Бабаня. Записная книжка судеб

   

    Бабанюшка была на высоте, и я уже почти семь  лет ею гордилась, будто  была она мне родная...
   Это она сказала, что имя моей дочке даст отец, что она вырастет и будет сильно похожа на него, и что каждое лето её будет забирать на юг дед. А особо подчеркнула, чтобы я запомнила получше, что у всех детей будут глаза  свои (именно свои!): крупность возьмут от отца, а длинный разрез от меня. И, действительно, у всех моих детей большие миндалевидные глаза.
   Я, как и на этот раз,  приходила к ней иногда  просто так, без дела...
   Она каждый раз встречала меня с радостной улыбкой:
 - Давай-давай,  входи поскорее, я уже тебя заждалась. Дочку отвезла, руки почти освободила, а  всё нет тебя и нет. Бываешь у меня, как ясно солнышко осенью. Не жалеешь старуху, а мне и поговорить не с кем. Сегодня петь будем? - говорила она, увлекая меня по длинному коридору в кухню.
 - Спою, конечно. А почему Вы всегда одна в квартире, разве тут никто больше не живёт? - вдруг неожиданно для себя спросила я.
 - Как не жить? Живут, живут разные люди...
 - Какие люди? Все двери всегда закрыты, на кухне кастрюльки только маленькие и обуви в коридорах не видно. И вешалки тоже нет.
 - Ну, вот и спросила... А я всё думаю: спросишь когда-нибудь или нет? - она тяжело вздохнула. - Пошли, я тебе свою семью покажу.
   Она взяла меня за руку и повела  к выходу:
 - Начнём отсюда, - погремев большой связкой ключей, отворила первую  дверь, - входи...
   Большущая светлая комната была почти пустой. Только огромный письменный стол под окном и армейская серая железная кровать у стены  за дверью. Пол был устлан белой кошмой с синей кожаной окантовкой по краям. Зато все стены от пола до потолка были увешаны большими и маленькими фотографиями в простых крашеных рамках. С каждого снимка бесстрастно смотрели лица людей.
 - Вот отсюда гляди, здесь начало моей жизни, а дальше всё до сего дня...
   Я долго бродила вдоль стен, рассматривая людей на снимках и задавая вопросы бабе Ане...
   Родилась она до революции в семье  петербургских врачей. На снимке в кресле сидит молодая черноволосая  женщина. Под стеклами  очков видны  большущие черные глаза. Пышные волнистые волосы уложены в замысловатую прическу: вроде бы и собраны в пучок, а вроде бы и распущены по плечам. Рядом, на маленьком стульчике, сидит мальчик в матроске, облокотясь на колени матери. А сзади, держа на руках  маленькую девочку в кружевном с лентами чепчике завернутую в конверт, стоит солидный  усатый мужчина.
Девочка - маленькая Аннушка, мальчик - её брат, погибший  при бомбежке полевого госпиталя во время операции в Великую Отечественную. Он был хирург, как и отец. Мама Ани была врач-акушер. А Бабаня стала врачом общей практики и прошла всю войну без единого ранения...
   Дальше были фотографии всех членов семьи и их друзей в разные годы. Отец умер прямо на работе в больнице в блокаду, мать, воспитывавшая и прокормившая пятилетнюю дочку Аннушки всю войну, сразу после Победы  - 12 мая 1945 года...Аннушка застала свою маму ещё живой, вернувшись с фронта с маленьким сыном.
   Она работала в прифронтовых госпиталях, без конца переезжавших то на восток вглубь страны, то, после Сталинграда, на запад. Ей повезло. Однажды в госпиталь попал её муж, от которого с начала войны почему-то не было писем.  Они прожили вместе целых полгода - долго срастались переломанные руки и ноги. Откуда было такое множество переломов у фронтовика и почему от него не приходили письма,  бедная Аня узнала, когда после  Победы получила на него похоронку: он был фронтовым разведчиком и погиб в Праге. А переломы получил, когда попал к немцам во время очередного задания. Его расстреляли и сбросили в колодец. Но ранения оказались  сквозные в  шею и в плечо, он просто потерял сознание, а уже падая в колодец, получил страшные переломы.Через два дня его вытащили наши, освободившие это село. Было это  в сорок третьем...
