Коняшкино счастье

Её  мощные  округлые  челюсти  лениво  перемалывали  зёрна… обычно  такие  вкусные  и  хрустящие,  но  сегодня  казавшиеся  ни  какими.  Есть,  всё  же,  приходилось,  она  была  вынуждена  без  аппетита  поглощать  отборный  овёс,  чтобы  оставаться  сильной  и  быстрой.  В  скорости  жил  смысл  её  бытия!..  или  был  -  жития!?  Он…  жил,  был…  от  скачки  до  скачки…  но  теперь…  будто  умер,  так  как  главное  из  жизни  ушло!  вместе  с  её  кратковременной  вороной  любовью. 
Она  давно  не  слышала  его  призывного  ржания  в  соседнем  вольере,  но  терпеливо  ждала,  надеялась…  и  овёс  казался  безвкусным,  как    вода,  сено;  даже  медовый  пряник,  вчера  протянутый  рукою  конюха,  пах  как-то  иначе…  проще…  преснее,  что  ли?! 
Возить  зубами  туда – сюда  надоело,  и  она  понуро  отошла  от  кормушки.  Скоро  за  ней  должны  были  прийти.  Вспомнив  о  прогулке,  она  почувствовала  волнение,  и   мышцы  дёрнулись,  словно  от  укола  острым  предметом.
-  А  вдруг,  сегодня,  меня  выводят,  и…  навстречу  бежит  он  -  гордый  чёрный  красавец,  отец  моего  будущего  ребёнка! - Она вспомнила   приятную  тяжесть  Вороного  на  своей  спине,  его  нежное  покусывание  её  лебединой  шеи  и  жалобно  заржала… 
Из  множества  лучших,  быстрых,  молодых,  он  выбрал  именно  её!  Она  была  уверенна - на  все  сто,  что  обязана  этим  своей  длинной  ахалтекинской  шее.  Она  гордилась  текущей  в  её  жилах  туркменской  кровью  и  теперь  ждала  появления  на  свет  маленького  чуда,  которое  затмит  красотой  всё  живущее  под  солнцем,  обгонит  ветер,  и  прославит  имена  родителей  -  на  века!
-  Всё  грустишь  Чуйка?  -  седой  человек  с  бородой  потрепал  её  холку  и  сунул  к  мягким  лошадиным  губам  булку  с  маком.  Он  был  добрым,  она  это  знала  и  платила  ему  тем  же,  частенько  насыпая  конюху  в  руку  полную  горсть  мокрого  от  слюны   зерна.
Чуйка  съела  без  аппетита  булку,  не  заметив  приятного  пощёлкивания  маковых  зёрен  на  зубах  и  не  отсыпав  конюху  овса.
-  Не  грусти  болезная!  -  горько  вздохнув,  посоветовал  он  и  хлопнув  по  крупу,  погнал  её  из  вольера  в  загон…
Она  выбежала  скорой  рысью,  дважды  обежала  двор  и  чтобы  лучше  видеть,  встала  на  дыбы,  громко,  призывно  заржав…  Жеребцы  из  соседнего  загона,  дружно  и  весело ответили,  но  среди  их  ржания  не  было  слышно  того  единственного,  знакомого,  родного  голоса…
-  Опять  зря!  -  подумала  Чуйка  и  свесила   голову.  -  Зря  будет  прожит  день!  -  она  понюхала  пыль  под  ногами,  шумно  взметнув  дыханием  маленькое  серое  облако  вдоль  земли  и  медленно  пошла  по  кругу…
-   Совсем  не  зря,  через  месяц  у  тебя  появится  малыш,  как  две  капли  воды  похожий  на  меня!  -  не  согласился  Вороной  и положил  голову  на  спину  любимой.  -  Как  жаль,  что  ты  не  способна  слышать  мой  голос!  -  вздохнул  он  и  погладил  толстыми  губами  так  любимую  им  шею.  -  Ты,  наверное,  думаешь,  что  я  тебя  бросил…  ускакал  в далёкие  травные  степи,  променял  на  дикие  табуны,  на  свободу?  Глупенькая,  разве  может  быть  свобода  без  тебя,  без  нашего  будущего  малыша!  И  что  такое  -  свобода?  Бесконечный  бег  в  бескрайнюю  безграничность?  -  он  задумался,  чувствуя,  как  от  представления  бесконечности  плавится  мозг  в  его  большой  породистой  голове…  -  Значит…  в  никуда?  Но  Слава?!  Как  же  быть  с  этим  пределом?
Он  поднял  невесомую  голову,  посмотрел  вдаль,  в  сторону  ипподрома…   и  знойным  ветром  унёсся  в  тот  летний  солнечный  день…

