Карьера

  В мае 1929 года жена  Моисея Сирадзе  родила ему дочь.  Ребёнок был единственным, и честолюбивому отцу очень  хотелось, чтобы уготованная   девочке капризная судьба вняла избранному  для неё  победному имени Виктория (Вика) и предопределила в жизни её успехи.
 Ничего предосудительного в надеждах и действиях отца не было, хотя, выбирая имя новорожденному любящим родителям  не грех  было бы помнить о том, что негоже  самонадеянно предписывать изменчивой судьбе,  какой именно она должна сложиться у любезного им  чада.
У нас, например,  работала одна очень добрая и неглупая девушка, которая не выдалась внешностью, однако, страдала  при этом  не столько  от густых мужских бакенбард, занимавших у неё пол-лица, сколько от имени Венера, которым будто бы в насмешку, нарекли её  при рождении  претенциозные  папа с мамой.
С Викой Сирадзе  этого к счастью не случилось.
В развитии безупречно красивого ребёнка  не было даже, естественного в большинстве случаев  переходного периода,  именуемого «гадким утёнком», поскольку во всех своих возрастах девочка была одинаково хороша и в силу этого, всегда главенствовала над  ровесниками, среди которых росла.
Не секрет, что именно  красивых девочек, а затем девушек и женщин  мальчики, а затем мужчины  наделяют в своём воображении организаторскими способностями,  нередко уступая им  права неформальных лидеров.
Что же говорить о красавице Вике Сирадзе, которую  Бог, к тому же, и в самом деле снабдил  завидным умением чётко и убедительно излагать свои мысли, в отличие от большинства мужчин, которые окружали её в комсомольских и  партийно-правительственных кругах, где ей приходилось иметь с ними дело.
По свидетельству  её современников  и коллег она в своё время запомнилась им  нежно улыбающейся,  собранной и подтянутой, смолоду заслуженно обладающей репутацией «светлой головы», что позволяло ей по праву  успешно занимать последовательно самые высокие посты  в республиканской  иерархии партийной  власти.
А в 1962 году 33-х летнюю секретаря ЦК КП Грузии Вику Сирадзе, памятуя о её высшем техническом образовании, к тому же  назначили заместителем председателя Совета министров Грузинской ССР, в качестве  которого она успешно проработала более десяти лет.
Как тут не вспомнить о том, что самый молодой и способный  в сталинском правительстве А. Косыгин был в этом возрасте всего лишь министром.

Случилось так, что в том же 1929 году в совершенно другой и весьма далёкой от элитных кругов семье военнослужащего  Николоза Тушурашвили  родился мальчик.
Отец новорожденного – отставной артиллерийский  майор -  женился сразу же по выпуску из училища. Однако много лет совместной жизни любящие супруги оставались бездетными.  Только к тому времени, когда  они, изрядно намотавшись по многочисленным  отечественным гарнизонам, осели на родине, освободившись, наконец, от служебной лямки тягот и лишений военной службы,  Бог  в награду  одиноким  супругам  послал  позднего, но долгожданного сына, которому они были несказанно рады.
Споры  согласных во всём родителей возникли только при выборе мальчику имени. Отец, зачитывающийся приключениями своего любимого героя, выжившего, благодаря находчивости и мужеству на необитаемом  острове, считал, что мир, в котором появился на свет их сын,  хоть и не агрессивен к своему населению, но потребует от него  мужества и силы духа не меньших, чем  это понадобилось его любимому  герою  в изолированной  среде необитаемого  острова.
Николоз не без основания  полагал,  что позднему сыну, которому в зрелые годы не придётся рассчитывать на помощь родителей, эти обязательные для выживания качества будут  крайне необходимы. В результате,  вопреки тщетным увещеваниям жены  и родичей,  мальчика  по  настоянию отца  назвали нехристианским  именем Робинзон.
Экзотические имена  были на Кавказе не в диковинку, и тому, как назывался весёлый и сообразительный мальчуган, никто из его воспитателей и сверстников особого значения не придавал.
Когда быстро пролетевшие  школьные годы  юного Робинзона  были на исходе, озабоченный Николоз не то, чтобы прочить сыну военную карьеру, но  только лишь для того, чтобы определиться в отношении  его воинской повинности, обратился за советом к давнему своему товарищу, ведавшему одним из городских военных комиссариатов.
