Чёртов пэт. Книга II. Часть V

ЧАСТЬ V. ПРИЁМНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ



Ах, Саракш, Саракш!

Как же ты похож на Терру, особенно севером Субконтинента в Стране Островов, неотличимым почти от центральной России, и как одновременно далёк от всего земного!

Но пусть, пусть, пусть бы и так, но скажи, что есть в тебе такого, что так захватывало душу, что заставляло вдруг наплывами, нежданно-негаданно переживать тебя, твоё невозможное соприсутствие, когда шёл улицами Москвы, той ещё, уже забытой, Москвы года Олимпиады, с пустынноватыми улицами и редкостно полными прилавками магазинов? И потом, чуть позже, в самой Точке Сретения, невероятного зацепления множественной системы хронотопических слоёв сразу трёх звёздных цивилизаций.

Москва года Алисы, девочки с Земли XXII-го века, когерентным временным проколом также оказавшейся в XX-м веке в той самой Точке.
---------
* - О.Цаззалка.


И как же не похожи эти два города, разделённые безднами пространств и времён, Москва и Внутренняя Столица благословенной Страны!

Но всё же, всё же, вот вдруг, чуть свернуть в самом начале этого уже старого «Нового Арбата», совсем-совсем немного в переулок, и – что это? Что так явственно проступило в этих совсем не характерно для Внутренней Столицы грязноватых домах «бывшего белого цвета», в церквушке, переоборудованной под выставку, в тесной мрачноватой панораме овеществленного стандартного кубизма стареющих московских новостроек? Или в улицах и переулках старой малоэтажной Москвы, или в построенных ещё пленными немцами одинаково жёлтых трехэтажках бывших окраин? Или в неожиданных акцентах некоторых панорам Реки, в странных домах с замысловатыми антеннами, утопающих в зелени, к которым не подойти?

Чем так напоминают эти редкие уголки ту далёкую чужую Столицу, постапокалиптический город-миллионник, дважды чудом избежавший испробовать на себе прямое действие ядерного огня и лишь благодаря этому сохранивший следы самых древних пластов своей истории, просвечивающих архаизмом архитектурных стилей сквозь голубые рапсодии новых кварталов? Почему так неожиданно знакомо угадывается что-то как бы между домами, если так не похожи в действительности ни сами дома, ни их архитектура, ни городской транспорт, ни способы организации жизни в этих двух столицах, разделённых веками и парсеками?

И в светлый такой день без теней, когда высокие облака сплошной, но как бы ртутно-серебряной однородной пеленой закрывают голубое небо, вдруг шепнёт лёгкий порыв ветерка листвой придорожных дерев: «Саракш-ш!, Саракш-ш!» Или каркнет неожиданная ворона, пролетая куда-то над головой чуть шурша по воздуху крыльями: «Сар'ракш'ш!, Сар'ракш'ш!» …


И странно, но если бы какой-нибудь землянин действительно мог попасть туда, на ту планету и если бы мог пережить адаптацию, не столько к чуть иным физическим условиям – это-то дело наживное, - но к совершенно иным незримым его биологическим и ментальным полям, к его био- и социосфере, то потом, бродя точно также по улицам Столицы, и он нашёл бы два-три места, которые чем-то невыразимым и неуловимым напомнили бы ему тогда такую далёкую Москву начала 80-х…

Как напоминает Эпоха Перемен Саракша сумасшедший терранский XX-й век, напоминает не только параллелизмом узловых событий, но иногда и самим духом тогдашней своей истории…

…Похоже и непохоже одновременно…

«Иное» угадывается среди «своего» как на картинке «с секретом», в которую если вглядываться долго, то в переплетении ветвей какого-нибудь дерева вдруг мелькнёт, наконец, явственно и неизбежно, всадник на лошади…

Так и здесь, ментальный портал, связывающий миры, открывается неуловимым акцентом в ракурсе дома, виде глухого дворика или в речной панораме. Где всё вроде бы такое знакомое, но неожиданно как бы лёгким ветерком доносится вдруг  дыханье и чуть слышимые голоса иной страны, иного мира…


Ну уж так получилось, что в несчитанных множествах возможных комбинаций тех миллионов генов, которые образуют космический вид homo galacteus, на Саракше реализовался почти тот же набор, что и на Земле, добавив земным расам ещё несколько, чуть более своеобразных, но вполне человеческих, до возможности иметь общее потомство, хотя бы и проблемное.

Это редкостное сочетание, но не совсем уж невозможное, как ни велик набор генетических вариантов у гуманоидов, но тех из них, которые действительно выбирает, может выбрать природа не так уж и много, так что даже в одной лишь Галактике Млечный Путь, за всю её историю чисто человеческие расы появлялись несколько десятков раз.

Но лишь один раз они пересеклись, только Земля и Саракш единственный раз нашли общую точку на своих путях…

…


И на миг лишь возникшее тогда единение душ терранской красавицы и мальчика-саракшанина, так и оставшееся неизвестным им обоим, ставит совсем уж неожиданные и грустные вопросы.

Вот смогла бы признать в чужом пацане Девочка свою собственную душу?

И как отнеслась бы к нему в случае немыслимой и невозможной никогда и нигде их личной встречи?

Маленький Хэмми, тогдашний школьник-физматянин, несомненно, почувствовал бы и отозвался на это невероятное породнение. Но оробел бы подойти, тем более, общаться, целиком отдавшись воле случая и чужой инициативе.

А Алиса XXII-го века, скорее всего, осталась бы верной Земле, Предвечной Терре, своей планете, которая никогда не жаловала Саракш вообще и Островную Империю в особенности.

И что ей с того островитянина, угрюмого субтильного сопливого фашика, к тому же пэта, к тому же ещё явного трусишки и онаниста?

Которого, при захвате, скорее всего, просто поместили бы в какой-нибудь изолированный «лесной санаторий», заперев одного, голого, чтобы лучше было наблюдать, в тщательно подготовленной комнате, чтобы он не мог как-нибудь причинить себе вреда.

И вместо прогулок, выводили бы его из неё лишь иногда, под строгим конвоем нянек и Лучших Специалистов Земли, для анализов, когда они требуют особо массивного или неперемещаемого оборудования, вроде позитронного томографа или ментоскопа.

Чтобы вскрывать самое его подсознание, отыскивая в нём самые смутные следы, которые могли бы вывести на какие-нибудь связи, пароли и явки.

Для негласного проникновения на Архипелаги, чтобы перестроить жизнь на них под собственные понятия.

И это совершенно очевидно, что столь важная и благородная цель позволяет, если только не прямо требует, ущемить несколько интересы и свободу парнишки, тем более, что чужого и уже одним этим ценного, для науки.

Тем более что никакого физического вреда ему при этом, естественно, не наноситься.

Разве что иногда, лишь некоторое раздражение электричеством, притом не всегда даже болевое, строго, притом, ограниченное, а чаще только тестирующее, чтобы построить карту реакций и определить потенциальные точки воздействия.

И ещё тем более, что всё это делается в интересах его же собственной расы и полного торжества галактического гуманизма.



 
22. ПРЕДЫСТОРИЯ


Намного более древняя цивилизация Саракша постигла некоторые секреты общественного бытия заметно глубже, чем терранская. Особенно это касается так называемого Коллективного Трансцедентального Субъекта, в отношении которого земная философия могла бы ещё найти понимание у саракшской, так как её понятия об общественном сознании и коллективном бессознательном отчасти его покрывают, и есть даже совсем уж близкое понятие о трансцеНдентальном субъекте. Но отличия здесь состоят не столько в акцентуациях, но более в том, что если в теории терране имеют некие концептуальные параллелизмы, то именно практика, связанная с ними на Саракше, за исключением уникальных казусов* не находит никаких систематических земных аналогов.

За тысячи лет в Храмах Саракша нарабатывались тонкие психотехнологии, составившие архаическую основу для развития культуры, в которой ролевые соответствия личностей функционалам Трансцедентального Субъекта отслеживались и поддерживались систематически и, кажется, достаточно точно. Смысл здесь, если, не боясь возникающей профанации, попытаться передать его несколькими словами, состоит в том, что мы в нашей обыденной жизни можем не знать и не догадываться, какую функцию выполняет тот или иной человек как клеточка единого общественного суперорганизма.
---------
* - Поиск тибетскими жрецами очередного воплощения Далай-Ламы.


По представлениям саракшан, человеческая психика изначально бинарна.

С одной стороны, каждый человек полон, замкнут и самообеспечен как индивидуальность.

С другой, он одновременно является частицей коллективного эго, и некоторые аспекты его высшей нервной деятельности обеспечивают функции этого высшего по отношению к нему сознания, чаще всего даже неведомо для самого этого человека.

Роли, которые человек-клетка играет в единой структуре, могут не соответствовать его очевидному общественному положению.

Часто в соответствующих монографиях приводится пример аутистов, которые, будучи «полуидиотами» в неприемлемой для них роли самостоятельных людей, представляют собой особый интеллектуальный ресурс коллективного Трансцедентального Субъекта.

Они именно потому жизненно ущербны, что их мозг постоянно занят решением неких интеллектуальных задач, которые они по специфическим, трудновыявляемым суггестивным каналам «получают» от него и тем же путём как бы «отправляют обратно» их решения. Так что если, скажем, избавиться как-то от них, уничтожить совсем, скажем, или «перевоспитать», «вылечить», либо перекрыть им каналы связи с высшим сознанием Трансцедентального Субъекта, то в результате «общество в целом» заметно поглупеет, а те его действия, которые требуют наиболее высокого уровня системной организации, станут заметно менее эффективными.


Причём люди, со всеми их понятными им самим на индивидуальном уровне теориями, реально не могут отследить работу Коллективного Трансцедентального Субъекта, клетками которого они сами же и являются, как не могут отличить настоящего патологического идиота от продуктивного системного аутиста. Не могут точно также и в том же смысле, как невозможно постичь работу человеческого мозга, наблюдая только за работой отдельных его нейронов. Притом, что реакции этих нейронов, в общем, вполне предсказуемы и физико-химическая механика их в основе не столь уж сложна.

Тем не менее, задача обеспечения нормального функционирования особых выделенных «ролевых» элементов Коллективного Трансцедентального Субъекта является, вообще говоря, жизненно важной для общества.

Языческая практика в этом направлении состояла в выявлении и поддержке таких типов людей, психика которых более чем обычно захватывается, подчиняется и используется коллективной.

Прежде всего, это были пророки и провидцы. Но этот тип является скорее «паразитным» по отношению к функционированию коллективного эго. Он только «скачивает» с него информацию, но мало что отдаёт в ответ.

Позже, однако, жрецы научились различать многие ролевые функции в Трансцедентальном Субъекте и правильно организовывать их поддержку, трактуя эту свою деятельность с позиций своей религии и конкретного культа.


Цивилизация же, начиная с Религии Света, по мере своего развития стремилась сделать все выявляемые функции явными, демистифицировать, объяснить и кооптировать их в профессиональную структуру общества. Отчасти это удавалось, когда, например, появлялись признанные общественные роли у художников, поэтов, скульпторов и ученых, которые ранее считали только бесполезными и странными чудаками.

Впоследствии Религия Света отказалась от поддержки всех ролевых функционалов подряд, сохранив за собой лишь несколько их типов.

Все остальные, кроме, естественно, уже «цивилизованных» к тому времени, стали считаться «одержимыми бесами».

