Одна рабочая смена в Таватуме Записки кухрабочей

 


Повесть

Худякова Тамара 


…И день как день –
Осенний, ну и что?
И нестерпимо
Пусто впереди.

1
На любимую работу ходила как на праздник. Поселок обрастал новыми зданиями, построенными нашей строительной организацией, что вызывало чувство гордости. Часто бывала на стройках, радостно вдыхала запахи свежей штукатурки, красок и представить не могла, что может наступить день, когда стройка замрет, остановиться и не надо будет никуда спешить. Но такое время пришло – в период полнейшего развала страны в девяностые годы строительство оказалось в загоне. Работники стали спешно уезжать кто куда.

Последним руководителем МПМК стал бывший начальник подсобного производства, профсоюзный деятель Пойлов, который быстро понял, что все материальные ценности, начиная со складов, забитых строительными материалами с запасом не менее чем лет на пять, техника, здания, сооружения могут стать его.
И в первую очередь избавился от специалистов. Так я – начальник производственного отдела осталась без работы (но увольняться не стала, а пока ушла в отпуск).
Силы, знания, опыт еще есть, а оказались не востребованы. На утро просыпаюсь: дома гнетущая тишина, хочется убежать, но бежать некуда. От себя не убежишь! Да и о хлебе насущном надо подумать. Пенсия мизерная и часто не выплачивается: начала искать любую работу.

 Узнала, что в детский оздоровительный летний лагерь «Таватум» возле теплых ключей в ста километрах от поселка и в десяти от побережья Охотского моря требуются кухрабочие, нанялась и стала ждать вылета: туда можно добраться в летнее время только по воздуху. Правда, есть еще морской путь, но его используют только для доставки материалов, продовольствия, а также по нему приплывают рыбаки на путину.
В пятницу  вечером позвонил  заместитель директора ТОО «Таватум» Котин Олег – молодой мужчина лет тридцати, педагог, подрабатывавший в ТОО во время школьных каникул, и сообщил, что в воскресенье в десять часов утра будет вертолет.
До самого последнего дня мучили сомнения: правильно ли поступила, решив поехать, но не в качестве отдыхающей, а в качестве рабочей…. Ведь мне уже не двадцать: даже не пятьдесят, а стремительно заканчивается шестой десяток. Одно дело ухаживать за своей семьей, но когда надо работать на людей в количестве до семидесяти человек, среди которых в основном дети: смогу ли вынести такую нагрузку на старости лет?..

2
Был конец июня. Шла в аэропорт, наслаждалась погодой: ярко светило солнышко, воздух, наполненный теплом, не колыхался. И вообще в это время года на наш поселок как бы снисходит Божья благодать. Это самые прекрасные дни в году на эвенской земле, когда почти целые сутки светло, вся зелень доходит до своего предельного роста, расцвета, благоухания….

 Правда,… это бывает недолго, всего недели полторы, две. Потом вдруг скрывается солнце, с моря наплывает сплошной вязкий туман, неделями нависает над поселком и прилегающей местностью. Начинает дуть пронизывающий ветерок и опять становится понятно, что это Крайний Север, что мы живем на берегу Охотского моря, а не Черного. Но это будет потом, а пока в короткий период стараемся успеть все: и позагорать, и покупаться в таком обжигающе холодном, но до боли приятном родном море, прополоть грядки, окучить картошку, наломать березовых веников, походить в тундру за морошкой, шикшей, голубикой… и многое, многое другое…

В зале уже находилось несколько человек. Вылет вертолета был задержан из-за отсутствия топлива в нашем аэропорту. Полетел заправляться в Чайбухинский (там всегда имеются запасы его). А в это время стали собираться «блатные» района – люди, которым дозволено бесплатно, без каких-либо неудобств, летать в Таватум – благодатную землю, расположенную среди бесконечной тундры, сопок, вечной мерзлоты и которую можно сравнить только с «Землей Санникова». Им позволено наслаждаться купанием в прекрасном источнике просто так…. Кстати, это же было и при Советской власти и продолжилось сейчас уже, не поймешь при какой.

Появилась завсегдатай целебных ключей Алиса Ивановна – работник милиции. Возрастом уже за пятьдесят, но выглядит моложаво. В меру стройная, на загорелом лице из-под небрежно спадающих ниже плеч красивых светлых волос под высоким лбом блестят большие небесного цвета глаза. Алису Ивановну сопровождал молодой гражданский муж. Николаю лет около тридцати пяти, строен, спортивен, темные волосы на затылке стянуты резинкой в пучок. Обязательно участвует во всех выездах на отдых…. Тем более на «халяву» побывать в Таватуме кто же откажется?!
Подошел начальник санэпидстанции шестидесятилетний Гончаров. Тоже летит с нами. От сильного и чрезмерного принятия спиртного выглядит дряблым толстяком с расплывшимися чертами лица, под которым еще угадывается былая привлекательность.

Прибежал запыхавшийся и мой начальник Павел Пойлов – Павлик (так звали в строительном кругу) с бряцающими бутылками в сумочке. Он то, уж точно при Советской власти не был удостоен такой чести, чести – летать так запросто с властью имущих. В свои пятьдесят лет Павлик: блекло-конопатый, безбровый, низкорослый, плотный, верткий – напористо, развязно стал бегать по залу в развевающемся  светлом плаще и протягивать всем руку для приветствия. Небольшая квадратная голова с постриженными под бокс серовато-рыжими волосами завертелась на короткой шее как на шарнирах то влево, то вправо. Из-под невысокого бугристого лба запосверкивали маленькие, глубоко посаженные глазки похожие на недоспелые ягодки крыжовника.
Острые зрачки-буравчики возбужденно и настороженно забегали по присутствующим и словно заспрашивали: «А как вы? все ли меня приняли?.. Принимайте! Ведь придется!.. Я уже достиг вашего положения». Со всеми громко разговаривает, нервно, без причины хохочет на весь зал, наверное, от радости, что до него тоже «снизошли»… и он наконец-то в этот состав попал, куда шел так долго и упорно.

Ему и впрямь пришлось пройти «долгий и нелегкий» путь от простого электрика до начальника. В течение десятков лет чувствовал себя ущемленным: был недоступен даже коллектив инженерно-технических работников. В этом он как-то недавно сам сознался: «Ох, как я завидовал ИТР, когда дружно отмечали какие-либо торжества, праздники, выезжали на природу, присутствовать с вами было недосягаемой мечтой. Вот я и поставил цель всего этого достигнуть». И добиваясь, ничем не брезговал, вплоть до того, что шагал по «трупам»….

Сначала стал мастером, потом добился поста председателя профсоюзной организации подсобного производства, затем и всего предприятия. После этого, «съел» начальника подсобного производства – грамотную женщину, настоящую производственницу, занял ее место.
А когда строительство стало ослабевать, и основной костяк разъехался, в организации оставался еще предпоследний начальник, опытный инженер-строитель, который мешал ему. Тогда Павлик решился на последний шаг. Воспользовался тем, что в это время стало модным выбирать руководителей коллективами и тем, что в строительстве остались в основном безграмотные подсобные рабочие, завладел выборной должностью председателя бригадного подряда.

 Собрал подписи от, якобы, недовольных действующим начальником; поехал с несколькими трехлитровыми банками икры в тогда еще существующий трест «Магадансельстрой». А там долго разбираться не стали (им уже было все равно, что творилось на местах, и кто будет работать и руководить); приказом назначили начальником (при том их не смутило, что у Пойлова нет строительного образования), Потапенко уволили.
Наконец-то Павлик добился своего! Тут и развернулся. Стал нагло распродавать ценности организации, эксплуатировать технику: в навигацию отправлял катера с плашкоутами возить уголь с кораблей, за грузами в Магадан. Автокраны, бульдозеры и грузовые машины раздал в аренду машинистам и водителям. Вся оплата оседала у него и множила капитал…
Со мной, конечно, не поздоровался, а мне-то больно «плявать», как он любит выражаться своим ивановским выговором.

В открытую дверь вбежала собака породы «лайка» – ухоженная, крупная, с мощными лапами, темно-рыжая густая шерсть на спине лоснилась, переходила по бокам в светлые желтоватые подпалины и захватывала пушистый, загнутый полукольцом хвост. Пес по хозяйски повел черным носом, выделявшимся на светлой морде, без боязни оглядел желтовато-кофейными, большими глазами, очерченными коричневыми дугами-обводами, приподнятыми как брови и улегся недалеко от весов.

Следом вошел Николай Петрович с портфелем и термосом в нем крепко заваренного чая из трав, собранных в тундре и обязательно с золотым корнем – панацеей от всех бед и болезней. Среднего роста и возраста, крепкого телосложения. На чуть наклоненную голову с мелковатым, но холеным лицом с волевым подбородком надета фуражка с откинутой сеткой от комаров. Как настоящий охотник-рыбак в болотных сапогах, в костюме из защитной ткани. На поясе охотничий нож в ножнах, оформленных в национальном стиле аборигенов.

Из-под черных густых бровей темно-серыми глазами быстро, изучающе и строго оглядел пассажиров, начал улыбаться тонкими губами, показывая мелкие крепкие зубы. Со всеми мужчинами поручкался. И с Павликом тоже об ручку поздоровался, хотя раньше в его сторону и не глядел. Надо же, как все переменилось!..
Прошел мимо меня, сказал:
– Здравствуйте.
В ответ тоже поздоровалась и тут же подумала: «Хороший знак! может, удастся поговорить о наших строительных делах. В поселке никак это сделать не удавалось».

3
Вертолет вернулся, но рейс вновь задержали на полтора часа по непонятной причине. Воспользовавшись этим, отправились по своим домам чего-нибудь перекусить. Благо аэропорт расположен в самом поселке и улетавшим ходьбы не более пяти, десяти минут. Подкрепились; вернулись назад. Вещи лежали большой кучей в углу возле кассы. У нас так принято: зарегистрировавшись, куда-либо уходя, вещи можно оставлять без боязни.

Наконец объявили о вылете. В этот момент показался хозяин лагеря и директор ТОО «Таватум». Василию Яновичу чуть за сорок. Несмотря на то, что с глубокого похмелья, а темные с проседью курчавые волосы на голове, бороде всклокочены, еще смотрится великолепно: высок ростом, правда, полноват, но прекрасного телосложения; на продолговатом крупном лице красуются большие чуть навыкате ярко-синие, нахальные глаза с голубоватыми белками. При разговоре и улыбке под чувственными губами посверкивают большие красивые зубы. Из полузастегнутой спортивной куртки виднеется часть волосатой груди, подчеркивающая мужественность и привлекательность. О своей внешности хорошо осведомлен, а потому ведет себя, особенно с женщинами, нагловато, развязно…

В зал поспешно вошла и его новая жена. В свои тридцать пять тоже выглядит эффектно – среднего роста, фигуристая, крашеная блондинка. Одета в дорогой белый спортивный трикотажный костюм, в туфлях на высоких каблуках.
Они женаты уже года три. Ольга Васильевна повела как капризная хозяйка. Да и то! Кто руководит Таватумом, тот как бы «Кощей», имеющий несметные богатства, только красной рыбы, а не драгоценностей, и на время правления – эти богатства все до икринки его. Бери, пользуйся, если сумеешь, даст Бог, разбогатеешь…. Так почему не почувствовать хозяином или хозяйкой?

В последний момент в сопровождении Олега появились запыхавшиеся трое молодых женщин с ребенком лет пяти. Как поняла это напарницы в работе, но знакомиться, не было времени.

Насобиралось человек семнадцать. До вертолета вещи помог донести Николай Петрович. Очень признательна: несмотря на то, что хорохорюсь, даже ввязалась в кухрабочие, спина дает о себе знать.
Внутрь вертолета поднялись по трапу. В салоне уже сидел начальник аэропорта с женой и дочкой. Последними поднялись члены экипажа. Командир сразу прошел в кабину, штурман подтянул трап, плотно закрыл входную дверь и тоже удалился.
Пассажиры остались одни, еще не взлетевшие, но уже оторванные от всего мира. Мысленно перекрестилась и попросила у Господа удачной дороги.

По инерции еще поговорили немного. Затем все угомонились, стали ждать взлета. Пространство наполнилось духотой, жарой, у многих на лицах появилась тревога: завертели головами, стараясь понять, почему медлим с взлетом.
Но вот раздался дробный стук заработавшего двигателя, через мгновение робко мелькнули лопасти, слабо завращались, окрепнув, начали ускорять обороты. Люди с облегчением вздохнули, устроились поудобнее. Машину сильно встряхнуло, качнуло, оторвались от земли, взмыли вверх. Поселок стал уменьшаться, наконец, исчез из вида.

Вертолет набрал высоту, полетел вдоль моря. Ярко-синее с радужными бликами казалось с высоты ласковым, теплым. Минут через десять оставили берег, и за иллюминаторами замелькала зеленым ковром тундра с темно-синими блюдцами озер и небольшими светлого изумруда островками, обрамленными кружевной ярко-зеленой вязью мелких кустарников, сочной травой. Все казалось гладким, прекрасным, приветливым…
Но не дай Бог оказаться там, да еще одному и не знающему тундры. Гладкая поверхность на самом деле состоит из бесконечных кочек и сплошной водянистой массы, да кое-где торчат маленькие чахлые березки, такие же лиственницы. Изумрудные островки: это топи – опасные места, беспощадно засасывающие в свою бездонность все живое. Мне довелось однажды чуть не потеряться в ее просторах.

Как-то осенью (а осень в тот год была на удивление теплой) вместе с мужем, племянником и его женой аборигенкой выехали к ее родственникам, подкочевавшим со стадом оленей в район распадка реки Малой Гарманды.
По отливу доехали на «УРАЛе». Поднялись на машине вглубь и километра через три уперлись в тундру. Дальше нужно было идти пешком. Выскочили из машины, удивленно остановились!
Тундра под желтовато-малиновым закатом простиралась пестро-рыжая бесконечная, покрытая увядающей прихваченной первым морозцем травой. Небольшие возвышенности, как изумрудинами украшали кусты стланика, кое-где белели стволами, обвешанные нарядными оранжевыми листочками и семенами-сережками карликовые березки. Хвастались яркими желто-коричневыми хвоинками такие же лиственницы.
Звенящую тишину нарушал редкий порывистый ветерок, пробегавший волной по уже подсохшей листве. Казалось, слышался легкий перезвон тоненьких колокольчиков на деревцах….
А брусники-то сколько? видимо-невидимо! И дозрела! теперь красовалась крупными темно-вишневыми ягодами, своей тяжестью приминая траву. Оторваться не было сил. Решили не упускать случая, пособирать. Наши мужчины, прихватили вещи, подарки, запасы двухдневного питания и пошли к стаду расположенному за невысокой горой в километрах десяти отсюда.

За сбором ягод и разговорами кустик за кустиком передвигались то в одну сторону, то в другую, все удалялись вглубь, а когда спохватились, то со всех сторон увидели гладкую бесконечность тундры и неотвратимо наступающую ночь. В ней уже нарисовалась бледная огромная луна на угасающем с кое-где проступившими крупными звездами небе, ниже прихваченное фиолетовой зарей. Все замерло в мире. Тишина стояла ошеломляющая. Грозному великолепию не было конца. Вмиг почувствовали себя одинокими, незащищенными – проснулся страх быть потерянными в безбрежии бесконечного пространства и времени.

Вот тут-то и оказались к месту познания Лены. Они не позволили заблудиться, пропасть. Тундру надо уметь читать, тогда не обидит, сохранит, накормит, дорогу укажет. А тундровичка в детстве вместе с родителями не однажды кочевала со стадами, знала ее. Пришла в себя, сориентировалась и вывела к возвышенности, перевалив которую в полумраке увидели пятнышки белых оленей. Возле юрт и палаток мерцали языками пламени, взлетавшими в небо разожженные костры. К нам уже спешили на помощь мужья.
Потом чувство опасности долго не покидало меня.

4
Поглощенная воспоминаниями, не заметила, как приблизились дальние сопки. Через мгновение вертолет оказался в самой гуще. Высокие, остроконечные поблескивали стальной серостью, а внизу во впадинах местами лежал обледенелый вечный ярко-белый снег, сейчас под солнцем искрившийся мелкими бриллиантами.

На склонах оголенных сопок виднелась чуть заметная тощая растительность: мелкие травинки, отдельные кустики низкого стланика в расщелинах, да очень редко, одинокие корявые карликовые лиственницы. Брало удивление: как туда занесло! Сколько же надо сил, изворотливости! чтобы задержаться в небольшой трещинке на совершенно гладкой поверхности и вырасти, а теперь стоять одиноко и постоянно бороться, бороться с непогодой нашего Севера.

Иногда вертолет подлетал к острым нагромождениям так близко, что становилось страшно. Казалось еще мгновение, и заденет или лопастями, или колесами. Но нет! пилоты всегда выходили победителями.