Дружественный военком, посвящённый по долгу службы в мобилизационные планы страны, поделился с Николозом озабоченностью по поводу  обострившейся к 1950 году международной обстановки, не исключающей возможности иноземного  вторжения, и заверил своего товарища в том, что объявленная в таком случае  мобилизация не пощадит отсроченных от призыва студентов. Тогда сын Николоза  неизбежно попадёт в число необученных и наиболее уязвимых новобранцев.
Военком советовал, не дожидаясь призыва, идти в армию добровольцем, чтобы  пройти в мирное время полноценный курс дивизионной «учебки» и успеть на случай военных действий приобрести навыки и звание младшего командира, которые дадут ему гораздо больше шансов на выживание.
Если же военные действия не случатся, то не будет ничего зазорного, если сын, отдав Родине воинский долг, поступит на льготных условиях в институт, имеющий военную кафедру, и по его окончании, помимо инженерного диплома, будет  произведён в офицеры.
Николоз внял разумному  совету  опытного военноначальника, и через пять лет, отслуживший срочную службу в танковых войсках, возмужавший Робинзон Тушурашвили  предстал перед институтской приёмной комиссией в качестве одного из  абитуриентов.
Проникшись к этому времени  военными традициями  семьи, а теперь ещё и личным армейским  опытом  срочной  службы,  он среди прочих технических ВУЗов города  остановил свой выбор на ТбИИЖТе, готовящем специалистов для железнодорожного ведомства  с полувоенной дисциплиной, и схожими с армейскими знаками отличия на обязательной униформе. Воспользовавшись льготами для бывших военнослужащих, он был принят на факультет  организации движения.
Украшенный дембельскими усами бравый сержант танковых войск Робинзон Тушурашвили на первом же учредительном комсомольском собрании  учебной группы  был  избран её   комсоргом.
Пятилетнее преимущество в возрасте и властные армейские навыки не замедлили сказаться.  Разношерстная учебная группа вчерашних школьников, где он стал комиссарить, очень скоро подчинилась исходящему от него  организационному началу и стала выделяться на курсе  монолитным поведением, а также относительно высоким уровнем  средней успеваемости.
Общественные организаторы институтских акций быстро привыкли к тому, что эта беспроблемная группа во главе со своим комсоргом всегда  являлась на все намеченные   мероприятия в нужное время и  безукоризненно исполняла все поручения.
Благотворное влияние авторитетного  лидера на своих товарищей не осталось незамеченным На второй год обучения его  избрали комсомольским   секретарём   факультета, а ещё через два года Робинзон Тушурашвили, будучи всего лишь  студентом четвёртого курса, вступил в ряды коммунистической партии и стал секретарём комитета комсомола института.
Это была штатная  освобождённая должность в подчинении  Райкома комсомола, но входящая в номенклатуру  городского комитета  ЛКСМ республики.
Кандидатуры на замещение руководителей такого уровня,  которым  вверялись  коллективы из нескольких тысяч комсомольцев,  подбирались из числа проверенных работников, со значительным практическим опытом и обычно спускалась сверху, а затем после избрания  там же наверху и утверждались.
Никогда ещё до этого никому не приходило в голову предлагать на это место студента, и неудивительно, что инициаторов прецедента  поначалу хотели  просто  одёрнуть.  Однако, идея выдвижения  институтского секретаря  из своих рядов неожиданно быстро распространилась в студенческой среде и стала в короткий срок настолько  популярной, что грозила, чего доброго, выйти  из-под  контроля.
Вышестоящие органы, поняв, что нужный момент для вмешательства ими упущен и, не желая конфронтации в одном из ведущих институтов, вынуждены были отступить и согласиться с избранием  главой институтского комсомола студента-четверокурсника.
Как выяснилось, во многом это стало возможным, благодаря принципиальной позиции тогдашнего  1-го секретаря городского комитета ЛКСМ Виктории Сирадзе, решительно принявшей сторону комсомольцев.

