Земля богов. в царстве теней

– Садись мне на загривок, за волосы держись. Сейчас с тобой нырнём мы на тот свет, который каждый посетит, вернёшься одна ты. Но рассказать, что видела, не смеешь.
– Боюсь, ещё я не издала книгу.
– Книга? это что?
– Письмо. Чтоб люди помнили о нас. Ты не знаешь немой речи? – спросила изумлённо.
– Её я высек на скале.
– Почти что так. А читать умеешь?
– Кузнецу излишен этот навык. Чего не знаю я, то знают Посейдон и Гестия1. Они наставники мои. Тебе тогда тем более полезно свет тот посетить. Говорить нельзя, что видела, а поведать немой речью…– Полифем был не уверен, можно ли писать.
Конечно же, нельзя, но если очень хочется, то можно.

1бЕЗБРАЧНАЯ БОГИНЯ ДОМАШНЕГО ОЧАГА

Улеглась, дрожа, между лопаток и пряди намотала на ладони. Полифем нырнул, и в черноту мы устремились. Будто бы по воздуху летела, теченье отрывало меня от спины моего лоцмана. Как пищевод тянулась шахта вглубь, я к бурдюку не раз уж припадала, чтоб воздух вдохнуть через тростинку. Да где же дно земной утробы? Зачем я согласилась безрассудно на риск такой?

Вот спуск закончился, свернули в боковую нору и стали подниматься, огибая как будто бы карниз. Вокруг лиловым светом осветилась толща вод.
Когда мы на поверхность всплыли, как будто бы подземная заря всходила, вестник солнца. Этот мир ничто не освещало, светился сам собой. Над нами каменная твердь нависла фиолетовым сводом. Как в неполном бурдюке всплывает воздух, так было то пространство заполнено эфиром. Гранитными колонами подпиралась твердь, и вдаль они стремились строгим маршем.

Ни ветерка, ни зыби. Огромный чёлн близ нас стоял. Полифем двумя руками схватился за борт, подтянулся и грудью навалился на планширь. Я сошла со спины на скамью. Здесь были вёсла, ударил ими мой циклоп, уключины запели, чёлн двинулся. Куда? Только рот раскрыть хотела, как пальцем губы мне прижал сын Посейдона.

«Человеческую речь мгновенно перехватит владетельный мой дядя. Звучит здесь речь немая. О слове позабудь, слова рождают мысли, ими говори, и я тебя пойму. Нам нужно не задеть невидимые сети, какими ловит звук брат Посейдона. Когда в его пределы внезапно мы войдём, тогда уж невозможно ему племянника не встретить. Он вынужден любезность оказать»
«Похоже, здесь ты не впервые»,– послала ему мысль.
«Отсиживался у дяди Аида, когда циклопов солнечный бог избивал».
Теней на воде, заметила, колоны не оставляли, ровная нежно-лиловая гладь простиралась до пересечения плоскости воды и фиолетового свода. Хоть чёлн тяжёл, но великан гнал его прытко. И вот, от чернильного свода будто капля на воду упала и вскоре я уверилась, что это остров. Он рос и лиловел, и там как будто порт в тонах светло-лиловых, и будто бы монеры быстроходные причалены. Лес лилово-голубой к воде вплотную подступал.

«Чтоб обитателей своим гигантским ростом не напугать, пристану вдалеке. Одна пойдёшь ты в город, блаженные в нём вечность коротают. В городе бояться нечего, здесь страха нет, один покой и радость душа в нём чувствует».
Уткнув в игреневый песок наш чёлн морённый, Полифем меня отправил, сказав, что ляжет спать.