Летели и над раскинувшимися между сопками, покрытыми растительностью широкими распадками. В них протекали и петляли бурные речки. Брызги воды поблескивали на перекатах. Казалось, что речки текли в разные стороны, независимо одна от другой, но нет, текли в одну положенную сторону, сторону моря…
Как раз в это время шла на нерест горбуша.

Вертолетчики, пролетая над речками, постарались поразить нас незабываемым зрелищем и летели как можно ниже. А там столько рыбы! Дух захватывало. Она бурой массой перла против течения сплошной стеной. Некоторые рыбины выпрыгивали, быстрее стремились к месту, даже не подозревая, что ускоряли приближение смертного часа. Ведь после нереста все погибнут. Но сейчас стремительно неслись, и не было им конца и края...

5
Земля Таватумская появилась внезапно. Вертолет сделал поворот и начал стремительно снижаться, да так, что в ушах заложило. Перед глазами предстала эта Божья благодать! Дар природы! Зеленый и теплый оазис весь в солнечном свете. Опустились на площадку, окруженную, с одной стороны зелеными кустами и громадными деревьями, с другой – сопкой, приютившей ее возле себя.
Пару минут лопасти вертолета усиленно вращались и, вдруг, внезапно остановились. Наступила звенящая тишина. Пассажиры некоторое время сидели обалдевшие. Затем быстро пришли в себя, начали шевелиться, громко переговариваться, друг над другом подтрунивать. Поднялись со своих мест. Начали спешно спускаться по ступенькам лестницы и выскакивать на твердую землю.

Я тоже вышла. До боли знакомые места,… и… все в таком запустении. Но, несмотря ни на что: на высоком, удивительном темно-голубом небе сияло солнце, тихая погода благоденствовала, растительность буйно цвела, в кустах щебетали и пели северные соловьи. На зеленых листьях кустарников ольхи, великанов тополей и осин сверкали и переливались всеми цветами радуги мелкие капли воды, еще не успевшие высохнуть от недавно прошедшего слабого дождика. Иван-чай украшал сиренью поляны. Разбросано белели глазастые ромашки, трава была… по пояс.

Смешанный запах великолепного сочетания  зелени, цветов плыл в ярком свете, тепле щедрого солнца над всем пространством и заставил острее ощутить первозданность природы: понять – как все прекрасно.

Бурный ручей с чистой ледяной, светлой, как слезинка водой протекал рядом. После замолкнувшего звука двигателя машины, звон быстрых потоков воды громко разносился вокруг и воспринимался  как чудесная ласкающая слух, захватывающая музыка. Великолепно! Я в восхищении!..

6
Под тяжестью сумок вышли на лесную дорогу. По ней дня за два прошел трактор, что-то протащил тяжелое и широкое, гусеницами оставил глубокий след, вырвал с корнями придорожные кусты, высокую траву. По его следу направились вперед навстречу судьбе. Мы не знали, что ждет нас там, впереди.

Преодолели с километр кривой, в ямах, колдобинах дороги и вошли в разместившееся на ровной площадке между пологими сопками, заросшее густой зеленью поселение. Протоки реки извилисто делили территорию на владения хозяина с лагерем и голубевшим бассейном с административным зданием. Уже знали, что в это здание всегда поселяют обслуживающий персонал. А когда лагерь закрывается, то в нем находят приют охотники, рыбаки и просто случайно оказавшиеся люди.

Оставили в стороне владения хозяина, прошли по шаткому мосточку; ходко зашагали вдоль берега речки по крупной серой гальке обильно рассыпанной повсюду.
Вблизи административное здание, заросшее высокими развесистыми кустами черемухи, усыпанными уже чуточку, привядшими белоснежными кружевами цветов, оказалось побитым атмосферными осадками и временем: голубая краска давно поблекла, местами облупилась. К торцу здания прижалась, заросшая снизу буйной растительностью, открытая деревянная веранда, состоящая из шиферной кровли, каркаса, полов и притуленного крылечка в четыре широкие ступени. Синяя краска с деревяшек давно стерлась, напоминание о ней осталось кое-где по краям.
Столбы веранды, щедро утыканные гвоздями, костылями увешаны разными вещами: полотенцами, свитерами, куртками. Перила также завалены рабочей одеждой. Здесь же стояло несколько пар болотных сапог с накинутыми на них портянками для просушки.

Протянутая по диагонали веревка показывала большой цветастый купальник, плавки, полотенца постояльцев.
В метрах десяти напротив крыльца под застарелым высоким тополем стоял круглый деревянный стол с закопченными кружками, чайником, чуть поодаль – железная печка.

На веранде оказался еще стол, уставленный чистой и уже использованной посудой. Поодаль от стола на скамейке сидели, благодушно настроенные трое рабочих; только что отобедали и теперь лениво дымили сигаретами. Увидели нас, весело переглянулись. Один из них радостно воскликнул:
– Во!.. Ребята! Нашего полку прибыло!.. А ну девчата!.. подсаживайтесь к столу, пока лепешки не остыли и чай горячий.
Заулыбавшись от теплого приветствия, одна из моих попутчиц, молоденькая девушка радостно ответила:
– Еще успеем. Дайте сначала хоть вещи в комнату занести.

Проходили мимо стола, тут же уловили приятный хлебный дух из большого светлого эмалированного тазика, наполовину заполненного прожаренными, желтоватыми, маслянистыми лепешками и ощутили страшный голод, но пока было не до еды. Направились к входной двери, прикрытой залапанной тюлевой занавеской от комаров. Тот же рабочий крикнул вслед:
– Только не пугайтесь. Там не очень чисто.

Да!.. Действительно, испугаться было чего. Коридор встретил мрачным видом закопченных стен, темно-серых дверей. Особенно выделялись места возле ручек, наверное, следами от сотен мытых и немытых рук, прикоснувшихся когда-то и продолжающих прикасаться. Сразу налево угловая комната для рабочих обслуживающих кухню. Прямо по коридору изолятор, по правую руку медпункт, дальше комната медсестры, за ней заведующей хозяйством, комната директора лагеря, комната поваров.
Зашли в свое помещение. Когда-то голубые стены, белые потолки давно закоптились и почернели. Грязные стекла трех окон едва пропускали свет, который на улице сейчас сиял во всю. В одной из рам две фанерки заменяли стекла. Стол, два коричневых табурета, четыре металлические койки. Картину довершала обшарпанная, черная от дыма и копоти, стоявшая недалеко от внутренней стены большая печь и, наверное, неисправна (опробуем потом, когда будет холодно и дождливо).
За печью, в закутке стояла еще одна кровать, которую сразу облюбовал маленький сын одной из женщин. Его почему-то она называет Алексей Михалычем, а он вполне серьезно на это реагирует. Как-то сразу понравилось.

Все дружно направились к койкам. Я выбрала себе место рядом с печью. Головой буду спать к окну…. Осмотр комнаты не вызвал восхищения. Но делать нечего: надо начинать осваивать то, что есть.

Перво-наперво стали знакомиться. Мое внимание еще в аэропорту привлекла к себе женщина с ребенком. Была в спортивном черном трикотажном костюме, который подчеркивал небольшой росточек, аккуратную плотную фигурку и молодость, едва ли перевалившую за двадцать два. Веснушчатое лицо круглое, улыбчивое, обрамлено коротко постриженными русыми волосами. Зеленые глаза веселые, с искринкой. Видать характер легкий, уживчивый. Сейчас уселась на свою кровать, представилась:
– Саша. Работать буду пока поваром, а вообще-то пекарь.
Тут же вторая попутчица, самая молоденькая, затараторила:
– А меня зовут Оля. Буду работать кухрабочей, вашей напарницей. Олег говорил про вас Васильевна. Вот здорово! Я так рада, что будем вместе трудиться.

От ее восклицаний, голоса, смеха без причины в комнате стало как-то радостнее и светлее. Да и то! Ей только семнадцать, сама светленькая, чуть выше среднего роста, с тоненькой девичьей фигуркой, а большие коричнево-золотистые с черными точечками и малюсенькими треугольничками глаза озорные-озорные!

Третьей оказалась воспитательница – лет двадцати пяти, высокая, худощавая. В голубой короткой джинсовой куртке и джинсовых брюках, хорошо подчеркивающих длинные красивые ноги. Над продолговатым с высоким лбом лицом и резко выделенными скулами слегка взъерошены коротко постриженные густые окрашенные в белый цвет волосы; глаза под темными стрелами-бровями серые, выразительные, иногда  вызывающие, даже какие-то дерзкие; тонкий длинноватый нос компенсируют яркие, без помады, притягивающие взгляд, припухлые губы, под которыми посверкивают белизной красивые зубы. Без энтузиазма сообщила:
– А я, Слава. Особых достоинств из себя, не представляю. Буду просто воспитывать гоблинов.
Подумала: «Ничего себе, воспитательница!» и переспросила:
– Кого, кого?
– Да пионеров, по-вашему.
Вот в таком составе пока и поселились…

7
Сначала решили умыться с дороги. Достали полотенца, мыло и побежали к речке в шагах двадцати от крыльца. Между берегами широкая пойма покрыта мелким серым песком, крупной галькой, сильно заиленными большими валунами, окруженными редкими стеблями высокого пырея с кустиками крапивы, сиреневыми цветами иван-чая, ярко-желтыми корзиночками пижмы, белой ромашки.
В речке теперь придется умываться каждое утро, так как другого способа умывания здесь нет, да и умываться прямо в ней, считается даже чем-то священным, ритуальным что ли…

От звенящего звука быстрой воды мысли сразу же уносятся далеко. Словно вновь возвратилось детство, в котором часто ходила за ягодами в тайгу.
Бывало, идешь по Ангарской тайге, а тебя окружают сплошной стеной вековечные, высоченные ели, пихты и вытянутые им подстать березы, сосны, осины. Их кроны высоко в небе почти сходятся; солнце не просвечивается, кругом полумрак.

 Между толстыми стволами деревьев навалены буреломы, через которые приходиться постоянно продираться из последних сил. Немудрено встретиться  и с «хозяином» тайги – медведем. А вдали слышен голос кукушки. Инстинктивно задаешь вопрос: «Кукушка, кукушка, сколько лет жить осталось?»… Кукушка, не останавливаясь, продолжает куковать, насчитываешь за сотню, остаешься довольной тем, что долгая жизнь впереди и, согнувшись под тяжестью ведра, тащишься дальше. Сердце колотится от усталости, духоты, страха перед опасностями, подстерегающими на каждом шагу.

 Воздух насыщен запахами хвои, трав, цветов, жаркой влаги от гниющих сучьев, листвы, травы, гудением комаров, носящихся злобными черными тучами. Кажется, нет конца и края этому грозному великолепию. На ногах большие кирзовые сапоги, тело закутано в крепкую плотно прилегающую одежду, не позволяющую проникнуть комарам и юркой мошке, еще в накомарнике и лицо намазано дегтем. Ручьями стекает и пот, и деготь, и кажется, нет сил, идти дальше. Ведро, уже почти наполненное сладкой черемухой, или черникой, или дикой малиной, тяжелое.
Но вдруг под пригорком слышится журчанье долгожданного ручейка. Приходит второе дыхание и уже полная сил бежишь к нему,… предвкушая удовольствие. Аккуратно ставишь ведро на тщательно выбранное ровное место, чтобы не дай Боже, не опрокинулось.

Подходишь к самому бережку, сбрасываешь надоевшую сетку, опускаешься на колени перед звенящей по камушкам чистой прозрачной водой, запускаешь горячие, искусанные комарами, мошкой руки и плещешь, плещешь в лицо. Руки от ледяной воды начинают приятно гореть…

Но воду сразу пить нельзя. Нужно остынуть. Об этом всегда помню, еще с ранних лет. Мама всегда предостерегала, видя с какой жадностью, подбегали к долгожданному ручейку или ключику и всегда говорила: «Сначала остыньте от жары, а потом уже помаленьку попейте. Помните, как умерла наша соседка, сгоряча, напившись такой воды». Эту соседку помню хорошо: молодая, красивая, в тайге напилась с жару студеной воды, схватила крупозное воспаление легких и умерла. Правда, всегда слушая маму, думала, что со мной-то такого не может случиться никогда в жизни, но все же слушалась…

Встаешь во весь рост, начинаешь звать маму, сестру, брата. Увидев их, радостно указываешь на ручей, а сама вновь опускаешься на колени, запускаешь в бурлящий ручей сложенные лодочкой ладони, наполняешь до краев прохладой, подносишь к губам, втягиваешь воду в рот, секунду держишь, чтобы ощутить чистую, сладкую, холодную до боли в зубах, и начинаешь глотать маленькими глоточками…


Очнулась от видения из детства, возвратилась к действительности…. Конечно, нас обуревает веселье: моем руки, умываемся, брызжемся чистой, прозрачной водой, которая разлетается от нас радужными всплесками – ведь солнце светит!
Но нас тут же облепляют тучи комаров, таких громадных, таких навязчивых. И кусают, кусают, то тут, то там; в воздухе теперь только слышно их характерное нытье, отчего невольно начинаешь думать: комары – неизбежное зло и находятся они даже в самых маленьких уголочках всей земли давно и… навечно.

Заслышались по берегу речки  окрики:
– Алексей Михалыч,… не лезь в воду. Алексей Михалыч, не ломай куст!
На что тот так степенно прореагировал, растягивая слова:
– Ну,… не хватало мне стольких ня-я-я-нек!.. Занудили как мухи,… тоже мне.
И смотрит на всех с презрением, отворачивается, по-взрослому делает плевок в
воду. У него это хорошо получилось. Он еще больше запрезирал нас – непрошенных
воспитательниц.

Покончили с умыванием, стали оглядываться вокруг. За владениями Саликова голая коричневатая сопка. Лет пятнадцать от пожара вся растительность выгорела дотла. Только сейчас у подножья и выше по склону в расщелинах начинают пробиваться робкие кусточки стланика, отдельными местами зеленеет травка, редкие чахлые кустики будущих корявых лиственниц и березок. Вырасти им в красивые стройные деревья не суждено никогда из-за сильных ветров, всегда гуляющих там.

Поворачиваемся в сторону бассейна и видим другую сопку, покрытую зеленью, да такой разнообразной, что сразу не припомнишь названия всех растений. На верхней части сплошным ковром расстелился стланик. Он едва достигает полутора-двух метров, ствол наклонен к земле, ветки располагаются, как бы на спине всегда к солнцу. Чудесное растение!.. приспособленное к жизни на Севере. До ранней весны стоит, пригнувшись к земле под тяжестью снега. И только начинает пригревать солнце, в одночасье вдруг выпрямляется, с шелестом сбросит, еще не успевшую до конца растаять ледяную корочку. Расправит ветки с зелеными иголками и уже до самой глубокой осени ему нечего бояться: успевает подрасти, вырастить урожай очень вкусных маленьких кедровых орешков, которыми лакомятся не только люди, но животные, птицы. К глубокой осени, когда заморозки начинают вновь сковывать землю, стланик опять наклоняется до земли, а веточки и иголочки прижимаются к стволу. Первый снежок надежно укрывает как покрывалом. Всю зиму растению не страшны ни метели, ни вьюги, ни холода…. А весной все повторяется…
Ниже стланика расположились с маленькими зелеными листочками карликовые березы, с пушистой зеленью небольшие лиственницы, под ними поверхность земли покрылась ярким омшаником, сочной низкой травой, и еще кое-где видны запоздалые, мелкие красновато-оранжевые северные тюльпаны.
Еще ниже по склону зелень повыше, погуще, поярче. Выделяется высокая, кустистая, рябина. Сейчас в самом соку, белые глазастые пятнышки цветов приятно разнообразят природу, согревают душу и видны далеко. Тут же нежно розовеют распустившиеся бутоны шиповника, кусты которого теряются в густой, высокой траве.
А у самого склона, совсем близко к бассейну растут стройные, настоящие русские красавицы – березы, высокие осины и тополя. У подножья густая, сочная трава, светло-зеленый папоротник, крапива, кажущаяся не опасной, приветливой, шелковистой. Повсюду цветет иван-чай, между ним выглядывают яркие ромашки, желтая пижма, шапки дикой петрушки, дудок. Все это благолепие склонилось со стороны сопки огромной зелено-бело-розово-сиреневой шапкой над водами бассейна.

Бассейн создан искусственно и так давно, что по берегам тоже выросли высокие стройные тополя и березы. Вода проточная. Сам бассейн растянулся под сопкой метров пятьсот в длину, двести или чуть более в ширину. Слева рядом с бассейном виден небольшой бетонный водоем, где-то двадцать на двадцать пять метров, глубиной до полутора – с горячей водой, идущей по трубам из скважины в трехстах метрах отсюда.

