Обрезание

Близ конторы, у доски объявлений, стоят двое: доярка Глаша и тракторист, местный балагур, матерщинник и пересмешник, по кличке Ведро Солярки, - что-то бурно обсуждают. Тракторист – любитель закладывать за свой фуфаечный воротник. Встанет он где-нибудь на трассе, прикрепит к трактору свой изрядно замазученный плакат «Продам ведро солярки» и ждёт. Через пять-шесть минут, глядь, бутылка в руках, а то и деньги на целых две.

Доярка во второй раз читает объявление: «Организация купит за хорошие деньги волосы у женщин длиной не менее 30 сантиметров. Головы надо тщательно вымыть. Обрезание их состоится сегодня вечером в конторе».

- Я не поняла, - говорит Глаша, - чего будут обрезать-то?
- Ясно, ёлки, что волосы, - отвечает Ведро Солярки уже заплетающимся с утра языком. – У вас, ёлки, головы опилками набиты, накой они организации нужны! Может, если только для растопки печки. Тебе не обрежут, не боись: эти городские пройдохи лучше, ёлки, возьмут пучок соломы, чем твою колючую проволоку на голове.
- Но-но! Не больно-то! Посмотри на свой лысый череп, образина! У тебя от солярки нигде уже ни одной волосинки не растёт!

Обиженная Глаша направляется к своему дому с упавшими воротами. Живёт одна, потому и сарай скособочился и туалет принял полугоризонтальное положение.

Ведро Солярки пешком вообще не ходит. Как скотник с мешком отрубей, так и он с трактором. Носится на своём большеколёсном как угорелый. Участковый милиционер замучился жалобы разбирать: то курица переехана, то коту хвост отдавлен, то чей-нибудь забор сшиблен.

Трактористова жена Анюта у калитки специально врыла железную трубу, чтобы муженёк окончательно дом не разрушил. Однако помятую и гнутую трубу уже менять надо.

Подкатывает Ведро Солярки к родному жилищу, сигналит. В форточку выглядывает жена.
- Чего надо, ошалелый?!
- Анюта, мой свою голову! Вечером, ёлки, продавать будем!
- Голову мою продавать? Ты чего, очумел?
- Не голову, бестолковая! Волосы, ёлки, которые на голове!

- А которые ниже пупка не хочешь?
- Городские, ёлки, приезжают. Будут покупать, ёлки, на парики. За хорошие деньги! У тебя какая, ёлки, длина?
- Метр шестьдесят с чем-то.
- Да не рост, ёлки, а волосы!
- Откуда я знаю. Когда распустишь, до зада достают.
- Ну и отлично! Мой голову тщательней! Сбегай в магазин, купи, ёлки, шампунь «Сери-надо». Говорят, даже негра в белого превращает. Мне потом за рацпредложение на бутылку дашь. Я поскакал на ферму, а то бригадир, ёлки, по лысине надаёт!

Ведро Солярки сокращает путь через овраг, склоны которого исполосованы его тракторными колёсами.

Весь день сельчане из уст в уста передают новость о покупке волос. Известие о необычном событии настолько видоизменяется, что на одном краю толкуют о поголовной стрижке всех жителей, так как государству сдали мало шерсти, а на другом краю судачат о том, что женщин укоротят на тридцать сантиметров, а мужчинам сделают полное обрезание.

К вечеру у конторы собирается почти всё село.
Дядя Лёша, истопник из котельной, прихватил гармонь и, гуляя по шумливой толпе, исполняет злободневную частушку:
У нас мясо закупали
В позапрошлую весну,
А теперча закупают
Промеж ляжек волосню.

Вскоре подкатывает какая-то иностранная машина, покрытая пылью, как придорожная трава. Четверо парней, в кожаных чёрных куртках, группой секретных агентов быстро идут в контору через мгновенно образовавшийся людской коридор.

На крыльце появляется участковый милиционер по кличке Зыркало. Его народ боится. Особенно подпольные торговцы самогонкой: по селу ходит, кругом заглядывает, всех расспрашивает, высматривает-зыркает, потому и кличка такая.

