневековья.
Из дома выходить не хотелось, тем более, сегодня – субботний день. Но я работала в строительной организации начальником производственного отдела, и в конце месяца всегда приходилось трудиться в выходные, чтобы закрыть выполнение, составить отчет.

Едва открыла из тамбура на улицу дверь, ливень встал водяной завесой. Поежилась от прохладного, перенасыщенного влагой воздуха, раскрыла зонтик и нечаянно ступила в большую лужу, образовавшуюся у крыльца. Поверхность зонтика моментально намокла, прогнулась под тяжестью водяной массы. Встряхнула – вода полилась, а налетевший ветер подхватил и тут же окатил холодным душем…
Тротуары тонули в воде, пришлось идти в центр по бетонной дороге.
Деревья, кустарники возле домов, вдоль дороги отмылись от седой пыли; листья ярко зазеленели, набухли, опустились под тяжестью влаги; посветлевшие стволы заблестели чистотой и свежестью. Красивые яркие лепестки иван-чая, ромашек, беспорядочно росших по обочинам дорог, в палисадниках и огородах, хоть слиплись под потоками воды, но тоже посвежели. Умытая дождем изумрудная трава выглядывала остроконечными верхушками из нескончаемых луж; будто плавала в них.
Повсюду неслись стремительные ручьи, местами пересекали дорожное полотно, отчего приходилось идти по хлюпавшей воде. По бетонке проезжали редкие машины и брызгались грязными фонтанами, вылетавшими из-под колес.
Затянутые туманом сопки за рекой едва проглядывались. Очертания двухэтажных домов вдоль дороги слегка размылись, как бы находясь под полупрозрачной вуалью. Дымка окутала весь поселок.
На Комсомольской площади от налетевших порывов ветра серая хмарь вдруг разорвалась: четче проступил памятник красноармейцам, погибшим за Советскую власть, здесь же похороненным в далекие двадцатые годы, а ветки тополей и кустов рябины зашумели, закачались еще сильнее…

Стены магазинов темнели подтеками и мокрыми разводами; крыши поблескивали чернотой от лившейся воды с неба. Голубые стены районной почты, бледные бежево-коричневые – дома культуры тоже обильно «плакали», побурели от влаги.

Над главной площадью потоки дождевой воды усилились; туман стал еще гуще, сквозь него едва маячил памятник Ленину; за ним слабо зеленел небольшой скверик из нарядных лиственниц, и чуть виднелась железная темно-бордовая крыша двухэтажного здания учреждений районной власти.

Правее за посеревшими двухэтажными деревянными домами показалась и моя контора. Одноэтажное, каркасно-засыпное, барачного типа здание под шиферной кровлей, оштукатуренное, побеленное стояло уже не одно десятилетие; сейчас перенасытилось влагой, выглядело еще более просевшим, разбухшим…
Казалось – наступил мировой потоп!..

Добираясь до конторы, все-таки изрядно промокла – не спас и зонтик! Сложила его, достала ключи и открыла входную дверь. Заходить во внутрь нужно всегда осторожно – деревянный пол давно просел и находился сантиметров на десять ниже уровня земли…

В коридоре отряхнула остатки воды с одежды, прошла в кабинет. Работники отдела сегодня отдыхали. Предстояло одиночество. Однако это ничуть не тяготило. В привычной обстановке, между установленными вдоль глухих стен полками, стеллажами со справочниками, каталогами, альбомами и папками проектно-сметной документации строек всего района одной работалось даже лучше: никто не мешал.

В кабинете стояло три рабочих стола со стульями возле двух больших окон. Было темно и сыро. Пришлось включить свет и обогреватель – блестящую «тарелку» со спиралью, накрученной на пористый керамический патрон. Спираль быстро накалилась; потянуло приятным теплом. Придвинула «тарелку» поближе, чтобы чуть подсушиться, приступила к работе…

