Перекати-поле

                (по следам "Рваной грелки" и в подарок маме)

- Салам, Гном-ата! – радостно воскликнул Сатымкул, влетая в комнату, большую, с огромными окнами, но при этом сумеречную и тесную от рядов стеллажей. За широкоскулым казахом, лицо которого казалось еще шире от лучезарной улыбки, в комнату, настороженно озираясь, вошли еще четверо молодых людей. Все – в официальной одежде, с кейсами. Двое -  узбеки, а двое, похоже, - дети «межнациональных браков» - и у щуплого высокого таджика, и у высокого же, но более ширококостного азербайджанца отчетливо присутствуют  европейские черты.
- Здравствуй, Сатымкул, здравствуйте… - это остальным. Из прохода между стеллажей на свет божий выбрался «Гном-ата», «Деда гном» - для европейских жителей поселка газовиков. Крохотный, сгорбленный старичок, с усохшим телом и личиком, но с пронзительно-яркими голубыми глазами и улыбкой не менее заразительной, чем у Сатымкула. Гости, однако, сохраняли напряженно-вежливое выражение лица. Старик поежился. Похоже, эти рассчитывали на официальное приветствие – новомодную пародию на традиционные обычаи, которую старик не переносил. Сирота, приемыш, «дитя войны», заброшенный неизвестно откуда в Среднюю Азию, от своей родной семьи Сергей Алиевич сохранил только знание русского языка да имя, и то лишь потому, что уродился голубоглазым блондином. Приемная сестра рассказывала, что новая семья с радостью скрыла бы  от всего мира, а не только от ребенка, что он не родной, но слишком непохожим на узбека был этот мальчик. Хоть приемыш легко усвоил и язык, и обычаи, но явно европейский вид не давал собеседникам, а значит, и ему самому, забыть о двойственности – да и не обязан он забывать о кровной родне, пусть из них и не осталось никого в живых!
Доставая для гостей чайнички и пиалы, старик вздохнул - сколько печальных узелков навязала война. Потом, расстилая скатерку, вздохнул еще раз - ему не пришлось воевать, для него и для детей его та война была единственной, а сколько войн и войнушек свалилось на поколение внуков. Что ж, остается радоваться, что и дети его, и внуки живут в далекой благополучной стране Канаде и не должны ежедневно, ежечасно делить свое сердце между двумя родинами. Старик еще раз вдохнул и рассердился на себя – сколько можно вздыхать! Он мог погибнуть еще в детстве, вместо этого прожил долгую и счастливую жизнь: вырос в большой и доброй семье, сам создал семью,  любил, растил детей, внуков, занимался любимой работой, а сколько друзей сопровождало его всю жизнь! Так что же он, старый обломок, печалится по невозвратному прошлому, сторож никому уже не нужного архива на выработанном месторождении. Правы дети, что зовут его к себе, он достаточно даров получил и от этой жизни, и от этой земли, приютившей его когда-то. Да и расплатился он с ней за гостеприимство по-справедливости. Остались последние формальности, ради которых и пришли сегодняшние гости.
Гости, между тем, балансировали между традиционной восточной вежливостью и межнациональным «новорусским», «новоузбекским» и прочим «ново-» хамством. Сатымкулу было явно не по себе. Он ведь вырос в этом поселке и вместе с внуками Сергея Алиевича с детства привык и к старику, и к этой комнате, где, случалось, несмотря на угрозы «выгнать и больше никогда не пускать», они непочтительно штурмовали стеллажи играя «в геологов», «в охотников», «в буровую». Здесь они учились читать по отчетам геологоразведки начала прошлого, двадцатого века, где в описании природы за русским названием березы, тополя или арчи стояли вписанные изящнее, чем поздравления на открытках, их латинские названия, а к описанию животного мира прилагались фотографии полевок-сеноставок и, рядом с геологическим молотком, – след огромной кошачьей лапы (в отчете говорилось: «предположительно след барса или тигра»). Теперь молодой геолог  разрывался между официальным долгом и усвоенными с детства привычками интернационального братства газовиков. Старик, не слишком умело скрывая смятение, старался проявлять доброжелательность. Да, уникальное, известное когда-то всей стране месторождение доживает последние годы. Да, все отчеты, представляющие научную или производственную ценность переданы в архив объединения, а все, что ценным не признано, уничтожено (сожжено в присутствие официальных наблюдателей во дворе на костре). Остались только геофизические материалы, которые уже не нужны для производства, но могут пригодиться для науки. Сейчас группа молодых ученых скопирует их с помощью компьютерных технологий, после чего оригиналы  за ненадобностью будут также уничтожены. Молодые ученые с подобающей солидностью кивали учеными головами. Наконец представления и переговоры были завершены, выделено место для техники, оговорено время работы, и Сатымкул увел гостей обустраиваться на новом месте, а старик остался наводить порядок в своем хозяйстве и в душе.