После состоявшегося избрания непосредственным руководителем для Робинзона Тушурашвили в его новой ипостаси  стал 1-й секретарь Орджоникидзевского Райкома  комсомола,  его ровесник, некто Гиви Метревели, человек мягкий и деликатный, успешно продвигавшийся до этого  по служебной лестнице, благодаря высокому покровительству. Несмотря на обучение в своё время в военной спецшколе ВВС,  он так и не приобрёл командных навыков  в деле побуждения к активности своих подчинённых  и, не сумев преодолеть врождённую интеллигентность, не усвоил необходимую всякому авторитарному руководителю  нужную категоричность  своих суждений.
В работе это ему особенно не мешало. При наличии  достаточно активных институтских комитетов  деятельность райкома была откровенной синекурой и отстойником  для резерва  перспективных кадров перед их назначением  на руководящие должности  в партийные и советские учреждения.
Молодые  функционеры, подобные Гиви Метревели, попавшие  в обойму избранных, понимая, что  стартовый  уровень успеха для дальнейшего продвижения ими  достигнут, относились к своей работе с чиновничьим консерватизмом, исключающим какие-либо карьерные  риски.
В отличие от них деятельный и бескомпромиссный Робинзон Тушурашвили был далёк от соглашательской безынициативности райкома и, возможно при очередной перевыборной компании в конце года  дал бы принципиальную оценку почивавшим на лаврах старшим товарищам, но нагрянувшие в Грузии весенние события 1956 года привели его к этому гораздо раньше.

В феврале 1956 года после ХХ съезда КПСС сначала на закрытых партийных собраниях, а затем и всенародно, был опубликован доклад Н.С. Хрущёва, осуждающий культ личности И. Сталина.  Перед этим члены Политбюро, ознакомившись с текстом и фактами, изложенными в  докладе,  долго не могли решиться на его публикацию. Однако выбора не было.  Оставаясь адептами  утопической идеи построения коммунизма, им  надо было  либо признать свою причастность и ответственность за провал экономики, страдания народа и неуспех построения   межнациональных отношений, либо валить всю вину за содеянное  на кого-то уже покинувшего этот мир,  после чего, извинившись  перед терпеливым народом,  прекратить дальнейшее расследование в связи со  смертью виновных..
Выбрав второе, решили приписать все грехи  почившему  в бозе,   ещё недавнему  «отцу  и учителю»   всех времён и народов И.Сталину, к тому времени уже три года покоящемуся  в мавзолее, и  его соратнику Л. Берии, расстрелянному при странных обстоятельствах  после смерти учителя  в 1953 году
Народ принял акцию, что называется, неоднозначно. Пламенные поборники тридцатилетнего культа не верили в хрущёвские разоблачения  и были близки  к неповиновению.

Как и следовало ожидать, первым  прорвало в Грузии вскоре после ХХ съезда, а именно,  в третью годовщину со дня смерти генералиссимуса в ходе так называемых Грузинских событий 5-9 марта 1956 года.
Наиболее массовые стихийные круглосуточные митинги с требованием не допустить критику Сталина возникли в Тбилиси  на центральной площади города  и в сквере на набережной у 15-ти метрового памятника вождю.
У мраморной  правительственной трибуны, что была  в полукилометре от здания ЦК КП Грузии, митинговали граждане преимущественно старшего возраста.
Молодёжь избрала местом своей конфронтации набережную.
Именно  к памятнику И.Сталина вскоре после начала там  выступлений подкатили в радиофицированных зелёных  автофургонах военные, которые,  не чиня препятствий молодёжи, быстро  раскинули  приёмо-передающие антенны, снабдив территорию митинга громкоговорителями, а его  активистов  микрофонами.  На вопросы: «кто они такие?», и «кто их прислал на митинг?»,  прибывшие  заверили наивных организаторов в том, что они представители армии, ставшей на сторону возмущённого народа, после чего получили от них полную возможность записывать произносимые речи и фотографировать выступающих.
В это же время по городу в реквизированных такси и автобусах  разъезжали  неопределённого возраста агитаторы, уверявшие население в том, что в республике происходит революция,  призывающие  обывателей покидать дома и выходить на улицу.
Эти же люди врывались в учебные заведения Орджоникидзевского района и, бесцеремонно прерывая занятия,  предлагали всем, бросив дела, с  праздничными флагами и  плакатами двигаться самостоятельно в сторону памятника на набережной.