Иду по берегу, песок, трава, деревья как на нашем свете, но цвет необыкновенный, радостный какой-то. И птицы! Не птицы, а жар-птицы с красно-лиловыми перьями. С опаскою себя я осмотрела, как выгляжу со стороны. В фуфле изодранном была, что волны истрепали при крушении, да влажном до сих пор. Ни солнца здесь, ни ветра чтоб обсохнуть. Сняла пеплос и, крутя его над головой для просушки, так обнажённая иду, и в лес мне захотелось. Каким-то странным мне он показался. Тени в нём не было. Прижаться к пальме, кору рукой погладить, как то обычно делают в лесу, я намерилась. О, диво, рука опоры не нашла. Так это силуэты, светопись эфира, чарующий обман, возможно, даже птицы лишь отражение реальности. А люди? Тоже пустота? И нет в них мысли никакой, желанья, чувства и общенья между ними быть не может.
Уже видны мне храмы, башни и дворцы, по набережной гуляют важные персоны в пеплосах и эксомидах. Надеваю платье и тоже будто бы гуляю. Вот с первой парой разошлась. Он вроде бы эллин завитый в гематии коротком, она в хитоне длинном без рукавов. Всё лиловое у них: кожа, бородка и одежда. Моя же цвета разного, тем более голова как смоль. Я оглянулась, пара – тоже. Смекнули, значит. Чем?

Навстречу – кажется Мемнон! От этого не скрыться. И точно, тень остановилась.
«Астарта, ты?» – Широко, по-царски руки размахнув, ко мне направился, обнять желая.
Я отскочила, будто не узнала. Кто знает, как поведёт себя блаженный, обнаружив плоть.
«Что с тобой случилось? Какие новости нам принесла? Стоит ли Троя?»
«Я живая,– предупредила мужа,– здесь волею богов. Ко мне не прикасайся! Сарпедон Ахилла сокрушил и Диомеда, Агамемнона – Теламонид, и сам себя решил, но Троя пала».
Видели бы, как сник Мемнон, но не надолго, блаженные страдания не знают.
«Позволь, сестра, может ли душа во плоти нас посетить?»
«Как видишь. Скажи, как другу,– тени вы?»
«Далеко не так. У нас все органы внутри, но только из эфира, и функции земные сохранились. Мы даже кушаем, что любили на земле, но эфирное, считай, лишь запах поглощаем. Естественно, тебя не подниму, в тысячу я легче. Жаль, не войду в тебя, как то бывает между мужем и женой, но в подобных мне вхожу со звоном. Есть семьи здесь, наложницы и дети. Но дети без души, Творец им не даёт, в союз лишь с плотью душа вступает; дети не растут, они действительно, как тени. Поэтому рожать блаженным не этично. Да, это Антилох, – Мемнон товарища представил,– был врагом, стал другом».
«Так бы в мире плотном примириться».
«Того не будет до тех пор, пока враждуют боги».
Мемнон губами шевелил, произнося слова, я уст не размыкала. Ещё царём себя он представлял, носил венец и посох, и длинную одежду до подошв. Лилово-тёмный плащ на нём. Прозрачная одежда не скрывала предмет общения полов, будто бутафорский, висел, поникший буйной головой.
«Я здесь – новичок, к бессмертью привыкаю. Пройдёт лет сто на воле, перевезут на остров «всё забывших», для этого дают нам воду из реки забвения».
«Кто даёт?»
«Слуги. Нам здесь рабы прислуживают»,
«Не поверю, чтобы в бессмертии существовало рабство»
«Если в жизни не имел рабов, то и здесь их не получишь. Такие души обслуживают себя сами. Печальная их участь. Они общину здесь организуют и рабскую работу выполняют. По-ихнему «дежурят» поочередно».
«И что же, рабству нет забвенья?»
«Не знаю. Душа не вечный пленник, это не нормально, должны космические силы взять сервис на себя».

Тут стали мы свидетелями действия космических помощников. На фиолетовом своде мелькнула вереница лиловых теней. То крылатые мойры, дети Ночи, несли, замкнув в руках, спящие души новоприбывших. Мойры опускались на плоские крыши домов, видимо расквартировывая новосёлов по общежитиям.

«Среди них, возможно, Диомед. Встречай и ободри. Привет ему. Прощай,
Мемнон».

Продолжив путешествие по берегу, остановилась у лобастого камня, на котором в глубокой задумчивости сидела душа Гомера. Что прозревала она сквозь эфирные слои, какие песни сплетает в гекзаметры спокойного моря, ведь покой ничего не может создать, поют лишь вечношумящие волны, да бушующие страсти людские?