- Алло! Внимание! – подбавляет баса в голос Зыркало. - Объявление вы читали, про обрезку знаете. Кто будут женщины сдавать волосы за деньги, то пусть идите сюда по одному. Остальным тут делать не хре… хрестьянам, говорю, тут делать не хре… нехречего. Не концерт вам привезли! Отойдите от крыльца на пять шагов!

Толпа пятится, не отрывая глаз от грозного блюстителя порядка.
- Ну! Волосатые женщины, подходите!
На крыльцо поднимаются три женщины и двое мужчин. Первой впускают Анюту, трактористову жену. Её распущенные волосы с чёрным отливом сзади похожи на куртку с поднятым капюшоном.

Через несколько минут она выходит улыбаясь, показывает толпе пачку денег. Волосы обрезаны по шейку, висят смоляными сосульками.
Зыркало запускает молодую учительницу с косой, плотной, как морской канат. Учительница, боясь насмешек толпы, после потери косы исчезает через боковой выход.

Третью женщину, свинарку Татьяну, когда она выходит из конторы, сразу не узнают: острижена наголо, улыбается, как инопланетянка, вертит черепом, похожим на мяч для игры в регби. Из толпы кто-то кричит:
- Татьяна, смотри свиней не перепугай, а то доиться не будут!
- Не хрюкай, кабан клыкастый! Я бы тебя подоила, да за одну титьку дёргать не привыкла.

Толпа взрывается коротким смехом.
- Есть ещё кто? – спрашивает Зыркало.
- Я есть, - говорит рядом стоящий зоотехник Василий.
- Ты разве женщина?
- Не женщина. Но у меня же волосы есть!

Зоотехник поворачивается к милиционеру спиной. На затылке мотается жиденькая косичка, схваченная, видимо, резинкой от изношенных трусов.
- Сейчас, принимают ли мужские, я узнаю, волосы.
Зыркало появляется минут через пятнадцать.

- Иди, Василий, обрезай! Всё? Больше нет никого?
- Есть! Я! – отвечает истомившийся ожиданием конюх по кличке Сивый Мерин с волосами, короткими, как на одёжной щётке.
- Так у тебя волос-то на голове чуть-чуть! – Зыркало пытается пошутить: - Может, ты в штанах их отрастил, а?
Сивый Мерин молча протягивает какую-то грязную наволочку.
- Что это? – Милиционер запускает в наволочку руку.
- Три конских гривы. Правда, они по цвету разные, но, может, возьмут. Спросите у стригалей-то.

Зыркало с наволочкой исчезает в конторе и вновь возникает на крыльце только через полчаса. Галдевший народ смолкает.

- Так как лошади у конюха не личные, - объявляет милиционер, держа в руке три пачки денег, - а общественные, значит, я решил, что и гривы тоже принадлежат всему селу. У нас проживает 312 человек, не считая сезонников, я триста тринадцатый, значит, все, и я тоже, подойдите ко мне и получите по сто рублей.

Наблюдавший из незаглушенного трактора Ведро Солярки кричит бабушке Еремеевне:
- Чего там, ёлки, Мильтон буркнул?
- Говорит, что у нас в селе лошадей 312 штук и он сам, оказывается, не милиционер, а лошадь, и за то, что много лошадей, каждому дадут по сто рублей.

Постепенно народ расходится. На площади у конторы остаются только работающий трактор с Ведром Солярки внутри и запылённая иностранная машина.
Вскоре появляются городские в кожаных куртках. Тракторист, от перегарного дыхания которого запотевают стёкла кабины, манит их к себе рукой и потом высовывает свой знаменитый плакат. Городские не реагируют и быстро отъезжают.

Разочарованный Ведро Солярки обнаруживает, что держит плакат надписью к себе.
В мгновенье ока, прыгая на ухабах, трактор устремляется вдогонку иностранной машине.

На доске объявлений болтается левая часть порванного листа со словами: «… купит… женщин… головы… их… в конторе».