  *    *     *
Копыта,  бегущего  впереди  рыжего  здоровенного  жеребца,  с  соответствующим   именем  -  Гладиатор,  страшно  раздражали!.. 
Впереди! Звучало обидно…  непривычно!  Но  каждый  раз,  ловя  взглядом  чужую  матовую  подошву  у  своих  ноздрей,  он  скалился  длинными  крепкими  зубами,  сознавая,  что  всё  же  -  впереди…  его  соперник!  А  тот…  он  так  смешно  забрасывал  ноги,  каждый  раз  приседая после  прыжка  на  толстый  огромный  зад,  что  хотелось  заржать  на  весь  мир  от  смеха!  или  слёз?
-  Ой…  -  острая  боль  пронзила  заднюю  ляжку.  -  Он  меня  плетью  что  ли?!  -  возмутился  рысак.  -  Во…  хам!  -  его  выпуклый,  красный  от  ярости  и  унижения  глаз  покосился  на  всадника…  -  Ну подожди  у  меня!  -  он  забыл…  перестал  обращать  внимания  на  чужие  копыта…  Они  просто  остались  позади  -  он  не  заметил,  как  прибавил  скорости  и  опомнился  лишь,  когда  стальной  мундштук  больно  растянул  его  кровоточащие  губы…  -  Всё  что  ли?  Я  победил?!  Браво  приятель,  молодец!  -  имея  в  виду  себя,  он  радостно  заржал  и  простил  наездника!
Огромные,  бархатные  карие  глаза  неожиданно привлекли  его  внимание… 
-  Какая  шея…  словно  у  лебедя!  -  он  восторженно  отметил  ещё  одно  достоинство  длинноногой  молодой  кобылы.  -  А  ноги…  передние,  они  будто  продолжение  шеи,  да  и  задние…  ух  как  аппетитны!
Туркменка  кокетливо  встряхнула  гривой  и  отвернулась… 
-  Уставился,  как…  -  подумала  она  и  почувствовала,  что  нечто  приятное  - до  невозможности,  переполняет  её  большое  тренированное  сердце…  -  Это,  наверное,  любовь!?  -  удивилась  она  и  скосила  влажный  глаз  вслед  уходящему  жеребцу.  -  Вот  дура!  -  одёрнула лошадь  себя,  испугавшись,  что  могла  прозевать  стартовый  выстрел. 
Он  не  заставил  себя  долго  ждать,  тревожно  щёлкнув,  и  запахло  пороховой гарью…
Она  тоже  пришла  первой!

*     *     *
-  Ну  вот,  я  же  говорил,  что  это  лучшая  пара  для  рождения  будущих  чемпионов!  -  потирал  руки  директор  конезавода.  -  В  вольер  их…  вместе,  завтра  же,  под  цветущие  липы!

Она  умирала  от  счастья,  когда  его  толстые  нежные губы  целовали  её  длинную  шею,  а  упругий  живот  приятно  грел  блестящую  от  пота  спину…  Чуйка  радостно  ржала…  было  щекотно…  даже  в  такой  момент;  но  когда  губы  любимого  лезли  под  её  левую  челюсть,  она  не  могла  удержаться  от  смеха…
А  липы  так  пряно  и  сладко  пахли…

*     *     *
Задрав  вверх  голову,  она  посмотрела  на  белое  и  не  очень  жаркое,  за  мутной  дымкой,  солнце…
В  тот  день  оно  так  же  тускло  и  рассеянно  светило,  словно  нанюхалось  Чуйской  травы!
-  Я  тут  ни  при  чём!  -  качала  головой  Чуйка.  -  Моя  родина  на  юго – западе  Средней  Азии,  совсем  в  противоположной  стороне.  Вот  уж  коротконогой  низкорослой  киргизкой  меня  никто  ещё  не  обзывал!  -  она  раздражённо  вздрогнула  телом  и  удивилась  этому…  -  Для  слепней  ещё  рано,  не  пора...  что  это  со  мной  сегодня?  -  Её  ухо  поднялось  и  насторожилось  в  ожидании  выстрела…  Ослабив  повод  в  руке  конюха, она  остановилась.  Ей  не  было  видно  отсюда,  что  происходит  на  ипподроме,  но  зрила  она  всё…  и  даже  более:
Бледное  хилое  марево,  облака  едкой  пыли,  резкий  жёлто-зелёный  запах  пота,  крики  возбуждённых  наездников,  предсмертный  звук  рассекаемого  стеком  воздуха…  всё  это  плавится,  варится  в  одном  липком  котле,  парит  тревогой,  внутренним  бессильным  неприятием… затем  громкий,  отчаянный  хрип,  чьи-то  дёргающиеся  ноги,  мокрый  облепленный  серой  грязью  живот,  судорожно  вздымающийся  и  опадающий,  словно  попона  в  руках  двух  конюхов,  выбивающих  из  неё  пыль… 
Выстрел!  Она  ждала,  знала,  услышала…   Грянул!