Когда они появились в  райкоме, предложив  комсомольским чиновникам оторваться от стульев и присоединиться к народу, те совершенно не знали, как им следует  в данном случае поступить. Никто из них, в том числе  окончившие в своё время из карьерных соображений высшие партийные школы (ВПШ), не был обучен тому, как именно следует действовать при таком повороте событий.
У первого секретаря райкома Гиви Метревели, даже  в обыденных обстоятельствах человека нерешительного, не хватило ни ума, ни воображения, чтобы найти достойный выход  из  создавшейся нештатной ситуации.
Справедливости ради следует сказать, что тех же качеств не хватило и его старшим руководителям,  осаждаемым уличной толпой в здании ЦК КП Грузии,   в том числе и первому секретарю ЦК  В.Мжаванадзе, который так же, как и Метревели, пребывая в состоянии полной организационной растерянности, не обнаружил у себя способности к управлению.
Неожиданный  отпор агитаторы получили, при попытке ворваться в ТбИИЖТ.
Встретивший их на пороге Робинзон Тушурашвили первым делом  потребовал  от них предъявить мандаты с  полномочиями и, не обнаружив таковых, объявил  смутьянов самозванцами, выпроводив их вон.
Между тем его комсомольцы, уже прослышав о городских беспорядках, рвались на улицу,  и Робинзон, поняв, что унять этот  порыв  он не в силах, решил, во   всяком случае, его возглавить.
Активные комсомольцы были пересчитаны, распределены по шеренгам, и, вооружившись плакатами, организованным строем двинулись по набережной. Остановив их  невдалеке от памятника, Робинзон предложил не расходиться,  пока он сам не прояснит обстановку, для чего протиснулся поближе к пьедесталу, служившему ораторам трибуной.
Для оценки содержания  крамольных речей много времени ему не понадобилось. Сержант танковых войск Робинзон Тушурашвили был отличником не только боевой, но и политической подготовки.
По темно-синему верху фуражек и такой же окантовке на обмундировании военных связистов, помогающих митингу, он легко опознал их принадлежность к комитету госбезопасности и также легко представил себе, что произойдёт, когда ситуация достигнет кризиса и стадия  «изучения» комитетом обстановки перейдёт в стадию её «подавления».
К этому времени активисты митинга   стали  формировать делегацию, которую собирались отправить в Дом связи, чтобы послать в Кремль телеграмму, поздравляющую с днём рождения  преданного сталинца товарища В.Молотова  с предложением   свергнуть  товарища Г.Маленкова с поста Предсовмина  и самому возглавить Советское Правительство.
Услышав это, Робинзон понял, что фарс достиг уровня, когда он готов смениться трагедией, и развязка, вероятнее всего, наступит уже сегодня.
Поспешив вернуться к ожидавшим его товарищам, он  употребил всё своё влияние на то, чтобы развернуть  строй  своих  комсомольцев и,  не мешкая, также организованно, как перед этим привёл  их  к памятнику, теперь  увести   обратно в институт.
Там он выступил перед ними с убедительным обращением, заклиная  под свою личную ответственность  разойтись по домам  и не только не выходить в ближайшие два дня  на улицу, но и удержать от этого своих родственников.

Как и следовало ожидать, убедившись в полной своей беспомощности, власти  для наведения порядка призвали военных. После чего события развернулись по наихудшему сценарию. И, если «стариков» на центральной площади просто разогнали, то у Дома Связи и памятника на набережной после тщетных уговоров военными  был открыт огонь на поражение.
Об истинном количестве жертв, засекреченные сведения, которые были исключены из всех видов отчётности, до сих пор в точности никто не знает.
Учреждённые военными патрули ещё несколько дней бродили по улицам погружённого в траур города, следя за тем, чтобы хоронили погибших только порознь  и только в часы, указанные в утверждённом  графике. Не допуская гражданских панихид и  публичных  шествий.
Тем временем, Виктория Сирадзе,  не утратившая в эти трудные дни самообладания, знакомилась с подготовленными для  КГБ  секретными  сведениями о потерях  комсомольцев в учебных заведениях города.
В общей  сводке отсутствовали данные по ТбИИЖТу - единственному институту, в  котором не оказалось ни одного погибшего. Секретарём комитета комсомола там был её ставленник Робинзон Тушурашвили.