Через перешеек между бассейном и водоемом горячая вода переливается и смешивается с холодной, поступающей из речки. В нее же стекают излишки и дальше с речной водой текут вниз в широкий распадок, откуда видна зелень высоких тополей, сосен, непроходимых кустарников. Ближе к сопке глубина бассейна достигает более четырех метров. Там же справа в торце устроены мостки с тумбами для прыжков…

Плавает дощатый плот на каркасе из толстых брусьев. К нему подплывать может, кто хочет; его можно толкать в любые стороны, залезать на него, просто сидеть или лежать, блаженствуя, или просто с него нырять…. Вода в бассейне голубеет, манит, но время купаться, еще не пришло.
За административным зданием зеленеют кусты ольхи, рябины, и все тот же стланик. Полюбовались еще немного красотами и контрастами, гуськом потянулись назад, всему, удивляясь и восхищаясь. Да, природа великолепна!

8
Вернулись в комнату, занялись хозяйственными хлопотами. В первую очередь решили застелить постели. На кроватях лежали свернутые в рулоны матрасы. Осторожно развернула свое «чудовище». Поверх лежала серая большая тряпка. От удивления просто вытаращила глаза: «Что это?»
Оглянулась с немым вопросом, на только что вошедшую в комнату заведующую хозяйством Анну, очень полную (сразу поняли, чей купальник висел на веревке веранды), с красивой копной черных волос, затянутых в узел на затылке, с плоским цыганистым лицом, на котором ярко посверкивали темные, большие с хитринкой глаза. Живая, энергичная, оказалась не в меру суетливая, чем сразу отталкивала от себя. С явным презрением метнула на меня быстрый взгляд, как бы сказала: «Еще и выбирает, брала бы, что есть», нехотя промолвила:
– Ничего страшного, идите и потрясите, – подумала, добавила: – Если не оттрясете, дам другое.
Въевшаяся грязь не вытрясалась. Тогда Анна махнула рукой и милостиво разрешила:
– Ладно, бросьте под ноги возле двери. Пойдемте со мной.
На складе получила очень старое байковое одеяло, но чистое. Постельное белье не выдерживало своего названия. Дома к такому бы побоялась прикоснуться, а здесь пришлось смириться, не обращать внимания. Заправили койки. Попримерявшись решили, что на них можно спать в полусидяче-лежачем состоянии из-за растянувшихся сеток. Руководство лагеря, наверное, так решило: «Если выбросить эти кровати, то заменить будет нечем, так пусть уж люди спят хоть так. Ведь спят же?!»

Завхоз повертелась еще с пару минут и удалилась, оставила дверь полуоткрытой. В коридоре появилась хозяйка, и тут Анна начала разливаться соловьем. Ольга Васильевна сказала что-то про пачку чая. Анна защебетала, заохала, завыговаривала слова мягким голоском:
– Да что вы, дорогая Ольга Васильевна! Простите, что сама не догадалась чай принести. Сейчас сбегаю на склад. Есть там у меня особенный. А, вы идите, идите домой. Я сама вам его принесу. Может еще чего надо?.. Вы не стесняйтесь, говорите. Я все достану, все сделаю.
Мы только молча переглянулись между собой. Анна тут же, несмотря на свою тучность, бросилась рысью на склад, а хозяйка величественной походкой пошла в свои «покои».

9
Занятые налаживанием быта не сразу поняли, что нет электричества…. А это значит: нет сообщения с райцентром, в поселении нет радио, нет телевидения, нет газет! Отрешенность от целого мира полнейшая! Оля радостно заорала: – Ур-р-р-а-а-а!
Все как дурные подхватили. Надо же! Почти как пещерный век. Но затем, успокоились, порассуждали и пришли к выводу, что все же плохо, когда нет света. Но что делать? Надо привыкать, и продолжили наводить порядок в комнате.
Оля, быстрая на ногу сбегала на склад, принесла ведра, тазик, тряпки, порошок. Саша принесла из речки воду. Работа закипела. Я со Славой приступила к стенам, Саша стала мыть окна, двери, Оля полы. Но ни стены, ни окна, ни двери чистыми не становились. Сколько ж лет здесь все коптилось?!.. Поняли, что кроме наклейки обоев, покраски черноту ничем не уничтожишь, решили ограничиться только мытьем полов и стекол. Вот тут-то и пригодилось мое злополучное одеяло. Постелили на чистом полу у входа и поспешили в столовую на собрание, о котором Саликов еще выходя из вертолета, сообщил.
Собрание будет проводить Николай Петрович. Хочет сказать свое напутственное слово, так как Таватум – это его «детище» (собирая «рыбно-икорный» урожай ежегодно, просто было бы грешно не содержать лагерь)…

От крыльца тянулся вросший в землю с мелкой травой между досок тротуарчик и пропадал в высоких густых с алыми цветами кустах шиповника, опутанных осокой в рост человека. В изумрудную траву вплетались решеточки дикой петрушки, фиолетовые цветы ириса, белые головки ромашек. По пригоркам идущим до речки, сиреневой дымкой стелился иван-чай, виднелись деревца кустистого темно-зеленого стланика.

Через протоку по добротному деревянному мостику с крепкими перилами из бруса прошли с опаской из-за отсутствия трех досок посередине. Прошли по берегу усыпанному все той же крупной серой галькой, оказались возле столовой и сруба нового здания с заколоченными проемами окон, дверей, заросшего крапивой. Повыше виднелись навесы, ниже, возле журчащего ручья две ванны с затопленными бочками. Все утопало в плотно подступавшей зелени.

Старое здание столовой лет сорок назад выполненное из досок, каркаса из кругляка, сейчас имело обветшалый вид. Его поддерживали, как могли: поэтому низ был обшит листовым железом, а верхняя часть помещения и крыша покрыты рубероидом, посветлевшим от времени.
Через дверь, находившуюся сбоку, прошли в обеденный зал. Приятно удивились: внутри между белыми стенами в два ряда стояли легкие столики из голубого пластика на алюминиевых ножках, возле каждого по четыре таких же табуретки. Белели окна и потолок, поблескивали коричневым отливом новой покраски деревянный пол и дверные проемы. Запах свежей краски, светившее солнце в оконца, солнечные зайчики на голубых столешницах придавали нарядность залу, что выигрышно отличало от внешнего вида.
Но тут же возле двери ведущей на кухню и под раздаточными окнами стояли деревянные столы с облупившейся краской, а через раздаточные окна виднелось неприглядное кухонное помещение.

10
На собрание пришли не только мы, но и рабочие, которые уже здесь несколько недель трудились на хозяйственных работах и достраивали здание дизельной. Должны были запустить к началу работы первой смены, но как всегда, не успевали…

В дверях появился Саликов. Вслед за ним без головного убора вошел Николай Петрович. Пес забежал за ним, тут же улегся на солнечной стороне между окнами и столами.

Николай Петрович подошел к столу, остановился, с характерным наклоном лысой головы, исподлобья взглянул оценивающим взглядом, немного помолчал, как бы подыскивая слова и начал негромким голосом:
– В оздоровительном лагере, прежде всего, должна быть дисциплина, от нее зависит, как пройдет отдых детей двух смен и в последнюю, третью смену пенсионеров…

Дальше говорил о том что, несмотря на трудности в стране, оздоровление детей, пенсионеров состоится. Говорил и о том, что по району есть распоряжение, запрещающее устраивать пьянки в таких местах. Зачинщики сразу будут уволены. Затем начал давать советы как разнообразить стол отдыхающих.
– Для этого, – говорил, – надо чаи заваривать из листьев и черенков черной смородины, иван-чая. В пищу добавлять полевую петрушку, морскую капусту. Отдыхающих детей кормить рыбой, икрой, грибами, а из ягод готовить морсы.

А уже далее «вскочил» на своего «любимого конька» и стал рассказывать о перспективе района. Да!… это всегда с таким совершенством делает, что, послушаешь и начинаешь верить в его сказки. Эвенский мечтатель!
Тут же упомянул, что вроде бы наладил отношение с губернатором, что строить должны еще в Таватуме коттеджи для американцев и вымолвил:
– Будем оздоравливать американцев.
Все засмеялись…. Да-а-а-а!.. Для полного счастья не хватает только американцев. Да он, американец тот, только ступит на нашу таватумскую землю, засоренную, загаженную, с надворными туалетами, сразу вскочит обратно в вертолет и удерет. И будет всю жизнь вспоминать все это, как кошмарный сон….

 А, мы ничего,… привыкшие…. Живем, что-то делаем, еще бороться с кем-то собираемся…

Оратор поговорил, засобирался на выход. Я подошла и попросила минут десять разговора по поводу нашей организации. Подождали, когда последние рабочие вышли из зала, сели за столик.
– А что, – сказал он, – вопрос ваш давно решен!.. МПМК объявляют банкротом, необходимо только ввести внешнего управляющего.
Я испуганно воскликнула:
– Неужели опять Пойлова?
– Нет. Что, вы!.. Только не его.
– Вот видите, – сказала, – сколько понадобилось  времени, чтобы убедиться в лживости, непорядочности. Подлый хапуга на корню распродает организацию, а деньги кейсами высылает жене на «материк».

Предложила поставить внешним руководителем Елену, раньше бывшего мастера цеха, а в дальнейшем зам. начальника МПМК, но в последствии Пойловым уволенной: что-то между собой не поделили.
 Николай Петрович сказал, что ей не верит. Когда он хотел убрать того, Елена горой встала на защиту. Конечно, я удивилась, но все равно стала настаивать. Однако он оказался непреклонен и высказал свое опасение:
– Кто гарантирует, что пройдет время, и Елена опят не переметнется к Пойлову.
Да уж, чужая душа – потемки. К тому же знала, что когда эта полнотелая тридцатипятилетняя женщина работала в цехе мастером, была предана и душой, и телом. Но другой кандидатуры  просто не видела. Никто со стороны не приедет.

Собеседник помолчал немного и вдруг предложил мне принять предприятие. Я отказалась, сказала, что очень устала после смерти мужа, но порядочному руководителю помогу.
Он с сожалением вздохнул, произнес:
– Вот видите?.. Нет достойной кандидатуры. Но будем думать…
Еще решила затронуть один вопрос, не менее волнующий. Ведь задолженность по зарплате до сих пор не выплачена ИТР и рабочим Пойловым. Хотя сам успешно зарабатывает деньги и на катерах, и на технике, и на рыбе, и на распродаже запасов строительных материалов из складов, даже в Магадан отправляет на плашкоутах и кораблях.
 Мы с Еленой по этому поводу обратились к начальнику милиции с просьбой о приостановлении противоправных действий. Однако начальник милиции заявил: «Это не мое ведомство, я не имею права вмешиваться в дела предприятия». Но когда уволилась кладовщица, ключи от складов оказались у меня и мы решили не отдавать Пойлову, начальник милиции в помощь тому направил двух милиционеров. Это за что же такие услуги были оказаны Пойлову и против кого? Конечно, с такой силой нечего стало тягаться. Пришлось ключи отдать.

Правитель выслушал, пообещал принять меры…. Но я уже почему-то не была уверена в том, что он что-то будет делать для пользы предприятия.
 Да ладно! Хорошо хоть пообещал проконтролировать те деньги, которые заплатит администрация за разгрузку угля Пойлову и наконец-то может, получим свое заработанное. Заканчивали разговор, когда он вдруг вспомнил:
– Я же вам предлагал года два назад быть руководителем МПМК. Вас знаю давно и уверен, что не поступили бы так с организацией и людьми, как Пойлов и Елена.
– А я не смогла принять это предложение из-за болезни мужа. По этой причине на два года выпала из действительности и долго не вникала в происходящее.

Поблагодарила за разговор. Пока шли до административного здания, продолжил рассказывать о перспективах, планах развития района. Перспектива прекрасная, но можно ли верить? Вот вопрос.

Расстались. Николай Петрович заторопился на взлетную площадку, где его ждал вертолет. Верный пес ни на шаг не отставал от хозяина, как Банга от римского прокуратора Понтия Пилата.

Шла к себе и анализировала. Вообще-то беседой сначала осталась довольна, но, немного поразмыслила и пришла к выводу: мер никаких не будет предпринято…. И окончательно засомневалась: Пойлов так вольничает, только ли по собственной инициативе. Не такой он человек!.. Ведь по жизни очень трусливый и чтобы так действовать без согласия выше поставленных лиц, не осмелился бы. Но,… посмотрим.

11
В комнате мои товарки по ремеслу уже были готовы к подвигам. Быстро собралась и включилась в общую жизнь нашего небольшого табора. Девчата попались дружные, веселые, организованные, решительные. Тут же посоветовались и решили начать работу со столовой и пошли туда.
Перетаскали из склада всю посуду к ваннам, уже заполненным горячей водой, которую нагрел молодой парень Вадик. Приехал раньше нас и уже освоился. В его обязанности и будет входить подача горячей воды, которую надо греть.
А это целое искусство. На возвышенности под навесом стоят две печки, на одной из них установлены две бочки в горизонтальном положении одна на другую. Та, что внизу – это топка, верхняя же наполняется водой из речки. И уже горячая из бочки через кран и шланг самотеком поступает в ванны установленные на кухне и улице. А так как электричества нет, то Вадику придется топить еще и другую печку, на которой Саша будет готовить пищу.

Вадику лет двадцать, приятный на лицо с открытыми серыми ласковыми глазами, имеет красивые русые, подстриженные под полубокс, чуть волнистые волосы; высок ростом, но полноват, к тому же флегматичный и очень тихоходный. Его, как черепаху, если куда отправишь, то можешь не дождаться. А нашу Олю заприметил сразу и начал оказывать знаки внимания, не сводя с нее своих кротких глаз.

Оля же только посмеивается и с удовольствием пользуется его ухаживаниями, воздыханиями, пылкими взглядами; то и дело покрикивает и дает команды, чтобы принес то, сделал это. Вадик безропотно подчиняется…

11
Полные рабочего энтузиазма, приступили к работе. Слава и я стали в столовой мыть полы, стены, окна, двери. Она оказалась старательной и проворной. Быстро меняла грязную воду, старалась и мне с чистой водой ведро подставить. Что очень понравилось. Подумала: «Ишь уважительная!.. А с виду – грубоватая»…

Работали, иногда перебрасывались незначащими словами, наконец, совсем выдохлись и присели на порожек открытой настежь двери отдохнуть. Солнце ярко светило прямо в глаза Мы щурились и сидели расслабившиеся.

В голове лениво бродили разные мысли о себе, о попутчицах, конкретно о Славе. Искоса поглядывала на нее, гадала, что за человек. В райцентре почти не встречалась. Правда, краем уха что-то слышала о не простой судьбе, но толком ничего не знала. Решила порасспрашивать, но на откровенность не очень надеялась.
– Ловко управляешься с тряпкой, – польстила, – будто бы всю жизнь только и делала, что горы грязи сметала со своего пути, – на что та, усмехаясь, ответила:
– Хорошая школа была.
– Расскажи, если это не секрет, где такая? Может под старость пригодиться, – и, посерьезнев, спросила:
– А как оказалась на воспитательской работе?..
– Очень даже просто и прозаично. Рано пришлось пойти на работу. Где-то в пятнадцать лет. Сначала в моей жизни все было прекрасно. Жили втроем: папа, мама и я. Была любимая дочка. Особенно у отца!.. Всякий раз старался, чем-нибудь обрадовать, чем-нибудь удивить. Да так, что у меня от неожиданности глаза сверкали, а это ему ужасно нравилось. Работал на электростанции, ночами дежурил. Так с дежурства обязательно какую-нибудь игрушку приносил. То вырежет Буратино из дерева, то из мякиша хлеба собачку слепит, и все быстрее несет мне. А уж с любой получки обязательно имела гостинцы. Мать иногда ворчала: «Ой, Семен, балуешь ты ее!»…. Отец только радостно смеялся. Такой веселый всегда был. И мне кажется, что… всех красивее на свете был…. Еще, очень любил ходить в тундру за морошкой, знал, что обожаю. В грибную пору в выходные к часам десяти утра всегда приносил целую корзинку белых, маслят, груздей.