«Привет тебе, рапсод великий! Глазам не верю. Неужели Земля навсегда потеряла первого кифариста?»
«Кто к стелу приравнял копьё, тот всегда имеет шанс попасть в аид. Я утонул в стихии Посейдона, всесильная Афина тогда была союзницей Колебателя вод. Она огнём молнийным флот крушила, спасение немногие нашли меж двух убийственных стихий».
«Но тебя, тебя не выхватить из рук ужасных Смерти?! Помиловать тебя, богам равновеликом, воспевшим их за десять лет страданий, обязана страшенная богиня!»
«Не кощунствуй, странница по миру теней. Через века я поднимусь из подземелья, и имя Вергилия прогремит по поднебесной».
«Как можешь быть уверенным ты в этом?»
«Все отсюда выйдут, и будет тот известнейший из теней, кто закоулки исследует не только мест блаженных, но посетит преступников мрачные углы. Иного смысла нет, в душ круговорот меня уверила Афина-Тритонида. Не только людские воскреснут к новой жизни души и облачатся в плоть, но и божественное племя переродится, обновится в богов иных. Так в Риме, но нас на тысячу моложе лет, Афина, ещё властная средь греков, под именем Минервы осенит всепобеждающие легионы. Пройдут века, как слитки золота сквозь руки богатеев, а бог копьём всё будет потрясать над головами молящихся в храмах».
«Где будем мы тогда?»
«Я буду в слове, ты – в борделе».
«Мне не понятен смысл моего предназначенья».
«Ты лоном торговать не перестанешь в новых храмах, и новые жрецы наложат дань на тело. Не веселить сердца, ты будешь ради пищи ложиться с каждым. Прощай, Астарта. Твой путь опасен здесь, Полифем – защитник слабый. Он тобой рискует».

Так, пора мне вестнику поверить и возвратиться к Полифему. Его застала я в покое сонном.
«Пора нам возвращаться»,– подала мысль, прогнав циклопа сон.
«Тебе не интересно, чего боишься ты? Сюда привёл тебя я ради немой речи».
«Гомер, в словах искусный, сказал, что риск большой ты совершаешь, меня водя по миру без возврата».
«Вернёмся мы, иначе я не бог! Но если страх схватил когтями твоё сердце, то помолись Властителю Вселенной».
«Зевс не властен здесь. Наследство Кроноса братья поделили, Аиду подземелье, вулканы и пещеры, и души смертных перешли».
«А ты – живая, и эгида Зевса над тобой. И моя»,– добавил, сомневаясь, Полифем.– И мой отец нас не оставит без защиты.
«Тогда веди, за знанием пришла и за впечатленьями. За них погибнуть стоит, тем более, что Смерти нет».
«Но, но, не загибай, не провоцируй, дева, смирительницу смертных»,– сказал циклоп и погрозил перстом огромным.
Схватил меня за волосы и отнёс в ладью.

Благодаря крутому Полифему, мы объехали почти весь Архипелаг Блаженных. Чем ближе к Аиду, тем дальше вглубь Истории мы проникали.
Первые, кого встретила на следующем острове, были дети Геракла со своей многострадальной матерью, виновницей смерти их отца(её обманул кентавр, посоветовав собрать его кровь, пролитую Гераклом, она-де поможет сохранить любовь супруга). Геракл отравился ядом через хитон, который ему послала жена, пропитав его кровью кентавра Несса. Он на Олимп вознёсся, а супруга попала в  подземелье, но по просьбе мужа, была переведена Аидом в более приличное место.
Про Гераклидов раньше не слыхала, хотя Геракл – наш Мелькарт, сын Зевса и Алкмены, жены Амфитриона. Пока последний освобождал острова от телебоев, Зевс под одеялом с Алкменой «воевал» и длилась «бойня» эта трое суток, так любовник солнцу приказал не появляться на небе, пока процесс любви не кончится зачатьем.