Это была её принципиальная позиция, так как высокое умение языческих жрецов по мере прогресса культуры всё более оборачивалось прямым подавлением всякой человеческой индивидуальности и автономности в пользу приоритета коллективного сознания.

Но именно эта позиция, растиражированная Светозарной Церковью, создала платформу для того, чтобы впоследствии, в эпоху буржуазно-либеральных революций, уже полностью поставить под сомнение «все эти суеверия». С этого времени данный вид деятельности в культуре Саракша только деградировал, пока революции и научно-технический прогресс к началу Эпохи Перемен не загнали его в почти полное подполье.


Но.


Но новые власти снова столкнулись со старыми проблемами, ибо «суеверия» эти совсем не глупая выдумка, а основаны на вполне реальных вещах.

И вот тогда, первоначально в самых секретных ведомствах, вроде Внешней Разведки или Службы Режима вновь стали появляться проекты использования «лиц с экстраординарными способностями» в интересах этих ведомств.

Это была уродливая задача в самой своей постановке, удивительной для высокоразвитой, в принципе, культуры Саракша с таким богатым опытом и наработками в этих именно направлениях. Тем более что она почти точно воспроизводила самые первые, почти доисторические попытки установления рационального взаимодействия Трансцедентальных Субъектов разного уровня. Но соответствующие знания теперь главным образом хранились невостребованным грузом сакральных текстов в пыли храмовых подвалов, будучи дискредитированы поколениями революционеров-прогрессистов. И лишь кое-где, в тайных мистических союзах и редких открытых ещё Храмах они жили обрядами и реальными действиями.


Особая Лаборатория в составе Института Биополей как раз была наследницей тех тайных проектов новой просвещенческой демократической власти, в которых она стремилась овладеть этими древними секретами, конечно теперь в рамках парадигмы собственного атеистического и преимущественно материалистического представления об их природе.

Естественно, что Институт не состоял из одной лишь этой Лаборатории. Напротив, именно эта «подвальная» структура скорее была «приписана» к данному вполне нормальному институту, где работали нормальные же сотрудники. Даже располагалась она в отдельном, отнесённом подальше приземистом корпусе, не очень оригинально скрытым под вывеской «морг».

Но Лаборатория в любой момент могла пользоваться любыми (и немалыми) ресурсами Института, который, собственно, и организован, ну, точнее, реорганизован был из убогого периферийного в современное мощное прекрасно оборудованное исследовательское учреждение в значительной степени именно для её поддержки. В том числе, Лаборатория могла даже прямо выдавать не подписываемые императивные ориентировки на проведение заказных работ подразделениями Института без какого-либо объяснения необходимости, направленности или содержательности этих работ и без указания их заказчика.

Проставлялся только специальный код на заказе.

Положение Лаборатории особенно укрепилось после того, как она выдала ряд очень и очень полезных прогнозов и советов в весьма тонких сферах внутренней, прежде всего, но иногда даже и внешней политики.

Первоначально же она возникла в недрах криминологических медучреждений, это была своя, отдельная история.


В истоке здесь лежит совместное с Центром Психического здоровья исследование, организованное ещё до второй Мировой войны криминологами, связанное с возможностью сохранения жизни и дальнейшего использования членов общества с необратимыми генетическими или психосоциальными повреждениями. Медики вышли тогда на психохирургическую методику, аналогичную известной на земле префронтальной лоботомии или лейкотомии, заключающуюся в изолировании лобных долей мозга, ответственных более всего за интегративную и волевую компоненту поведения.

В принципе, пациенты, подвергнутые такой операции, «выздоровливали» в том плане, что переставали бредить и продуцировать антисоциальное поведение.

Всё же дефект, возникающий вследствие операции, оказывался слишком глубоким, и дальнейшее использование таких лиц было возможно лишь на самых низкоквалифицированных работах. Поэтому предпринимались попытки усовершенствования данной методики. В результате этих попыток была разработана техника более сложной, даже виртуозной частичной изоляции лобных долей, щадящей по отношению к системе целостной организации поведения модифицируемой личности.

При этом сохранность интеллектуальных функций была значительно лучшей, как и способность к длительному самостоятельному существованию в условиях социальной среды, хотя и при значительной потере спонтанности поведения.


Такой субъект легко поддавался внушению и даже программированию, достаточно было ему лишь приказать, чтобы он жил самостоятельно, и он делал это. То есть, исправно ходил на работу, вел домашнее хозяйство, даже смотрел (или только делал вид?) телевизор.

И делал это годами, лишь постепенно разрушаясь, всё чаще пропуская какие-то действия из этого круга своей псевдообыденности и медленно входя в свой обычный ступор безразличного ничегонеделания. Но достаточно было только снова проинструктировать его, и цикл действий тут же восстанавливался в полном объёме, и шёл как ни в чём не бывало, как будто и не прерывался.

Чисто интеллектуальных способностей такого зомби на это вполне хватало. Так что, для формальной социализации и трудового использования таких лиц вполне достаточно было одного-двух профилактически-корректирующих медицинских обследований в год.

То есть, достигнутый результат практически полностью соответствовал цели, которая ставилась перед подобной операцией.


И всё, вроде бы, было хорошо, но спустя несколько лет достаточно неожиданно выяснилось, что многие оперированные становились носителями качеств настоящих медиумов. В частности, они приобретали способность тонко чувствовать состояние своих собеседников и спонтанно прозревать их прошлое и будущее.

В условиях обычной для них предельной послушности и исполнительности, при свободной жизни модификантов в обычном человеческом обществе это приводило к возникновению остроконфликтных ситуаций, и они были вскоре вновь поголовно изъяты в специзоляторы. Но содержать их там не было никаких формальных оснований, помимо того, что они сами по себе составили определённую проблему, ибо само их существование шло слишком уж в разрез с официальной точкой зрения, проповедовавшей сугубо скептическое отношение к подобным феноменам и продолжавшей отрицать за ними какое-либо объективное основание.

Разумеется, операции по продвинутой лоботомии были тут же прекращены, «вплоть до выяснения обстоятельств». Зато возникла Особая Группа исследователей, первоначально состоявшая в основном из психологов и психиатров, которая теперь «просто занималась этой проблемой», довольно быстро включив в свой тематический круг и всю ранее похеренную экстраординарную феноменологию и архивы тайных проектов секретных ведомств тогда ещё Островной Империи по «экстрасенсам».


Таким образом, завершился некий исторический цикл, начавшийся ещё с первой либерально-демократической революции почти четыре века тому назад, укрепившей атеистическую идеологию, отрицавшую всяческую мистику. Завершился признанием всё тех же фактов, хотя и в новой оболочке научных экспликаций, подкреплённых новыми попытками их практического освоения.

Работа Группы была тут же строго засекречена, положение же её в зависимости от переменности интересов Большого Начальства к этой тематике колебалось от усиленного снабжения и требования немедленных докладов по каждому новшеству до всяческих гонений и сокращений штатов, программ и бюджетов.

Тем не менее, работа шла. В поисках дополнительных материалов перетряхивались архивы, в том числе и с материалами об исторических религиозных процессах и о старых «загадочных» криминальных делах. Изучалась редкостная «натуральная» современная казуистика. Ну и естественно, продолжалось наблюдение за оперированными и всяческие опыты с ними. Но до второй войны это направление прозябало в рамках обычного вялотекущего исследовательского процесса, подогреваемого в основном энтузиазмом одиночек.

…


СтрастнАя природа Хэма после периода длительного небрежения в условиях относительного безделья и некоторой умственной неопределённости, возникших после завершения длительного и напряжённого цикла разработок, снова несколько воспрянула.

Но теперь, следуя своим склонностям, он ещё как бы медитировал на тему и изучал предмет, пользуясь доступом к обширной литературе, а отчасти и собственной инициативой. Так он перепробовал целое множество автоэротических техник, из тех, которые ум человеческий исхитрился извлечь из одного только собственного тела и неутолимого сексуального голода.

Ну, кроме тех, то есть, которые требуют некоторой дополнительной оснащенности.

Например, с использованием электрической стимуляции.

И помимо общей грамотности, вполне освоил одно из двух «умений», которые известная поговорка приписывает пэтам как их характеризующие черты.

Со вторым, правда, было не очень. Так что если бы он вдруг сдавал экзамен на профессионала, выше «тройки с минусом» по данному предмету ожидать ему ничего особенно не приходилось бы, и то лишь в зависимости от расположения к нему экзаменующего.

Притом, что одновременно, несмотря на всю его теперешнюю информированность, так и продолжал относиться несколько болезненно, по-прежнему ощущая свою сексуальность как некоторый личный дефект.
---------
* - Пэт - два уменья, одно страданье.


Но главное, что с ним произошло тогда, в этот недлинный промежуток между глубоко умственными его проектами, требующими слишком интенсивных усилий, чтобы особенно изощряться в чём-то другом, так это то, что он, хотя и на редкость поздно против обыкновения, всё же реализовался как пэт. И в его конкретном случае это означало, что он стал, наконец, настоящим онанистом.

Вообще-то, быть пэтом, в отличие от того, что думает на этот счёт большинство терран, связанных так или иначе с Саракшем, вовсе не означает автоматически быть онанистом. Достаточно распространены и другие способы реализации данного антропологического радикала, хотя вышеуказанный количественно несколько превалирует.

Но не о них речь. А лишь о том, что понятие «пэт» относится к очень тонким слоям саракшской антропологии и культуры, а вовсе не является простым синонимом «онаниста», как весьма поверхностно полагают многие. И расшифровка этого понятия в, скажем, сколько-нибудь представительном словаре, заняла бы не одну страницу убористого текста.

Возможно, что Саракш действительно является планетой онанистов, как думают некоторые. Но объективно, вопреки такой _подмоченной_ репутации, сексуальность его обитателей подобна, если только не тождественна землянской. Ну, естественно, за исключением единственно «того самого пресловутого гендера», который по отношению к ним является действительно «инопланетным» в полном смысле слова.


Ну что поделать.


Нельзя, однако, не отметить, что и на самой Земле достаточно определённо выделяются антропологические предпосылки этого же самого «пресловутого гендера».

И характеризуют они не только его самого, как находящегося в процессе формирования, либо так или иначе не получившего соответствующего развития. Незрелого, так сказать. Но и подтверждают известную «оппозиционную» идею о том, что и вообще «гендер» это не только и даже, может быть, не столько какие-то физиологические и психосоциальные «предпосылки», но и в не меньшей, если не большей степени социальная диспозиция соответствующих групп населения.

И потому никак невозможно обойти вниманием и само понятие об «онанизме».


В затрагиваемой сфере, как очевидно, прагматика используемых обозначений и терминов не может не содержать тех или иных маскирующих элементов.

Ну, такова уж природа предмета.

Так вот в обычном контексте данного понятия типично нарочитое неразличение простой поллюционной провокации и настоящего, ядерного онанизма. Без чего и само понятие оказывается полностью выхолощенным и как бы даже и не нужным.

Но фактически, в самой практике его использования, соответствующие смысловые акцентуации именно противопоставлены, что бы не утверждали медицинские и иные справочники и словари.

И если первое в том или ином объёме практически неизбежно, хотя бы лишь для подавляющего большинства подростков, то второе выделяет вполне определённую субпопуляцию, которая многочисленна отнюдь не более чем любой девиативный гендер, и которая…



 
23. СУПЕРПОЗИЦИЯ


…нет, отнюдь не то, что вы подумали. Но образует лишь соответствующий прототип и отстойник.