Часа через два заглянул главный механик Григорий Васильевич – возрастом шестидесяти лет, небольшого роста, толстенький, с красным, одутловатым, изрытым оспинками лицом, лысоватый, всегда жизнерадостный, бодрый, но отпыхивающийся, словно только что пробежал стометровку; очень разговорчивый, он всегда имел в запасе какую-нибудь интересную историю.
Шел из гаража, расположенного за строительной базой; увидел в кабинете свет и заглянул на огонек. Поздоровавшись, сбил с куртки и шляпы остатки дождя, отчего пол из линолеума заблестел от крупных капель; уселся за свободный стол и сказал:
– Звонил в села…. Предупредил, чтобы технику за пределы не выпускали.
Занималась своим делом, не поднимая головы, спросила:
– А связь-то хоть есть… со всеми селами?.. А то сегодня еще никого не набирала: все некогда.
Григорий Васильевич ответил:
– Есть, то есть, только с Гармандой постоянно прерывается. Видать, там дождь льет еще покруче, чем у нас. Скоро, наверное, и сама река разольется.
– Вы так считаете? – спросила рассеянно.

Механик поговорил еще немного о погоде; посетовал на долгий шторм, длительный дождь и замолчал. Признаться даже удивилась, оторвалась от бумаг, кипой лежавших перед глазами, взглянула на него. Видеть задумчивым, молчаливым было как-то непривычно. А он, спустя довольно продолжительное время, все же заговорил, перед тем тяжко вздохнул:
– Когда начинается такая непогода, грозящая разливу реки, всегда вспоминаю Тосю, раньше работавшую водителем вездехода в экспедиции. То есть, тогда еще в геологоразведочной партии…
Мысли были заняты работой. Продолжая считать, проверять расценки, объемы, не очень вслушивалась в его слова, и только чтобы поддержать разговор, спросила:
– Ну и чем знаменита ваша Тося?
Григорий Васильевич помолчал, потом медленно, как бы подбирая слова, произнес:
– История трагическая…. Хотите услышать? Тогда расскажу.
Такое начало очень заинтриговало. Отложила ручку, отодвинула каталоги, чертежи, отставила арифмометр.
– Хорошо!.. Давайте, рассказывайте! Так и быть, сделаем небольшой перерывчик. Чайку согреем.
Включила чайник, приготовилась слушать.

2
– История эта началась более двадцати лет назад, в середине шестидесятых годов, – начал Григорий Васильевич. – В то время работал механиком; приходилось постоянно мотаться по участкам. Со всеми работниками партии (а их было более полста человек) был знаком и на «ты». Нахождение долгими вечерами у костров, или в длительной дороге невольно приводило к откровениям. Знал о них почти все. За исключением трех-пяти человек, все были молодые, отличались доверчивостью, открытостью, не скрывали своих чувств, отношений ни от кого, охотно делились радостями, удачами и неудач не скрывали. Поэтому так хорошо знаю Тосю. События в ее жизни происходили у меня на глазах.

Тогда работа геологов в районе только началась, и в партию стали поступать новые грузовые машины, пришло несколько вездеходов. Тут с двумя подружками и появилась Тося. Небольшого роста, тоненькая как тростинка, нежный румянец украшал улыбчивое лицо. Коротко постриженные волнистые каштановые волосы, большие карие глаза, обрамленные пушистыми ресницами, смотрели на мир жадно, удивленно и делали похожей на озорного бесшабашного мальчишку.

Всегда веселая, шумливая, удачливая имела пробивной, настырный, и в то же время, уживчивый, жизнерадостный характер. Вокруг нее жизнь кипела ключом. Умела справляться с любыми жизненными ситуациями, и твердо верила, что у нее счастливая судьба, а впереди ожидает долгая жизнь и много хорошего. По ее рассказам, в школе училась играючи и была заводилой в классе, на своем дворе. За детские проказы, шалости не раз доставалось от родителей.

Осталась такой же неугомонной, и после окончания школы. Услышала по радио, что на Север требуется молодежь, тут же завербовалась вместе с Надей и Леной. По окончании водительских курсов попали в нашу партию, где их сразу посадили на автомашины шоферами. Подружки оказались более приземленными. Поработали водителями несколько месяцев, решили отказаться от этой профессии. Ушли работать в поселковую столовую.

Тося же целый год возила грузы по участкам, осваивала с мужчинами-шоферами бездорожье района – у нас ведь, сами знаете, кругом тундра, речки, сопки. Дорог не было никаких, только одни охотничьи и звериные тропы…

Начальник партии Сергеев, старый геолог, опытный руководитель, заметил трудолюбие, упорство Тоси и предложил пересесть на вездеход. Та с радостью согласилась.