Слава ненадолго замолчала, устремила затуманенный взгляд вдаль, и столько было невысказанной тоски!.. Потом тяжело вздохнула, продолжила:
– В тот злополучный день…. как сейчас помню, а… уже прошло более десятка лет. Отец пошел за грибами, когда еще спала – порадовать хотел. Только проснулась, когда прибежала соседка и сообщила, что отца убило электрическим током. Долго отказывалась верить, что его больше нет.
А когда гроб привезли домой, боялась подойти. Мама тихонько стала подталкивать. Подошла, стала глядеть, но его не узнавала. Там лежал совершенно другой человек, да и холодный: это ощутила на губах, когда прикоснулась ко лбу, целуя. Нет, это был не он. И с тех пор верю, что где-то он рядом со мной. Но где?.. понять никак не могу. И только однажды в самый трудный момент своей жизни почувствовала его присутствие…
Похоронили…. Потом когда горе немного утихло, осознала как погиб: наступил на голый провод, лежащий на земле недалеко от керамзитки. Оказывается, ток в проводах не отключили еще с зимы после того, как бурей повалило столбы. Мать пыталась хоть кого-то привлечь. Но все оказалось бесполезным. Отец погиб, а никто не ответил…

Видела ее расстроенной и непроизвольно слегка погладила руку. Слава вскинула на меня благодарные, полные слез глаза и по ее щекам покатились прозрачные слезинки. Смахнула легким движением пальцев, прикусила непослушные трясущиеся губы зубами, сглотнула ком в горле, пересилила себя и тихо, запинаясь, продолжила:
– Остались один на один со своим горем. Постепенно боль утраты стала затухать, и почти привыкли быть вдвоем.
Но мать начала поздно приходить домой, да еще и с запахом то водки, то перегара. Зачастили и гости. Сначала вроде бы приличные люди, а через некоторое время сменились на разухабистых, всегда пьяных мужиков, которые по нескольку дней задерживались у нас….
 Входная дверь в квартире не переставала хлопать то от очередного гостя, то от ушедшего за бутылкой. Бывало, прижмусь в своей комнате к дивану, думать ни о чем не думаю….
 Мать в открытую запила. Перестала ходить на работу, днем спала, а ночи напролет на кухне просиживала с мужиками: пила водку, бражку, самогонку. Из кухни неслись пьяные выкрики, какие-то попытки петь с середины песни и заглыхать на полуслове, звоны бутылок, другой раз скандалы, перераставшие в драки.

 Отец ведь не пил и для меня это было дикостью. Мать совсем перестала готовить. Этим занималась теперь я, когда было из чего что-нибудь сварить. Я для нее перестала существовать как дочь, во мне теперь видела просто собутыльницу, вдруг почему-то не желавшую с ней пить; пыталась, всякий раз затащить за стол. Я сопротивлялась, а она непомерно злилась, материлась на весь подъезд...
Дружки, видя тщетные старания посадить меня с ними, как-то все же силой усадили за стол; силой же стали лить в рот стакан за стаканом самогонку.

Я захлебывалась, вырывалась, пыталась кричать, но где справиться с такими бугаями? и непроизвольно глотала, глотала самогон. А мать в это время довольная,… хохотала.
Все помутилось в голове; только продолжала слышать материнский истерический смех, вызванный радостью того, что наконец-то содеяли дружки.

Я выпала из времени, действительности: перестала соображать, только ощущала, как по спине, животу, грудям, по ногам выше колен стали ползать горячие, нетерпеливые, похотливые, сильные мужские руки то с одной стороны, то с другой.
С отключенным сознанием, не владела собой, будто бы лишилась костей, превратилась в бесформенную массу и стала заваливаться, то на одну сторону, то на другую, но еще услышала, как она пьяно смеясь, сказала:
«Унесите в комнату,… даже попробуйте. Ревновать не буду. Все же родня»…

Больше почти ничего не помнила…. Правда, сквозь сильно замутненное алкоголем сознание поняла, что притащили в комнату, бросили на диван.
 Тело было недвижимым, вялым, как у сдутой игрушки.… Была словно парализована, но все равно ощущала, что кто-то нетерпеливо разрывает одежду, пытается сорвать, сопит, прерывисто дышит.
 Я не противилась, потому что не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Потом почувствовала, как этот кто-то своими огромными лапищами все же сорвав одежду, начал с силой сдавливать и выворачивать маленькие груди, которые только еще год как начали расти.
Сама-то едва прикасалась: так было больно задевать твердые выпуклости, а тут он еще с силой до крови стал кусать их, попеременно с губами, шеей,…

От… боли, страха из моего горла вырвался долгий нечеловеческий крик. Этот кто-то даже опешил, но потом полупрохрипел-полузаорал: «Че, ореш-ш-шь, сук-к-а-а-а?»...
И с размаху ударил своим мощным кулаком по лицу. Удар получился такой силы, что потеряла сознание. Очнулась оттого, что нечем было дышать. Он своей огромной ладонью намертво закрыл рот и нос.

Вновь теряя сознание, ощутила звериную обозленность: уже ничего не видел, не слышал, а только навалился всем телом. Затем своими ногами резко, широко, словно разорвал, раздвинул до страшной боли мои. В миг пронзила страшная острая боль внизу живота. Тело сразу онемело, перестало что-либо чувствовать.
 Он еще сильнее навалился. Стала совсем задыхаться от зажатой ладони на лице, от его противного дыхания, от его тяжести,… сопротивляться не было сил,… вновь потеряла сознание…

Слава заволновалась, быстро заискала в кармане куртки сигареты. Вытащила дрожащей рукой, а зажигалку все никак не могла найти. Потом, видать, вспомнила, привстала, нащупала в заднем кармане джинсов, резко выхватила и опустилась обратно на крыльцо.

Судорожно добыла огонь, поднесла к зажатой в зубах сигарете. Втянула в себя так сильно, что та затрещала, на краю мгновенно вспыхнули синие огоньки и тут же рассыпались в искры. После нескольких глубоких затяжек, выпустила дым; наконец, чуть-чуть успокоившись, вымолвила:
– Был и… второй,… хотя тело было все так же бесчувственно, но все равно помутненное сознание уловило другой запах, шедший изо рта, которым слюнявил и с силой кусал, где только мог. Тяжело дышал, тоже сопел, всем своим громадным телом наваливался, наваливался.
 Я вновь испытывала невыносимую боль, там внизу. От этой боли окончательно пришла в себя, но сознание все еще было затуманено самогонкой: никак не могла понять, что делает этот верзила, но,… в конце концов, с великим трудом вынырнула из угарного тумана алкоголя,… наконец-то осознала.

Мгновенно протрезвела, ощутила всю глубину трагедии, нечеловеческого горя, обрушившегося на меня. Попыталась освободиться, но слишком силы были неравны…
Охвативший гнев на невыносимое бессилие,… на мать,… разбитые мечты,… нечеловеческую боль… окончательно лишили чувств…

Девушка надолго замолчала; усиленно с глубокими затяжками курила сигарету за сигаретой, прикуривала одну от другой.
Видела, как трудно дается признание, старалась сидеть тихо, чтобы не спугнуть. Но, видать, она решила исповедь довести до конца.

 После длительного молчания, вновь крепко затянулась, встряхнула головой и решительно продолжила:
– Очнулась на рассвете от зябкого холода, охватившего голое тело. Тишину разрывали сильные мужские храпы, доносившиеся из соседней комнаты. Храпели двое, и то перекликались друг с другом, то замирали, то начинали в два голоса,… больше ни звука.
 Голова раскалывалась на мелкие части, была как чугунная, сильно болела: наверное, от самогонки; левый глаз не могла разлепить и видела только правым. Неестественно раскинутые ноги одеревенели.

 Луна еще бледновато продолжала светить в окно и светлой клетчатой дорожкой падала на меня. При неярком свете взглянула вниз, увидела на теле и вокруг на поверхности дивана что-то темное, слегка поблескивающее, видать липкое. Протянула руку к выключателю, зажгла свет…. Захотела сдвинуть ноги, но ощутила нестерпимую боль…

Завыла от горя, от боли, от обиды, от отвращения и закричала: «Папочка, где же ты?.. Почему не защитил?»…
Билась в истерике и рыданиях долго….
А мать так и не подошла, хотя в тайне я надеялась.

Превозмогая боль, стыд, чувство гадливости к своему телу, пошла в ванную,… помылась,… мельком взглянула в зеркало: левая сторона лица была сплошным синяком…. Молча, равнодушно отвернулась как от чужого изображения, села на краешек ванны.
 На меня нашло абсолютное безразличие ко всему. Тут же подумала: «А, зачем теперь жить с этим позором, с этим страшным грузом?»…

Первой осознанной мыслью вдруг стало: не жить!.. Поискала глазами отцов бритвенный прибор с острыми лезвиями, которым при жизни очень дорожил и всегда аккуратно ложил на полочку. Бритвы не было...

 Мной овладела страшная, непомерная злоба на мать, я крикнула: «Вот гадина!.. и его уже успела пропить»…
В бешенстве вбежала на кухню, схватила острый длинный нож со стола, кинулась в комнату.
Мать безмятежно спала в обнимку с двумя мужиками, здоровыми, сильными, выводившими такие рулады, что сотрясался пол. Уже была готова нанести смертельный удар занесенным над ней кухонным ножом, но… вдруг почувствовала, что… руку… кто-то потянул вниз.

От неожиданности остановилась, быстро оглянулась, но… возле меня никого не было. И тут поняла – это отец!.. Услышал, значит,… мой крик.
Гнев… утих, бросила нож у порога, вбежала в свою комнату, быстро оделась, тихо вышла на улицу и пошла к морю. Луна уже спряталась, а солнце только еще собиралось светить. Кругом ни души Было тихо, тепло. Озноб, охвативший в квартире, постепенно прошел. К воде подошла уже успокоенная…

Чем дольше стояла на берегу и смотрела вдаль на гладкую поверхность моря, освещенного утренними еще слабыми лучами солнца, на едва голубеющее бездонное, по бокам еще розоватое небо, тем яснее понимала… – это отец,… мой папка, всегда любивший меня. Он отвел руку от беды, от… греха, которого бы вовек смыть с себя… не смогла.

Почувствовала к нему благодарность. В душе появилось облегчение, окончательно успокоившись, стала думать о дальнейшем. Теперь благодаря отцу, решила продолжить жить. Было четырнадцать, когда это случилось…. С тех пор больше никогда не летаю во сне,…– добавила тихо, замолчала, задумалась…

Потом вдруг заторопилась, как бы решила покончить как можно скорее с воспоминаниями, уже скороговоркой, сообщила:
– К матери больше не пошла. Рядом с домом находился интернат. Когда бегала в школу, часто встречалась с директором. Она хорошо знала отца и ко мне относилась по-доброму. Попросила у нее приюта. Лариса Дмитриевна внимательно на меня посмотрела, но не стала расспрашивать ни о чем; просто согласилась принять…
Так оказалась в интернате. Там окончила школу, осталась работать нянечкой. Потом поступила на заочное отделение в педагогическое училище в Анадыре, окончила и вот работаю…

До глубины души потрясенная этой историей, некоторое время сидела молча. Только одна мысль билась в голове: «Бедная девочка,… как же настрадалась, но… не сломилась,… молодец!»
Та, не понимая моего молчания, поглядывала в смущении, потом промолвила с волнением в голосе:
– Вы уж извините: разоткровенничалась…. Но, знаете, вот рассказала, и как-то легче на душе стало. Ведь никому никогда не рассказывала об этом…

Постаралась успокоить, сказала:
– Не обращай внимания. Просто нет слов, которыми бы хотела тебя утешить, и не волнуйся, не бойся, никому не буду рассказывать. А что легче от высказанного стало – это хорошо…. Другой раз надо, как на исповеди, высказаться перед мало знакомым человеком, встреченным на перекрестках пути, и на душе полегчает. А мы ведь сейчас как путники, случайно оказавшиеся на одной дороге. Так что не стыдись своего откровения, глубоко сочувствую тебе.

Долго молча сидели на входном крылечке. Слава курила такая отрешенная, усталая, словно постаревшая на десяток лет. А я все никак не находила слов,… потом спросила про мать. На что та уже в своей обычной манере ответила:
– А что мать?.. Пропилась,… теперь вот года два уж не пьет. Даже со своим внуком, моим сыном нянчиться, – немного помедлила, сказала, – а про мужа не спрашивайте. Думала на век встретила, но… неудача вышла. Ошиблась в нем…. Раз-о-шлись. Теперь вот вдвоем с сыном.

И опять замолчала, но потом встрепенулась – видать приняла решение, подумала еще немного, махнула рукой, сказала:
– Ладно! Раз уж мы малознакомые путники на перекрестке дорог, а я начала откровенничать, вам придется выслушать и эту, правда, уже короткую историю. С Антоном встретились, когда было по двадцать. Полюбили друг друга «навечно». К сердцу пришелся! Да и я чувствовала, что очень дорога. Однако свою «вечную любовь» уже доказал когда Данилке было пять месяцев. Сын уродился беспокойный; очень с ним уставала. Чтобы как-то разнообразить домашние хлопоты Антон в слякотную осень под выходной предложил сходить к друзьям в гости, которые жили в «райповском» трехэтажном доме.
Я то их хорошо не знала – это были его друзья, тоже молодые, но еще без детей, с радостью согласилась.

Засиделись допоздна. Хозяйка нарядная, здоровая, красивая, ухоженная бегала без устали то в кухню, то на балкон, то в комнаты. Часто поглядывала на Антона такими глазами, что мне почему-то становилось не по себе…

Время перевалило за полночь, муж ее вскоре отключился и в другой комнате уснул сном младенца. На улице шел дождь; хозяйка стала уговаривать остаться.

Представила, как тяжело тащится по этой грязи ночью, согласилась. Мы – это Данилка, я и Антон разместились на большом диване в зале. Было темно, тепло, тихо, уютно. Сын крепко спал. Пригрелась, обняла его, тоже заснула сном праведника под боком у мужа. Это был последний, спокойный сон.

Вы не поверите!?.. Проснулась от легкого сдерживаемого дыхания Антона и чуть слышных вздохов хозяйки. Еще не догадываясь в чем дело, повернулась на звуки, нагнулась к полу….
А увидела их, занимавшихся любовью…. Вот так!.. И такое, оказывается, бывает! Сразу вскочила, одела Данилку, сама оделась; взяла на руки и ушла.
 Антон потом доказывал, что спросонья показалось, что это неправда. Но я-то видела собственными глазами!..

После этого повествования Слава вдруг встала, тряхнула вихрастой головой и, войдя в привычную грубоватую личину, громко сказала:
– Ну и хрен с ним, нам с Данилкой и вдвоем хорошо…. Давайте-ка дальше работать…


Принялись мыть дальше. Дошли до входа. Оставила Славу домывать, сама перешла на кухню и стала драить столы. Усердно работала, а сама все думала о превратностях судьбы в человеческих жизнях. Думала о Славе. И теперь уже знала, что за внешней грубоватостью скрывается истерзанная, ранимая душа человека, который старается быть сильным. И это почти удается!..

Продолжая блуждать в мыслях, приступила к мытью стоявших в центре кухни двух больших электрических печек. Отмыла, перешла к шкафам, шкафчикам, холодильнику, впоследствии оказавшемуся нерабочим. Фанерные стены покрашенные в зеленый цвет и раздаточные окна со столешницами засаленные, грязные, обитые старыми, видавшими виды клеенками, выглядели убого. Повздыхала, принялась мыть с порошком, приводить в божеский вид.

Слава закончила домывать полы, присоединилась к Саше и Оле. А те возле ванн давно усердно терли песком с содой посуду, кастрюли, большие баки, сковородки с прошлогодней сажей, прилипшими остатками пищи. Затем отчищенную складывали в наполненную пенистой водой ванну, там промывали; начисто же ополаскивали в другой, из которой вынимали преобразившуюся, сверкающую чистотой.
 Саша довольная даже некоторыми любовалась подолгу, выставляла к солнцу, отчего блики разноцветных зайчиков прыгали повсюду. Большая мясорубка местами сильно проржавела, никак не поддавалась очистке. Саша оставила ее в покое, сказала:
– Положим в самый грязный бак, зальем водой, засыплем содой, вместе за ночь и отмокнут.

Чистую посуду начали перетаскивать на кухню, ставить на отмытые столы. Кастрюли, баки, сковородки были такие огромные, что, продолжая мыть мебель, невольно с опаской поглядывала на них и не могла представить, как же буду их мыть, таскать, когда заработает столовая…

12
Провозились почти до полночи; в сумерках очень голодные, уставшие отправились к месту ночлега. В ручье быстро помыли руки. Ужинали на улице возле тополя. Накладывали в чашки, брали ложки и уже, не приглядывались чистые ли. Сильно наперченный густой суп из перловой крупы и тушенки был холодным, но показался очень вкусным.
 За столом шутили, друг над другом подтрунивали и не заметили, как взошла луна: стало совсем светло.

Непроизвольно как-то разом повернули головы в сторону бассейна, который находился в нескольких метрах.
Перед нами предстало сказочное видение! Таинственный голубоватый свет разливался по всему небу. Желтая дорожка луны озаряла листву кустов, деревьев на склоне сопки, пробивалась сквозь легкую дымку струившуюся над водой, отражалась в загадочно поблескивающем бассейне.

Переглянулись. С общего молчаливого согласия ринулись в комнату. За печкой мирно посапывал Алексей Михалыч, на него сквозь окно падал ласковый лунный свет.