Его нельзя было подозревать в трусости, поскольку до этого, наблюдая за ним, ей не раз приходилось убеждаться в обратном  Однако то, что он посчитал себя не в праве   подставлять  движимых всего лишь любопытством юнцов под солдатские пули нашло у неё понимание.
.
На следующий день она вызвала его к себе. 
Казалось, ещё недавно шли споры о целесообразности рекомендовать его,  всего лишь студента, на пост секретаря институтского комитета.  Теперь же, облечённая расширенными полномочиями Виктория Сирадзе  предложила  Робинзону Тушурашвили  оставить  свой  комитет  на  заместителя для того, чтобы принять назначение и дела  первого секретаря  Орджоникидзевского  райкома комсомола.
- То есть, у Гиви Метревели? – уточнил Робинзон имя  своего руководителя.
- Скорее, у заведующего его архивом, - ответила Вика Сирадзе, - поскольку все остальные сотрудники  райкома, в том числе и он сам, уже уволены.
После этого  Тушурашвили был посвящён в то, чем вызвано его новое  назначение, и чего ждёт  от него его покровитель.
 А ещё  несколькими днями спустя, Комитет госбезопасности в результате «услуг связи», оказанных митинговавшим  якобы от имени   «армии, перешедшей на сторону народа», без труда установил  личности оставшихся в живых  активистов и не преминул завести на них  доследственные  дела.
Это были тонкие картонные папки с анкетными данными и оперативными фотоснимками «объектов  наблюдения», иллюстрирующие их  деятельность на  митинге.
В некоторых из них  были  подшиты  тщательно  разглаженные бумажки с тезисами выступлений, легкомысленно выброшенные их авторами и бережно  подобранные  «военными».  В этих случаях в качестве образца почерка к ним были приложены фотокопии страничек из личных конспектов  и экспертные заключения с результатами сличения.
В сопроводительном письме  стражи  государственной безопасности рекомендовали райкому рассмотреть указанных лиц и решить вопрос о целесообразности их дальнейшего пребывания  в  комсомоле и институте. 
Трудно сказать, какими именно высокими соображениями руководствовались тогда облечённые расширенными  полномочиями  кризисные  комсомольские  руководители района и города (справедливости или целесообразности), но решением Робинзона Тушурашвили, согласованным с Викторией Сирадзе,  упомянутые  представления  КГБ были оставлены без удовлетворения.
Сделать это было нелегко, но они выстояли.
Вскоре для укрепления политического руководства проблемного Орджоникидзевским района,  включающего в себя большинство ВУЗов города, а так же издательства  молодёжных газет,  Виктория Сирадзе  была направлена туда  1-м секретарём РК КП Грузии.
После этого секретарь райкома комсомола  Робинзон Тушурашвили, к своему удовлетворению, стал официально  работать под её непосредственным руководством.
Это продолжалось до осени 1961 года. До того времени, когда Викторию Сирадзе переместили  в качестве одного из  секретарей теперь уже  в  ЦК КП Грузии.
В Оржоникидзевский район  вместо неё  пришёл новый секретарь КП, после чего   стали поговаривать о том, что он намерен рекомендовать при очередных выборах на должность  секретаря райкома ЛКСМ кандидатуру  своего ставленника.
Всё это  не угрожало  Тушурашвили нежелательной отставкой, а пришлось как нельзя, кстати, поскольку  у Виктории Сирадзе, в зоне курирования которой оказалось теперь  МВД республики,  на Робинзона Тушурашвили появились новые виды.
 
К этому времени особо откровенной коррумпированностью в МВД  республики отличалась её обособленная часть - Государственная автоинспекция (ГАИ), дорожные патрули которой в последнее время  обирали  водителей,    не давая себе труда объяснять им, за что именно  с них взимают штрафы,  никогда не оформляемые протоколами. 
Меньше всего беспокоясь о воспитательной стороне дела, автоинспекторы, как правило, угрожая водителям своим правом делать просечки в накопительных талонах предупреждений, легко соглашались на  получение наличных, которыми те откупались от нежелательной перфорации документов.
Разнообразием способов поборов  автоинспекторы, как правило, не страдали. Самый распространенный их приём заключался в том, что  на  каком-нибудь оживлённом участке улицы, где при замедлении движения неминуемо образовалась бы многокилометровая пробка, вывешивался знак с нелепым требованием ограничить скорость до 30-ти километров в час.
