Точка облома-4

         4. В и д    с в е р х у
 Вертолет заложил  крутой вираж, не на шутку взволновав Худого Мужчину в очках. Такое часто случалось, но привыкнуть к легкомысленным  пике шефа никак не мог. Он попытался скрыть испуг, хотя, по повернутым  внутрь, пыльным носкам ботинок  видно было, как  он переживает.
-  Давай! Бросай, давай! – махнул рукой Амбреллий. Он обожал этот момент: напугать очкарика  до усрачки, а потом выпустить на волю стайку гениальных слов, фраз и глав в свободный полет. Непревзойденная  истина летела, кувыркаясь, к земле,  сеясь вечным и добрым, обещая ему любовь и известность среди  народов и народностей.
           Худой Мужчина в очках украдкой проверил ремень и вышвырнул в открытый люк кипу листов. Впрочем, по одному листочку с каждого томика они оставляли себе: мало ли что: а вдруг действительно кто – нибудь соберет всю книгу, и тогда прощай, полмиллиона.
- Ты какой набор бросил? – Амбреллий  убрал руку со штурвала и подхватил один лист, заброшенный судьбой обратно в кабину.
-  На хинди, Морфеич! – закрыв люк, Худой Мужчина в очках  выдохнул и отер пот со лба.
-  Пра-авильно, - покивал головой Амбреллий. В прошлом  разе, болван, бякнул над Ливией роман на идише, у них  полный обздольц и произошел. Ну, ладно, пора домой...
           ...Любимый остров Амбреллия был похож на пиццу, испеченную  разными поварами: одна половина, что на западе, была заправлена  помидорами цветников, мoцареллой  белоснежных тропинок и молодым укропом аккуратно подстриженных газонов. На краю газона стоял праздничный тортик ажурной виллы. Другая же половина выглядела попроще: она волновалась темно-зеленой киндзой кедровых и еловых дебрей, обложенных  пестрым прибрежным чендлером, за которым начинался кисельный океан. На восточном полюсе пиццы стоял бревенчатый домик, точь-в-точь – копия  родительского дома.
             Амбреллий снова накренил вертолет и пошел на посадку. Пара розовых фламинго с интересом заглянули в иллюминатор и отлетели  к  цивильной стороне.
              Опустились на маленькой лужайке – перед темным бревенчатым домом. На первый взгляд,  изба казалась безлюдной. Никто их не встречал. Амбреллий прыгнул в  некошеную траву.
-  Давай! – приказал он. – Вытаскивай!
- Уже тут, Морфеич, - с готовностью ответил Худой Мужчина в очках и тряхнул ящик. – Тута гостинка.
Что-то тренькнуло внутри ящика.
- Тихо, ты! – шикнул гений. - Кидай!
Амбреллий не глядя протянул руки назад и схватил ящик
- Подожди здесь, - обронил дрогнувшим голосом, и пошел к избе широким шагом. Однако, подойдя к двери, он сначала прислушался, попеременно прикладывая к замочной скважине  то правое, то левое ухо,  и только после этого просочился  внутрь.
            Худой Мужчина в очках остался дежурить у вертолета.  В избе по-прежнему было тихо. Только один раз раздался глухой  звук – как будто кто-то громко рыгнул. Худой Мужчина в очках юркнул в кабину вертолета, и пристроившись на месте второго пилота, вытянул из-под кресла початую бутылку водки, а в качестве закуси - целлофановый пакет с кокешками.
- Ну, - выдохнул он,  - за все!..
           ... Утро, как это водится в тропиках, наступило внезапно. Внезапно появился и Амбреллий.
- Просыпа-айся, чу-уня, растормошил он Худого Мужчину в очках. - Люди за деньгами уж пошли, а ты все спишь!
Он был взлохмочен и явно взволнован, но весел. Уколлов дрожащими руками  прижимал к груди какую-то папку.
«Что с людьми делает творчество-то, господи! – уважительно подумал Худой Мужчина в очках, отрыгнув ночным. – Вот ведь, так всегда: пропадет на ночь а то и на двe, куда-то ящик вбухает и наутро – на тебе: слегка того, но зато – с шедевром! И когда он только успевает и куда только все уходит!! Скала!!»
-  Значит, все, Морфеич?  - почтительно спросил вслух,  и задавил отрыжку. – С приобретеньицем Вас!
-  Все! – выдохнул Уколлов, погладив папку, - все! Все здесь! Это – вехово! Знаково! Эпохально!
- А я и не сомневался, Морфеич. Я, вот, тут... всю ночь глаз не смыкал, все думал, что – как же наш дорогой Амбреллий-то Морфеич...
- Хватит гутарить, - грубо перебил Амбреллий,- залезай в кабину, - заводи факс!
- Слушаюсь!..
Аппарат послушно проглотил листки. Амбреллий схватил трубку:
- Алле! Варя, это ты! Алле!
На другом конце слышалось невнятное жужжание. Потом чей-то мужской голос произнес- «Хрень всяку принимать!» -  вроде обращаясь к кому-то, а потом сказал в трубку:
- Алле!
«Мефодий – Уколлов узнал по голосу. – Как же не догадался: там же сейчас ночь!..»
Мефодий тоже был сибиряком. Амбреллий пристроил его в свой Институт Изящной Словесности сторожем. Свой был человек, в молодости на молоканку вместе гоняли молоко сдавать. Бывало, и бражничали вместе, продав шкур и меда.
- Мефодий, ты? – на всякий переспросил.
- Я! Хто же на ночь глядя будет тута ! А ты, вроде, Уколька будешь!
- Где же Варвара? Она факс должна принять.
- Какой фас? – удивился Мефодий.
- А там листки из машины попадали или как?
- Попадали, а шо? А Варвара, стерва, как вечер, так утекла! А ведь сказала, шкалик принесет... Я тож не могу, Уколий! Душа не терпит эту Москву! Домой хочу! Ей бо, тоже утеку!
- Ладно, успокойся, - решил не обострять отношений Амбреллий. – Потерпи малость еще, и поселю тебя в теплой тайге, на берегу моря.
- По хрен мне теплая тайга! Мне давай мою, Сибирскую! А ты...
- Дам-дам! Ты вот что, Мефодий: ты эти листочки, что попадали, по одному в конвертики положи, - на столе найдешь, и заклей как следует. Чтобы двадцать четыре их было конвертиков-то! Смотри у меня! Утром приеду, чтоб к утру все было чин-чином, а если Варвара появится, пусть позвонит мне.
-  Алле! – кого заклеить-то!
-  Листочки! Листочки заклей в конверты, говорю!
-  А!.. А Варвара – стерва, Уколий! Ей бо!.. Вот, вчера мне гов...
 - Алле!
-  Алле!
Связь прервалась.
- Летим в Москву! – жестко сказал Амбреллий, и густо плюнув, застегнулся.

(продолжение...)