 Быстро посбрасывали надоевшую за сегодняшний день рабочую одежду, надели купальники, прихватили полотенца, халатики. Выскочили на крыльцо и побежали на перегонки по извилистой тропинке, идущей вдоль бассейна по невысокой дамбе к раздевалке.
Забежали внутрь, оставили на скамейках вещи, выскочили на площадку перед горячим водоемом. В изумлении остановились на самом краю….

Вокруг стояла звенящая тишина! Под яркой луной искристо светилась вода; казалась голубоватой с переливами едва заметной легкой зелени и желтоватых бликов; над ней вился полупрозрачный парок…
С бетонного бордюрчика по деревянной лесенке из толстых широких  досок спустились в воду.

О!.. это чудо природы. Ради этого стоило мыть и драить, и сковородки, и полы, и стены и многое, многое другое, лишь бы испытать еще и еще мгновение погружения в эту прелесть. Сбылось!.. Я в воде!.. С жадностью, вновь и вновь окунаюсь. А вода такая горячая, такая приятная, обжигающая, ласковая…. Какое… наслаждение!
В горячем водоеме находиться долго нельзя, так как начинается сильное сердцебиение, но вода так приятна, что добровольно вылезать не хочется. Но надо!

На стенке перешейка находилась деревянная лестница с пятью ступенями. Нижняя ступенька оказалась сломанной. «Ну конечно, как всегда не обошлось без ложки дегтя в бочке меда!» – подумала так и осторожно перебралась в холодный бассейн.

Холодным только называется. На самом деле возле перешейка метров на пять вода еще горячая, а дальше как парное молоко. Приятно прохладная, стала обволакивать, ласкать так, что через некоторое время усталость прошла сама собой. Мною овладели только приятные мысли – почувствовала себя умиротворенной, отрешенной от всего мира, спокойной, обновленной. И на мгновение показалось, что здесь, на этой благодатной земле и вообще во всем мире, во всей вселенной никого нет кроме нас четверых, заблудившихся путников…

Вышли из воды, поняли, что не одни, а и те, которые здесь тоже обитают и сейчас дают о себе знать. Ими оказались наши хозяева с гостями и уже изрядно «веселые», гурьбой шли тоже в бассейн. Вдруг послышался всплеск, крики, нехорошие выражения: кто-то из гостей, переходил некрепкий мостик через протоку, свалился в бурные воды, но благо не глубокие. После вздохов, возни, смеха, криков долго отряхивались; затем снова пошли, запинаясь за кочки, гальку, валуны и коряги.

Хорошо, что вовремя управились с купаньем и не встретились. Быстренько зашли в комнату, шепотом переговариваясь, разделись. Каждая из нас, улеглась в свою постельку «девичью».

 Засыпая, подумала: «Господи, куда только не заносит судьба?»… и сразу же, как куда-то провалилась, но сквозь сон слышала и на улице и в коридоре пьяный, неприятный смех, громкие голоса. В нашу комнату стучал Саликов, требовал повара. А Гончаров объедался холодными лепешками, которых еще с вечера оставалось много в тазике, стоявшем на столе веранды… Утром за завтраком, поедая вновь напеченные, вдруг сказал:
– Ночью ел вкуснее,…

13
Второй день пребывания в лагере начался с девяти часов и с бассейна. Затем стали готовить еду для себя и рабочих…. Были взволнованы тем, что волею судьбы оказались в этом райском уголке. Несмотря на усталость, не покидало хорошее, благодушное настроение. Из-за испортившейся погоды в райцентре, детей еще не начали завозить. Все побережье затянуло туманом как минимум на три дня. Радовались этому стечению обстоятельств, чувствовали на правах отдыхающих.

Ршили устроить небольшой праздничный обед.
Стол от тополя перенесли ближе к крыльцу, поставили на ветерок, чтобы не так донимали комары. Накрыли скатертью, к случаю у Саши оказавшейся. Поставили банку с букетом цветов, даже воткнули три кустика черемухи. Чинно сели.
 Я вдруг воскликнула:
– Ну, чем не по Чехову? – да, почти так, только вместо пышных платьев, в которых обычно находятся обитательницы его пьес, на нас брюки, рубашки с закатанными рукавами. Этой одежде соответствовали и наши несуразные прически. Вместо туфель на ногах у кого кеды, у кого тапочки. Нарядом-то уж точно не походили, но духом были с ними наравне. Ощущение красоты русской природы объединяло нас…

С удовольствием отобедали, начали кормить рабочих. Те тоже восхитились нашей придумкой. Один из них сказал:
– Вот молодцы! Устроили праздник, порадовали.
Да!.. Много ли нашему человеку надо для радости?

 После обеда снова отправились на кухню. Продолжили драить, чистить, мыть, полоскать. А купаться ходили бессчетное количество раз…

14
Наконец-то, несмотря на все трудности пионерский (как я его называю еще с прошлых времен) лагерь на третий день нашего пребывания был готов к открытию и приему детей. Только без электричества.
Привезенный хлеб закончился. Саша все так же стряпала лепешки, хотя очень вкусные, но уже изрядно надоевшие…
Готовила на уличной печке. Отчищенные ранее кастрюльки, баки, сковородки вновь покрылись слоем сажи и копоти (Потом, когда дали свет, пришлось дня два опять драить)…

Слава вместе с уборщицей, уже жившей здесь до нашего приезда, наводила в спальном корпусе лоск, а Саша, Оля и я продолжали трудиться на кухне, когда пришел Саликов и сообщил, что туман над побережьем неожиданно рассеялся (это тоже так бывает), райцентр открылся.
В четыре часа должны прилететь первые отдыхающие. Саша быстренько приступила к готовке. Мы с Олей начали помогать: чистили картошку, лук, крутили рыбу на котлеты. Вадик кочегарил печки. Работа закипела.

Детей прилетело тридцать человек. Этим же рейсом улетели, и гости нашего хозяина… Пионеры были голодными: только успевали выставлять на стол еду. Накормили всех, но с непривычки страшно устали. Только сейчас по настоящему ощутили гору грязной посуды, скопившейся  и в ваннах, и на столах. С Олей тяжело повздыхали, принялись мыть, мыть, мыть. Понимали, что это не в последний раз…

На следующий день с остальными детьми прилетела медсестра Лида – молодая, высокая, стройная, глазастая, с темными длинными распущенными ниже плеч волнистыми волосами.
Сразу же с порога начала учить, как должно быть на кухне. И как мыть, и как протирать, и как посуду хлорировать, и как полы мыть с хлоркой, и чтобы посторонних не было на кухне…
Все старания, работа, конечно, направлялись на нормальное обслуживание детей, которых Слава продолжает называть гоблинами, наверное, в дань моде на все иностранное, я по старинке – пионерами. Их два отряда. В старшем двадцать пять человек,  в младшем – двадцать шесть.
Саликов сказал, что большинство детей из неблагополучных семей и кормить надо усиленно. На счет питания пока грех жаловаться: пусть много консервированных продуктов, но все равно едят досыта. Да и сразу же начали кормить салатами и борщами, приготовленными из свежих овощей, выращенных здесь же на огороде. Едят дети и яблоки.
На столах икра-пятиминутка, сыр, масло, соленая селедка. Завтрак начинается в девять, обед в час, полдник в пять, ужин в восемь…

15
Дизельную наконец-то запустили, и все как-то стало на свои места. Сияет во всю солнце. Электричество дают с шести утра до одиннадцати ночи. На всей территории из громкоговорителей звучит музыка, несется она и из комнат, так как почти у всех есть или приемники, или магнитофоны.
Саша тоже включает свой магнитофон. Песни слышны как прошлых лет, так и современные, напоминающие, что все же живем в конце двадцатого века. У Саши есть кассета с песнями никрофиллов, про таких даже не слышала раньше, а вот здесь удосужилась.
 Надо же! Есть такие, которые любят покойников и там такие слова: «Милая моя умри, ведь ты знаешь: мне нужна лишь мертвая жена»… А может я, просто отстала от жизни и чего-то не понимаю?.. Но не только музыку, последние известия тоже иногда теперь слушаем…

16
С очередным рейсом прилетели две поварихи Света и Арина.
Света миловидная молодая женщина: стройная, шустрая, зеленоглазая, какая-то озорная. Украшает ее и копна светлых волос, спрятанных под белым платком. Когда снимает и встряхивает головой, волосы пышной волной рассыпаются по плечам. И за словом в карман не лезет. На все есть шуточки-прибауточки. Сразу понравилась. Подумалось: будет легко работать.
Светы сын десяти лет. Она бывшая жена, нашего бывшего работника МПМК, который сейчас работает у американцев на Кубаке. Зарабатывает хорошо, но что получит, приезжает в райцентр, пропивает. Как-то, при разговоре Саша сказала: «У него каска другой раз съезжает». Это, значит, допивается до белой горячки.

Вторая повариха Арина приехала со своим сыном шести лет и сыном подруги. Ровесница Светы, но прямая противоположность: полная, рыхлотелая, круглое лицо, всегда покрасневшее и в поту. От собственной тяжести ходит медленно, прихрамывает.
Поселили в одной комнате. Тут же приступили к своим обязанностям. Сашу поставили печь хлеб.

Наконец-то столовая укомплектована всеми работниками. Утром Лида собрала и прочитала целую лекцию о чистоте, здоровье детей в лагере отдыха. Затем первые несколько дней очень строго следила, а мы беспрекословно выполняли все указания. Даже понравилась такая строгость и дисциплинированность.

Но, вскоре Лида очень нас удивила и сильно разочаровала, потому что через тройку дней сама легко и просто стала нарушать все предписания и указания. Вдруг объявилась у нее подружка Алла, жившая до этого на Кушке. О ее существовании и не подозревали. А тут переселилась на территорию лагеря и стала запросто заходить на кухню со своим шестилетним шкодливым, непослушным сынишкой.
Теперь усаживаются с Лидой за стол, на котором идут заготовки продуктов, закуривают, берут любую банку, стакан или чашку, стряхивают туда пепел, а то чаевничают или пьют кофе; здесь же на кухне обедают и оставляют после себя грязную посуду.

Стиркой белья просто убили! В тазики, предназначенные для продуктов (на них даже написано под какие), наливают горячую воду, ставят на чурочку возле входа на кухню, стирают, не отходя, выплескивают – возле двери кухни теперь всегда лужа…
 
17
Вновь прилетел Саликов из райцентра, куда отбыл с последним рейсом, попутно залетавшего сюда вертолета. Тут же объявил собрание сотрудников лагеря.

 Как же!.. Надо показать, что хозяин вернулся.
Перед собранием заглянул в столовую; увидел, что исчезли букеты со столиков, раньше стоявшие в стаканах. Но по прибытии всех детей, стаканов стало не хватать: пришлось цветы выбросить, а стаканы вернуть в посуду. Саликов сделал замечание.

Решила исправить эту оплошность, помыла стеклянные пол-литровые банки, попросила пионеров собрать букеты; к собранию они уже красовались на столиках.

Саликов все же высказал, вот мол, цветов и тех не стало, пока отсутствовал. Но тут же добавил, что вовремя исправились…. Сообщил (мы, конечно, «не знали»), что сейчас в лагере пятьдесят один ребенок, двадцать человек хозрабочих, три воспитателя, медработник, директор лагеря. Потом сказал, что в бассейне плот разбит. Поговорил еще минут десять, закрыл собрание. Плот тут же отремонтировали…

Однако уже вечером сам до того напился, что ходил по лагерю и всех увольнял. После тяжелого трудового дня мы крепко спали, когда в два часа ночи в комнату сильно постучали. Еле проснулась, сначала даже не могла сообразить, где нахожусь, но потом все же оклемалась, не открывая глаз, подошла к двери, спросила:
– Кто там?..
Завхоз подала голос:
– Где, Саша?
Я удивленно ответила:
– Как где! Конечно, спит! Ведь все после рабочего дня в это время отдыхают.
Анна продолжала стучать, пока я не сняла крючок с петли. Своей фигурой отстранила меня, вошла в комнату и громко сказала:
– Саша, Саликов свежего хлеба требует… – на что Саша, спросонья, крикнула:
–Не пошел бы он куда подальше!
От такого неуважительного отношения к начальству на Анну напал столбняк. В растерянности постояла немного, потом молча ретировалась. Все вроде утихло. Я накинула крючок. Только начали задремывать, как услышали в коридоре громкий крик Анны:
– Уволюсь, уйду, все брошу, – на что послышался пьяный, развязный бас хозяина:
– Никуда ты… не уйдешь д-о-р-о-г-а-а-я  м-о-о-я А-н-ю-т-к-а…. Не бросишь же лакомый кусок?.. А-а-а-а?..
В коридоре затихло. Затем после короткого молчания хозяин громко заорал:
– А мне вовсе и не нужна эта п-е-к-а-р-р-и-ц-ц-а, нужен только… свежий… х-л-е-б!

Саша быстро поднялась, побежала в пекарню. Принесла булку, сунула ему в руки.
Хозяин удовлетворенно что-то прохрюкал, тяжело зашагал по коридору, в потемках задевая не только стены, но и ведра, тазы, стоявшие почти у каждой двери. От этого поднялся грохот по всему зданию….

Наконец удалился. Все стихло, угомонилось, успокоилось. Потревоженные жители снова уснули и досмотрели свои сны без происшествий…

18
Проснулась, вышла на крыльцо. Увидела такое чудесное утро, что почувствовала всеми клеточками тела и возликовавшей души, как хорошо!..

Захотелось изо всей силы потянуться и громко крикнуть: «Здравствуй утро, предвестник хорошего, доброго дня!»
Но мысль осталась не озвученной: увидела Саликова. Видать у него наступило просветление разума. Правда, удивительно, что на этот раз так быстро. Обычно отходит дня два, три.
Сегодня же в длинном, свободном с ярко зелеными, белыми и синими полосками махровом халате, уже в половине восьмого вышагивал к бассейну. Когда в здравом сознании тоже любит время начала дня и утреннее купание…

А начало дня – это и в самом деле так чудесно, когда день уже готов к пробуждению, но еще нет полной силы, зазвучать во весь дух. Кругом разлита благодать, спокойствие, умиротворение!..
 Трепещет золотистый свет низкого, но уже яркого солнышка. В его лучах посверкивают, как бы, еще спящие голубоватые воды бассейна, прозрачные до самого дна и ни одного движения, ряби, всплеска. По берегам обновленная зелень светится изумрудным, даже каким-то неземным светом и отражается в бассейне. Воздух терпко прохладный!
Вверх над водой в лазурную бесконечность неба струится чуть заметный легкий парок. И звенящая тишина!.. Вокруг ни души!..
Ну, где тут сравнится сказочному сонному царству с таватумским?!

Между тем хозяин подошел к мосткам, сложил одежду на тумбу и медленно плюхнулся в воду, блеснувшую разноцветными брызгами. Купался где-то около получаса и только в холодном водоеме. Потом величественно взошел на мостки. Медленно растерся большим махровым розовым полотенцем. Оделся. Накинул полотенце на шею, придерживая его длинные концы впереди руками, высоко поднял голову и, щурясь на солнце, пошел царственной походкой к себе. Все делал, как в замедленной съемке: плавно, размеренно, с наслаждением. За ним, как всегда бежали две собачки, сопровождавшие везде и постоянно.

19
Ну, а теперь можно купаться простым смертным, потому что хозяин не любит, когда кто-то осмеливается утром вперед него оказаться в бассейне. День окончательно пробудился! Наполнился звуками голосов, движений обитателей этого райского уголка со всеми своими проблемами, радостями, огорчениями, словом всем тем, чем живут обычные люди…

Побежала  и я в бассейн. Искупалась, скоренько собралась и быстрым шагом пошла на кухню, где уже во всю орудовала Света. Вскоре пришла и Анна. Чувствует себя хозяйкой. Как обычно стала заглядывать в кастрюли, кастрюльки, сковородки; где ложкой, где вилкой, выуживая сладенькие кусочки. Несмотря на свою полноту, постоянно жует, жует…

Как раз с молочной фермы, расположенной на Кушке, привезли молоко. Возчик установил трехлитровые банки на полку. Анна взяла одну, как припала, только пустую, поставила на стол. Вторую отставила в сторонку для дочери, которая находится здесь же в лагере.
Насте лет четырнадцать. Рослая, плотная, чернявая, с родинкой размером с горошину на щеке, с большими черными коровьими глазами, с короткой стрижкой темных волос больше похожая на парня.
На кухне тоже чувствует полновластной хозяйкой.