Разъезжая по участкам, на одном из них встретила Женю – геолога по образованию и по велению души. Синеглазый, светловолосый, высокий, спортивный, с застенчивой улыбкой, всегда уравновешенный, спокойный, сразу и навсегда покорил Тосино сердце. Девушка тоже прочно вошла в его душу. Они поженились.
Женя своей преданностью любимой работе, Колымскому краю привил любовь и Тосе, которая, полюбила Женю, полюбила и Север. Прикипела всем сердцем.
 Родившийся сын Виталик наполнил жизнь новым смыслом. Подросшего сына по очереди брали с собой: то она, когда дорога выпадала нетрудная, а то он оставлял с собой на участке.
Незаметно отец с сыном стали – не разлей вода. Чем старше становился мальчуган, тем больше походил на отца – как внешностью, так и характером. Постепенно значительную часть времени стали проводить вместе. Виталий в одиннадцать лет по настоящему увлекся делом отца, себя в будущем видел только геологом.

Тося даже чуточку ревновала. Но Женя всегда белозубо смеялся и говорил: «Виталька пошел по моим стопам, а следующие сын и дочь будут твоими наследниками».
Ее радовал такой ответ, потому что мечтала еще родить ребенка, а может быть и двух. Но прежде надо было прочнее наладить быт…

3
Григорий Васильевич перевел дыхание и замолчал, а я так заслушалась, что забыла про включенный давно фырчащий и исходивший паром чайник. Отключила, налила в кружки заварки и кипятка, насыпала сахара, дала Григорию Васильевичу сделать несколько глотков, заторопила:
– Ну, а дальше-то что? – Отхлебнула немного и тут же забыла. Григорий Васильевич продолжил:
– Тося проработала более десяти лет водителем, досконально изучила маршруты и не раз брала приступом труднодоступные уголки района. Перевозила грузы и людей на Ирбычан, Туромчу, Омолон, Кегали, Кедон, Вархалам – да мало ли мест, куда приходилось добираться на дальние геологические участки! – по крутым сопкам, по опасным ущельям, зимой в пургу, летом в дождь и туман.
Она знала, как и в какое время года проезжать по тем местам, знала обманчивость мелких речушек, которые в считанные часы от проливных дождей могут превратиться в страшные водяные чудовища, способные в мгновение перевернуть всю жизнь любого неосмотрительного и неосторожного.
Знала и какой коварной могла за считанные часы стать река Гарманда, не однажды лишавшая жизни людей в период бурного паводка. Однако, благодаря острому уму и немалому опыту всегда выходила победителем над стихией…

Заканчивался июнь, Тося и Женя собирались в отпуск. Находились на стоянке за Ирбычаном. Не ко времени начавшийся дождь шел уже вторые сутки, что предвещало наводнение на Гарманде. Прогноз погоды тоже был неутешительным, а вылет в Магадан у них намечался через два дня.
Возле Тоси постоянно вертелся сын, собирал свои вещи и все спрашивал: «Мама!.. Когда же поедем?» При виде радостно настроенного сына, благоразумие покинуло ее. Решила рискнуть и постараться успеть проскочить в райцентр до разлива.
Начальник участка Семен Викторович, умудренный жизненным опытом и знавший, как дорого может обойтись нетерпение для тех, кто вот так второпях необдуманно поступает, предостерегал: «Повремени с отъездом. Ты же знаешь, паводок во время летних дождей быстро наступает, но и так же проходит. Потерпи всего сутки!»
Женя тоже предлагал задержаться, говорил: «Подумаешь, какая беда случиться если опоздаем. Пусть вылетим на неделю позже, зато без риска».

Всегда прислушивалась к советам старших и мужа, тут заупрямилась: «Что вы? Целую неделю ждать?! Когда уже через пару дней будем в самолете! – и беззаботно махнула рукой: – Дождь – ерунда! Вода нас не догонит, еще есть время, да и не впервой. Прорвемся!»