Такие дела, да.


Уникальной особенностью пси-поля является крайне сложный закон его суперпозиции. Как было отмечено уже в первых сериях опытов с ним, результат совместной одновременной работы нескольких генераторов в целом непредсказуем, даже если они вырабатывают вроде бы идентичные конфигурации излучения. Вместо ожидаемого увеличения, суммарное В-поле имеет совершенно немыслимое и парадоксально искаженное распределение интенсивности, с неожиданными теневыми зонами, лакунами и прочими дефектами. Смысловой же ряд, если таковой имел место в модуляциях поля, претерпевает настолько существенные деформации, что превращается в обрывочный и бессмысленный бред из наборов неясных и не интерпретируемых образов.

Такое В-поле не столько провоцирует несвязные и противоречивые эмоциональные реакции, сколько подавляет все проявления высшей нервной деятельности, приводя облучаемого при достаточно высокой интенсивности к шизофреническому ступору, а то и к полному коллапсу.


Результат сложения немодулированных А-полей несколько проще и может быть хотя бы описан в понятных терминах. Всё же и его отличает значительная степень непредсказуемости, так как возникает некая такая «ползущая интерференционная картина» в распределении не только интенсивности, но даже и «знака» поля.

Чётко определённое и направленно организованное поле на большой территории может быть сформировано только системой псевдоретрансляторов, образующих комплекс строго синхронизированных и идентичных по некоторым ключевым параметрам излучателей.

Синхронизация излучателей должна быть при этом предельно высокой. Для подавления даже минимального рассогласования генераторы связываются системой сверхпроводящих кабелей для передачи согласующего сигнала без временной задержки и иных искажений, всегда возникающих в обычном кабеле.

Практически же, даже при таких условиях поле получалось однородным только в некотором вполне относительном смысле, и всегда существуют некие чередующиеся и перемещающиеся зоны повышенной и пониженной его интенсивности. Смысловая же, либо знаковая модуляция в них претерпевала трудноуловимые аберрации, которые могут заключаться, например, в возникновении неожиданных незапланированных ассоциаций и иных «паразитных» смысловых рядов и оттенков.


Применительно же к представлениям Патриция о естественных пси-полях это свойство искусственного поля могло означать лишь, что при функционировании коллективной психики проблема суперпозиции как-то решается.

Например, самоорганизацией и поднастройкой функционирования отдельных элементов большой совокупности, реализуемой на более высоком уровне организации и самоорганизации.

В этом случае смысловые слои естественного поля следует искать на некоем интегральном, «верхнем» его структурном уровне. То есть, функционально, естественное излучение должно представлять собой результат работы некоего сложно организованного «целого», а никак не быть простой «суммой источников».

Целого, состоящего из множества слоёв, обеспечивающих тонкое взаимодействие и осмысленную структурированную активность отдельных элементов единого, в результате, хотя и распределённого источника. Обеспечивающего, в том числе, и пресловутую «обратную связь», экстремальные проявления которой, по мысли Патриция, представляли собой медиумы и колдуны. И только в силу своей крайне сложной организации такое поле может быть намного действеннее и эффективнее искусственного при существенно меньшей своей интенсивности.

Так, во всяком случае, думал Патриций. И так он однажды объяснил свою позицию Хэму.

А Хэм, в ответ на такой невиданный никогда прежде допуск в его интеллектуальную лабораторию, поделился с ним собственными соображениями, уже о чисто физической природе поля.


Как известно, с каждым материальным объектом связано соответствующее только ему одному квантовое поле. В этом случае этот объект выступает не как «сумма элементарных частиц», его слагающих, а именно как единый и уникальный элементарный квант материи, своего рода «тоже элементарная частица».

Но тогда помимо его самого, как «реального», материализованного кванта этого поля, вокруг него существует еще поле «виртуальных» квантов, его точных и абсолютных копий, как бы дублирующих экземпляров его самого, которые почти мгновенно появляются и тут же исчезают вокруг него, с некоторым пространственным смещением, укладываясь во временные пределы принципиальной ненаблюдаемости, обеспечиваемой соотношением квантовой неопределённости.

Тем самым возникает такое виртуальное как бы «кипение» физического вакуума вокруг любого материального объекта, соответствующее проявлению его собственных полевых свойств.

Но поле это, характеризующееся градиентом вероятности такого появления-исчезновения, для макроскопических объектов настолько быстро убывает с расстоянием, что практически совпадает с геометрическими границами этого объекта и недоступно измерению. И лишь у настоящих элементарных микрочастиц, таких, как электрон или протон, можно непосредственно наблюдать их полевую природу в процессах, например, интерференции.


В любом случае, поле массивных частиц, каковы бы они ни были, имеет лишь конечный радиус действия, тем больший, чем меньше их масса. В отличие от этого, облако виртуальных _электромагнитных_ квантов, имеющих нулевую массу покоя, составляет электромагнитное поле, которое принципиально простирается до бесконечности, ослабевая лишь количественно, величиной своего потенциала. То есть, грубо говоря, вероятностью, с которой вдали от данного источника может на неуловимый миг возникнуть порожденный именно им виртуальный фотон.

Подобным образом, в принципе, энергоматериальные конфигурации, порождённые «мандалообразным» движением механических эффекторов излучателя пси-поля, тоже порождают некие подобные квантовые поля своих виртуальных динамических копий, сложноконфигурированных материально-энергетических токовых комплексов. Причем поле это имеет бесконечный радиус действия, как электромагнитное, но в противоположность волновым оболочкам обычных массивных вещественных объектов.


- Ну и что, - спросил Патриций, такие поля есть всегда и везде и роль их в мировой динамике не то, что ничтожна, но практически вообще неуловима?

- Да, - отвечал Хэм, но здесь мы должны привлечь самое глубокое метафизическое и математическое понимание сущности Пространства как вида физической реальности, которое только существует сегодня…

…

В общем, основная коллизия состоит в противоречии между представлением о пространстве как субстанции либо акциденции, как о чём-то, что существует _само по себе_ или является только _свойством_ чего-то другого. Как отдельная «форма», акциденция, свойство «вещи» или «предмета», которая не может существовать отдельно от того предмета, которому «принадлежит», либо как некое материальное «поле», которое само объемлет и оформляет все погружённые в него тела.

Но это, скорее всего, есть лишь один из «проклятых вопросов», который никогда не будет разрешён до конца. Мы же должны в нашем случае лишь обратить особое внимание на _аспект_ акциденциональности пространства, на то, что оно, скорее всего либо хотя бы в значительной степени создаётся совокупностью всех тех «вещей», которые в нём пребывают, как «общее» собственной отдельной и индивидуальной формы каждой из них. Иными словами, сильно огрубляя ситуацию можно сказать, что обычное физическое пространство, в котором мы живём, например, трёхмерно только потому, что все предметы, которые в нём находятся, сами трёхмерны.


Так что лишь добавив даже единственный «необычный», четырёхмерный например, предмет в мир мы окажем влияние на всю его геометрию, исказив _свойства самого пространства_, в которое мы его помещаем. И здесь особую роль играют именно волновые свойства материи, именно виртуальная делокализация, «размывание» любых объектов, которые в нем только существуют, в большей или меньшей степени преобразует собственную «форму» этих объектов в геометрию самого пространства.

Особые же материальные динамические конфигурации, порождаемые движением эффекторов излучателей пси-поля по «мандалообразным» траекториям порождают виртуальные конфигурации, геометрические зацепления которых как раз следуют законам, более близким многомерным, чем трехмерным отношениям между объёмами.

В качестве сильно упрощённой аналогии рассмотрим разбиения физического пространства на, скажем, одинаковые кубические объёмы. Тогда на плоскости мы обнаруживаем, что двумерный квадрат граничит с максимум восьмью такими же, а трёхмерный куб - с 8 + 9 + 9 = 26-ью другими кубами.


«Звёздчатая» же высокосимметричная фрактальная энергетическая токовая «мандала» будет «зацепляться» с себе подобными в ещё большем числе, её топологическая граница ещё более «обширна», чем у любого трёхмерного тела.

То есть, если бы она выступала в роли основного «тела», или «объёма», порождающего наше пространство, это пространство имело бы существенно большее число измерений. Образно говоря, когда базовые тела выпускают подобно амёбам дополнительные «ложноножки», соединяющие их новыми, дополнительными «направлениями близости», то они вообще могут полностью реконструировать всё исходное пространство по своему образу и подобию.

Когда же мы наполняем окрестности излучателя виртуальными копиями лишь единственного подобного объёкта, с относительно слабой концентрацией энергии в нём, мы только совсем чуть-чуть влияем на топологию нашего пространства и это влияние, возможно, состоит в изменении амплитуд вероятностей взаимодействия произвольных материальных объектов через обмен виртуальными частицами по некоторым определённым «новым направлениям».


Подобным образом и в коре головного мозга появляются не то, чтобы совсем уж новые связи, но по некоторым, как бы «звездчато-симметричным направлениям» возникает дополнительная облегчённая проводимость возбуждения. То есть, на кору как бы накладывается извне паттерн новых облегчённых _проводимостей_ нейронных спайков, который считывается текущими в ней фоновыми импульсными потоками как привнесённый извне новый «смысл».

Конечно, на самом деле кора как таковая в основном нечувствительна к пси-полю, слишком слабое действие оно на неё оказывает. Но некоторые специализированные органы (известно какие) по всей видимости, особо ориентированы на восприятие подобных «спонтанно» возникающих в них паттернов проводимости, и именно они, вероятно, ответственны и за проявление медиумических свойств у психооператоров.

Поэтому, в частности, мы можем ожидать, что действительно, естественное и искусственное поля в той или иной степени тождественны и если они чем-то и отличаются, то разница эта носит лишь структурно-организационный, но не субстратный характер, это лишь, опять-таки привлекая достаточно отдалённую аналогию, отличие диапазонов излучения, но не природы самого переносящего его физического агента.


- Что ж, это лю-бо-пы-ытно, - протянул Патриций.

- Жаль только, что это лишь философская теория, чистая метафизика, даже просто проверить её было бы трудновато, - заключил он.

И всё-таки влепил Хэму легкую затрещину на прощание, пользуясь правом старшинства, как патриций своему воспитуемому – не увлекайтесь, однако, таким философствованием, а помните, что от вас прежде всего требуется функционирующий аппарат.

Хэм отнюдь не обиделся, так как ждал этого, сам провоцировал именно эту реакцию, и был тем более доволен результатом, что Патриций не понял, в какую, не совсем невинную ловушку попался, ведя себя соответственно своему собственному, уже несколько устаревшему представлению о распределении ролей в постепенно раскручивающейся Большой Игре.

Не хватило ему, так сказать, гибкости и быстроты реакции, чтобы удержать некую позицию, с виду несущественную, но на самом деле…


В понимании же Патриция, природное или естественное пси-поле в наибольшей степени ответственно если и не за само существование, то, по крайней мере, за наиболее мощную подпитку психической энергией так называемого эгрегора, системы связывающих смысловых образов, то есть символов, фетишей, героев и сюжетов, общих для данного социума или этноса и составляющих некую существенную, если только не центральную часть его коллективного Трансцедентального Субъекта.