 Правда, иногда шуткой выпроваживаю, когда работаю, а грубо – нельзя. Иначе и работы лишишься, и заслуженного отдыха, и очарование самого Таватума закончится. Как закончилось для Валька, шофера местной грузовой машины. Вздумал поприрекаться с пьяным хозяином…
Настя не в меру нахльная, себялюбивая  особа. Каждое утро приносит грязную посуду на кухню…. А что?.. Зачем мыть, когда есть кухрабочие!.. Пусть и обслуживают «высшее общество»… А подчиненным, куда деваться? Приходиться мыть. Себе дороже с Анной связываться…

20
Помимо хозяина Таватума, есть еще директор лагеря Илья Степанович, про которого можно сказать – ни рыба, ни мясо. Лет тридцати пяти, но если бы не безразличное отношение ко всему окружающему, отчего выглядит блекло, сонливо – его, высокого, худощавого с красивым телосложением, с большими синими глазами, выразительными губами, густыми русыми ниспадающими на прекрасный лоб волосами, можно отнести к разряду красавцев.
Раньше числился первым секретарем комсомольской организации. В общем, был комсомольским работником, им и остался. Живет тоже в административном здании, над его кроватью висит ковер – начальство все же. В этой же комнате живет и радист Иванов – небольшого роста, с серым длинным, худым лицом, длинным носом и с пробивающейся лысиной в редких волосах на голове. Ему лет сорок. Ковра над кроватью нет.

В комнате установлен радиоузел, по которому Илья вещает необходимые фразы для лагеря.

 Утром в громкоговорителях слышится сонный, ничего не выражающий голос с одной и той же фразой:
– Доброе утро всем отрядам… П-о-о-дъем!..
Потом, включается музыка, а директор добросовестно продолжает досыпать. Только в обеденное время появляется в столовой в мятом спортивном костюме, нечесаный, заспанный….
 Весь день не видно, не слышно, а в десять часов вечера вновь раздается монотонный, бесцветный, ничего не выражающий, голос:
– Отрядам… приготовиться… ко сну…. Вымыть… ноги,… и отб-о-о-ой, – на этом миссия заканчивается, радио замолкает; с чистой совестью, отслужившего день отправляется или спать, или кутить.

И на территории лагеря наступает непродолжительная тишина…. А уже через какой-то час после отбоя в поселении начинается ночная жизнь. Работая на кухне, поняла, что центр жизни и событий в лагере – административное здание.

Вечером, когда работаю, другой раз прибегает Саша и впопыхах скороговоркой сообщает о некоторых событиях, происходящих там. Поэтому-то сделала такой вывод.

Все думала, как же правильно назвать наше здание и наконец-то название само пришло: ночлежка. Постоянно вспоминается пьеса Горького «На дне». Хоть Саша и Оля в нашей комнате наклеили обои на стены, потолок остался таким же черным (обоев не хватило), неизменной осталась и обстановка.
 
Все это напоминает жизнь тех людей в начале двадцатого века…. И вдруг становится странным, что сейчас здесь мы так же живем, но только уже в конце века…
Ночная жизнь в лагере набирает свой оборот. Каждый раз, возвращаясь поздно ночью из бассейна, невольно становлюсь свидетелем. Громкая музыка, пьяный смех, крики, смачные ругательные слова, рассказы сальных анекдотов доносятся то из комнаты Лиды, то Анны, то Ильи; в коридоре постоянно стоит дым, кругом валяются окурки…

21
А на утро день вновь начинается с подъема пионеров под голос Ильи. Дети строем идут умываться.
 Затем выходят на спортивную площадку, расположенную между спальным корпусом и столовой. Посередине два столба с волейбольной сеткой, чуть поодаль баскетбольные с корзинками и трибунка судьи. Территория засыпана ровным слоем песка, через который упорно пробиваются стебельки иван-чая, дикой петрушки, трав. Границы вымощены камушками. Имеются две проржавевшие штанги в буйной зеленой растительности и траве.

Пионеры приходят на площадку, вяло машут руками, больше всего для того, чтобы отгонять до предела назойливых комаров. А некоторые, несмотря на то, что их съедают, стоят и лениво трут нога об ногу или взмахивают невпопад команде рукой или веточкой, по пути, сорванного какого-нибудь растения.

Процедура физического воспитания продолжается не более пятнадцати минут. Плавспортрук Женя – молоденькая, миловидная, маленькая ростом подает команду строиться, и отряд направляется в столовую. Рядом идет Полина, воспитательница младшего отряда, такая же молоденькая, миниатюрная и симпатичная.

Пионеры подходят к столовой, садятся на жердочки от ограды, как куры на насесте и терпеливо ждут минут десять, пятнадцать. А в это время дежурные накрывают столы. Затем раздается команда, дети кидаются в двери, забегают, быстро рассаживаются по местам.

В начале принятия пищи Слава громко произносит:
– Всем приятного аппетита, – и пионеры громко отвечают:– Спасибо, – находясь на кухне, добавляю про себя: «… партии родной», вспоминая, что когда-то это было на самом деле в детских коллективах, перед едой всегда благодарили «партию родную». Сейчас кажется, что это дикость, а ведь было…. И начинается процесс поедания пищи.

 Пионеры откушивают и все хором орут:
– Спасибо нашим поварам за то, что вкусно варят нам…
Первый отряд уходит, дежурные вновь быстро накрывают. Затем запускается  второй, и все повторяется.

В таком же порядке проходит и обед.
Отобедав, строем идут в комнаты. Можно представить, что там творится, если мы, взрослые спим на несмененных простынях. На такую постель смотреть не хочется, не то что ложиться. Хотя мы-то до такой степени урабатываемся, что, подойдя к кровати, просто валимся с ног и уже не до чистых простыней….

 Смены белья нет, потому что в райцентре не работает прачечная. Имеющиеся на складе комплекты хранятся для второй смены, да и на всякий случай: вдруг какие знатные гости прибудут.

Дети врываются в свои комнаты, хватают купальники, полотенца. Опять строятся и идут в бассейн. Вот тут-то отрываются по полной программе и за двадцать минут, отведенных на купание, успевают, и наплаваться, и наныряться, как с плота, так и тумб, и в горячем водоеме полежать.
Для малышей в холодном бассейне специально протянута рыбацкая сеть, отделяющая первые десять метров мелководья от глубины. Воспитатели каждый раз с трудом выгоняют их из воды, прибегая к громкому крику, угрозам и даже легким шлепкам, вытягивают за руки.
Полина и Женя усердно охраняют, после купания собирают всех возле себя, пересчитывают и ведут обратно в спальный корпус на тихий час.

За маленькими идет отряд старших Предводителем Слава. Очень строгая с ними: держит в ежовых рукавицах. А иначе нельзя! Дети из разных семей, есть очень балованные, так что всегда начеку. Когда старший отряд идет в бассейн, то далеко разносятся ее окрики, но все равно слышны разговоры, вскрики, смех, жалобы и даже неприличные выражения, слова.
Командирским голосом старается навести порядок, прекратить хулиганские выходки, выражения, постоянно покрикивает:
–Петров заткнись!.. Ефремов не матерись! Ветров убери руки!.. Селезнева, что рот раззявила?.. Упадешь!..
К отряду по дороге присоединяется и Женя. Ей как инструктору всегда необходимо присутствовать при купании детей. Но вот и это купание закончено.

Слава уводит своих питомцев в спальный корпус, а Женя остается в бассейне.  Вскоре подходит Полина. И тут наступает для них блаженный час. Они молоды, конечно, интересуются мальчиками из старшего отряда Сережей и Димой. Ходят везде вместе и проводят свободное время, тем более купаются…
Однажды я даже попала в неловкое положение. Как-то во время такого перерыва, пораньше убралась на кухне, купалась в холодном бассейне. Находилась одна, блаженствовала, подплыла под нависшие зеленые кусты, тихонько болтала ногами в теплой воде, любовалась окружающим благолепием. Услышала голоса, оглянулась и увидела их….
 Не видя меня, разделись, начали купаться, вели себя очень вольготно. До меня стали долетать такие откровенно-нескромные выражения, неприличные слова, вскрики, что просто шокировали. Не знала  куда деться. Тихонько сидела под ветками в углу бассейна, пока эта четверка, накупавшись, громко смеясь, переговариваясь, не удалилась.
Да, видать, настолько стара, что абсолютно не понимаю молодых, на вид таких скромных, добропорядочных…

22
Как бы со стороны за всем наблюдаю. Кажется, что прошлое осталось где-то далеко, далеко, и я давно живу в другом мире, имею свою койку, на определенном месте поставленную. Рабочий день начинается с семи тридцати утра, продолжается до одиннадцати часов ночи. После адского труда прихожу в свой уголок, падаю на кровать. Страшная боль сначала проступает в пояснице, подходит к ногам. Сквозь сон чувствую, что не могу без боли, усилий сжать пальцы на руках в кулаки, думаю: «наверное, отлежала», а посмотреть нет сил. Усталость побеждает: боль постепенно отступает, проваливаюсь в пропасть сна без сновидений…
А утром отмываю посуду от хлорного раствора, которым заливаю на ночь для дезинфекции. Затем мою в горячей, полощу в холодной. Промываю хлорной водой все столы и полы в кухне.

Стараюсь делать все добросовестно, потому что за мной много детей и хочу, чтобы смену они отбыли здоровыми. Наконец-то сегодня пораньше завершаю работу, мою руки и тут обращаю внимание на пальцы. О, ужас! Пальцы еще недавно имели холеный вид с хорошо ухоженными, всегда накрашенными ногтями, но сейчас стали похожи на десять растопыренных, отваренных сосисок в шкурке. Такими были толстыми, раздувшимися. Так вот почему ночью так болят и не сжимаются  в кулаки? Только теперь поняла и осознала, что такое адский мало ценимый, низко оплачиваемый труд.

Оля вызнала, что так усердствую, работает без хлорки, поэтому заканчивает уборку к десяти часам вечера, даже другой раз успевает в клуб на танцы или к началу кино. Как-то спросила, почему моет без хлорки, на что та весело и беззаботно ответила:
– А зачем? Ведь вы хлорируете. А посуде надо через раз давать отдыхать.
Вот, поди, ж ты, поговори с молодежью…

23
В нескончаемых хлопотах, заботах, работе незаметно пробежало несколько дней и наконец-то появилось два выходных.
Вот благодать-то! Отдых решила начать с купания в бассейне и загорания на крыше раздевалки. Взяла и Алексея Михалыча. Этот маленький, рассудительный, но с хитрецой человечек чем-то нравится мне; да и болтается целый день, где попало: мать-то работает. Он с удовольствием пошел. По дороге разговорился, разоткровенничался и вдруг выдал:
– А вы знаете у меня три папы! – не поняла, но не стала расспрашивать.

Подошли к раздевалке, которая при дневном свете выглядела добротно. Стены обшиты деревянной рейкой; плоская крыша-площадка ограждена, имеется деревянная лестница с удобными ступенями и перилами. В раздевалке два отделения: женское и мужское, полы выстелены кафелем, веранда застеклена. В женском отделении металлическая печка (на более холодный период незаменимая вещь).

Внимание привлек плакат на стене: «В пьяном виде купаться нельзя – это смертельно опасно для жизни». Интересно, в детском-то лагере такое предупреждение.

Накупались, немного полежали на солнышке и вернулись в ночлежку. Время подходило к двенадцати. Отдыхала и планировала, как провести остаток дня и второй выходной. Но прибежала запыхавшаяся Анна. Велела сейчас же идти на кухню, так как Оля вдруг приболела. Повздыхала, переоделась и снова отправилась на службу.

После обеда закончила с посудой и перед тем как начать мыть пол на кухне решила передохнуть: уселась на скамеечке возле входа под большой сосной. Погода располагала к отдыху: было тихо, солнечно, тепло, как-то по-летнему уютно.

 Заглянула и Саша, шедшая из пекарни. Перекинулись несколькими словами. Вспомнила странные Алешкины слова на счет пап, спросила.
Саша блеснула своими лучезарными глазами, вдруг разоткровенничалась и стала рассказывать:
– Я рано влюбилась. Еще не было пятнадцати. А сама-то интернатовская из Гижиги. Но перед тем как попасть туда были у меня и родители, которые занимались рыбалкой. Мать, вот как сейчас представляется: очень любила отца, такого видного, представительного, сильного, красивого. Всегда помню его большого, доброго с синими озорными глазами. Как ими бывало, взглянет, так просто будто бы обожжет. Хоть маленькая была, но всегда восхищалась. А мама, тоже красивая, приветливая, под взглядом отца просто млела и таяла. Они составляли хорошую пару, находились вместе всегда и везде. Мама после окончания педучилища приехала в село учительствовать, но встретила отца, бросила свою работу, стала тоже рыбачкой, его правой рукой. Вот какое влияние на нее имел!..

– Мы были самой счастливой семьей на побережье!.. – от приятных воспоминаний щеки Саши порозовели, радостная улыбка тронула губы….

Однако уже через мгновение скорбь затуманила взгляд. Потушила улыбку, горестно вздохнула, покачала головой, затем воскликнула:
– Но, видать, судьба уже с детства начала выдавать мне счастье небольшими порциями!.. Когда только исполнилось пять лет, пришла беда!.. Родителей застал шторм в море. В метрах двухстах от берега лодка перевернулась. Пытались бороться с волнами, но только все дальше и дальше удалялись. Трагедия происходила на глазах у односельчан, которые с берега видели все, но ничем помочь не могли: уж больно грозным в тот день было море.
 Мелькнули две точки над волнами, и их уже больше никто не видел…. Осталась на всем белом свете одна!.. Определили в интернат.

От нахлынувших воспоминаний загрустила…. Однако не умела долго печалиться и, встряхнув головой, еще слегка вздрагивающим голосом, как бы самоутверждаясь, произнесла:
– Стала интернатской девчонкой! Отча-я-н-н-о-о-й! умеющей постоять не только за себя, но и за подругу: тихую, болезненную Ульяну, из местных, которую норовили постоянно обидеть, унизить. А я всегда выступала ее верным рыцарем, защитницей, была надежным другом. Ведь без друзей в интернате не выжить!.. Чтобы там жить, надо еще и уметь приспособиться, а в одиночку трудно: одиноких задолбят, и старшие воспитанники и воспитатели… Может с тех пор, ничего не боюсь!.. Даже становлюсь очень опасной, когда угрожают мне, моим близким… – с вызовом произнесла Саша.

Поудобнее устроилась на крылечке, куда пересела со скамейки, чтобы лучше было видеть слушательницу, уже спокойно стала рассказывать дальше:
– Закончили с Ульяной по восемь классов и нас перевели в интернат райцентра. Правда Уля недолго находилась там. Ее забрал дядя, живший с семьей на Крестиках. Родители тоже были оттуда, но еще молодыми погибли в тундре во время пурги. Уля к этому времени стала красивой, как и все местные девушки в юности: нежной, стройной. Длинные черные густые волосы, заплетались в косу до пояса. На полукруглом светлом, как персик лице, выделялись продолговатые глаза, коричневые, жгучие, пылающие огнем, обрамленные густыми темными ресницами. Под алыми, влажными, красивыми, словно нарисованными губами поблескивали ровные белые, как сахар зубки. Нежный румянец всегда полыхал на щеках. Вот такой забрал дядя к себе!.. Мы расстались. Тогда казалось – навсегда…

Саша помолчала, потом горько произнесла:
– Но жизнь имеет способность перепутывать судьбы людей, – опять задумалась. Затем словно перевернула страницу книги, продолжила:
– В этот же год в интернат на должность физрука пришел работать, окончивший службу в Армии молодой сержант. Высокий ростом, хорошо сложен, чернявый, темные густые непослушные волосы над крутым лбом обрамляли прекрасное мужественное лицо. Еще больше привлекали внимания серьезные большие темно-серые глаза из-под густых, прямых как стрелы бровей. А плотно сжатые суровые губы под прямым носом, волевой подбородок, украшенный трогательной ямочкой сразу же свели меня с ума. Он заставил меня в четырнадцать лет с небольшим влюбиться до безумия! А сам просто не замечал! Я оставалась одна из учениц по списку в журнале девятого класса.
Настали самые трудные дни в жизни. Мучалась ночами без сна. А если засыпала, то видела во сне только… его!.. Просыпалась от жаркого пота, потому, что снился он с ямочкой на подбородке, и целующий меня своими твердыми, жадными, сухими губами. В ответ… я его целовала, целовала. Хотя… в жизни этого еще ни разу не делала!.. Меня посетило и не отпускало какое-то наваждение.

Саша еще поерзала: что-то не устраивало в новом положении, сильнее уперлась спиной в косяк, а ногами – в вылезший из земли толстый корень сосны, вздохнула  и продолжила рассказывать дальше:
– Так промучилась целых полгода. Наступал Новый год! Девчонки по комнате видели страдания и решили в праздничную ночь, отмечавшуюся в интернате всегда красочно, свести меня с ним.
 Вместе с преподавательницей по труду сшили из белой тафты платье Снежной королевы. Да такое, что глаз не отвести. И туфли где-то сыскали как раз по моей маленькой ножке.
Надела наряд, сразу почувствовала себя прекрасной и взрослой. И, правда: глаза засияли как звездочки, щеки пылали, из-под короны вились до пояса русые волосы.
В первый и последний раз чувствовала королевой по-настоящему. Одна из подружек, поправляя платье, воскликнула: «Ну, держись Сашка. Сегодня или никогда!»