Ясно, что всякий водитель, не придержавший своё движение до указанной  «пешеходной» скорости, становился нарушителем. Цена проезда под запрещающим знаком составляла 3 рубля, и стоящий поодаль  на пути водителей   автоинспектор едва успевал  взимать с проезжающих  просунутые над приспущенным стеклом «трёшки»  и набивать ими свои карманы.
Времени на взаимные объяснения не тратили. Инспектору достаточно было вопросительно взглянуть на водителя, чтобы тот, не останавливаясь,  а всего лишь притормозив,  расплачивался с ним  на ходу и спешил покинуть место, чтобы не мешать это же делать другим.
Время от времени  облечённый властью мздоимец, чтобы не примелькаться, перевешивал свой знак  несколькими кварталами дальше и продолжал тем же макаром  обирать водителей на новом месте.
Однако,  всё это было, по сути, всего лишь неправомочным   взиманием платы за проезд. Так сказать, текущая мелочёвка. Гораздо значительнее были взятки за нарушение правил перевозок. Тут были и недостоверные накладные на неучтённый товар,  и езда в нетрезвом виде, и  отсутствие отметки о техосмотре, а то и угон или ДТП с увечьем потерпевших.
Нарушитель, попавшийся на серьёзном деле, под залог изъятых у него прав обязывался  доставить по домашнему адресу автоинспектора дары, эквивалентные стоимости вопроса, и переложить их в инспекторскую машину, специально припаркованную для этого  с незапертыми дверьми под его окнами. 
Иногда нарушителю назывались, помимо основного, и другие адреса и номера автомашин  старших начальников, по которым также  следовало развезти подношения.
Забив до предела домашние холодильники, инспектора, случалось, заказывали под окнами  ведомственного дома, в котором проживали, всякие  хвалебные песнопения в свой адрес, бахвалясь перед  соседствующими коллегами уровнем и репертуаром исполнителей, которые, отрабатывая долг, горланили свои серенады в общем дворе  чуть ли не ночи напролёт, не давая спать непричастному к их отношениям с автоинспекцией населению.
О доходах дорожных вампиров, глядя на  их комплекции, сравнимые разве что с японскими борцами сумо, можно было только догадываться.
 На всё это никак не реагируя, взирали их старшие начальники и, надо полагать, делали это  не безвозмездно.
Следовало отметить, что через автоинспекцию проходили коррумпированные  дела и посерьёзнее. Такие как, к примеру, сокрытие уголовных преступлений, совершённых ответственными сотрудниками аппарата или их отпрысками,  а то и просто состоятельными людьми. Но это решалось уже на более  высоком уровне без участия линейных офицеров.

Когда Робинзона Тушурашвили пригласили в орготдел ЦК КП Грузии для собеседования, он поначалу полагал, что речь пойдёт об укреплении в  ГАИ партийной дисциплины. Оказалось, его намерены были поставить во главе этой  структуры, в надежде, что он сможет  не только возглавить её в качестве первого лица, но и реформировать.
Перед тем, как пригласить его   заведующий орготделом  ЦК,  счёл необходимым уточнить с Викторией Сирадзе  немаловажный технический вопрос.
- Вам известно, уважаемая Виктория Моисеевна, что  воинское звание Тушурашвили, которого мы прочим на  генеральскую  должность начальника республиканского  ГАИ, всего лишь сержант?
- Известно, - последовал ответ, - но он сегодня нам нужен на этой работе, и мы не можем ждать, пока он дослужится до маршала. 
 Завотделом понял по её категоричному ответу, что вопрос этот с кем надо уже согласован, и  удалился.
- Но это же генеральская должность! - подивился в свою очередь теперь уже  и сам Тушурашвили  во время собеседования с ним,  вновь напомнив, что сам он всего лишь сержант танковых войск.
- Вы -  профессиональный и дипломированный  инженер-организатор движения  подвижного состава, - возразил перестроивший своё отношение к вопросу завотделом, -  а главное хорошо зарекомендовавший себя в критической ситуации   решительный   политик.  Неудивительно, что именно на эти ваши качества руководители ЦК и рассчитывают. Что касается теперешнего вашего  воинского звания, оно назначению не помеха. При политической необходимости мы присваиваем звания, соответствующие должности, не требуя для этого обязательной выслуги. Так всегда практиковалось  при  назначении начальников политотделов и  членов военных советов. Так что  в самое короткое время,  и вы получите своего «генерала».