Их чаще всего неосознаваемые многочисленные приключения, развертывающиеся в снах, фантазиях и галлюцинациях членов социума как подобие бесконечного многомерного телесериала, лишь в самой малой степени находящего отражение в древних мифах и новейших фильмах, пиесах и романах. Но независимо от этого именно они создают тот базовый смысловой фон коллективного сознания, который определяет его готовность к тем или иным совместным действиям и к определённому выбору направления общего развития. Выбору, от знания и согласия с которым целиком и полностью зависит успех любого политического деятеля.


При этом, в силу сложности и очевидной нелинейности «суммирования» источников естественного пси-поля, взаимодействие с ним отдельных индивидуальных сознаний как локальных реализаций и точечных отражений Мирового Трансцедентального Субъекта строится не прямым добавлением в него чьего-то индивидуального творчества, наподобие того, как писатель, скажем, просто выкладывает для прочтения плоды своего сочинительства. Напротив, это взаимодействие является неким тонко специализированным соучастием каждого субъекта в функционировании эгрегора, когда с внешней стороны оценить его роль по чисто материальным её проявлениям не представляется возможным даже принципиально.

Примерно так же, как невозможно оценить вклад того или иного отдельного нейрона в общую интегральную реакцию головного мозга. В конечном счёте, «творит», созидает лишь _общее действие_ именно «целое», весь социальный организм, поддерживающий «коллективное сознание» как свою ведущую функцию. Точнее, помимо сфер индивидуальной человеческой активности существует ещё и соответствующий отдельный творческий план или горизонт, который почти полностью принадлежит Коллективному Трансцедентальному Субъекту, и о котором люди как правило, не имеют никакого представления. Но который, тем не менее, эффективно дополняет эти сферы.

И материальным носителем этого невидимого единства, по мысли Патриция, которую, в общем, разделял и Хэм, по преимуществу и является естественное пси-поле.


Собственно, «идея» или «тайный план» Патриция, если только о таковых вообще можно было говорить как о чём-то достаточно определённом, состояли в том, чтобы не только исследовать эти скрытые горизонты. Существенно более важной представляется задача создания канала прямого общения между Трансцедентальными Субъектами разного уровня, между индивидуальным человеческим сознанием и коллективным Суперэго. Задача научиться «подключать» их как-нибудь друг к другу.

И даже, возможно, получить в своё распоряжение способ прямого вынуждения Коллективного Субъекта к тем или иным действиям, например путем специальной суггестивной обработки.

И дорогу к этому могло открыть овладение природой естественного поля, по аналогии с уже освоенным искусственным.

…

Впрочем, в наличии такового «плана» Патриций, скорее всего, не признался бы даже самому себе и даже на исповеди перед самим собой как перед богом. И даже самому себе на исповеди перед собой как перед богом под дулом пистолета и угрозой пытки…


Во время Второй Мировой войны роль Особой Группы, исследующей экстраординарные способности человеческой психики сильно возросла, а положение её существенно возвысилось. Это произошло за счет того, что в предшествующий период она постепенно обросла методиками управляемого транса своих подопечных медиумов-психооператоров, которые в этом состоянии стали выдавать на гора иногда просто уникальную по своему значению информацию.

Так, широко известный эпизод с нападением якобы континенталов на Адмиралтейство был успешно поставлен под контроль именно на основе такой информации. Медиум «вычислил» терранского агента и создал условия для его захвата, а впоследствии ещё и помог с интерпретацией его ментограмм.

В дальнейшем также именно медиумы позволили подготовить, спровоцировать и корректно направить в нужное русло известную в Фатерланде как «дело Капеллы» операцию по ликвидации тайной сети HFN и их агентов, глубоко внедрившихся в его государственные структуры. И это, с одной стороны, положило начало общему процессу оздоровления остроконфликтной на тот момент обстановки в Фатерланде, а с другой, способствовало восстановлению сети собственной агентуры Островов, которая едва успела потом передать критические по своей стратегической значимости сведения о расположении баз, производств и накопителей для готовящегося фатерландского десанта на Архипелаг.


Медиумы, таким образом, просто спасли Страну Островов от разгрома, оккупации, разграбления и полного подчинения континенталам, не более и не менее.

Естественно, что при таких условиях полномочия и возможности представителей Группы, которая к тому времени стала уже Особой Лабораторией, расширились до почти предельно возможных.

В частности, Лаборатория стала реализовывать программу по поиску, отбору и кондиционированию новых психооператоров  и медиумов, безбожно нарушая при этом всякие представления об этичности или хотя бы элементарной законности своих действий. И совершенно отбросив заодно также любые ограничения в плане человечности обращения со своими безвинными рабами.

Леденящие душу истории их варварского «кондиционирования» и способов использования в те времена стали в самой малой степени известными только в период Социальной Катастрофы. И они до сих пор иногда служат основой для самых огульных, заслуженных и незаслуженных обвинений тогдашнего режима во всех и мыслимых и немыслимых грехах, бия безошибочно в душу любого нормального обывателя своими потрясающими до глубины души бесчеловечными подробностями.

Впрочем, война давно уже кончилась, нужда в работе Особой Лаборатории перестала быть такой уж острой, а опасность узурпируемых ею технологий была притом вполне очевидна и крайне высока. Так что сезон вседозволенности и беспредела вполне закономерно закончился чисткой рядов её сотрудников и руководства и приходом к власти в ней представителей более умеренных взглядов.

Тогда же, в качестве Государственного Инспектора к ней был прикреплён и наш Патриций.



 
24. ТУПИКИ И НАДЕЖДЫ


Ну, и теперь, как новый очередной этап, Особая Лаборатория выделила из своего состава ряд сотрудников для создания костяка Приёмной Лаборатории, деятельность которой надеялись построить на основе разработанного Хэмом со товарищи аппарата.

Но чтобы Приёмная Лаборатория по-настоящему заработала, необходимо было подтвердить само существование и создать методику надёжной регистрации того самого естественного пси-поля, которое, по представлениям Патриция ответственно за феномен колдунов и медиумов.

Пока же Хэмова «коробочка» на такое была явно неспособна. Да и изначально было ясно, что раз при более низкой интенсивности естественного поля искусственное его не подавляет, не уничтожает и существенно не деформирует, то природа этих полей слишком различается, чтобы надеяться на быстрый или лёгкий успех прямым использованием уже наработанных технологий.


Зато впервые в длительном совместном обсуждении и в более или менее тесном сотрудничестве Хэм с Патрицием сформулировали базовую гипотезу, которой решили придерживаться, по крайней мере, на начальном этапе деятельности.

Суть её сводилась к двум положениям. Во-первых, совершенствование прибора и всего принимающего контура следует вести в направлении создания метода длительного накопления слабого естественного сигнала. Во-вторых, отсутствие заметного взаимодействия искусственного и натурального поля говорит о том, что главное отличие этих полей заключается, вероятно, в их структурной организации.

Образно говоря, некие «диапазоны» этих полей при общем единстве их природы так далеко отстоят друг от друга, что они не создают друг другу никаких помех.


До сих пор вся весьма развитая математика, описывающая пси-полевое действие, относилась к структуре «мандал» или «фракталов», программирующих гипноизлучатели, и к их связи с паттернами возбуждений, которые они провоцируют в головном мозгу. Само же поле, как возможный физический агент, переносящий это действие, не имело никакого описания, и вообще было предметом тёмным и сугубо гипотетическим.

И здесь Хэм явно и значительно второй раз проявил себя.

Однажды он «просто принёс из дома» целый пакет формул, разложение по которым позволяло сопоставить траекториям эффекторов некие обычные тензоры, достаточно сложные, правда, из многих десятков одних только независимых коэффициентов, но всё же это были давно известные и хорошо изученные математические структуры.

Из этих коэффициентов в общем случае было невозможно восстановить исходные «мандалы», но только принадлежность их некоторым классам. Зато они сами однозначно определялись по отпечаткам детектирующих стёкол. Но главное свойство этих разложений состояло в том, что если поля были такими, что невязка между антиобразом вектора представления и «мандалой» была невелика, то суперпозиция этих полей с высокой точностью имела разложение, которое было простой алгебраической суммой этих векторов!

И это было тут же подтверждено в серии немедленно организованных опытов!


Несмотря на то, что Хэм ошибся в прогнозе, первоначально оптимистически полагая, что любое поле будет обладать таким свойством, тем не менее, это был новый качественный прорыв. По крайней мере, в некоторых отношениях пси-поле теперь получило хоть какое-то, пусть и только для частных случаев, но действительное и эффективное физико-математическое описание. А это было важно, если и не для генерации сложных волновых структур, то тем, что вселяло надежды на возможный дальнейший прогресс при создании системы автоматической дешифрации содержания поля, особенно в условиях, когда способ его модуляции изначально был неизвестен.

Конечно, Хэм просто не сказал Патрицию, что его теория давно уже не ограничивалась одними лишь метафизическими принципами, зато теперь у него было полное моральное право и далее не информировать Патриция о подробностях своих личных отношений с пси-полем.


Ещё одной идеей Хэма было использование психиатрии как нового источника медиумов-операторов. Дома скорби, по его мнению, были настоящими заповедниками соответствующих гобблинов, где их можно было ловить голыми руками. Здесь Хэму кроме знакомства с концепциями современной аналитической психологии, способствовали и, так сказать, давние личные связи с психиатрией.

Шизоиды, как полагал Хэм, при их излечении, на последних стадиях болезни, могли выступать как некие «накапливающие» медиумы-психооператоры, способные подменить пока ещё не работающую по естественным полям его машинку.

Эту возможность создавала принятая на Саракше методика излечения шизофрении, то есть патологического расщепления личности, которая состояла в изоляции и диссоциации подчиненной субкомпоненты сознания больного.

После такой радикальной психотехнической операции, производимой обработкой сильнодействующими фармакологическими препаратами и мощным суггестивным и иным воздействием, в сознании пациента на какое-то время образовывалось подобие как бы «пустой психополости».


Принципиально, она могла быть заполнена неким целостным содержанием, представляющим собой новую синтетическую субличность, аккумулирующую те аспекты содержания Коллективного Трансцедентального Субъекта, которые интересуют исследователя или аналитика.

Вновь диссоциировать её, скорее всего, будет проще, чем изначальный, собственный психологический сколок сознания больного, так как она априори будет ему глубоко чужеродна, и его психика сама будет стремиться вытеснить и отторгнуть это неообразование.

Так что хотя это было бы и достаточно тяжёлое испытание, и, в общем, весьма рискованное мероприятие, но при правильном и осторожном подходе такое использование больного на время работы экспериментатора с репродуцированным психообразом лишь несколько затягивало бы его излечение. Но притом, может быть, это даже было бы полезно для пациента в плане наработки резистентности к рецидиву исходного патологического состояния.

Таким образом, можно было бы проводить подобные опыты, просто выспрашивая у излечивающихся согласие на участие в эксперименте и привлекая их моральным и материальным вознаграждением.

Естественно, что такая методика не могла не рождать ассоциаций с вызыванием демонов, да, вероятно, она и была бы в случае своей реализации лишь современным вариантом этого древнего сакрального действия, но на новом уровне, поддержанном мощной и точной современной наукой и строгими, тщательно отработанными технологиями.