Гераклиды казались более забывчивыми, новостями не интересовались, несмотря на то, что их внуки сейчас готовят поход на Микены. Жили вместе всем родом: четыре брата, сестра, принёсшая себя в жертву Персефоне, царице аида, чтобы Гераклиды победили Эврисфея (И я,/Цветущая невеста, не колеблюсь/За Гераклидов умереть)1; мать и бабушка, земной отец Геракла, соратник силача Иолай и тот же Эврисфей, у которого батрачил Геракл и совершил свои десять подвигов по его приказам. Теперь они распри позабыли, только душа старушки сторонится Эврисфея и невестки. Старики, они не забывают обид и на том свете.
Я – пионерка в этом мире, вторая смертная после Орфея. Есть правило: смертный не должен вернуться под солнце, но существует и исключение, – Орфей избежал неволи, подкупив Аида и Персефону чарующей музыкой на форминге. Подобным даром я не обладаю, надежда лишь на Афродиту.
Все жители архипелага были в возрасте и виде том, в каком застала Смерть, Алкмена и Амфитрион в преклонном проводили «остаток» дней, хоть он и бесконечен. Право, лица зреть, покрытые морщинами страстей, –наказание за долголетье,– есть возмездие погорше смерти, тех не узнают, кто в молодости так привлекали. Алкмене тем паче тяжело носить морщины, ведь её исключительной красой соблазнился Зевс. Уж в молодости третьей, оставшейся вдовой (Амфитрион погиб в бою с минийцами), она вступила в брак с сыном Зевса и Европы Радамантом Справедливым. Краса не увядает, если не считать ту, что на лице, недаром народ сказал: с лица воды не пить. Эврисфей ещё в возрасте интересном был казнён по приказу Алкмены. Он предрёк, что после смерти станет другом.

Простившись с Гераклидами, последовали дальше, а по временам, в которые проникали, то назад. Мне хотелось есть, на что мне Полифем ответствовал, что это самое большое испытанье в подземелье, здесь нет для плоти подкрепленья, если только царственные боги не поделятся едой.
Из Диоскуров, святых близнецов, меня встретил Полидевк, брат Елены, он гостил в аиде, когда на землю нисходила ночь, а на рассвете обязан был всходить на небосклоне, а Кастор сменял его звездой вечерней, так что братья общались очень кратко во время смены караула. Он-то угостил меня пайком, который получал в кладовых олимпийцев.
Нектар – пыльца цветов альпийских, разведённая ключевой водой, амброзия – что-то вроде мази, и есть, и умащаться ею можно, она из пестиков цветов всё тех же, возможно с добавлением тычинок, в общем, круто прибавляет сил. Я руку бога сжала в знак благодарности и грудь раскрыла, что означало: до рассвета в его я власти.

Бог был из плоти, но  не совсем это тело, а густая серебристая жидкость, казалось даже, что собой он мог заполнить любой сосуд. Он обволакивал меня, концентрировался в одном месте, колебался волнами, прокатывался мягким шаром по спине. Давно не знал жены могучий Полидевк. Во время общения на ложе узнала подробности его вознесения. Чтоб был он близок сердцем, его я страстно целовала, мешая с ним нектар, из уст в уста поила бога, и он поил меня во время сочлененья. В первом антракте божественной оргии он рассказал, как освободил Елену.