- Но, чтобы не особенно «дразнить гусей», - продолжал чиновник, - мы для начала  возведём вас в чин  подполковника, о чём вы известите общественность, например, подписав газетную статью своим именем и новым званием.
Сам факт вызова  Робинзона Тушурашвили  на собеседование в орготдел  ЦК свидетельствовал о том, что вопрос о его назначении, по сути, решён,  и отказ от полученного предложения означал бы его отказ от дальнейшей карьеры вообще.  Не сомневаясь, что первоначально  эта идея исходит от Виктории Сирадзе, его давнего  покровителя, он,  конечно, с назначением  согласился, хотя  метаморфоза мгновенного  превращения сержанта танковых войск в подполковника  требовала от него  более глубокого психологического осмысления.
Некоторые влиятельные функционеры  в центральном партийном аппарате отнеслись к назначению нового начальника ГАИ республики критически. У многих на это «хлебное» место были свои кандидатуры. Неудивительно, что, обманувшись в намерениях, они стали с пристрастием отслеживать его работу на новом поприще.
 Робинзон не стал перед ними выслуживаться, доказывая свою состоятельность. Его  первоначальные  шаги  были просты и радикальны.
Он решил начать  с упорядочения взаимоотношений контактирующих с населением автоинспекторов.  Для этого он поставил их работу под постоянный общественный контроль со стороны участников движения, которые стали непременными участниками дорожного патрулирования.  Общественники, набранные из числа профессиональных водителей и опытных автолюбителей, охотно стали выполнять свои волонтёрские обязанности в обмен на  «неотбираемый» талон предупреждений, который им за это доставался. Эта льгота за короткое время стала столь популярной, что численность общественных автоинспекторов вскоре пришлось разумно ограничить, а свободные вакансии замещать на конкурсной основе.
Коррупции на дорогах совместным патрулированием  был нанесён чувствительный удар, и её существенное сокращение на  этом участке работы  стало очевидным.
Вникая в текущие проблемы службы, Робинзон убедился в том, что в сложных случаях управления  поведением людей далеко не всегда эффективно усложнять сверх меры организационное на них воздействие, что заорганизованность нередко приводит к обратным результатам.
Характерным примером была, не оставляемая критиками  проблема организации движения на Колхозной площади.
В этой точке  самого центра республиканской столицы сходились и расходились множество автобусно-трамвайных маршрутов и автомобильных путей, взаимодействие которых осложнялось большим объёмом погрузочно-разгрузочных работ в интересах расположенного на этой площади крупнейшего городского рынка, и множества сопутствующих ему лавчонок и забегаловок.
Профессиональные организаторы из специальных служб ГАИ перебирали массу вариантов регулирования проезда через спорную  территорию, устанавливали там посты постоянного патрулирования, манипулировали с многочисленными светофорами и разметкой проезжей части, однако, количество ДТП, связанных со столкновениями транспорта и наездами на пешеходов, (и, как следствие, человеческих  жертв) от этого не  уменьшалось. Разгрузить площадь  переносом транспортных  развязок или рынка в другое место  технической возможности не было.
Дело дошло до того, что вопрос о возрастающей аварийности в двух шагах от центра  города был вынесен на заседание правительства, и от вновь назначенного начальника ГАИ критики, как всегда, потребовали радикального разрешения проблемы, предлагая  при этом  свои варианты один несуразнее  другого.
Отвечая им, Робинзон Тушурашвили  поразил своим намерением вообще отказаться от какой-либо организации безопасности движения в этом месте.
На удивление советчикам он пообещал  вообще полностью отключить на Колхозной площади  все светофоры и отозвать  всех патрулей, чем  предоставить каждому участнику движения действовать по своему усмотрению.
Члены совещания  экстравагантных экспериментов начальника ГАИ поддерживать не стали, заявив, что его предложения попахивают авантюрой.  Некоторые, пользуясь, случаем,  не прочь были проехаться  по вопросу сомнительной целесообразности  назначения на столь ответственный пост  чересчур уж свежего (а скорее, сырого) человека.