Ну и третьим прорывом была разработка инженерами заводской Группы «травления» для Хэмовой «машинки» - психоскопа рецептур настоящих накапливающих спиновых стёкол. В них, в отличие от обычных, чисто детекторных, пси-поле не создавало однократно при застывании в неустойчивом состоянии само по себе никакого отпечатка в распределении спиновых ориентаций. Но при подаче на стекло торсионного воздействия, модулированного «мандалообразными» структурами, в стекле, после длительной экспозиции вырисовывались и динамически поддерживались трёхмерные резонансные контуры структур, отражающих длительно инвариантные либо строго закономерные информационные компоненты пси-поля.

Такое стекло, правда, было не пригодно поддерживать иные вычислительные процессы, кроме резонансно-усиливающих. Поэтому образы этих структур ещё надо было «перекачать» с него в соответственно «протравленный» ТСВ. Это была тоже задача, но сложности здесь были чисто инженерные.

Главное же состояло в том, что был получен прототип накопительного детектора, и, таким образом, появлялись основания надеяться на успешное решение этой задачи и при работе с естественным полем.


Образы («скульптуры»), полученные при сканировании диапазонов поля В-трансляции оказались удивительным и заслуживающим особого и очень внимательного изучения и анализа явлением. Это не были простые ментографические отпечатки транслируемых картин и сюжетов, а некие смысловые «отжимы», как бы «конспекты» общего содержания трансляции за целые периоды, длящиеся часами и сутками, в зависимости от времени экспозиции стёкол.

То есть, накопительное спиновое стекло при кажущейся своей пассивности как некой смысловой «фотопластинки», в действительности представляло собой мощный оптимальный вычислитель, который выцеживал и выфильтровывал целостные образные ряды из потока трансляции как его базовые инвариантные смыслы.

И смыслы эти представлялись вычислителем в своеобразной и эстетичной форме, напоминающей художественные произведения древних людей или рисунки проекционных зон на коре головного мозга.

Для подобных карт и изображений характерна некая выразительная диспропорциональность, когда наиболее важный, богато иннервированный или, скажем, привлекательный орган человеческого тела занимает на них преувеличенное место, подчеркивающее его выдающееся значение или роль среди остальных.

Особенно интересные неожиданным эстетическим эффектом картины получались при смысловом сжатии длительных сюжетных трансляций. Результирующая картина передавала в статике динамику сюжета древовидными графическими переходами его героических фигур и энергетических символов друг в друга, создавая эффекты, аналогов которым не было до сих пор ни в одном виде изобразительного искусства как Саракша, так и Земли.

Что ж, успехи были явные и неоспоримые, а остановка была, так сказать, за малым. Осталось всего лишь продетектировать и просканировать естественное поле. Но с этим было пока никак.


Лишь совсем недавно в Империи появились наконец, как и на Континенте, материалы, по тактильным свойствам близкие человеческому телу.

Сначала это был простой силикон, но со временем были разработаны разновидности, на ощупь и при ином телесном контакте даже ещё более приятные, чем человеческая кожа.

Искусственные вагины, которые теперь продавались даже на Островах, Хэм не мог себе позволить. Он страшно стеснялся, непонятно, кого или чего, заказать такое даже безлично, по почте.

И оставалось ему лишь воображать, как давным-давно, еще в стародавние времена, одному Маленькому Принцу была подарена искусно сделанная непревзойдёнными мастерами Кукла, тонкий кибернетический механизм, обёрнутый в тёплую, подогреваемую кожу из подобного материала.

Кукла была сделана с полным правдоподобием всех анатомических деталей гармоничного и прекрасного юного девичьего тела, почти совсем ещё подростка, с не полностью даже оформившейся маленькой крепкой грудью.


Она могла самостоятельно двигаться, ходить, выполнять простые поручения, одеваться и раздеваться. Она пила воду, которая была нужна ей, чтобы в аналогии с живыми плакать и мочиться и чтобы кожа её могла самоочищаться, совсем как человеческая, искусственным потом выделяя эту воду, облагороженную некоторыми специальными добавками, через микропористые вставки.

Впрочем, она ещё умела и любила умываться и даже принимать душ.

Единственным видимым отличием её было то, что в спине у неё была одна такая маленькая особенная дверка, а за ней некое устройство, в котором надо было периодически заменять несколько тюбиков со специальными составами для смазки кожи и внутренних механизмов.

Ну и, конечно, её надо было заряжать.

От электрической сети.

Время от времени.

Принцу подарили её, когда его детство оканчивалось и переходило в отрочество, совсем не объясняя насчёт того, что может кукла и зачем ему её дарят. И он осваивал всё это самостоятельно, включая постепенно её в свои тайные одинокие игры в самом разном качестве, пока, наконец, не открыл для себя, что…


Кукла также умела разговаривать, совсем немного, но вполне понимая смысл простых фраз и приказов.

И ещё она вздыхала, когда грустила, если долго не видела Принца, и плакала, когда он позволял себе обходиться с ней грубо.

Но могла также занять себя, когда надолго оставалась одна, раскладывая пасьянсы или играя на музыкальных инструментах и тихо, но очень мелодично прекрасным до совершенства голосом петь старинные песни.

Однажды она сломалась, совсем не по вине Принца, как вы, возможно, подумали, и её отдали Искусному Мастеру, который, починив, научил её ещё и танцевать…

 - О прекрасное лицо, о, моя Кукла, о твои глаза, твоя грудь, твоя талия, твои слёзы и твоё всё! Когда же, наконец, я снова тебя увижу, когда прикоснусь к тебе, поцелую тебя, прильну к тебе! Когда руки твои вновь обовьют меня, а губы твои сольются с моими в пламенном поцелуе…, - думал Принц, когда обстоятельства и злые люди разлучили их навсегда…

…И больше никого в своей короткой, так быстро и грустно окончившейся жизни, он так и не полюбил…


Роботы, действительно, одно время пытались конструировать, в Стране Островов, в Фатерланде, в Южной Федерации и кое-где ещё. Это было ещё до первой войны.

Роботы разного рода, и суперавтономные танки, и причудливые многоногие и многорукие механизмы универсального или специализированного направления, похожие на фантастических огромных насекомых, и даже настоящие антропоморфы.

Они получались крайне дорогими, их систему управления составляли многочисленные узлы с ТСВ, разработка каждого из которых сама по себе была целым отдельным научно-техническим проектом, а интеграция в единое целое оказывалась столь тонким и сложным процессом, что он был практически невоспроизводим и каждый раз уникален. При этом их интеллектуальность и самостоятельность была всё же далека от человеческой, а подобрать им сферу применения, где они оправдывали бы своё существование так и не удалось.

Война уничтожила этот проект окончательно, так что от него мало что осталось, даже протоколы испытаний сохранились далеко не все, не говоря уже о техдокументации или образцах механизмов.

Совсем другое дело, применение обрабатывающих автоматов и комплексов на производстве или высоко автономных механизмов военного назначения. Собственно, сама цивилизация на Саракше ухитрилась уцелеть после катастрофического сокращения населения лишь благодаря возникшему и укрепившемуся перед самой Войной автоматическому производству. В противном случае, ей просто не хватило бы оставшегося человеческого материала для поддержания даже одних лишь жизненно важных функций, фатальная деградация была бы неизбежна, глубока и необратима.



 
25. ВНЕ СЛОВ


Не получался, однако, ни фига, каменный цветок.

Как ни мучился Хэм, как ни престидижитаторствовал Патриций, как ни старались инженеры, мудря с усилительными схемами и оптимизационными критериями. Сколько ни вкалывали лаборанты, перебирая тысячи режимов записи на сотнях экспериментальных стёкол. Как ни меняли дежурные техники режимы экспозиции приёмников на биополевых станциях, что давно были построены Институтом Биополей на дальних островах, в зонах тишины, куда не добивали В-излучатели.

Всё равно ничего не выходило, никаких отпечатков естественного поля не наблюдалось.

Не наблюдалось вообще ничего. Стёкла, прекрасно ловившие искусственное поле, вне его были девственно пусты. Они застывали однородными белошумовыми равномерными узорами, бессмысленными как лист чистой белой бумаги, либо же содержали столь же бессмысленные геометрически чёткие отпечатки модуляций опорной торсионной подсветки.


Главной помехой, конечно, было то, что надо было, с одной стороны, располагать приёмники в непосредственной близости от концентраций источников поля, то есть в густонаселённых местах, с другой, вне искусственного поля, создаваемого гипноизлучателями, которые как раз в таких только местах и устанавливались.

В конце концов, пошли даже на то, что в трансляциях определили времена пауз, как ночью, так и небольшими окнами в разгар дня. То есть, решились даже на государственную акцию такого масштаба, как периодическое отключение В-трансляции. И всё только для того, чтобы дать Хэму с Патрицием возможность поймать это чёртово поле.

Но и здесь, в самой Внутренней Столице, где, казалось бы, естественное поле должно было быть максимально интенсивным, Хэмова коробочка и в эти паузы не ловила ничего, совсем ничего.

Привлекали на консультации виднейших специалистов по головному мозгу и высшей нервной деятельности, обсуждали совместно с ними, что могло бы быть естественным генератором и приёмником пси-поля в человеческой голове.
Пытались угадать, исходя из самых фантастических гипотез и предположений, каковы могли бы быть его параметры. Но ничего определённого, никаких осмысленных или содержательных соображений из всего этого так и не образовалось.

Конечно, Хэм и при таких делах всё же мог чувствовать себя победителем, хотя бы в какой-то степени. Ведь он же не только создал приёмник искусственного поля, но и, главное, подтвердил вполне физическую его природу, а это было его давней, детской ещё мечтой.

Напротив, Патриций, по сути, из всего проекта не получил пока на выходе ровно ничего, что могло бы его устроить, и на что он рассчитывал.

И это притом, что Высшие Сферы проект уже оценили.

То есть, Патриций вполне мог остаться в складывающейся ситуации и полностью не у дел.

А у всего проекта реальна была, при отсутствии прорывного выхода, перспектива преобразования в софистическом ключе. Раз штурм проблемы не удаётся, но сама по себе она существует и решать её как-то надо, то волей-неволей приходится переходить к длительной осаде, но тогда и вся работа должна быть перестроена соответствующим образом.


Так или иначе, но бурная поначалу деятельность Лаборатории существенно приувяла, сотрудники все больше старались приходить на работу поздно, уходить рано, Патриций не появлялся вообще, Хэм тоже манкировал, пропуская целыми неделями и развлекаясь, по-прежнему в одиночестве, рисованием, бассейном и урбанистическими своими медитациями.

Пользуясь возможностью, он как-то раз даже съездил на одну из дальних тропических биостанций, с якобы деловой целью посмотреть, как там идёт работа с прибором. Но на самом деле проснулась вдруг ещё детская, так и нереализованная мечта о путешествиях.

На биостанции не понравилось. Жильё было плохо оборудовано, персонал хамоватый, жить приходилось вдвоём в тесных комнатках. Посёлок был грязный, население его зверообразно, и только море было как всегда прекрасно своей стихийной красотой, и лишь пляжи оправдывали всю поездку своей первозданной дикостью и безлюдностью.


Реальным, но никогда и никем вслух не называемым тормозом работы было то, что ключевым звеном при достижении цели проекта должно было стать вскрытие, по крайней мере в одном из определённых аспектов, наиболее тонкой и глубинной механики работы человеческого мозга.

Возможные технологические и социальные последствия такой акции были настолько драматичны и непредсказуемы, что опешевшее от осознания соответствующих перспектив «рацио» исследователей наглухо заблокировалось некими неконтролируемыми подсознательными механизмами их собственных мозгов.