- Елена – не раскрывшийся цветок – была гордостью спартанцев и соблазном для неженатых царей и наследников,– сказал Полидевк голосом, знакомым шестиухому Церберу и потому не вызывавшему подозрения у сторожевого пса, оббегавшего аид.– Выручка наша и беда: любо породниться со знатными, а беда известна всем. Каждый царский дом желал украсить ею свой дворец. Первым Тесей с подельником своим Перифоем, царём лапифов, к ней руки протянули. Тесей, старый козёл,  ему за пятьдесят, она ещё подросток, тем не менее козлы метнули жребий, кому достанется бутон. В пору цветенья тот и слижет нектар первичный с уст.
Тесей герой, за ним немало подвигов с геракловыми схожих. Победителю Минотавра и царю Афин отец и так не отказал бы. Но силён был Агамемнон, прочивший брата Менелая на спартанский трон. Тогда, считай, весь Пелопоннес к рукам прибрали бы Атриды.
Жребий выпал Тесею Еленою владеть – везёт героям в брани и в делах любовных. Мы с Кастором полки подняли и в Аттику гоплитов привели. Нас пригласил правнук Эрехтея, и царя Афин противник, Менесфей. Тесей же с побратимом Перифоем в это время подались в Эпир будто сватать царскую дочь, а на самом деле намерились увести его жену Персефону. Царь Эпира был не простак, женихов он драться заставлял со злющим псом Цербером, сейчас аид он сторожит. А Персефону, красивейшую дочь Зевса и Деметры, потом Аид похитил с согласья брата, боги ни в чём себе отказать не могут, и Цербер за хозяйкой увязался. Так вот, Персефона, обмануть которую невозможно, обличила в женихах воров. Перифоя в гроб уложили, под замок надёжный заключили его друга. Сидит в каземате Тесей, а мы к Афинам подступили, сестру у граждан требуем. Те места пребывания Елены не знали, их выручил глава академского дема1, он сказал, что Елена спрятана в Афидне. Мы взяли город штурмом, освободили сестру и пленили мать Тесея. Так первое наше предприятие успехом увенчалось.

Полидевк набрал в рот божественный нектар и напоил меня. Я так разнежилась, что снова позвала его на ложе. После сладости другого рода Близнец поведал эпопею, в которой он с Кастором принял участие – поход аргонавтов в Колхиду за золотым руном.
 – В Вифинии неласково нас встретил царь бебриков. Он чужеземцев не любил, всех убивал ударом кулака. Я тоже был боец, не новичок, и вызов принял. С тех пор прописан царь в аиде. За каждого убитого по сто плетей вваливает ему трибунал нижнего места в рассрочку.
«Если меня задержат в месте нижнем, ты поручишься за Астарту?»
– Боги только жертву признают. Мольбы, гимны, клятвы – это им до фени, грубо говоря. Они интригами живут, в них интерес находят. А то со скуки придумают потоп иль мор всемирный. Функции свои выполняют с неохотой, тогда с них Зевс снимает стружку, но поозорничать тоже разрешает. Если Аид с Персефоной посягнут на твою свободу, мы с братом их лиловый мир в фиолетовый покрасим.
 «Что будет после нас?»
– Железный век настанет, когда герой последний землёй покроется. Чтить любовь и дружбу позабудут. Нечестивые дети матом родителей будут поносить, лишат и хлеба. Хозяин гостя не уважит, и всюду казнокрадство будет процветать. Закон заменит сила, власть – золото.
«А боги?»
– Перевернётся мир гончарным кругом, небеса под землю спрячут, возвеличат аид. Одну лишь буквицу из середины вынут, и люди творить грехи неистово примутся, чтоб в ад попасть посмертно. Ложь, сквернословье, похоть на таблицы папирные нанесут писцы и золото получат; присвоят земли, реки и моря, берега поделят ловкие и наглые, захватят мастерские и ремесла зажулят как свои.
«А боги куда смотреть..?»
– Мир опрокинется, сказал. Любовь и справедливость для мёртвых уделом станут, для живых – ненависть. Беспредел наступит в отношениях людей, и будет он восславлен как доблесть новая. Любой, самый низкий поступок, доход принёсший, расценят, как уменье жить.
«А наслаждения?»
– Пребудут как товар.
«Так насладись бесплатно мной».
– Хорошо, что напомнила.– Полидевк снял с груди сверкающую звезду на цепочке, излучающую искры, и повесил мне на шею.– В аиде ею осветить дорогу можно.
«А теперь расскажи, как путь земной закончил с братом».
– С двоюродными братьями быков не поделили, невест украли их. Они угнали стадо. В разборке погиб Кастор, я умертвил обидчика, а другой брат камнем меня уметил. Зевс, мой отец, перуном поразил убийцу моего. (Да, бесславно закатились Близнецы). Кастор был от Тиндарея, смертный значит. Бессмертием я с братом поделился, ночь отсыпаюсь на острове блаженных, он – день.