   В другой комнате была библиотека. Высокие, до потолка, книжные шкафы  стояли плотно вдоль стен и были заполнены старинными книгами по медицине, подшивками толстых журналов и множеством прекрасных книг, как старых, так и современных. Посредине комнаты  стоял огромный круглый стол, окруженный удобными  диванчиками изогнутыми так, что составляли  около стола круг.. В центр стола    была вмонтирована  лампа   под абажуром на деревянной резной штанге. Плотные шторы едва впускали полоски света с улицы. А когда Баба Аня включила оранжевый абажур, комната наполнилась радужными бликами резных хрустальных  стекол в дверцах старинных шкафов. Это было так необыкновенно и чудесно, что я радостно захлопала в ладоши:
 - Ой, как красиво! Я бы из  такой комнаты неделями не выходила - книг полным-полно, можно зачитаться на сутки без перерыва! А у меня  дома книг совсем, оказывается, немного...
 - Пошли-пошли отсюда, ты свои книжки уже осенью читать начнешь, не меньше их будет, чем тут. А если будут нужны, приходи, читай хоть день напролёт.
 ...  В тот  год я поступила  на филфак  и с удовольствием пользовалась этой библиотекой...
   Когда я уже пошла  к двери, мой взгляд упал на одну из полок, где блестели на красном бархате какие-то значки и медали.Подошла ближе и увидела подушку, сплошь увешанную орденами и медалями. А сверху - отдельно от других наград - Звезда Героя Советского Союза!..
 - Чья это? Неужели Ваша?.. - выдохнула я.
 - Семейная, - уклончиво ответила старушка, - моё -  с правой стороны сверху-донизу...
 - Ух, ты,  сколько много! Да Вы, Бабаня, героиня!
 - Почти что так. И "Слава", и  "Красное Знамя" у меня есть, и "За Храбрость"... Мы же не только своих лечили, но и немцев калечили, - ухмыльнулась она, - ну давай, пошли отсюда!
 - Значит,  Вы - ветеран войны? Хотите, я помогу Вам телефон поставить? Будем по телефону разговаривать. И  с мамой моей познакомитесь. Я точно  говорю: Вам телефон положено без очереди установить! Бесплатно!
   Бабулька закатила глаза, задумавшись:
 - Хорошее дело, надо подумать. Боюсь, что люди спать не дадут, звонить будут без конца. А его можно будет, как телевизор, отключить?
 - Конечно! Вытащили провод из розетки - и всё,  - ответила  я, не отрывая глаз от застеклённых книжных полок, - А это что такое? - я ткнула пальцем на стопки синеньких блокнотиков, каждая из которых была аккуратненько перевязана  цветной тесёмкой. Где-то я уже видела такую же, как эти, синенькую книжечку тут, в доме у моей бабульки-знахарки.
 -  Это наши записные книжки, любопытная ты  моя Варвара, - усмехнулась хозяйка.
   Когда Бабаня запирала дверь библиотеки, я не выдержала и спросила:
 - А что Вы в эти записнушки пишете? Почему их так много? И кто их начал писать, от кого пошла традиция?
 - Кто начал, того уж нет сто лет. А я судьбы людские записываю. Люди у меня  разные бывают  и судьбы их разные. Я вот и твою судьбу из книжечки вычитала, когда записывала.
 - Как это? Записывали мою судьбу и вычитали одновременно? Так же не бывает!..
 - А бывает так, что ты из дому вышла в пупырях, а вернулась краше прежнего? Или  подружка твоя пришла хромая, а ушла здоровая?
   Я склонила голову набок и задумалась.Бабаня легонько ткнула меня пальцем в лоб:
 - То-то же! Пошли уже чаёвничать, Фома неверующий!..
   В тот вечер мы сидели особенно долго, разговоры были  бесконечными и задушевными. Время уже перевалило за полночь, когда я спохватилась.
 - Трамваи-то уже не ходят! Как я домой доберусь?
 - А и не надо тебе сегодня домой. Дочки нет, а Дарья-то знает, что ты ко мне пошла. Ей некогда волноваться,  к вам приехала её сестра Вера... А я сейчас постучу и придет мой друг, сходишь к нему, позвонишь матери, что у меня остаёшься ночевать.
    Она подошла к окну и постучала по батарее. Через три минуты без стука и скрипа дверей на пороге возник странный  тоненький дед-одуванчик в тапочках. На его блестящей голове торчали дыбом реденькие пушистые седые волосики. Маленькое сморщенное личико было покрыто почему-то тёмной щетиной, даже его картофельный нос был волосатым!... Портрет довершали очки в черной старомодной оправе, сквозь толстые стёкла которых вопросительно  смотрели внимательные голубые глаза.