Это было похоже на тот психологический ступор, из-за которого Хэм два раза вылетал из Высшей школы, не будучи в состоянии сдать какой-нибудь очередной, мелкий, казалось бы, зачёт или экзамен. Правда, не спровоцированный, как тогда, извне, а спонтанно рождённый самой ситуацией.


Ну, сам-то Хэм, когда «проснулся» как психократ, отработал постепенно способы преодолевать подобные барьеры. Но теперь ему тоже совсем не улыбалось стать ещё и Злым Гением и Чёрным Магом, открывшим перед человечеством очередное отделение Ящика Пандоры, с тем, чтобы быть потом проклятым им навечно.

К тому же, у него не было собственного интереса в этих исследованиях.

Социология как таковая его особенно не привлекала, ни в каком аспекте, а в космологическую роль естественного поля он не очень-то верил. Он считал, в общем, в согласии с основными положениями Прогрессивной Идеологии, что пси-поле – это «космологическое будущее» мира, а не его прошлое и настоящее. Что направление эволюции состоит в развитии искусственных полей, а естественное, если только вообще существует, малозначимо и представляет собой не более чем некий реликт и рудимент. А со временем оно вообще должно быть полностью подавлено и вытеснено искусственным.


С другой стороны, психологически он был уже в достаточной степени «кондиционирован», почти совсем незаметно для себя подчинён, захвачен и оккупирован Коллективным Трансцедентальным Субъектом, чтобы выполнять распоряжения Начальства, не особо задумываясь о последствиях.

Но Начальство сейчас не было способно сформулировать соответствующий приказ в недвусмысленных терминах, оно не располагало соответствующим интеллектуальным потенциалом, и вообще в данное время «работало в демократическом режиме», лишь организуя работу специалистов, но не навязывая им свою волю.

Патриций, таким образом, оставался единственным энтузиастом проекта, но его компетентности катастрофически не хватало на выдвижение, защиту, а тем более продвижение каких-либо ключевых идей.

Работа в итоге стояла, но явного недовольства притом никто не выказывал, ни участники работ, ни их высокое, и даже Очень Высокое начальство, одно время тоже заинтересовавшееся было проектом и продолжавшее держать его на контроле.

…


…

- Кто ты и зачем пришёл? – спросил тихий голос в репродукторе.

- Сын Зла, за тем, что принадлежит мне, – неожиданно для самого себя негромко ответил Хэм.

Так ему сказали когда-то, несколько лет назад, когда он был здесь первый раз, и он давно уже забыл, но вдруг слова эти как бы сами сорвались с губ и произнесены они были каким-то тихим, но внутренне мощным голосом с совершенно неожиданными для самого Хэма обертонами Слов Власти.

Хэм был немало удивлён самим собой, но легонько щёлкнувший автоматический замок не позволил долго заниматься самоанализом. Он осторожно приоткрыл тяжёлую Зелёную Дверь и, скользнув за неё беззвучным призраком, пропал в глубинах Жёлтого Дома.

Это случилось во время очередной его прогулки-медитации в Старом Центре Внутренней Столицы вскоре после возвращения из командировки на приморскую биостанцию. Ноги, кажется, сами, в четвёртый уже раз, провели его по известному маршруту, но на этот раз с ним была та самая, в кулаке зажатая морская раковинка на серебряной цепочке, и на этот раз Дверь перед ним снова открылась, как тогда, давно, в ту первую дождливую магическую ночь…

…


И вот они сидят напротив друг друга, Блюститель и Хэм. И в том молчании и тишине никто не мог бы засвидетельствовать эту беседу, этот никому постороннему не слышимый мысленный диалог, который происходил между ними. Диалог, при котором границы каждой личности размываются так, что непонятно, кому принадлежит та или иная мысль, непонятно, что же обсуждается и к чему ведет этот странный и страшный в своей эмоционально-энергетической напряжённости поток молчащих слов и невидимых образов, напряжённости, которую не смог бы вынести ни один обычный человек.

И всё же Хэм сломался. Он сломался ещё раньше, когда только принял решение, ещё лишь подсознательное, обратиться к помощи тех, кто давно уже ему её навязывал.

И все его выигрыши в этом поединке разумов были изначально пустыми, Согласие своё он фактически дал, когда только вновь открыл  эту дверь.

Теперь уже сам, исключительно по своей инициативе.


Наконец Хэм поднялся, и стараясь не смотреть на Слугу, собрался уже уйти, полагая, что и сам как-нибудь найдёт дорогу в лабиринте каменных подземных коридоров.

- Нет, постой! – сказал Блюститель вслух.

- Ты совсем уж плохо думаешь о нас. Ты не можешь теперь уйти, не получив от нас подтверждения твоего нового положения. Пожалуйста не думай только, что это просто подарок. Это ещё и твоя обязанность, хотя ты волен распорядится с этим так, как того пожелаешь.

 - Подожди, сейчас придёт.


Хэм понял, что Слуга также мысленно вызвал кого-то из тьмы, которая их окружала. Легкие шаги в гулком коридоре возвестили прибытие нового собеседника… вернее собеседницы. Это была девушка, совсем юная девушка, почти подросток, с причёской челочкой, тёмноватая, с рыжинкой, симпатичная такая, слишком легко одетая для холодноватого подвала. В шортиках и легкомысленной футболочке с короткими рукавами, под которой угадывалась маленькая упругая, почти детская грудь. Стройная, немного меньше среднего роста, с чуть узковатыми бёдрами.

- Знакомься, - сказал Слуга вслух, это наш Малыш. И он назвал имя дамы.

Но имя почему-то было мужское. Хэм бросил на него несколько удивлённый взгляд.

- Да, да, «она» на самом деле мальчик*, в миру это называется тестикулярной феминизацией. Это ложный гермафродизм, когда нечувствительные в силу генетического дефекта ткани формируют женское телосложение у генетического мальчика**. Это мальчик, мальчик, только это мальчик с женской раковинкой и грудью.

- Он будет Чёрным Принцем грядущего века, после тебя, Хэм, так суждено. Это также предопределено, как у тебя определён твой пол, в отличие от него.
---------
* - На Саракше таких индивидов формально относят к мужскому полу в противоположность практике, принятой на Земле.
** - Жанна д’Арк.


- И твой долг состоит лишь в том, чтобы помочь ему в этом, стать твоим преемником. Но кроме этого, ты можешь распоряжаться им, как тебе заблагорассудится, а он обязан теперь подчинятся тебе во всем.

- Единственное, что требуется от тебя, это полюбить его, чтобы он не был так одинок и несчастен. Представь, ему ведь много, много хуже, чем тебе. Ты по крайней мере свободен и здоров, а он страдает и физически и морально и кроме того вынужден всегда быть с нами. Но для тебя Хэм только он может стать тем, с кем ты мог бы общаться душой, по-человечески, а не так, как это происходит у тебя обычно.


Несколько смутившийся этими откровениями Хэм посмотрел наконец прямо в лицо незнакомке (или всё же незнакомцу?) и с удивлением узнал проступившие сквозь бред и время повзрослевшие черты мальчика, который тогда, давно, в первый раз вручил ему тот брелок на цепочке…

Малыш встал с кресла, приблизился к Хэму и неожиданно для него опустился перед ним на колени, приняв позу подчинения, а потом положил на его грудь свои руки и голову.

И снова беззвучно пронеслось в голове у Хэма – и если вы будете жить с ним как муж и жена, на что мы надеемся, это не будет грехом, потому что он обречён быть всегда невинным. Так что только он может дать тебе удовлетворение, как и ему, в этот, Твой Век можешь подарить любовь только ты один.

…



 
26. ПРОРЫВ


…и библиотека психообразов-отпечатков коллективного подсознания стала быстро пополняться. Это было чем-то похоже на прорыв в земной астрономии, когда с изобретением фотографии стали накапливаться огромные коллекции стеклянных пластинок, на которых с объективной точностью запечатлевались многочисленные скопления звезд и иные небесные объекты.

В Лаборатории теперь постоянно толкались психологи и психоаналитики, специалисты по общественному сознанию и подсознанию, добиваясь доступа к данным и пытаясь анализировать их содержание.

- Потом, потом, все анализы потом! – торопил Патриций, всем своим влиянием пытаясь сконцентрировать работу Лаборатории на задаче повышения чувствительности прибора и доводки технологии, чтобы совсем исключить из приёмной цепи оператора-ментоскописта.

Но пока этого не получалось, дешифровать отпечатки можно было только «прогоняя» их через живой человеческий мозг, снимая при этом с него вторичную ментограмму, в которой, конечно, восприятия коллективного поля смешивались до неразличимости с содержимым сознания и подсознания принимающего оператора и его собственными интерпретациями.


Патриций опять недооценивал сложности проблемы, его сбивала с толку очевидная аналогия с психоскопом, который улавливал скульптурные слои искусственного поля. С естественным дело обстояло совсем не так. Но, не будучи специалистом, он просто не знал или не мог оценить некоторых существенных деталей.

Вычислитель, способный преобразовывать колебания пси-полевого «эфира» в смысловые отпечатки должен был быть как минимум эквивалентен человеческому мозгу. Так что ни о какой полной замене человеческого звена в принимающей и интерпретирующей системе не могло быть и речи. Единственное, чего можно было реально добиться, это повышать и повышать чувствительность стёкол, выжимая из них все, что только возможно. Ну, здесь и он сам и Хэм, как чистый математик, ничем помочь «стекловарам» не могли.

Те, однако, старались, и раз уж им довелось напасть на перспективные направления в рецептурах и технологиях, они, может быть и не так быстро, как хотелось Патрицию, но неуклонно и неотступно совершенствовали это самое ответственное звено.


И волей-неволей, вопрос упирался именно в анализ и классификацию смыслового содержания.

Этого требовали не только алгоритмы интерпретации, но и задача разработки необходимых «проявляющих мандал», тех «опорных частот», на резонансах с которыми естественное пси-поле только и соглашалось проявляться в материальном рисунке распределения спинов в стекле.

Пока же подбор этих резонансов оставался наполовину интуитивным процессом, в котором решающую роль играло их сопоставление с уже известным психоаналитикам архетипами коллективного бессознательного.

Первоначально составлялся некий «образный коктейль», более или менее целостный сюжет или художественно-эмоциональная модель, на которую пси-полевым резонансом должно было откликнуться детектирующе-накапливающее спиновое стекло. При этом формировался бледный довольно, начальный отпечаток, который сам в свою очередь, по цепи обратной связи, через замысловатые формулы подстраивающих преобразований, задавал динамику конфигураций проявляющего торсионного поля, генерируемого управляющим контуром.


Типичной ситуацией при этом была потеря резонанса и уход конфигурации принимаемого поля за пределы возможностей системы автоматической подстройки. Поэтому вместо освобождения от интерпретирующего психооператора, в принимающий контур ввели, в конце концов, ещё и «принимающего» оператора, функцией которого была оперативная подстройка проявляющего поля.

Вернее, оператор-то оставался один и тот же, но работы ему прибавилось, теперь он оперировал не уже записанными отпечатками, а в реальном времени.

Он не только «ловил» ускользающий образ, как собственную фантазию, но ещё и отслеживал изменения в картине поля в процессе записи и перенастраивал автоматы приёма сообразно текущей игре смысловых обертонов.