Заря нас разлучила, Полидевк вознёсся, а я очутилась в объятиях Кастора. Его не оттолкнула, если меня одновремённо любили будущие боги, то настоящим тем более почётно возвысить сердца.
«Есть хочу»,– его я удивила.
Близнец принёс с собой напиток и еду, какими боги сохраняют силу духа, и поделился. Амброзией я умастила волосы и тело, и свежесть ощутила, будто до этого никто меня не познавал. Кастор в жизни укрощал коней, меня он тоже укротил, да так, что и сейчас, когда уж в Угарите пишу воспоминанья, помню прелести узды. Любовь, как то у всех бывает, требует для плоти остановки, чтоб дух перевести и новой томности набраться.
Во время первого томленья Кастор рассказал подробности охоты Калидонской.
– Царь Калидона созвал охотников со всей Эллады, чтоб обложили кабана, который занимался людоедством, не говоря об ущербе садам, полям, постройкам. Как полагается, перед охотой устроили пирушку. Среди охотников случилась лучница, прекрасная как Артемида аркадянка. Я сразу соблазнился формами охотницы, и царевич, гляжу, глазёнки пялит. Женатые того, не женское, мол, дело в опасном предприятии мешаться, но Мелеагр, а он женатый, и Клеопатра здесь, взял Аталанту под защиту.
Многие в тот день от клыков кабаньих пали. Нестора спас сук на дереве, подпрыгнув, ухватился он и подтянулся; Пелей, отец Ахилла, копьём смертельно ранил тестя своего в пылу охоты, другие тоже раны получили. В ответственный момент стрелой в загривок уметила свирепого вепря Аталанта, решающий удар нанес принц Каледона. Шкура, охотничий трофей, ему должна достаться, но влюблённый уступил почёт свой аркадянке. Дядья рассорились с племянником и шкуру с головой клыкастой у женщины отняли силой. Разгневанный Мелеагр убил обоих. Ясно стало всем: женщина свободная на горе в компанию мужскую попадает.
Бывает и на счастье. Стрелок отличный и бегунья Аталанта в другом приключении нам помогла, в походе за золотым руном. Ладно, перерыв закончен, ласки сердце просит.
«Её я видела под Троей».
– Да? Ах, Лена, что ты натворила?
Когда мы снова общение сердец прервали, чтоб пульс умерить, я сказала: «Полидевк здесь говорил, что мир перевернётся. Кто его перевернёт?»
– Твой муж,– последовал ответ.– Сейчас он главный исполнитель акций в Преисподней. Не приведи нас Вседержитель, ему попасться. Переворот наступит ещё не скоро. Ещё побогствуем, поцарствуем на небе. Быть может ты, его жена земная, станешь фавориткой в царстве Йахве, тогда возвышавшимся с тобой попущение режима дашь.

Подумала, когда взлечу на небо, то выпрошу Илу отменить указ о назначении Йахве на место Муту.
Кастор прислушался к своему сердцу и сказал: – Пора на вахту.
И тут же появился Полидевк озябший с сосудами. В них угощение для дамы.
– Прекрасно! Раздевать тебя не нужно. Любовь и Истина должны быть наги.
Но у меня другие планы. Мне не терпелось встретиться с главными фигурами аида.
«Постой, не сразу,– я одевалась второпях.– Не желаешь с нами навестить Аида?»
– С персоной этой лучше не встречаться. С кем «с нами» ты меня приглашаешь?      
«Здесь Полифем».
– Уродов не терплю.
«Напрасно. Когда душа не рыло, то и лицо приятно. Полифем – сын Посейдона».
– Я Зевса сын. Зачать от меня не хочешь?
«Святые Девы зачинают, но не рожают. Любят всех, с супругом не живут, но встречаются, когда судьба сведёт».
– Так полюби.
«С тебя достаточно. Иштар довольна».