 - Дудыш, проведи девочку, пусть домой позвонит, да подожди и обратно приведи.
 - Есть! - неожиданно зычным голосом ответил старичок, - доставлю в лучшем виде! Пошли, красавица!...
   Мы пошли по тихому переулку в кромешную темень. Шагов через сто Дудыш остановился, присел,  чуток покряхтел в темноте  и отодвинул две доски  высоченного забора, вдоль которого мы, оказывается, шли. В ярком свете прожекторов я увидела, что мы находимся на территории трамвайного депо.
  "Чудеса, - подумала я, - где Бабаня, а где трамвайное депо. А тут, оказывается, что они прямо в одном дворе. И что мы тут делаем? Может, меня сейчас на трамвае домой отвезут?"
 - Звонить пришли, - будто мне ответив сказал дедок, - раньше я  тут был начальник , а теперь сторож. Вот и отопление Анютке провел отсюда, как нам теплоцентраль дали. Вон, видишь, сторожка моя к её дому прилепилась? А в сторожке у меня телефон. Связь надёжная, армейская. Набирай номер! - он протянул мне трубку весом с полпуда.
 ... Когда мы шли обратно, я спросила:
 - А почему Вас Бабаня Дудышом зовет? Это что, прозвище?
 - Не-е. Это фамилие такое!..
 - Матроскин! - засмеялась я.
 - Никакой я те не матрос, я - Дудыш! - обиделся старик.
 - Не сердитесь, я не хотела Вас обидеть...- начала было я оправдываться.
 - А ты и не можешь. Раз ночуешь у Анютки, значит - наш человек!.. И в книжечке о тебе  записано, что наша ты. Своя, то есть, - запнулся старик.
   Я насторожилась, но Дудыш не сказал больше ничего про эти синенькие книжечки, мысль о которых ещё больше укрепилась в моей голове...
 ... Наутро я проснулась от звука шагов, по комнате ходила Бабаня и что-то бормотала.
 - Доброе утро, Бабанечка! Что вы хлопочете тут?
 - Ой, проглядела я, дура старая, что ты беременная! Не смогла помешать этому!
 - Так здорово же! Зачем мешать? Будет  теперь и мальчик у меня.
 - Девка будет, девка!.. Если будет... - Было видно, что она задыхается от волнения, - Ты прости меня, дуру старую, что просмотрела, не знаю, смогу ли уберечь дитя или уже всё написано в  её судьбе...
 - Да о чём Вы? - разволновалась и я.
   Бабаня полезла в свой бездонный карман и вытащила на свет... синенькую книжку!. Вот это - да! Как я мечтала порыться хоть в одной из десятков этих книжечек, а тут  - про меня.
   Бабаня присела на край постели и раскрыла загадочную записнушку.
 - Глянь, вот твоя судьба. Вот  точки с усиками - все твои детки, а вот видишь, вторая точка? Её тут не должно быть, но она есть, а от неё ничего не исходит.
  На одной странице я увидела какую-то схему, в которой пересекались длинные и короткие линии, овалы и круги, какие-то цифры и буквы, крестики и звёздочки. А вся другая страничка была тесно исписана словами, среди которых были имена, какие-то значки,  и даты  записанные аккуратным убористым почерком.Главное же, что вверху первой страницы были написаны мои фамилия, имя и отчество, дата рождения и время, когда я родилась - 20-46.
 - Не вижу я тут никакой точки. А откуда Вам известно моё отчество и во сколько я родилась?
 - Вот и я сразу не увидела, слепая курица! - пропустила мимо ушей мой вопрос ведунья, -  А тут рядом знак бесконечности, а, может, восьмерка упавшая, теперь-то не увижу, раньше надо было посмотреть, когда её не было тут.
 - А разве не Вы в книжку всё вписываете?
 - То-то и оно, что не я! Карандаш-то в моей руке, а пишет  другой, а я после читаю, что написано. А тут пропустила, проворонила, бес попутал что ли? Поеду в Чернышевское, помолюсь во храме, может, отмолю ребёночка твоего. А ты вставай, накормлю тебя, да поеду, всенощную простою. Бог милостив, может, и даст ребеночка...
   Восьмого  марта, на три месяца раньше срока, родилась мертвая девочка.   Видно, не смогла  знахарка отмолить её душу у Господа...