 И обращаясь к мужу, воскликнула: «Женечка! Только представь: впереди отпуск! И не думай больше ни о чем. Ведь вездеход поведу я! Или ты начал сомневаться в моих способностях?» В ответ Женя улыбнулся, спокойно ответил: «Нет, любовь моя».
Тося вся зарделась, радостно произнесла: «Ну, вот и хорошо! Тогда давай собираться!»…
От слов мужа, от предвкушения долгожданного отдыха, свободных дней Тосина душа возликовала: наконец-то наступит момент, когда вылетят в Магадан, а там дальше – на «материк», к Черному морю! Как они этого ждали!..
Женя, знал упрямый характер супруги, подчинился, тоже стал собирать вещи и носить в вездеход…

Перед самой отправкой в салон подсели еще трое пассажиров. Тося знала их. Иван Петрович и Дмитрий Сергеевич были в годах, чем-то схожи друг с другом и всегда вместе. Оба коренастые, в одинаковых спецовках, обросшие до самых глаз бородами с проседью; из-под фуражек вылезали давно нестриженные густые, волнистые, поседевшие волосы, прикрывавшие глаза, выцветшие от северной непогоды и северного хоть и холодного, но яркого солнца.

Они первопроходцы! В сороковых годах приехали из Донецка на Колыму, сжились с суровым характером и несколько десятков лет преданно ей служили: работали в геологоразведочных партиях взрывниками. Тося очень уважала за преданность своему делу.
Иван Петрович и Дмитрий Сергеевич, тоже отпускники, ехали в партию за «отпускными», а дальше – на «материк». Хотя лететь-то было уже не к кому. За годы работы на Севере, родители состарились и умерли, родственники, оставшиеся на родине, давно жили каждый своей жизнью. Несмотря на это, Иван Петрович и Дмитрий Сергеевич все равно каждый отпуск собирались ехать по привычному маршруту. Правда, никак не удавалось осуществить задуманное: запала хватало только до Магадана. А там, в главном ресторане Колымы – встреча с друзьями, такими же «бродягами»...

Через месяц в партию всякий раз прилетала телеграмма с одним словом: «SОS». Высылались деньги, и «отпускники» возвращались восвояси.
Глядя на них, Тося подумала: «Далеко ли улетят на этот раз?»
Между Дмитрием Сергеевичем и Виталиком уселся и третий, совсем еще молодой пассажир – практикант Гена, небольшого роста, коренастый, светловолосый; с пытливыми умными глазами, деловой, рассудительный. Закончил практику у Жени и улетал в Ленинград, где учился в горном институте на последнем курсе. С ним очень сдружился Виталик. У них всегда находились какие-то общие разговоры.
Рядом с Виталиком с другой стороны уселся и Женя. Муж и сын не стали садиться в кабину, а разместились в салоне, чтобы напоследок пообщаться с друзьями. Ведь распрощаются на целых три месяца…

4
До Гарманды добирались почти сутки. Из тяжелых темно-стальных туч все так же лил дождь. Крутые берега широкого распадка, по дну которого протекала река, едва проглядывались через сплошной туман. По верху и на склонах чуть вырисовывались кусты стланика, тальника, рябины, ольхи, а в самой низине у воды огромные с корявыми ветвями тополя, осины стояли как сказочные привидения…
Сделали небольшой привал. Тося проверила состояние вездехода.
Отворачивая лица от порывистого ветра и струй навязчивого ливня, взрослые подошли к самой воде.
Подбежал Виталька, тепло, добротно одетый в новый комбинезончик – простеганный с утеплителем и подкладкой, сшитый из сверхпрочной ткани, с множеством разных шнурочков, петелек, прочно прошитых карманчиков на замочках, особенно много их было на штанинах. Обновка была особой гордостью Виталика. Это был подарок Гены, привезенный из Ленинграда.

Внимательно осмотрели стремительно несущуюся реку. Текла пока как обычно, находилась на нормальном уровне, но была чуточку замутнена потоками дождя и тундровой воды, уже обильно журчащей по склонам.
Дмитрий Сергеевич с беспокойством спросил у водителя: «Как думаешь, до Прижима успеем проскочить?».
Все взгляды устремились на нее. Виталька крепко схватил мать за руку, прижался к ней, тоже с надеждой стал заглядывать в глаза. Тося крепко обняла сына, нежно потрепала по плечу. Как можно спокойнее ответила: «Бывали и похуже ситуации. Ведь обходилось! Но надо поторопиться, а то и в самом деле можем не успеть!»…