Это заметно повысило время, в течение которого систематически мог поддерживаться резонанс, и соответственно, накапливаемая психограмма становилась намного более отчетливой и содержательной.

Результатом такого сканирования, в конечном счете, был не только отпечаток в детектирующем стекле, но и ментограмма принимающего оператора, фиксированная в процессе работы и содержащая контекстные смысловые нюансы, существенно дополняющие его.


Итак, окончательный прорыв был совершён, несмотря на многочисленные пока ещё недостатки и недоработки, идея в конце концов сработала.


А вот складывающаяся ситуация с анализом данных, получаемых психотронным сканированием, пока напоминала соляристический тупик, через который в своё время прошла земная ксенология.

Отличие было в том, что психика саракшан в развитых странах к тому времени была уже вышколена длительной суггестивной обработкой. Поэтому существовали, и почти сразу были выявлены «диапазоны», где смысловая картина носила отчётливый рациональный характер. Она была однозначно связана с некой высокоинтегрированной деятельностью коллективного разума, направленной, как выяснилось, на отстройку системного совместного упорядоченного образа жизни.

Здесь задачи «власти» и «народа» смыкались и пересекались в наиболее тесном взаимодействии. Существование этой общности было обязано не только, а может даже и не столько гипноизлучателям, сколько первой Атомной Мировой войне. Это были последствия шока, вызванного ядерным апокалипсисом. И тотальное желание избежать повторения чего-либо подобного находило выражение в формировании жестких правил поведения, согласованность которых навсегда позволила бы избавиться от кризисов такого масштаба и даже от самих их первопричин.


Но этот диапазон был достаточно узким относительно выявленного к тому времени комплекса настроек, в которых отслеживаемый сигнал обладал интенсивностью, достаточной для его приёма и формирования спиновых психограмм.

Таким образом, Патриций попал из огня, да в полымя, из полного отсутствия каких-либо строго объективных данных в лавину совершенно не интерпретируемого материала, которая грозила смыть все его замыслы как селевой поток после бурных дождей способен разрушить и похоронить под собой убогие хижины горцев. И можно было лишь ещё раз оценить совершенство мозгового аппарата медиумов, которые из всей этой «галиматьи» были способны выделять прогностические и иные содержательные комплексы.

Итак, «аппарат» действительно открыл новые горизонты, но закрыть страницу истории и покончить с использованием медиумов-психооператоров не только не смог, но кажется, лишь доказал принципиальную невозможность этого. Ибо на месте, так сказать, одной отрубленной головы дракона вырастали десять новых.

И всё же, работа с ним не в пример прежним варварским психотехнологиям уже не требовала особых жертв от обслуживающего его персонала. И этого одного было достаточно, чтобы оправдать все произведенные затраты трудов и средств.


Космологически же настроенного Хэма интересовали больше измерения поля в удалённых от густонаселенных центров областях. Действительно, на хвостах распределений оно сходило не к нулю, а к некоему настоящему «биополю», окружающему всё живое. Это было потрясающе интересно. Хэмов «меелофон» действительно позволял выявлять общие стремления всего живого, некую биосферную направленность процессов, и одновременно отслеживать текущие боли и оргии локальных кризисов, которыми периодически разражались биоценозы в своём медленном циклическом развитии.

Картины, наблюдаемые при этом ментоскопистами, были удивительно медитативны и, в отличие от тех, что порождал общественный разум, всегда как-то «нутром понятны», как они выражались, хотя описать их содержание словами было часто тоже почти невозможно…

Соответствующие психо- и ментограммы пользовались большим успехом у всех посвященных и Хэм подкатывал даже было к Патрицию насчёт предоставления этих записей в Студию, Сценаристу, с которым ещё поддерживал старые связи, но тот отказал категорически, ссылаясь на высший уровень секретности работ.


Зато эта секретность открывала новые возможности. Так, например, наконец, открылись глубины «тех самых сейфов», и Лаборатория стала обладателем подлинных записей ментограмм Мака Сима. Большинство из них погибло во время взрыва психо-телецентра, но их было много, достаточно много и они были настолько интересны, что подпольно растиражированные копии некоторых из них имелись в некоторых других кабинетах и частных руках, что и позволило им пережить катастрофу…

… неизвестные животные, трудноинтерпретируемые ситуации, фантастическое оборудование… нет, одной игрой воображения, даже самого воспалённого это никак нельзя было объяснить. Слишком уж продуманы и логичны были сюжеты, слишком достоверны многочисленные детали…

Что ж, содержание этих ментограмм однозначно говорило о том, что Мак, как минимум в своем бреду, рассматривал себя как некоего, скорее всего ментального «путешественника» по неким «иным мирам». Оставалось, правда, неясным, где эти миры располагались в этой Вселенной, если только вообще принадлежали ей.

Хэм был несколько смущён содержанием этих ментограмм, так как они косвенно свидетельствовали об общности его собственной природы и природы этого выродка. И не только ментальными полётами к иным мирам – а что, какие картины можно было бы извлечь глубоким сканированием из его собственного подсознания?

Но и тем, что всегда, с младых когтей подозревал себя в некоторой излишней холодности по отношению к общественно значимым предметам…


Удивительным фактом явилось то, что с повышением чувствительности прибора и в самых необитаемых местах обнаруживались некие смутные отпечатки поля. Их удавалось получать при длительных экспозициях, и это поле было почти не переменное. Но оставались сомнения насчет участия биологического фактора среди его источников. В конце концов, ведь существуют же чувствительные к полю микроорганизмы, так почему невозможно, чтобы массивные микробиологические сообщества организмов, такие, как почвенный гумус, не могли также создавать некое такое пси-полевое «свечение»? Однако и специально предпринятая антарктическая экспедиция, в области, где и микробиоценоз практически отсутствует, дала подобные результаты, поле было и там.

И вот теперь проблема «космологического» пси-поля, о которой Патриций говорил когда-то, несколько лет назад, на своих популяризаторских лекциях, как об абстрактной гипотезе, вставала во весь свой рост.


«Слушать тишину», так это теперь называлось.

Когда-то давно, религиозные мистики и пророки проходили в своей жизни обязательную стадию «удаления в пустынь», чтобы остаться наедине с Богом, дабы он открыл перед ними свои замыслы.

Теперь специально кондиционированные медиумы, равно как и тренированные психооператоры-ментоскописты, вооруженные мощной, самой современной и совершенной психотронной аппаратурой, так же напряжённо вслушивались «в тишину», пытаясь уловить ничтожные колебания тонких материй, ответственных за само существование человеческих душ, как и за существование общих душ всего живого и, возможно, даже не живого.

Для максимальной чистоты записи оператора оставляли в уединенной лаборатории совершенно одного на несколько дней, а обслуживающий персонал и помощники улетали на быстроходной авиетке на расположенный в сотне километров корабль и ждали вызова после завершения сеансов записи.

Отчёты и ментограммы психооператоров при работе по «полям пустоты» помимо слабых биосферных откликов были полны неинтерпретируемых неясных образов, среди которых иногда вдруг вырисовывалось нечто, что Хэм для себя охарактеризовал как следы влияния внешнего Астрала. И что ранее он также изредка встречал у медиумов и психоделиков…, не говоря уже о личном, уже почти забытом «психократическом» опыте…


Астралом в тайных магических обществах назывался тот мир, в котором плавал или парил, ни на что не опираясь, Шар Саракша.

Это была еще одна версия космологии Саракша, эзотерическая, секретная.

В ней Мировая Твердь представлялась всего лишь как тонкая скорлупа этого Шара, в пустых недрах которого были заключены его обитаемая Поверхность и его Космосфера.

Хэм был немало потрясен в своё время, когда узнал, что идея _множественности миров_ была не только его собственной и не уделом единиц, совсем немногих ученых, мыслителей, пророков и сумасшедших, как он думал раньше, но составляет некую вполне определённую традицию.

Что существует некий скрытый, как бы подспудный «дискурс», неявное обсуждение этой проблемы, герметический интеллектуальный процесс, тайно длящийся уже много веков.

И что в основе современных представлений лежит не только «научная Бисфера», но и тайная концепция Астрала. И в эзотерической космологии в центре учения был именно бесконечный и открытый Астрал, а не сам Саракш, который оказывался лишь одним из бесконечного же множества предполагаемых подобных ему иных миров, плавающих в Астрале, подобно мыльным пузырям в воздухе, во множестве выдуваемым резвящимися детьми.


Существование дискурса на тему множественности обитаемых миров душераздирающе противоречило всему, что Хэма явно окружало, так же, как чудовищно не совмещалась эзотерическая космология тонкостенного пустотелого Шара-В-Астрале с научной теорией Бисферы.

Но считаться теперь приходилось с обеими – и как тут быть, скажите на милость?

…


А собственные ранние «психократические» сны Хэм в этом свете расценивал иногда как некие астральные резонансы, прямые медиумические восприятия пси-поля астрального происхождения. Но это опять была лишь его личная интерпретация, некая собственная немыслимая фантазия, возникшая под влиянием ментограмм пресловутого Мака Сима и не особо претендующая на какую-либо связь с реальностью, но больше похожая на захватывающий мокрый сексуальный сон, которых он, будучи пэтом, был совершенно лишён, чем на какую-то там «гипотезу».

Гипотезу, очередным образом эти сны заменяющую.

В последовательности других, столь же захватывающих, лишь раз прерванной в самом начале, в Точке Сретения.

Фантазия, с которой он ни с кем и ни при каких обстоятельствах не стал бы делиться, но с которой не мог и расстаться.

Но это и было то, что эмоционально двигало теперь им в его деятельности даже в самые пустые и тяжёлые дни.


Согласно теории, пси-полевое воздействие передаётся индукцией вокруг излучателя виртуальных энергоматериальных токовых струй, структура которых подобна исходным траекториям механических эффекторов гипноизлучателя. Но давно было выяснено, что коэффициент интенсивности поля для некоторых типов конфигураций заметно выше, чем у других.

Ранее Хэм объяснял это тем, что такие конфигурации соответствуют некоторым фундаментальным структурам нашего Мира, и полагал, что все трансляции надо вести на них не только в силу энергетической выгодности. Но более в силу того, что все иные были, так сказать, «менее экологичны». Ибо медленно деформируя базовые пространственные структуры Мира, способствовали его постепенному разрушению…

Но теперь ему пришла в голову мысль, что…

…

«Мы не одни», подумал он, вспоминая приветствие, которым его когда-то встретили в Ложе…



 
ПРИБАВЛЕНИЕ


ЧЁРНЫЙ ПРИНЦ


...было выражением согласия принимать участие в некой, как он полагал, глупой игре, так как взамен он получал теперь ощутимую поддержку, без которой ему действительно стало уже не так-то просто обходиться.

Причём, как оказалось, это было сопряжено со столь же странными и постыдными процедурами, как и при его посвящении.

Так что когда его первый раз пригласили на сборище, он был снова повергнут в шок, будучи неожиданно и опять с применением легкого насилия раздет совершенно догола. И как тогда, всё тело его было тщательно растёрто, включая самые тайные и чувствительные участки, какими-то маслАми и мазями, некоторые из которых пахли не сказать, чтобы очень приятно.


Потом было облачение в некие, скажем, несколько фривольные, как бы это сказать, снаряжения, состоящие из одних лишь кожаных ремней и массивных драгоценных металлических проставок и пряжек с замками. Всё богато на вид инкрустировано многочисленными крупными и мелкими разноцветными камнями.