Искалеченный в детстве костным туберкулезом, он и мечтать не мог стать геологом, но после библиотечного техникума добился все-таки направления на работу в экспедицию. Тогда по всей громадной стране открывались месторождения, людей не хватало, в его ведении оказались сразу и типографские издания, и многотомные отчеты геологоразведки, и пухлые «дела» скважин, и коробки, наполненные длинными бумажными полосами, покрытыми сплетением разноцветных  линий, похожих на следы бесконечных молний – каротажными диаграммами. Что ж, он не мог подобно своим друзьям – огромным, бородатым, с обветренными до черноты лицами, запыленными до седины шевелюрами и бородами геологам, геофизикам, буровикам - таскать неподъемные рюкзаки, кантовать буровые трубы на 50-метровых вышках и опускать в них бронированные снаряды, начиненные не взрывчаткой, а сложнейшими миниатюрными каротажными приборами. Друзья заходили ненадолго, приносили в его библиотеку-фонды результаты своей работы и дух открытий, пили чай, шумно делились своими радостями и неудачами и снова возвращались к своей яркой, героической жизни. Но книги, отчеты, диаграммы оставались с ним. И в тишине библиотеки он не просто стирал пыль с полок и томов, подклеивал корешки, мастерил коробки – на это и любая бабуся способна! По учебникам и отчетам, по отдельным репликам девушек-камеральщиц он постигал науки о земле. Накануне сдачи отчетов вместе с этими девушками он рисовал карты, и скоро непонятные и неинтересные для чертежниц переплетения линий стали для него так же понятны, как разноязычные  вывески на базарах. И слово-за-слово, как-то незаметно оказалось, что он, калека-самоучка «читает» диаграммы и строит карты не хуже выпускников университета.
У него обнаружилось столь ценимое в геологии чутье. «Получение информации не логическим путем» - так говорил об интуиции геолог Куваев. И с каждым годом обидное в детстве прозвище «Гном» приобретало все более уважительный и даже мистический оттенок. Пожалуй, он стал талисманом для друзей-промысловиков, втайне веривших, что «гном» способен не только безошибочно определять по сплетению линий на каротажных диаграммах малейшие намеки на нефть и газ, но и притягивать их к новым буровым. И они старались заманить его к себе на новые участки, на бурящиеся еще скважины. Тогда он объехал почти всю Среднюю Азию, испытал и метели в предгорьях, и безводье жарких пустынь, и кучу другой романтики вроде дурных воплей влюбленных ишаков и фаланги в сапоге. Окружающих удивляла и восхищала его терпеливая доброжелательность ко всем невзгодам, ведь они не подозревали, каким испытанием была для него болезнь, какой радостью –полноценная жизнь! Потом радость скитаний первооткрывателя незаметно вытеснилась не меньшей радостью – семьёй. Жена, двое сыновей – по их высоким, крепким фигурам жена  догадывалась, каким бы был и он, если б не болезнь. И как в крошечных младенцах любящие матери угадывают их могучих отцов, так Ксения влюбленными глазами угадывала за щуплой фигурой мужа ореол богатыря. А между тем,  Сергей Алимович все реже покидал комнаты библиотеки в управлении при месторождении, огромных запасов газа которого, казалось, хватит на столетия, а вот - надо же – сейчас неизвестно, кто кого переживет. «Дядя гном», «Деда-гном», «Гном-ата» для детей и друзей детей, внуков и друзей внуков, он незаметно состарился, поседел, стал опираться на палочку. Потом началась большая смута под названием «перестройка», дети сначала радостно уехали по приглашению поработать год-другой, а потом вдруг поняли, что возвращаться некуда. Теперь благополучная жизнь, интересная работа у них там. Печально, но ведь геологи и не могут жить на одном месте, их судьба – брести новыми путями впереди всей цивилизации.  Дети все настойчивее приглашали  стариков к себе, но вдруг, в разгар сборов, жена умерла – присела на пару минут на диванчик у телевизора, и уже не встала. Прилетевшие на похороны дети и внуки были категоричны: «Тянуть больше нечего, собирайся, дед, мы не можем тебя одного оставить». Старик хитрил: он здесь не один – весь поселок ему почти родня, да и могилку надо обиходить, памятник поставить. Никому, даже себе, он не мог признаться, что заводить новую родину в очередной раз ему уже не под силу.