Тут Полифем, дома круша и улицы мощённые сминая, просунул руку в обитель Диоскуров, ладонью бога от меня отгородил.
«Шалишь, ублюдок полусмертный. Ты здесь козявка, что ползает по травам и овцам на зубы невольно попадает. Не лезь мне в рот. Что задумали, Астарту в залоге содержать? Дам щелкана – память потеряешь».
И взяв меня за талию в обхват ручищей, через окно исторг.
«Пора мне родственные связи восстановить. Гребу в аид, Цербер измучился на воду лаять, меня заждался шестиглазый. Там царство твёрдое, и дядя обхватит плечи, лишь суставы хрустнут, и тётя Кора1 по мне соскучилась».
Я, Даная2 двух богов, лежала на скамье выжатым лимоном, отходя от суточной любви. Ах, боже, только тот меня поймёт и посочувствует, кто так же долго был любим.

«Тебе не в храме с простолюдином свершать любовную работу, радуя Иштар. Напор божественный выдерживает та, которая любви богиней готовиться при жизни стать».

Циклоп, в дугу сгибая весла, к аиду гнал свою шаланду. Сном забылась я тревожным: Но вот стена огня, вода пылает. Полифем на длинном лине бросил якорь. Меня схватил и поднырнул, сказать успев: «Твой Йахве новшество внедрил, такого не знал аид до времени сего. Он нефть разлил, огненное масло, что на поверхность в краях ваших выступает».
И вот уж берег жданный нащупывают ступни босых ног, и языками пёс облизывает лица, его двумя, моё одним. Ах, жаркая ты псина! А то Цербер! Цербер! – пугают слышавшие лай.

«Здорово пёс, могучий и шерстистый. Веди к хозяйке».
К стенке медной, к воротам с надписью "ОСТАВЬ ПУСТЫЕ ПРОСЬБЫ" осмелились приблизиться, висящим билом ударил Полифем по плоскости из меди. Привратник нам открыл калитку малую, но впору, и пропустил циклопа, так как  сам циклопом был, а меня оставил с наружной стороны.
«Ты что, брат, охренел, сопя в две дырки, раз в год задвижку отверзая? Своих не узнаёшь? Она со мной!»
«Прости, сородич, с тех пор как кумская сивилла с поддельной ветвью золотой Энея провела через порог, нам эталон из рощи Персефоны в сторожку дали, дабы мы прожилки на листьях сличить могли».
«Я в кузнице оружие кую, чтоб укреплять небесную державу, предателей презренных настигать и заговорщиков, на Зевса зуб точащих, а ты друзей моих не пускаешь. У неё здесь муж.
«Кто?» –  Сторож застучал зубами.
«Твой начальник Йахве».
«Ах, святой Аид, что ж ты сразу не сказал, его боюсь я пуще Аполлона».