Быстро подкрепились тушенкой с хлебом, горячим чаем из термоса; снова расселись по местам.
Тося заскочила в кабину, включила двигатель.
Вездеход, дребезжа железками, окутываясь гарью и дымом, с грохотом двинулся в путь; залавировал между деревьями, кустарниками и бодро покатил, гремя гусеницами по заросшим буйной зеленой травой буграм-островам из наносного песка, валунам, замытым спутанным кочкам из прошлогодней травы, веток, а то и целых деревьев.
Галечниковая дорога по старому руслу часто выходила на перекаты протекавшей реки. Та, в свою очередь, многократно пересекала наезженную колею.
Такое путешествие ни на секунду не позволяло пассажирам расслабиться: им приходилось держать равновесие, то и дело хвататься руками за закрепленные предметы, выступы, а то и просто за рядом сидящих товарищей.
Тося иногда заглядывала через заднее окно кабины в салон, видела, что, несмотря на длинную, утомительную дорогу, пассажиры находились в благодушном настроении от предвкушения скорого окончания пути, долгожданного отдыха.
Женя своей крепкой рукой придерживал сына от толчков. Она ласкала их взглядом, сердце переполнялось безмерной любовью к обоим. Женя всякий раз чувствовал взгляд, оборачивался. В глазах светилась ответная любовь.
От обмена взглядами на душе у водительницы было легко. Пассажиры вели нескончаемые разговоры (наверное, все о работе), изо всех сил старались перекричать гул мотора, стук и скрежет гусениц…

Григорий Васильевич видел мой неподдельный интерес, немного отхлебнул уже остывший чай, тут же продолжил:
– Радостное отпускное настроение позволило Тосе чуточку расслабиться, даже проливной дождь не очень расстраивал. Незначительно начавшийся подъем уровня воды в реке пока не вызывал беспокойства. Вездеход продолжал наматывать на гусеницы километр за километром.
Время двигалось к ночи. Дождь не прекращался… Плотная дымка над рекой и дорогой и не думала рассеиваться. Очертания деревьев, рядами стоявших по бокам неровной колеи, все так же едва проглядывались, а свет от фар, перескакивая с одного дерева на другое, придавал им причудливые, фантастические формы.

5
Большая часть пути, оставленная позади, давала надежду на то, что благополучно прибудут в поселок – осталось каких-то километров десять до Прижима, а там уже будет не страшно: за ним река продолжит свой путь к морю, а дорога пойдет круто вверх и свернет к райцентру.
Чтобы ускорить приближение этого момента, прибавила газу; грохот усилился, заглушая все остальные звуки. И никто не услышал монотонного гула, надвигавшегося сзади…
Когда Тося уловила посторонний звук, догадка опалила сердце. Безмерный страх сковал все внутри, ударил в затылок, горячий пот мгновенно обдал мокротой волосы, выступил на лбу, на висках, спустился на шею, грудь и уже липким холодом пробежав по спине, растекся по всему телу. Еще не осознала глубину катастрофы, но чутье подсказало: исправить ничего не успеет: слишком поздно!
В следующее мгновение волна высотой более метра догнала, щепкой подхватила вездеход и понесла между большими тополями, осинами, кривыми кустарниками, крутя, мотая из стороны в сторону. В свете фар замелькали вырванные с корнями деревья. Они с огромной скоростью обгоняли вездеход, уносились во тьму.
Кабина начала приподниматься над залитым водой салоном, с каждым мгновением все глубже опускавшимся в пучину. Пассажиры, сидевшие внутри, оказались в бурлящей воде.
Вездеход развернуло поперек потока, и тут подгоняемая очередным бешеным валом воды верхушка трехметрового сухостойного тополя залетела в открытое боковое окно кабины, со страшной силой ударила по голове, придавила к сиденью и выскочила в другое с противоположной стороны. Толстый ствол застрял в кабине. Машина на мгновение остановилась, но напор воды подхватил ее, потащил по бурному течению, завертел из стороны в сторону, как пушинку.