На следующее утро в фондах закипела работа. На месте опустевших книжных полок расставили столы для компьютеров, стулья, на почетное место был водружен сканнер, и потянулись изо дня в день каротажки, как ленты на ткацкой фабрике. Специалисты по-прежнему держались особняком, со стариком общались, в основном, через Сатымкула. Он и пояснил старику, кто есть кто – от официального представления у того мало чего осталось в голове. Казахи, Исаак и Икрам, - аспиранты Ташкентского университета, азербайджанец Искандер  и таджик с необычным именем Витольд (старик угадал – мать у него русская) – сотрудники какого-то непонятного совместного предприятия по продаже компьютерной техники и технологий. Вот, помогают молодым национальным кадрам осваивать новую технологию. По вечерам специалисты отсиживались в общежитии, только Султан (из родни у него в поселке осталась лишь двоюродная тетка)  коротал вечера со стариком. Гном-ата даже принес из дому телевизор, но чаще всего под невнятное бормотание и мигание экрана Сатымкул расспрашивал старика о прошлой жизни поселка, о молодых годах своих родителей, беседовал о новых взглядах в геологии, рассказывал о судьбе общих знакомых.
Однажды Сатымкул поделился со стариком своими сомнениями: в поведении гостей он чувствовал нарочитость:
- Понимаете, я ведь неплохо знаю Коран, хоть для геолога и неестественно воспринимать буквально даже рассказ о сотворении человека из глины. А вот они (имелись в виду Исаак с Икрамом), верят буквально, как фанатики. И что общего у них может быть с Искандером и Витольдом  - эти ведь русскими матерями воспитаны, Корана в глаза не видели, не то, что б читали, да и разговаривают только по-русски. А ведь слушаются, как неофиты первосвященников. Думаю, они и меня сторонятся, потому что считают недостаточно правоверным.
Старик покачал головой:
- Я в современных верах и не пытаюсь разобраться. Меня другое тревожит: ты заметил, что вся эта работа по копированию у них вроде маскировки? Первые дни рьяно работали, а теперь только и ждут, когда мы их одних оставим.
- Ну, а что их здесь может интересовать?
- Что – это я догадываюсь, а вот зачем? Вон тот сейф, под кактусом, они все на него косятся. Там материалы по скважинам с участка Кара-Терек, того, где ядерные взрывы проводились.
- А что, и такое было?!!
- А ты не знал?! Неплохо секретчики поработали. Но ведь все серьезные материалы сразу в Москву увезли. Тут, в сейфе, только копии каротажек, сделанных при бурении, года за два до взрыва. Нормальный геологический разрез, ничего особенного. Все почти как и на остальном месторождении. Проблемы были уже при взрыве.
- Проблемы?
- Ну, это как сказать. Тогда ведь людей не жалели.
- Как и сейчас.
- Не перебивай, не в том дело. Потом уже, в начале перестройки, были материалы о том, что взрыв мог быть гораздо сильнее, пострадали бы и древняя мечеть, и плотина, а если ее разрушить, весь райцентр бы смыло. Конечно, это не Хиросима, но ведь там переработка золотосодержащих сульфидов, емкости с цианидами. Попади они в воду – ты представляешь, какая территория будет смертельно заражена?
- Но ведь золото здесь стали перерабатывать недавно, после взрыва?
- И что из этого следует?
- Там еще осталось, что взрывать?!!
Оба побледнели.
Через минуту Сатымкул встряхнулся:
- Ну, и зачем им тогда старые каротажки? По ним ведь даже глубину взрыва не определить.
- Да, странно. Говорили, взрыв был глубже двух километров, скважины были забетонированы на всю глубину, только сверху метров на пятнадцать ничего нет, чтоб и место найти труднее было. Даже если и осталось там что-то, вручную не докопаешься, а с техникой – заметят. 
_ А вдруг у них техника какая-то сверхсовременная?
- Не бери дурного в голову, если б такое было возможно, давно б уже перестали традиционные скважины бурить.
- Что же делать?
- Ждать, думать. Что-нибудь прояснится.