Встреча с бывшим мужем не сулила приятных минут. Какой он властью пользуется, как оказался в аиде, а не в царстве Муту?
И вот уж башни медные с серебряным забралом нас встретили, то цитадель царя с царицей, хоть приступом богов обитель никто не собирался брать. Нас Цербер провожал, он знал тут комнат ширь и выходы, и переходы. Вошли мы в тронный зал, где статуи-колоны держали свод сферично-барабанный из рубинов сделанный искусно. Первыми руки напрягали потенции четыре – Хаос, Гея, Тартар и Эрос, кроме них во Вселенной было пусто; Эрос по функции своей вдохновлял Начала на зачатье, и Гее, как единственному лону, пришлось испытать любовь трёх. Статуя Урана, первенца Земли, выполнена по бёдра, чтобы отметить разницу в колоссальности отца среди потомков. После предков стояли океанида Эвринома с Офионом, основатели Олимпа, рядом шесть титанов и столько ж титанид, супруги Кронос и Рея  над медным полом по колени, а сын их Зевс уж в полный рост – мельчают боги. Чтоб Зевса всех детей изваять, колонам, свод несущим, было б тесно. Известен похождениями бог, перелюбил богинь и дщерей смертных побольше Дон-Жуана сердцееда, но нескольких узнала в лицах. Три законные супруги громовержца: Метида, богиня мудрости, первая бездетная любовь, которую он проглотил беременной, боясь наследника, Бабуля нашептала, сместит его с Олимпа; вторая – богиня справедливости Фемида, от которой мойры1. Хариты были прелестью дворца, их имена живописуют лучше, чем эпитеты: Сияющая, Благомыслящая и Цветущая. Они от Эвриномы. Где тётку подловил не царствующий бог, не знают даже мифы, но был одарен тройней. И Гера здесь, хоть по счёту третья, но по важности и родственному свойству (она его сестра) главная супруга,  богиня брачных уз. Несмотря на то, что Гера превратилась в ярую ревнительницу супружеской верности, но брата соблазнила, вступив до брака в половую связь, переждала Метиду и Фемиду и венец венчальный и корону надела на главу, и ложе тайное союзом освятила. Дальше в ряд любовницы стояли: Мнемозина, богиня памяти, родила девять муз; Лето, дочь Луны, но веры иностранной, за что гоняла её Гера по Ойкумене, не давая разродиться, лишь Делос принял беременную двойней. Благодаря знаменитым детям (Аполлону и Артемиде) мать заняла достойное место на Олимпе и здесь отражена в колоне. Детей не только пожирали, как Кронос, – вступали с ними в брачную интригу, как Зевс с Каллиопой, музой эпоса, наградившей любовника корибантами2,– юношами, прославившимися экстатическими плясками. Она изваяна со свитком в одной руке, в другой – палочка для письма. В молодости, ещё не определившись семейно, Зевс гулял напропалую с ветреными и кроткими. Талия тоже дождалась внимания отца. К ней он коршуном прокрался, скрываясь от ревнивой Геры, и в результате снова близнецы, в покровителей униженных и оскорблённых возмужавшие. Здесь муза с комической маской в руках и в лавровом венке. И Зевсу приходилось маскироваться: к Леде лебедем явился, к Персефоне – змеем, к Европе  – в образе быка, в берлогу к Каллисто в шубе медвежьей завалился. Вязание с животными вообразить ещё возможно, но вот дождём пролиться на Данаю, заключённую в медный каземат, нужно быть находчивым немало. Всех богов не перечтёшь, они нам ни к чему.   

Трон на двоих, где встречают гостей величайшие боги, был пуст. Цербер знал местонахождение хозяйки, он повёл в боковой неф. Всё тот же свет лиловый нам выписал супружескую пару, принимавшую теплую ванну. Раствор, насыщенный солями, молодил ей кожу, освобождая дерму от роговых чешуек. Земные боги вынуждены проживать в теле. Владыки аида были рослые, Полифему не уступали в силе. У царя мёртвых и семя было мёртвое, поэтому Персефона забеременеть от Аида не могла. Известно, что она треть года забавлялась с Адонисом, а чтобы не залететь и быть уличенной мужем, одевала юному богу баранью кишку на его палец без ногтя.
Сейчас как раз шла эта треть, и Адонис тоже набирался красоты в ванне. Меня принял за тень и огорчился.
«Астарта! Ты для аида молода. Кора,– обратился к Персефоне,– вот жена моя земная. Я ещё не насладился ею. Отпусти её».
«Она живая. Шляются свободно по аиду все кому не лень,– разгневалась Персефона.– Мой дорогой,– обратилась к мужу,– ты можешь дверь надёжно запереть, чтобы до срока смертный не совал нос сюда?»
«За ней и запру»,– пообещал Аид.
«Но, дядя, как же выйду я?» – спросил Полифем и надел на голову шлем, и стал невидимым.
Шлем-невидимку давно заказал племяннику Аид, и вот волшебный убор здесь. Запрет придётся отменять, но касаются запоры только смертных.
«Со мной пришла Астарта, со мной и выйдет,– нажал категорично Полифем.–Пора узнать в подлунном мире о твоём гостеприимстве, дядюшка».
«Никому не отказываю во входе, а с выходом, Пол, извини».
Аид был чёрен как угорь, никакая ванна отбелить его не могла. Я подумала, что шлем ему излишен, в темноте черное не различимо. То же самое пришло в голову Полифему, потому что он ответил дяде: «У меня ещё есть один дядя, его с таким подарком навестить не стыдно будет».
Персефона сразу догадалась, что шлем-невидимка Аиду нужен, чтобы следить за нею тайно, и стала браковать подарок.
«Зевсу шлем нужнее, мы и так невидны под землёй. К чему тебе, мой черномазый, скрываться от меня?»