Точку поставила председательствующая Виктория Сирадзе, заявив, что  рассматриваемое дело целиком относится к компетенции начальника ГАИ, и что правительство вправе спросить с должностного лица    результаты, однако, это вовсе  не означает, что  оно собирается  работать вместо него.   
Робинзону предоставили свободу действий возможно с тайной надеждой критиков,  на то, что он, наконец, сломает себе на этом шею.
Однако результаты превзошли все ожидания. После  перехода на самоорганизацию количество ДТП на Колхозной площади не  просто уменьшилось, а вообще перестало иметь место.
Предоставленные  себе люди преподали чиновникам наглядный урок самоответственности  и раз и навсегда разрешили  в городе вопрос, перед которым те долгое время были бессильны.
Входя во вкус новой работы, на которой совсем недавно он себя не мыслил, Робинзон, в который раз  успешно справляясь с порученным делом, убедился в том, что многим чиновникам для достижения успеха зачастую просто  недостаёт системного подхода к  задаче, последовательности шагов в её разрешении и умения доводить начатое до конца.
Виктория Сирадзе, выдвигая Тушурашвили  на руководство ГАИ, видимо  рассчитывала именно на эти его  качества и, похоже, не ошиблась.
Вскоре ему, как и собирались, присвоили звание  полковника Внутренних Войск, а по прошествии весьма незначительного времени и в соответствии с рангом, предусмотренным штатным расписанием центрального аппарата МВД,  пожаловали внеочередное звание  генерал-майора.
Для читателей  республиканской  газеты не осталось незамеченным появление  на её  страницах очередных  статей  начальника ГАИ республики подписанных им с   упоминанием  своих новых  воинских званий.
Если быть честными, то мы должны  согласиться с тем, что проявление  даже столь незначительного тщеславия несколько противоречило мнению генерал-майора  Тушурашвили о собственной персоне, но будем великодушны и простим эту маленькую генеральскую  прихоть  совсем ещё недавнему сержанту танковых войск.
Курируя МВД в качестве секретаря ЦК КП Грузии, Виктория Сирадзе  наметила программу его реформирования, продолжая, в первую очередь,  подбирать на ключевые посты преданных порученному делу руководителей, типа Робинзона Тушурашвили.
Её целеустремлённой решимости переломить коррупцию и добиться оздоровления  атмосферы в системе управления в состоянии были  помешать только неумолимо наступающие, и не терпящие никакого  реформирования, времена всеобщего застоя.
Призванные  «сгоряча» в критическую минуту антикризисные реформаторы, вроде Виктории Сирадзе и Робинзона Тушурашвили, в возобладавшей повсеместно обстановке общего успокоения и безразличия  стали  не актуальны.
Верх над ними  взяли либеральные деятели, склонные к тому, чтобы заменить неугомонных сторонников преобразований на ключевых постах, в том числе и начальника ГАИ, на более умеренных. Решено было  сделать это без потрясений и «кровопролития».
 Архитектора  реформ Викторию Сирадзе к её 50-летию в качестве почётной отставки  отстранили от прямых распорядительных функций в партийно-правительственном аппарате, назначив на номинальную должность  заместителя председателя Президиума Верховного Совета ГССР, а потом предложили встретить пенсию в ещё более скромном качестве – Председателя Грузинского Республиканского Союза Профсоюзов, то есть, во главе  организации, сущность которой за все годы советской власти так никто и не понял.
Робинзон Тушурашвили, оторванный от Виктории Сирадзе как Антей от Земли, утратив  привычную поддержку своих  инициатив, в преддверии персональной пенсии отказался от борьбы и дал замуровать себя на рутинной работе  в недрах партийного аппарата.
Далеко не столь примиримо отнеслась к сложившейся ситуации сама Виктория Сирадзе. Где бы  не трудилась, при любых руководителях и на любых должностях  эта безупречная женщина, она  всегда оставалась «персоной влияния», и любые властные структуры,  лоббируя  проекты  законодательных решений, считали обязательным  прежде всего  обсудить свои намерения  с Викой и, по-возможности,  заручиться её поддержкой.
А окружающие её деятели, определяя свой политический вес, стали в лучших традициях ленинской партии  полушутя соотносить себя с Викторией (Викой) Сирадзе, разделяя её окружение на тех, кто «большеВики»,  и тех, кто «меньшеВики».

                Москва, 2010