На следующий день, однако, ничего не прояснилось, а наоборот, запуталось. На экранах мониторов вдруг стала появляться пышнотелая девушка, с тревожным лицом. Гости встревожились: глюк, вирус? А девушка стала меняться: вот она похожа на Витольда, на Искандера, на Исаака с Икрамом.  Девушка о чем-то просила или предупреждала. Парни заволновались еще больше. Кто из их окружения сумел бы такое сотворить? И на чей вкус создавались эти немодные толстушки?
Вечером Сатымкул подслушал разговор узбеков. Они, похоже, были до того взволнованы, что утратили осторожность. Говорили о священной войне против неверных, о бомбе, которую вроде не достать, но можно продать (лежащую в земле?), о том, что Искандер и Витольд, похоже, не правильные мусульмане – брали водку в магазине и пили в заброшенном саду. Про водку Сатымкул знал тоже – в магазине работала его тетка.
На следующий день гости не работали, аспиранты с мрачными лицами сидели в общежитии, а Искандер и Витольд ушли куда-то из поселка. Следить за ними старик не захотел, Сатымкулу тоже пытался запретить, но парень не зря учился у деда-чабана. Со склона нависающей над поселком сопки он издали ясно видел, что те не собираются двигаться в сторону секретного участка, а просто пытаются дозвониться по мобильнику до кого-то и о чем-то договориться.
Вернулись они под вечер, злые и решительные, сказав аспирантам, что утром нужно продолжать работу.
А вечером сам собой засветился экран телевизора, и старик увидел женщину, похожую на Ксению. Она тоже о чем-то просила, хотела предупредить. Потом по экрану прошли полосы и появились две фигуры. Не террористы-мусульмане, как втайне боялся старик. Наоборот, оба были чистокровно белыми и говорили по-английски (с американским акцентом – отметил Сатымкул).
Он через слово понимал, о чем речь:
-Эти… Они думают, их война важнее всего… Бомбы нет, взорвалось все… Почему взрыв распространился не вверх, а вглубь? Там должно быть что-то. Блок, разлом… Пусть…. Ищут. Геофизика, геология… Все важно!
Потом опять прошли полосы, и женщина сделала отрицательный жест.
- Они ничего не должны узнать! – воскликнул старик.
Женщина кивнула, и экран погас.
- Но ведь там же нет ничего такого, что они ищут! - воскликнул Сатымкул.
- Да, - ответил Гном-ата. - И именно это они не должны узнать. Ты понимаешь, это ОНА сберегла нас, поселок, мечеть. И ОНА не хочет, чтоб об этом узнали, тем более – они.
-  Кто – ОНА?
- Ты кто? – спросил старик. – Геолог. Гео-лог. Изучающий землю. Гею. Она все-таки есть. Она живая. И она бережет нас. Если ты можешь придумать что-то другое, я послушаю.
- А что делать нам?
Старик задумался.
- Ну, я думаю, воевать нам не придется. Да и ЕЙ это не понравилось бы. Твоя задача – отвлечь гостей. Ты же сам говорил, что они пьют водку. Предложи им сегодня посидеть в честь окончания работ, а потом уйдите куда-нибудь за холмы, чтоб поселок не было видно, а я здесь управлюсь.
- Но…
- С тобой они пойдут, а со мной – нет. – Отрезал старик.


Вечером все получилось даже лучше, чем предполагалось. Увидев на столе спиртное, аспиранты молча ушли в общежитие. Витольд с Искандером, наоборот, оживились – видно, без аспирантов они не считали нужным прикидываться борцами за ислам. Было немало выпито, еще больше пролито, дым от сигарет валил из окон вперемежку с пьяными возгласами. Потом Сатымкул увел шатающихся гостей проветриться. Старик открыл сейф, вылил на бумаги остатки коньяка (на радость тетке Сатымкул выбирал напитки подороже и покрепче), бросил сверху тлеющий окурок, захлопнул дверцу и вышел на улицу. Когда он дошел до перекрестка, из-за спины на дорогу упали первые сполохи. Старик шел, стараясь держаться прямо. Он все сделал правильно, он выполнил последний долг. Сейчас вновь выполняется древний обычай: все, что не нужно – сгорит, все, что дорого было когда-то, пеплом вернется в землю.  Если повезет, завтра он обрадует Сатымкула, что они справились. Если повезет еще больше – эта земля, с лицом Ксении, заберет его к себе. Сердце бешено заколотилось, приветствуя эту мысль.