И Саша целиком отдалась воспоминаниям, заново запереживала и заволновалась, продолжила на одном дыхании:
– Все взгляды присутствующих устремились ко мне, когда вошла в зал. А увидела только один: удивленный, заинтересованный, какой-то теплый, зовущий и пошла на этот зов. Пока шла, несколько мгновений стояла тишина. Затем школьный духовой оркестр заиграл вальс. Преодолела смущение, пригласила.
 Он нежно обхватил талию большой горячей рукой и уже не отрывал от меня своих чудесных глаз. Танцевали весь вечер! Была самой счастливой! Летала, летала по залу в его объятиях, не чувствуя усталости. А мой Миша все кружил, кружил; все смотрел, смотрел на меня, а я таяла, таяла.
 Только шептал: «Где же раньше был?», а потом так озорно посмотрел и сказал: «Ну и ладно. Ты хоть чуточку за эти полгода подросла. Ведь так?» Я только счастливо смеялась….

Вечер продолжался часов до трех утра. А когда закончился, поняла: не хочет расставаться. И я решилась!.. Дом, где он жил стоял наискосок от интерната. Накинули пальтишки, бегом побежали к нему….
Не стала сопротивляться, потому что знала: лучшего момента в жизни уже не будет, и со всей своей невысказанной страстью отдалась….

 Женщина всегда чувствует свой момент наивысшего счастья! Поистине в эту ночь испытала наслаждение и радость быть обласканной любимым человеком. Когда ближе к вечеру, проголодавшиеся сели за стол, Миша вдруг воскликнул: «О! Боже! Что же делаю?.. потерял реальность. Ведь ты несовершеннолетняя! Как же забыл об этом?» На что ответила: «Не переживай! Сколько времени люблю, можно засчитать по году за каждый месяц. Вот считай, уже взрослая».

После праздников Миша уволился из интерната, перешел работать на стройку. А меня вызвали на педсовет, потребовали, чтобы отказалась от него. Но раз телом и душой принадлежала Мише, то и никакие педсоветы стали не страшны.
Всегда была решительной, здесь тоже не оплошала, заявила: «Нет, с Мишей не расстанусь, а если вы не оставите в покое, тогда совсем уйду из школы».

 Мне разрешили закончить учебный год. Время пролетело быстро: оглянуться не успела, как девятый закончила на четвертом месяце беременности Алешкой. Нас еще не расписывали, но  и без штампа в паспорте были очень счастливы!..

После рождения сына Миша оказался таким заботливым, любящим отцом, что диву давалась. Отработав весь день на стройке, вечером помогал пеленки стирать, готовить, убираться. Ведь сами знаете, как с малышом на первых порах бывает хлопотно. А я еще сама-то была почти ребенок!.. Белье вешал на улице только он, за продуктами ходил только он. Да сколько еще неучтенной женской работы выполнял он!..

Соседи восхищались. Я и сама от счастья была на седьмом небе. Оно бурлило во и требовало выплеснуться куда-нибудь. Тут и вспомнила подружку Улю. Написала письмо. Получилось длинное, на десяти листах. Писала подробно о Мише. Обо всех повадках, приметах написала. Потом даже выслала фотографии, где на первой вдвоем, на второй – уже втроем. Уля охотно ответила. Сообщила, что она-то еще не встретила свое счастье. В ответных письмах уверяла, что у нее все впереди…

– Ах, если бы знала!.. К какому последствию приведут мои письма, и… какие жестокие бывают подружки! – Саша опять задумалась, взгрустнула. Видно было, что эти-то воспоминания даются уже не так легко, как предыдущие, но,… пересилила, продолжила:
– А пока Уля стала передавать из Крестиков теплые вещи для Алешки из неблюйчиков, отделанных мехом лисы, соболя. Так что Алешка всегда был нарядный, пушистый, как медвежонок. Миша только посмеивался над хлопотами подружки. Так счастливой жизнью прожили четыре года!..

Алешке уже исполнилось три, когда Миша пришел домой и сказал, что на Крестики готовят бригаду для строительства домиков оленеводам; сказал так же, что можно за лето хорошо заработать, и тогда в отпуск поедем на материк как «белые люди».

Конечно, командировка опечалила. Ведь за это время ни на день не расставались, но командировка – вопрос решенный, тогда сказала: «Вот и ладно, время пролетит быстро. Но только ты остановись у Улькиной родни. У них двор большой, богатый, родни много, если что – помогут.
 Да и ты под присмотром надежного человека будешь. Ведь все же подруга, лишний раз не даст на сторону глянуть»…

С таким наказом уехал мой Миша. Первое время с любой оказией все передавал гостинцы; обязательно писал хорошие письма о любви, о скорой встрече. Несколько раз приезжал сам.
 А тут вдруг пришла передачка без письма. Потом еще и еще без письма. Затем в одной из передачек лежало письмо от Ули. Писала, чтобы не волновалась, все нормально, просто у Миши много работы: и не только приехать, но и написать не может…. Вдруг посетила тревога. Чем дальше шло время, тем тревожнее становилось на душе. Командировка уже длилась больше года.
 И в один из дней, устала ждать известий, когда вертолет прилетал из Крестиков, пошла в аэропорт. Решила встретить знакомых, разузнать, что да как.

Стою у входа, смотрю на идущих. Вижу молодую беременную женщину уже на последнем месяце. Вдруг узнаю в ней Улю, свою задушевную подруженьку. Радостно бросилась, но она,… увидела… – не обрадовалась, а как-то даже посторонилась.

 Тут только дошло, что моя подруженька… – змея подколодная!.. это она отняла… Мишу!.. От горя, отчаяния готова была броситься на нее с кулаками, но… сдержалась, подумала: «Ведь… это я с-а-а-а-м-а-а его ей лично в руки его отдала».

 Уля приехала рожать.  Знала, что у нее здесь никого нет, поборола обиду, боль решила сходить в больницу – проведать. Она уже родила, вышла такая счастливая. С завистью посмотрела – все же чертовски хороша. А после родов, даже находясь в больничном халате, видно было, как расцвела, как слегка округлело точеное тело, будто специально созданное для любви….

Сначала Ульяна не смотрела в глаза, но потом, набравшись смелости, твердо, прямо взглянула, сказала:
«Зла не держи. Моей вины здесь нет. Это старейший нашего рода так решил!.. Сказал, после того как Миша поселился у нас: «Тебе Ульяна возрождать наш род, а чтобы люди рождались крепкими, сам Бог послал этого русского». Во внимание не бралось то, что лучшая подруга. Еще сказал, что если подруга захочет пусть едет к нам…
  Мишу заприметила сразу же из твоих писем и фотографий,… но поверь,… завладеть в мыслях не было. Но у нас все слушаются старейшего, тем более, увидела  вживую, влюбилась бесповоротно…. А он, …что он,… он мужчина!.. Когда поздно вечером в легкой ночной рубашке явилась к нему: не смог устоять. Понравилось со мной заниматься любовью, стали жить вместе».

 Вот так потеряла своего Мишу…. Да, видать Уля обладала чем-то таким, чего не могла дать я: чем-то, несмотря на свою беззаветную любовь его не устраивала…
Саша безжизненно опустила руки на колени, тихо произнесла:
– А Алешку он любит и не забывает. Хорошо к нему относится…
После короткого молчания с трудом выдавила из себя признание:
– Предательство же Миши мне д-о-о-о-р-о-г-о обошлось!..

24
На лице отразилось страдание; казалось, еще мгновение и из увлажненных глаз хлынут слезы. Но нет!.. не заплакала, а только низко опустила голову, закрыла лицо руками. Посидела так минуты две, выпрямилась, подалась вперед и, сильно волнуясь, прижимая руки к груди, стала произносить слова, как гвозди вколачивать:
– Приходилось… невыносимо больно… начинать жить… без… него!.. Каждая клеточка тела вопила,… жаждала прикосновений его горячих, сильных рук, его жарких поцелуев, объятий, ощущений его неповторимого тела, запаха его… Жизнь превратилась в ад,… в ничто.

 И… я… за-а-п-и-и-ла. Я страшно пила,… – по-черному. Освобождалась, другой раз от отключки, видела как в тумане: грязного, обросшего, кое-как одетого, всего в соплях Алешку. Но что характерно, не помню, чтобы плакал.
И так каждый раз, очухиваясь, видела его, насупленного, сидевшего согнувшись где-нибудь в уголочке в позе маленького старичка. Вначале пьянства первая мысль была злорадная: «Пусть, пусть страдает. Это же его сын!»
Но чем дальше уходило время, просыпалась от очередного загула, глядела на Алешку, тем больше разгоралась жалость, которая в один прекрасный день крикнула мне: «Стоп!.. Хватит!.. Ведь он и твой сын. За что же так наказываешь?!»
Однажды совсем протрезвела, подумала: «Ведь я же могу его… потерять. Надо остановиться»… И… я остановилась…

Саша перестала говорить, расслабилась телом, но волнение, охватившее ее, долго не отпускало. Опять молча сидела несколько минут, сбавляя учащенное дыхание. Постепенно становилось размеренным, успокоенным. Окончательно справившись с собой, уже радостно сообщила:
– Видели бы глаза Алешки, когда я, протрезвев, умылась, сготовила завтрак!.. Кинулся ко мне, крепко, крепко обнял ручонками; прижался всем тельцем с таким доверием, с такой радостью, что я тут же ему поклялась, что больше в рот не возьму эту заразу. Посмотрел и тогда, так по взрослому, сказал: «Я верю тебе!.. Ведь ты, моя мама и самая моя родная!», и еще сильнее прильнул. Подумала: «А ведь, правда, роднее и его у меня никого нет. Так зачем же заставлять страдать?!»…
 И твердо сказала:
«Верь мне, мой родной Алексей Михалыч!» – почему-то назвала по имени-отчеству. Это имя он воспринял как должное…. С тех пор… так его и зову…

Рассказчица опять замолчала, проглатывая непрошенный ком, подступивший к горлу. Затем вновь сверкнула глазами, удовлетворенно воскликнула:
– Можете себе представить?.. Получилось!.. п-е-р-е-с-т-а-л-а-а-а пить!.. А потом и… на Мишу постепенно обида прошла Когда вновь встретились, он сказал: «Прости, но мне с Улей так хорошо, что всякий раз испытываю с ней тоже, что испытал в первый раз»… Теперь у них уже двое славных карапузов растут.

Саша… надолго задумалась. Я не торопила; знала по опыту, как трудно даются такие признания. Еще находясь в раздумье, вдруг улыбнулась ясной, светлой улыбкой. Взглянула на меня просветленным взглядом и произнесла:
– Знаете, тогда решила – такова моя судьба!.. Сколько было отпущено счастья, Бог отпустил!.. Должна довольствоваться этим и смириться…. Ведь все равно счастье вечно не может длиться! Это-то точно знаю! Так пусть хоть Мише будет хорошо.

Меня поразила мудрость ее решения. Ведь в ту пору было чуть больше девятнадцати лет. Но не кинулась безрассудно за ним следом, а была способна на это; не стала ловить, заворачивать, умолять, шантажировать Алешкой, которому в то время досталось сполна.
Инстинктивно, бессознательно поняла: ничто не поможет! и проявила благоразумие, а к Михаилу и Ульяне, если хотите – великодушие, благородство.

Смотрела на нее и думала: «Вот откуда берутся такие женщины? Женщины – способные ради любимого на самопожертвование. Щедрость души их безгранична!»

Саша чуть прикоснулась к моей руке, сказала:
– Вы не подумайте, что сразу так легко далось. Нет, долго мучалась, сдерживала порывы, но переборола и… невыносимую любовь к Мише, и… тягу к выпивке…. Наконец-то стала хозяйкой своей судьбы, – и тихо,… умиротворенно вздохнув, продолжила:
– Потом встретила Николая,… сошлись. А он старше намного; сильно стал ревновать.
 Помучалась, помучалась; в итоге расстались. Однако к Алешке относится по-доброму….
А сейчас вот встречаюсь с Виктором. Парень неплохой, только недавно вернулся из Армии.
Один вечер пришел ко мне, второй, а на третий, объяснился в любви, остался ночевать.
Так завязались отношения. Надежный, но есть эта проклятая тяга к водке.
 Правда, пока может контролировать, но… беда в том, что отец у него алкоголик… и все равно решили семью создать….
 А Алешка с открытой душой встречает моих поклонников; быстро привязывается к ним. Вот и к Виктору успел привязаться. Тот тоже отвечает взаимностью.
 Так что точно,… у Алешки три папы.

Замолчала она, а я подумала: «Сколько же еще придется страдать, если Виктор имеет такую слабость. Ведь чем старше будет становиться, тем сильнее будет пить. Ну, ничему не учит чужая жизнь! Отец же тому примером. Но, нет!.. Ей кажется, что у них-то точно все будет по-другому».
Ей ничего не сказала. Все равно бесполезно. Да и зачем расстраивать. За короткую жизнь так много перенесла! Хорошо, что сейчас счастлива. Иж, как глаза горят, прямо прикуривай. А что будет завтра, то никому не известно…

25
Похозяйничав несколько дней в лагере, Саликов вновь улетел. С ним улетела и жена. Оказывается, представляет в лагере правоохранительные органы…. Как-то во время очередного его загула супруга попыталась заняться хозяйственными делами. Осталась только попытка.
Обычно же он сам старается вести хозяйство, не взирая на то, в каком состоянии находиться. С утра, чуть протрезвев, по поселку ходит все в том же синем спортивном костюме, с сильно отвислыми коленками, очень взлохмаченный, злой.
 Всех рабочих выгоняет с работы, крича при этом, что отправит домой пешком по телеграфным столбам с банкой тушенки. Те, нехотя огрызаются, знают – очередная блажь хозяина…
Рассказывают, что прошлой поздней уже морозной осенью здесь работал Саша Вальдью, обиженный Богом и судьбой. От переусердия, протапливал баню, нечаянно спалил. Хозяин раскричался, затопал ногами, чем сильно того напугал, а еще в придачу крикнул: «Возьмешь банку тушенки и двигай домой по столбам».
Саша принял за чистую монету, взял банку тушенки и пошел по столбам. Через какое то время до Саликова дошло, что тот и вправду ушел. Вслед послал вездеход, который догнал уже километров за пять от Таватума. Саша четко шел по столбам, но в противоположную сторону.

Про хозяина постоянно ходят всевозможные байки, незлобиво повторяемые рассказчиками несчетное количество раз. Особенно Саша всегда что-нибудь да рассказывает, когда выпадает минутка отдыха. Вот рассказала про случай, происшедший с ним в прошлом году:
– Своим рыбакам в период путины подложил какую-то большую «свинью», за что те в отместку выловили в море нерпу, привезли и запустили в бассейн, а потом пошли к нему и говорят: «У тебя, Янович, какая-то живность в бассейне плавает».
Саликов в этот период был со страшного будуна. Вылез из дверей дома такой большой, как всегда с всклокоченной бородой, лохматой головой и говорит: «Да  ну-у-у!.. не мо-ж-ж-ет быть»,… – а ему говорят: «Пойди, посмотри»…
Тяжело переступая трясущимися ногами, долго брел до мостков; кряхтя и тихо ругаясь, встал возле тумбы на колени, низко наклонился над водой, приглядываясь, что там. А вода в бассейне чистая, чистая, прозрачная. Тут вдруг из-под мостков показывается усатая морда и выныривает прямо на него.
Саликов испуганно отшатывается, изумленно кричит: «Вот е-е -… твою мать! А э-т-т-а-то, откуда?»

Саша тут же вспомнила, что в том же году по осени хозяин в веселом угаре стрелял в коров, уже отпущенных на свободный выпас после закрытия лагеря. На помойке принял их за медведей. Это после того, как настоящего медведя один из рабочих завалил выстрелом из ружья возле кухни, куда тот повадился за отходами...

25
Из лагеря уволилась уборщица, и несколько дней работали без нее. Хозяин, улетая, обещал кого-нибудь прислать.
А пока нам с Олей приходилось еще и за уборщицу отдуваться. Поэтому очень обрадовались, когда, наконец-то, с очередным рейсом появилась долгожданная работница.
Поселили в нашу же комнату. Лене лет семнадцать, не больше. Молоденькая, но уже испорченная, избалованная вниманием мужчин. Небольшого роста, имеет стройную фигурку, светло-рыжие короткие густые волосы, яркие коричневые глаза под темными бровями; носик вздернут, алеют припухлые губки, под которыми посверкивает ряд белых, ровных зубов.
Знает о красивых зубах, много, часто смеется, подражает какой-то кинозвезде.

Это ей в прошлом году за «хорошие» услуги Пойлов за счет зарплаты строителей накупил всяких вещей: кофточек, нижнего белья, золота и еще Бог знает чего. В поселке же все продавцы на виду, а «чирошное» радио работает безотказно, так что всем известно: кто, для кого, что покупает…
Да еще семь миллионов у него стащила. Посчитала, что заработала.