Теряя сознание, успела увидеть в заднем окне, как огромной волной буквально выкинуло из проема салона мужа, крепко обхватившего обеими руками сына, но через мгновение от очередного поворота мощным потоком втиснуло обоих обратно.
И еще показалось, что сына будто бы что-то удержало внутри.
Тот же напор воды, выдавил остальных наружу, унес вниз по реке, в черноту.
Еще промелькнуло в мыслях – муж и сын остались с ней…

6
Рассказчик замолчал, вновь переживая давно ушедшие события. Потом все же нашел в себе силы, поборол волнение, спокойно продолжил:
– Очнувшись, увидела приближающийся рассвет. Звезды меркли, дождь прекратился. Поняла, что находится по шее в воде в полузатопленной кабине, все так же придавлена деревом, которое, по всей видимости, явилось спасительным – не позволило опуститься кабине под воду.
Только кабина и выглядывала из воды. Затопленный вездеход прибило к берегу прямо напротив поселка, заманчиво мигавшего на пригорке многочисленными огнями. Но Тосю не обрадовали огни, к которым все вместе так недавно еще стремились в той, прошлой жизни. То, что у нее только что появилась прошлая жизнь, поняла, как только очнулась.

Еще в помутненном сознании, как в замедленном кинокадре пошевелила руками, ногами, начала выползать из-под крепко засевшего ствола между окнами кабины. И вдруг обожгла страшная догадка о муже и сыне, по всей видимости, оставшихся в салоне вездехода, сейчас скрытого под водой! Отгоняя страшную мысль, рванулась, освободилась от ненавистного дерева, вывалилась из кабины в проточную, ледяную воду…
Окончательно прояснилось сознание. Нырнула, подплыла к проему салона, еще в тайне надеясь на чудо. Мысленно молила и просила Бога об этом. Оказавшись внутри, вынырнула только под самым потолком ближе к кабине, где сохранилось небольшое воздушное пространство. Жадно глотнула воздуха. Чуда… не произошло.

Родные безжизненно колыхались в воде возле задней стены салона…. Отец мертвой хваткой прижимал к себе сына. Виталик был в своем любимом комбинезончике. Зацепившись одной штаниной, висел на крепком, торчащем в задней стенке спиралью загнутом, толстом и длинном гвозде-«ерше», острый конец которого, выглядывал из обмохренной дыры комбинезона выше колена.
Видать, висевшие веревки при ударе смыло волной, а Витальку с силой кинуло на гвоздь, который прорвал ткань комбинезона и поранил ногу. От боли и страха мальчик заметался, еще глубже засел на ершистом гвозде…
Женя тщетно старался помочь сыну. Борясь с бешеным напором воды, выронил нож, которым мог бы разрезать материю (нож потом нашли за сиденьем в углу вездехода), порвать руками ткань не смог, а скинуть комбинезон с сына помешал, по закону подлости, заевший замок на молнии («язычок» замка был отломлен).
Муж до последнего мгновения пытался освободить из пленения сына. Свидетелем тому были изодранные до костей пальцы рук. Так и не сумел снять с крюка, остался вместе с ним…

У Тоси помутилось в голове: «Боже мой!» Ведь не раз ездившие пассажиры полушутя-полусерьезно говорили: «Тоська, поймаешь кого-нибудь на эту ершистую фиговину! Выдерни!». Но она беззаботно смеялась, отвечала: «Нет, не поймаю, я уже поймала! – и, счастливая, кивала на фотографию мужа и сына, закрепленную на стекле, а потом добавляла: – А гвоздь пусть себе торчит. Его специально таким отковали в кузне, чтобы удобней было крепить грузы веревками, да они и свободные хорошо на нем хранятся, не слетают и по салону не мотаются».

Чувство вины и раскаяния захлестнуло, придавило насмерть, да так, что она не могла долго вздохнуть. Вина за гибель близких моментально окатила негасимым жаром, который начал дотла сжигать душу, не позволял думать ни о чем другом.
Ведь если бы выдернула этот злополучный гвоздь, может быть, спаслись! Не может быть, а наверняка бы спаслись, ведь муж был отличным пловцом!
Все повторяла и повторяла про себя: «Зачем я поставила этот гвоздь? Почему не выдернула, когда предупреждали люди? Боже мой!.. Как с этим жить?»…
Погибли только муж и сын. Иван Петрович, Дмитрий Сергеевич и Геннадий сумели выбраться живыми из этого кромешного ада.
Для нее кончилось все. На этот раз победила стихия…