Были и висюльки некоторые, тоже с камушками, немногочисленные, правда, но в достаточном количестве, чтобы сопровождать каждое его движение негромким таким позвякиванием.

Слуги, в общем-то, всегда были преимущественно молчаливы, но изредка всё же обменивались походу необходимыми замечаниями.

«Сбруя», сказал как-то один, наиболее быковатый из них, видимо и взятый почти исключительно представлять Силу.

На что главный среди них лишь на самый краткий миг так взглянул на него, что он будто съёжился со всеми немалыми буграми своих мышц, уменьшившись даже размером, и всё остальное время, пока они продолжали возиться с Хэмом был как бы пришибленный.


Снаряжение это было несколько неудобно в ношении, хотя и снабжено смягчающими бархатными подкладками. Но в целом тяжело, давило, и притом лишь едва прикрывало стыдные места, оставляя в целом его тело по большей части открытым, чем очень напоминало обычные одеяния профессиональных пэтов, и чем, возможно, и было.

Только, так сказать, предназначалось особому пэту, вероятно, самому высшему в своем сословии.

Либо же особому лишь своим Хозяином, которому он принадлежал как некая вещь. Но которого, тем самым, до некоторой степени как бы и представлял.


Первый раз облачение производилось тоже с применением некоторого насилия, так как не ожидавший подобного Хэм снова слегка взбрыкнул, хотя уже и не так определённо, как прежде.

Выпитый при этом горький настой, как, вероятно, и мази делали его сознание чуть суженным, создавая при этом ощущение некоей лёгкости и свободного парения на грани транса.

Всё же ясность и непрерывность восприятия почти никогда не нарушались, как и общая рациональность поведения. Притом, что внутренне он как бы освобождался от всех забот и ограничений и возвращался в наиболее счастливые времена своего детства и отрочества.

Разум же его по-прежнему был светел, но приходил в необыкновенную гармонию с остальными чувствами, отчего ему открывались некие новые горизонты, так что пока Хэм был под действием этих средств, он в основном был занят внутренним созерцанием теней, которые их наполняли, не теряя, впрочем, нисколько и контакта с окружающим.


В таком виде и состоянии его усаживали во главе большого круглого стола в обширном затемненном помещении, едва освещаемом рядом свечей у стен и на столе, на витиевато украшенный замысловатыми барельефами и инкрустациями драгоценными, видимо, камнями, большой деревянный стул с высокой спинкой и жёсткой довольно, хотя и покрытой бархатом подушкой.

Он не должен был ровно ничего делать по ходу сборища, но имел право делать всё, что ему захочется.

В этом, собственно, и состояла его главная, если только не единственная обязанность, следовать походу возникающим у него спонтанным импульсам, какими бы странными или противоестественными они не представились бы при этом даже ему самому.

Действительно, редко, но иногда бывало, что под влиянием, возможно, высокого напряжения, образующегося в ходе обсуждений, трансовое состояние его усиливалось настолько, что он начинал делать что-то странное и тогда уже почти не контролируемое им.


Говорил, например, что-то, что сам почти не понимал и как-то даже вроде бы почти и не слышал. Не воспринимал как-то.

Иногда, впрочем, он говорил что-то и от себя, вполне сознательно, и понимая что, даже реально соучаствовал в обсуждении, если увлекался обсуждением и вопрос оказывался ему знаком.

Собравшиеся же при этом очень терпимо к этому относились, старались отвечать на все его вопросы и комментировать все предложения.

Но было видно, что в такие минуты он лишь отвлекает их от настоящей работы, как может прервать взрослых ребёнок, по каким-то причинам требующий особенно бережного и уважительного отношения, как если бы он на самом деле был каким-нибудь наследным принцем. Притом реально, конечно, не обладающим адекватной компетентностью и не способным к какому-либо собственному содержательному мнению по причине малолетства.

Но и это было бы хоть в какой-то степени понятно, если бы не те импульсы, которые заставляли его проделывать всё это.


Когда, например, он начинал ходить вокруг стола, подходя то к одному, то к другому участнику мессы, различно прикасаясь иногда к некоторым из них, показавшимся ему почему-то отталкивающими или наоборот, симпатичными и привлекательными.

Раз как-то при этом даже ударил кого-то легонько, скипетром по голове.

Мог мочиться по углам залы, если заседание было особенно длительным, и если позыв к этому был настоятельным. А то даже пару раз как-то и прямо восседал на стульчаке, который ему проворили догадливые Слуги, в особых случаях.

Всё это позволял его странный но хорошо продуманный костюм.


Забирался иногда на стол и ходил по нему на четвереньках или на двоих, среди бокалов, блокнотов и тарелок, осторожно обходя их.

А то и пританцовывал тихонько между бумаг, столовых приборов, бокалов и свечей, заставляя ритмично колебаться их пламя, очень красиво, на этом столе, аккомпанируя себе прищёлкиванием пальцев и позвякиванием металлических частей своего костюма, будучи до крайности похожим в эти минуты на какого-то индуистского божка.


Или сидел или лежал на столе или даже на каменном холодном полу, отдыхая от напряжённого сидения на жёстком, фривольно обихоживая при этом места, особенно раздражаемые его снаряжением или сидением.

Это раздражение могло быть действительно мучительным и даже сопровождаться физическим повреждением тела, так как сборища иногда тянулись, правда тогда с перерывами, и очень долго. Но никогда не более трёх дней подряд, это было, видимо, каким-то формально фиксированным ограничением.

Закрываемая замками при надевании "Сбруя", не снимаемая ни на минуту, пока не кончится сборище, не допускала каких-либо серьёзных послаблений.

Лишь сложными ухищрениями и змеиными телесными извивами можно было добиться, чтобы образовался небольшой промежуток между истерзанной плотью и ставшим невыносимо колючим  бархатом её подкладки, напитавшимся пОтом, а то и сукровицей, чтобы впустить туда воздух или даже с трудом просунуть руку.


Хотя чаще всего собрания длились не более нескольких часов, обычно два, три или четыре, и уже тогда заседание начинало считалось долгим, и могли быть и перерывы, которыми пользовались все участники сборищ, но именно Хэм в наименьшей степени.

Из зала его выпускали только в случаях, когда заседание длилось более суток, но и тогда на минуту даже не оставляли одного, даже в туалете. И стремились ещё, после всех восстанавливающих процедур и втираний, не снимая его странного «костюма» при этом, вернуть в зал как можно быстрее, хотя бы и пребывал он там потом весьма длительное время в почти полном одиночестве.

Но встречались, видимо, настолько сложные, важные и неотложные проблемы, что не хватало и суток.


Один раз в таком перерыве, проходя между грубыми каменными стенами под неусыпной и цепкой охраной своих Слуг по ярко, на этот раз, освещенному уже, в общем, знакомому ему подвальному коридору, Хэм случайно заглянул на миг в одну из обычно плотно закрытых дверей. И обнаружил за ней тО, что не могло быть ничем иным, кроме как настоящим «ситуационным центром».

И хотя столы были пусты, а мониторы выключены, он не производил впечатления заброшенности, и его вполне внушительный вид поколебал его первоначальную уверенность в том, что все происходящее с ним было какой-то полумистической игрой или глупым варварским ритуалом, и заставил более уважать это действо, равно как и характер обсуждаемых проблем.


Присутствующие на сборище, в числе от полутора, до трех-четырех десятков человек, все и всегда были в одинаковых широких чёрных полумасках и похожих друг на друга с небольшими, быть может, отличиями тёмных одеждах. Которые с некоторого расстояния представлялись почти обычными, ну, может быть, чуть причудливыми строгими богатыми костюмами, слегка в стиле полуготического ретро.

Но вблизи было видно, что мода, которой они следовали, действительно принадлежит временам весьма отдалённым.


Обсуждались самые разные вопросы государственного и мирового масштаба, почти всегда текущие и актуальные, на удивление серьёзно, но часто с использованием аллегорических выражений или неявных ссылок, понятных всем присутствующим, кроме, разве что, самого Хэма.


Хэм же сидел в своем полутрансе, чаще всего рассеянно перебирая и играя предметами, которые раскладывали перед ним Слуги в начале заседания, а иногда добавляли и в процессе его.

В отличие от основных участников, лишь очень редко перед ним оказывалось какое-то очень небольшое угощение. Вроде пары маленьких долек засахаренных экзотических тропических фруктов, кусочка мороженного, нескольких орешков, небольших кусочков рыбного филе или чего-то подобного, всё вкусно до изысканности. Но очень маленькими порциями. Либо же появлялась маленькая чашка почти безвкусного, неприятно тёплого, чуть терпкого, видимо, с поддерживающими транс психотропными добавками напитка, вероятно, некоего настоя на каких-то колдовских травах.

В основном предметами, которые он в полузабытьи перебирал и раскладывал перед собой, были некие игрушки, иногда даже вполне обычные, детские, словно бы только что купленные в соседнем магазине. Но чаще странные, вроде диковинных и редчайших глубоководных раковин. Либо очень старые или вовсе необычные, очевидно уникальные, со смешным или зловещим смыслом с той или иной явственностью читающимся в них.

Бывали даже «взрослые», для известного применения, как женские, так и мужские, и не так уж, чтобы очень редко.


Явно культовые каменные минилингамы игрушками, очевидно, не являлись, как и некоторые другие предметы. Например те, что он обычно определял про себя как символы власти или какого-то мрачного культа. Наподобие земных скипетра, булавы или массивных крестов, чаш и иных вещей, используемых в богослужениях. Так он их определял, когда уже потом, много после сборища, в обыденной обстановке некоторое время снова и снова эмоционально переживал его обдумывая подробности и пытаясь вспомнить существенное и понять всё же ускользающий от него смысл этих странных действ.


Наконец, среди игрушек бывали иногда просто потрясающие по величине, с виду драгоценные, и если так, то невиданной тогда, должно быть, ценности прозрачные камни в оправе или даже без. Голышом, то есть, как таковые. И некоторые даже с лишь предварительной обработкой. А иногда даже и вовсе без таковой. Или это были золотые, серебряные или из иных редких металлов декоративные или совсем непонятного назначения иные изделия, а то и просто откровенные своей грубой меркантильностью мерные слитки.

И ему дозволялось свободно распоряжаться всем этим, даже более чем свободно, учитывая инфантильное его состояние, но только в пределах сборища. После чего всё это, включая нательную экипировку, изымалось и отправлялось, очевидно, в какое-то хранилище.


В снаряжение также входила и миниатюрная и тонкая, но тоже богато украшенная корона, удивительно прочно державшаяся на его голове, несмотря на кажущуюся слабость и хлипкость приспособлений, обеспечивающих это. Но даже резкие движения и сильные наклоны, провоцировавшиеся изредка его играми и сомнамбулическими действиями, не могли сделать так, чтобы она упала или хотя бы поколебалась на его голове.


Во многих частях его снаряжения явственно проступала древность и пользованность многими поколениями его предшественников.

Истории, в которых оно участвовало, видимо были весьма богаты, в том числе и мистическими и страшными событиями. И этот груз поколений Хэм явственно ощущал всё время, пока соприкасался с ним.

И даже Слуги, в общем-то, иногда достаточно бесцеремонные с ним, становились как-то особенно опасливы, осторожны и крайне уважительны к нему с того самого момента, как он оказывался заключён в эти...