Он  грянул  и  вскоре  упал  -  выстрел  и  Вороной… 
Этот  чёртов  неумеха  в  седле  рано  послал  его…  лучше  бы  туда…  барьер  больно  ударил  по  ногам  и…
Он  пытался  встать,  тянул  вверх  голову  и  ловил  себя  на  мысли,  что  шея  коротковата,  не  достаёт…  вот  если  бы,  как  у  Чуйки…  тогда  бы  точно  смог,  но…  Творилось  что-то  не  понятное,  он  не  чувствовал  задних  ног  и  даже  частых  ударов  сапога  в  низ  живота.  Вокруг  суетились  знакомые  чужие  лица…  на  глаза  попалось  лицо  пинающего  его  жокея,  оно  было  красным  и  мокрым  от  слёз…
-  Бедняга…  прости!  -  прошептал  Вороной  и  откинул  голову  в  пыль…
Он  грянул…  выстрел!  Наверное,  это  был  следующий  забег?!  И  Вороной,  почувствовав  необычайную  лёгкость,  вдруг  встал,  переступил  с  ноги  на  ногу,  прошёлся  по  кругу  и  прыгнул…   
Эх,  тот  злополучный  барьер,  да  сейчас  бы!..
Он  перестал  напрягать  ноги,  двигать  ими,  это  было  лишним… 
Внизу  проплывал  ипподром  в  клубах  пыли  и  светящейся  чёрной  энергии,  она  искрящейся  тучей,  словно  грозовое  облако  нависало  над  трибунами  и  казалось,  что  молнии  вот–вот  вонзятся  в  ревущую,  стонущую  толпу,  а  чёрный  дождь  польёт  и  запачкает  всё  вокруг  несмываемой  тушью…  Этого  почему-то  не  случилось,  и  тёмный  шар  ипподрома  остался  позади…
Он  подумал,  что  надо  бы  залететь,  хоть  на  секунду,  к  любимой  и,  приложив  ухо,  послушать  звуки  её  дважды   живого  лона,  но  понял,  что  времени  нет,  ярко  светящийся  путь,  повелительно  манил  белым  молоком,  и  Вороной  крикнул  вниз:
-  Я  вернусь  родная,  я  вернусь!
                *     *     *
Её  огромный,  выпуклый,  блестящий  глаз  дрожал  сдерживаемой  слезой  и,  обшаривая  по  периметру  пространство  загона,  столкнулся  с  его  ловящим  взглядом.  Она  вздрогнула,  зрачок  сузился,  и  сильные  ноги  в  напряжении,  нервно  заиграли  длинными  мышцами…
-  Что  ж  ты  милая  смотришь  искоса,  низко  голову  наклоня?  -  пропел  он  и  бесшумно  вздохнув,  понюхал  кожу  на  её  спине,  затем  прислонившись  ухом  к  вздутому  беременному  животу,  прислушался… 
В  чреве  шумно  засучили  ножками  и…  ножками,  так,  что  на  коже  -  то  там…  то  ближе…  вырастали  и  таяли  маленькие  холмики…  -  А  ты  ведь  меня  видишь  малыш,  чувствуешь,  слышишь!  -  обрадовался  отец  и  поцеловал  проявившийся  на  животе  Чуйки  бугорок.  -  Тебе,  наверное,  было  бы  всё  равно,  хромает  ли  твой  папа,  еле  передвигается,  лишь  бы  был!?  Мне  тоже  хотелось  бы,  до  колик  в  сердце,  сорвать  для  тебя  пучок  сладкой  сочной  травы  и,  закрыв  от  ветра,  согреть  собственным  телом,  но…  людям  нужны  только  наши  ноги,  сердца  -  не  востребованы,  да  и  не  в  моде,  они  мешают  тем,  у  кого  их  нет,  у  кого  вместо  них  лишь  мускул,  как  на  наших  ногах,  неудержимо  заставляющий  бежать,  бежать,  бежать…  Куда,  зачем,  от  кого?  От  себя,  может?!  -  Вороной  грустно  заржал…  Чуйка   вздрогнула  и  на  её  животе  вновь  обозначилась  выпуклостью  созревающая  жизнь!  -  Какое  счастье,  что  тогда,  на  скачках,  я  подменил  тебя  родная!  будто  сверху  кто  подсказал!  И  вот:  ты  жива,  здорова,  скоро  родишь  мне  сына!  Какая  длинноногая  радость!  Но,  однако,  прощайте  дорогие  Фру–Фру  и  малыш…  мне  пора!  -  выговаривая  имя  любимой  по-своему - лошадиному, он  дважды, игнорируя  кличку,  данную  ей  людьми,   фыркнул  мягкими  большими  губами,  издав  звук  «пфру-пфру».  -   Не  скучайте,  я  скоро  вернусь! 
                Я  всегда  буду  рядом! 
                Весна  2006