7
 Я слушала, затаив дыхание, боялась даже громко вздохнуть. Повествователь помолчал, взглянул на меня, стал дальше рассказывать:
– Тося оказалась в другой жизни: без них. С их гибелью все разом померкло, в сердце поселилась невыносимая пустота. Она утратила смысл жизни, хотя что-то делала, ходила на работу, куда-то ездила. Ей казалось, что вместо нее живет с непроходимой душевной болью кто-то другой…
Дни тянулись медленно, однообразно, несмотря на старания Нади, Лены, друзей, приобретенных уже совместно с Женей, пытавшихся хоть как-то растормошить, вернуть к действительности. Она не воспринимала окружающее и старалась уединяться.
Ей необходимо было быть одной, чтобы осмыслить случившееся, переболеть и или победить, или быть окончательно раздавленной горем…

Дожди прекратились, на смену им с моря пришел вынос: наплыл сплошной вязкий туман; серой пеленой навис над морем, поселком и окрестностями; скрыл солнце. А жалобные, стонущие голоса чаек вызывали невыносимую тоску, пробуждали в душе страшную тревогу, безысходность, одиночество…
Как-то как обычно вышла рано утром из дома, вдруг почувствовала холодный ветер. На какое-то время очнулась, и поняла, что находится все здесь же на берегу Охотского моря, а не Черного, куда не раз в последнее время переносил ее воспаленный мозг, потому что туда еще недавно они трое стремились в той жизни…

За туманом пришло несколько хороших теплых дней, за ними – опять дожди, потом незаметно подкралась холодная осень, которую сменили зимние пурги…
Но она все так же ничего не видела; ее неотступно, заслоняя все, съедала вина.
Ах, если бы выдернуть тот гвоздь! Но ничего изменить нельзя!
Ее преследовали одни и те же вопросы, непрерывно пульсировало в голове: «Что делать? Как жить дальше? Как нести эту страшную, тяжелую, невыносимо тяжелую ношу вины за их гибель? Как научиться жить без них? Как это вообще возможно?».
Казалось, нет просвета, горе окутало, забрало все силы…

8
Григорий Васильевич замолчал, потом вдруг сказал:
– Выйду покурить. Даже и не предполагал, что через столько лет будет так же невыносимо больно вспоминать.

Вышел на улицу, а я сидела за столом и думала о перипетиях нелегкой судьбы Тоси. Ее не знала, но она стала близкой, незабываемой.
Вернулся успокоенным, вновь был готов повествовать дальше:
– Самоуничтожение, копание в прошлом надолго лишили сна. Длинными, нескончаемыми ночами ненадолго забывалась без сновидений, а потом опять бодрствовала. Все думала о случившемся.
Уже подошло лето, первое лето без них…

В одну из ночей, истерзанная бессонницей, забылась коротким неспокойным сном. И вдруг увидела мужа и сына. Наконец-то пришли и, как всегда, были веселыми.
Муж сказал: «Ты, Тося, не тоскуй и себя не вини. Прошлого не изменить! Видать, на роду написано, такая наша судьба. А судьба – вещь загадочная, разумом не постижимая. Не мучайся неразрешимыми вопросами, не ищи на них ответы. Просто начни жить без нас, а нас отпусти от себя и только помни. Но помни без печали! Пока ты нас будешь помнить – мы будем жить».

Очнулась то ли от сна, то ли от наваждения – так и не поняла, – тут же рано утром пошла на место их гибели. Часто туда ходила, несмотря на то, что похоронены на кладбище – туда сходила только в дни их рождений.
Весь день просидела на берегу реки. Впервые за все время после их гибели было покойно.

Смотрела на текущую воду, и повторяла, повторяла как заклинание слова мужа о том, чтобы начала жить без них, перестала тосковать, себя ни в чем не винила и помнила бы их без печали.
Еще муж просил, чтобы их отпустила.
Тося вдруг подумала: «Надо решиться, надо заставить себя, иначе им всегда по моей вине будет плохо».

И стряхнув с себя оцепенение, подняла голову вверх, устремила взгляд к небу. А там такая синева!.. Такой бесконечный простор! И в этот простор должна их отпустить?.. Да! Да!.. Должна!.. Им там будет хорошо!..
 
Полной грудью свободно, глубоко вздохнула, мысленно еще раз попросила у них прощения и чуть слышно, одними губами произнесла: «Не буду вас больше удерживать. А помнить буду всегда, пока живу».

Потом поднялась, все так же глядя в небо, и, как бы освобождаясь от тяжкого груза, вдруг во весь голос прокричала: «Я вас отп-у-у-с-к-а-а-ю!.. И клянусь, что помнить буду с этого момента всегда без печали!»
От этих громко произнесенных слов почувствовала облегчение. И только сейчас окончательно поняла, что их больше нет, никогда не будет: ей предстоит дальше жить без них.
Впервые прошлое, как прочитанную страшную книгу, своим содержанием постоянно бередящую, выматывающую душу, захотелось захлопнуть и куда-нибудь убрать…

Вернулась домой поздно вечером. Сразу же крепко заснула. Проснувшись на другой день, уже с гораздо меньшей болью в душе мысленно перевернула последний лист книги той жизни. Так же мысленно осторожно прикрыла его ладонями, сжала пальцами обеих рук, затем старательно перемотала крепким жгутом, завязала морским узлом, которому научил Женя, и спрятала глубоко-глубоко, в самый дальний уголок памяти…
Стала жить без сына и мужа…

9
Григорий Васильевич отхлебнул из кружки уже совершенно холодный чай, молча посидел некоторое время, потом тяжело вздохнул и тихо, медленно, с расстановкой, как бы утверждая, произнес:
– А ведь правду говорят: нет боли, которая бы не прошла, иначе бы невозможно было жить! Да и к тому же, время лечит. – Еще вздохнул, помолчал, уже более спокойно продолжил: – Через несколько лет Тося встретила заботливого хорошего парня, приехавшего с Кавказа, вновь вышла замуж. Муж оказался тоже вездеходчиком. Общие интересы очень сблизили. Потом родились две прекрасные дочки. Но каждый год в день гибели первой семьи она приходила на берег реки и до позднего вечера сидела в одиночестве.
Муж и девочки знали ее горе. В этот день не тревожили – давали побыть одной…

Рассказчик выглядел уставшим, каким-то обмякшим и постаревшим. Всегда красное лицо побледнело, сильнее проступили оспинки.
Долго сидели, погруженные каждый в свои мысли.

Я думала – как судьбы людей зависят от случайностей, таких простых, как этот гвоздь в салоне вездехода. И ведь если бы знать будущее! Тося, не задумываясь, выдернула бы, выбросила подальше, и сколько бы лет после этого они – Виталий, Тося, Женя и еще их будущие дети, наверное, все же появившиеся на свет – жили бы счастливо!
Но будущего нам, простым смертным знать, не дано!.. И мы получаем события будущего, только от настоящего момента, в котором поступаем именно так, а не иначе. И нельзя уйти от своей судьбы, как нельзя уйти от неизбежных последствий собственных действий.

Старалась осмыслить и запомнить эту историю с надеждой, что когда-нибудь в будущем, как и другие истории об интересных людях, необыкновенных судьбах смогу изложить на бумаге. Очнувшись от мыслей и прервав молчание, спросила:
– А где Тося сейчас?
Он помолчал, потом опять вздохнул и ответил чуть с сожалением:
– Уехала со всей семьей на родину мужа, а как уж там живут,… не знаю…

Снова включила чайник. Пока закипал, спросила:
– Ну, а как сложилась судьба тех троих спасшихся?
– Да… Иван Петрович и Дмитрий Сергеевич в то лето опять только долетели до Магадана, а через месяц снова им выслали деньги на дорогу и они вернулись на участок. Сейчас уже слишком старые. Летать больше не пытаются. Живут безвыездно на Ирбычане: летом все так же работают в партии; зимой охраняют Ирбычанское поселение.
А Гена – теперь Геннадий Савельевич – уважаемый человек.
– Так это главный геолог экспедиции?
– Да…
В молчании попили горячего чая. Григорий Васильевич, видя, что нахожусь под впечатлением его рассказа, промолвил, извиняясь:
– Разбередил душу, теперь сложно будет переключиться на работу, – глубоко вздохнул, сказал:
– Ну, я… пошел…
Он ушел…
За окнами все лил и лил дождь. А я и правда долго не могла себя заставить начать работать; все думала про неизбежность судьбы… и про этот проклятый гвоздь…. Ах, если бы!..

Эвенск,1995 – Магадан, 2006 г.