Теперь прилетела в детский лагерь работать уборщицей. С первых дней стало ясно: ленива, необязательна. Спит до двенадцати часов дня.
Все ругают, поторапливают, а она если возьмется мыть, то шваброй еле шевелит. И если где-то раздается такое медленное: ш-и-и-р, еще через определенный промежуток ш-и-и-р, то это Ленка моет пол, но грязи не убывает, а наоборот остаются еще и разводы…. Говорит:
– Вот смену отбуду, а потом – домой. Дома никто не будет тревожить. Спать буду, сколько захочу.
На четвертый день ее приезда прилетел жених, взял отгулы.
Ленка сказала, что звать Иваном, ему двадцать семь лет, по профессии вертолетчик.
Небольшого роста, крепкого телосложения, русоволосый, голубоглазый, с мягкими, приятными чертами лица, на котором выделяются прямой нос и круглый подбородок. Видно сразу, что парень хороший: обходительный, рассудительный, с серьезными намерениями к Ленке. Подтверждается поговорка, что, такие как Ленка, счастья своего не лишаются.

А недавно такой забавный случай с ней вышел, наверное, и со мной тоже…
Они с Иваном то ругаются, то мирятся.
Утром проснулась: вижу, что вместо Ленки спит Эдик, наш второй кухрабочий, напарник Вадика. Оказалось Ленка с Иваном ушли спать в его балок, а Эдик временно занял ее кровать.
Надо же!.. А я не знала этого, ночью сквозь глубочайший сон услышала храп, подумала: «Вот Ленка дает!.. Ишь, как после любовного свидания рулады выводит!»

Пока Иван жил здесь, все Ленку воспитывал, возмущался, когда завхоз много раз, говорила, где надо мыть и как мыть. Он всегда говорил:
– Ну, почему тебя всегда надо заставлять работать?..
А, ей хоть бы хны. Видать горбатого только могила исправит. Так и нашу Ленку. Правда в присутствии Ивана вроде бы все же стала стараться убирать почище.

Но когда у того закончились отгулы, и он улетел домой, Ленка днем завалилась спать, а  вечером никто не смог разбудить на смену. Нам с Олей опять пришлось потрудиться…. На другой же день ее нисколько не смутило, что помимо своей работы, мы еще и за нее отработали…

25
Сегодня у меня вновь выходной. Проснулась в восемь часов. Солнышко светило прямо в окно. Было лень подниматься, но себя пересилила. Подняла и Алешку, которому еще с вечера обещала взять в бассейн.
Он вчера порезал руку об стекло, а когда обильно пошла кровь, естественно испугался и как пустится по коридору, крича:
– Лида, Л-и-и-д-а!
Медсестру позвал, не маму!..
Той в лазарете не оказалось. Перевязку сделала Настя. Алешка весь вечер жаловался, что болит рука. Пожалела, сказала, чтобы утром не проспал бассейн. Боль вмиг как рукой сняло. Однако спросонья долго не хотел вставать, но потом сообразил, куда зову, быстро соскочил, еще не открыв глаза, начал торопливо одеваться, приговаривать:
– Сейчас, сейчас…. Только вы без меня не уход-и-и-те!…

Да-а-а!.. Лешка, Алексей Михалыч…. Ушлый паренек, ни одной дискотеки не пропускает. Каждый вечер допоздна тусуется. Всегда выбирает красивых девочек  из старших, а самому-то лет всего ничего.

Саша, собирая как-то на очередную дискотеку, сказала:
– Ты приглашай там маленькую девочку, она хорошенькая…
И, правда, в отряде есть девочка шести лет. Снежанна сиротка. В прошлом году умерла мать, поэтому такую маленькую направили в лагерь. Милая, нежная, красивая с большими синими глазами, светлыми густыми, пушистыми волосами до пояса. Ну, просто прелесть.

Алешка пошел приглашать, а она взяла да и отказалась…
Что тут началось! Как он ее материл!.. Даже старшие дети, на что уж прожженные в этом вопросе, просто растерялись. Один мальчик побежал за Сашей. Та быстро пришла, наподдавала танцору… и велела идти спать. Посрамленный, с оглушительным ревом покинул дискотеку.

Все же такие дети, как Алешка, обделены  судьбой, потому что растут без отцов.
Видать поэтому столько блаженства испытал, когда однажды шел с отцом одного мальчика, а тот еще что-то спросил. У парнишки глаза разгорелись от гордости, что рядом идет с настоящим мужчиной и разговаривает по-мужски. А когда тот предложил еще и вместе искупаться, оказался на седьмом небе от счастья.

Да, обделены такие дети мужским присутствием в доме…. Но, с другой стороны, у таких детей развивается чувство самозащиты, поэтому-то Алексей Михалыч является маленькой бестией, «нахаленком»…

Всегда смотрит в упор карими, смелыми глазами, чуть наклоняя набок голову, которая на короткой шее прочно сидит на тельце, крепком, сбитом. постоянно в движении… запросто может пойти к кому угодно в гости. Сходил как-то и к Саликову. Потом рассказывал: – Развлекал своими «клевыми» песнями.

Наблюдая за Алешкой, как-то Саше сказала: – Ну и намучаешься  со своим нахаленком, когда подрастет.
На что та ответила:
– Пусть лучше будет такой, чем который глаз поднять боится, которого все долбят. А этого попробуй, обидь!.. Да я и сама другой раз бываю такая нахальная, – сознается, – аж потом становиться самой противно…

26
Быстренько собрались, но перед тем как пойти в бассейн, и мать, и я, поставили одно условие: должен меня слушаться. Плутоватый мальчишка торжественно пообещал, преданно заглядывая в глаза: так ему хотелось купаться.
Пришли, а там его сверстники – не организованные дети по пяти-шести лет купаются.
Залез мой Алешка в воду и все обещания забыл. Уж плескался, плескался, плавал на матрасе, нырял за камушками, по горло в воду забегал, девчонок водой обрызгивал. Видела, что это ему нравится, и дала свободу…

Сама же снова порадовалась, что пришла в бассейн. Пока Алешка плескался в лягушатнике, прицепилась к плоту и отдалась восхищению. Ну, до чего же хорошо! Появляется какая-то ненасытность этой водой. Плещешься, плещешься, не хочется вылезать; усталость, сонливость исчезают, наступает блаженство. Ощущаешь себя легко, свободно и начинаешь все осмысливать.  Здесь работаю и чувствую, что нужна людям, а эти люди нужны мне со своими характерами, привычками, судьбами…

Вон вижу идущего по берегу бассейна с лопатой на плече Владимира Егоровича, по прозвищу Кирпич. Очень занятный старик. Смотрю на него и думаю:
«Но ведь когда-то был молодым, семья была, а сейчас на старости лет одинок!»
Так хотелось узнать его прошлое и почему такое прозвище…. Даже как-то попыталась расспросить Анну; она как раз куда-то торопилась, но все равно немного просветила:
«Владимир Егорович из Ленинграда, – сказала, – вообще-то строитель. Приехал на Север с незапамятных времен еще молодым, одиноким. В Ленинграде жена изменила с лучшим другом. Есть и сын. Но здесь всегда один. В дружбу между мужчинами не верит. Как, между прочим, в женскую любовь тоже. Вот и одинок,… по приезде стал класть печки в частных домах.
Так и закрепилась за ним кличка Кирпич. С ним по этому поводу иногда выходили курьезные случаи. Например, вот такой: когда-то еще давно, при знакомстве с моим отцом он подал тому руку, представился: «Кирпич». Отец от неожиданности растерялся, подумал, что тот шутит, и сам представился: «Бетон». А соседка однажды что-то рассказывала, не могла никак вспомнить, что он Кирпич, тогда сказала: «Ну, этот, как его, Шлакоблок-то»…
Больше о нем пока ничего не узнала, так как Анну кто-то отвлек…

Мысли все так же вертелись вокруг Кирпича, продолжавшего идти на виду. Вспомнила, что еще недавно вся территория лагеря стояла заросшая буйной, высокой травой, опутавшей все вокруг так, что строения едва проглядывались.
Кирпич взялся ее косить. Между зданиями появились просветы, сильнее зазеленел стланик, а кусты шиповника, росшие повсюду, освободились от пут травы, расправились, заиграли розовыми красками огромных бутонов. Дух от скошенной травы наполнил всю окрестность.
Когда он косил, шла на смену, увидела около кустов еще одну косу и попробовала покосить. Надо же!.. Получилось!.. Видать не забываются навыки, полученные в детстве и юности. Кирпич спросил: «Крестьянка?..»
Это было как-то странно услышать, тогда подумала: «А кто же я на самом деле?» С детства, да и впору учебы, приезжая на каникулы домой, вроде всю крестьянскую работу выполняла, потом стала работать в строительстве. Так, кто же я?..

Почему-то вдруг ясно увидела, как однажды еще в молодости косила траву с отцом. Что интересно, чем дальше уходит прошлое, тем красочнее проявляются отдельные моменты из той жизни…
И вспомнилось красивое яркое летнее утро. В самую рань шли по луговой тропинке. В голубом небе, только поднявшись над косогором, светило раннее солнце, своими ласковыми лучами пригревало траву: сочную, зеленую, усыпанную частыми цветами клевера, васильков, ромашек, редкими кустиками терпкой полыни.

Дурман от полыни, дух от влажной, теплой земли вызывали сладкое томление, тревогу. На мгновение потеряла власть над собой: тело как бы стало воздушным, невесомым: взмылась ввысь, превратилась в небесное облако, и поплыла над всем этим неземным, прекрасным в легком тумане.
Очнувшись, почувствовала, что все так же на земле; иду в ситцевом платьице босиком по густой траве. Невысохшие капельки росы, приятно прикасаются к голым ногам, как теплая речная вода в жаркий полдень. А туман, с которым только будто плыла, словно бело-голубое прозрачное покрывало уже исчезал вдали.

Проснулись жаворонки, выводили любовные трели, бойко кидались под ноги. Внизу за нами звенел чистой слезы ручеек, быстро, как и моя жизнь, сбегал по камушкам куда-то в могучую реку. За ручейком на крутом бережку меж белоствольных берез примостился родительский дом у края сибирской деревеньки: тихой, светлой, утопающей в густых кустах зелени, трав и цветов…
В тот момент мне казалось, что это все вечно, а я буду всегда  молода. И такой был простор земли родной, что дыхание перехватывало….

 Но, к великому сожалению, эти моменты быстро уходят в вечность.
Давно нет родительского дома в той деревеньке и давно нет в живых отца. Но, как сейчас, вижу чуть нагнувшуюся, широкую спину, с мокрой дорожкой от пота посередине на светлой, солдатской бязевой рубахе с закатанным рукавом на правой руке и подоткнутым за пояс пустым левым. Ручка косы воткнута возле пояса в перекинутый через шею толстый ремень, заменявший, потерянную на фронте руку. Он так здорово к этому ремню приспособился, что в пользовании инструментами не уступал двуруким.
Отец, взмахивая, косой, шел впереди; за ним шла и шла я; скошенная трава ложилась, ложилась мощными валками из-под его косы и моей. Пьянящий запах будоражил мое молодое тело и душу. И это было так чудесно!.. Как жаль, что возврата к прошлому нет…
Очнулась от видения Несколько минут еще махала косой, любуясь валками: они укладывались рядами, как прожитые мною годы…
Потом поставила косу к кустику и пошла на кухню…

Вернулась в действительность. Плавая возле плота, увидела еще одного интересного пятидесятилетнего человека, тоже шагавшего мимо бассейна. Зовут Александр Петрович. Работает дизелистом; живет в балке на краю лесной чащи, окружающей лагерь за стадионом. Не боится, наверное, потому что с ним живет пес – рыжий, матерый, медлительный, будто бы знающий себе цену.
Александр Петрович высокий, худой, со вставными металлическими зубами, носит русые усы, подстать пшеничным еще густым волосам, спутано спускающимся на привлекательное, продолговатое лицо. Умный, видать, дядька, деловой. В столовой дверь отремонтировал: она не закрывалась, и при уборке сильно сквозило. Теперь благодать: стала хорошо закрываться, перестало сквозить.
Поварихи вечерами к нему что-то зачастили. Что там делают, не знаю. Говорят, что пьют кофе. Только замечаю, что после этих посещений бывают веселенькие. Все удивляюсь: откуда здесь находится выпивка?.. Может, ставят бражку?.. Да, наверное. Так как, привозимая, нелегальным путем, редкими рейсами вертолетов водка, обычно долго не задерживается.

Проводила взглядом скрывшегося за административным зданием дизелиста, продолжила плавать и дальше думать о том, что почерпнула за это время от природы и людей, общаясь с ними…
Природа – это особая статья. Слов не находиться как ее еще можно восхвалить.
Людьми тоже не перестаю восхищаться, удивляться их находчивости, сообразительности, выдумкам, а в части какой-либо шутки, юмора им равных нет…
Особенно всегда наблюдаю за Светкой. Как легко со всеми общается и может анекдот непристойный травануть и какую-нибудь пошлость сморозить, а получается все как надо и к месту.
Ей, подстать и Александр Петрович. Они обязательно при встрече утром обмениваются  шутками-колкостями.
Вот, например, заходит Александр Петрович в столовую и говорит:
 «Ну, как Вареньевна (Валерьевна – это отчество Светки), женихов-то молодых нашла?..»
«Да, что ты, Петрович!.. Нам бы хоть старых, беззубых, больных и хромых, зато богатых».
«Ну, первых требований у нас хватает, а вот последнего, что нет, то нет – не обессудь…»

У Светки рот не закрывается и на работе, и в бассейне, и в комнате, и по дороге. Кругом шустрит и шутит. Хватиться чего-нибудь, а того нет и говорит удивленно: «Во, видали?.. Опять, блин, скоммуниздили»…

Плаваю, а мысли бегут, бегут…
Вода в бассейне лечебная! У меня много ранок на руках, получаемых во время работы: то порезы, то мозоли, а в воде бассейна моментально затягиваются…
Этой водой полезно умываться. А мыть голову с шампунем одно удовольствие. Волосы становятся  упругими, гладкими, как шелк… Правда хозяин не разрешает, хотя это глупо, вода-то проточная, но мы все равно крадучись это делаем.
Светка как-то только намылила голову, а в это время  вынырнул рядом он и так грозно спрашивает:
«Э-т-т-т-о - то, что такое»?..
А она так услужливо, таким ласковым голоском:
«Где, Василий Янович?»
«Да вот!»…
«Ах, это. Да я маленько подмышки помыла. Вы сами знаете, негде же помыться, а на кухне потеешь».
«А почему у тебя голова мокрая?»
«А это я ныряла».
И Саликов, удовлетворенный ответом, удаляется. Получается, и поругал, и удовлетворился, так как на повара-то сильно давить не надо. Это ценный кадр, в Таватуме нигде не возьмешь. А Светка довольная, что так ловко провела хозяина, еще сильнее намылила голову, нырнула в воду, оставляя за собой шлейф пушистой, легкой, белой пены…

Тут как-то на днях хозяин подошел к нашему зданию, а возле крыльца железная бочка полная мусора, сверху еще наложено с десяток бутылок из-под водки. Завершала же пирамиду пустая бутылка из-под шампанского и гордо возвышалась над остальными.
Увидел сооружение, стоял злой-презлой, а возле… ну,… никого.
В это время Светка возьми да и выскочи из комнаты. Куда-то торопилась. Тут-то опять попалась ему под руку, он и спустил «полкана» на нее, крича:
«Почему бутылки на виду?»
А Светка отвечает:
«А я откуда знаю? Что я их напила, что ли?»…
А он свое:
«Вы подставить меня хотите? Вот кто из начальства приедет, увидит и скажет: «Саликов пьет»…
А Светка, как всегда, в карман за ответом не лезет и таким елейненьким голоском отвечает:
«Ну что вы, Василий Янович! Кто может про это сказать? Если это неправда!»
«Да-а-а?»…
И инцидент исчерпан…

Не обошлась без Светки и «меневка», составленная коллективно с Лидой и Ариной.
Наблюдали за Ильей и наплевательским отношениям к своим обязанностям, решили подшутить над ним, а заодно и проучить. Она же предложила составить «меневку» из продуктов по рифме, подходивших под нехорошие слова и шутки.

 Пока я мыла на кухне посуду, они целый вечер трудились в столовой, постоянно хихикали.
Да они и так каждый вечер составляют настоящую назавтра. А утром ходят к Илье за подписью. Тот не глядя, подписывает.
На этот раз в составленной «меневке» получились непристойные продукты-поговорки. Записали все то, на что хватило фантазии.
Утром Светка, заранее посмеиваясь, побежала за автографом. Подпись прошла как обычно: в дверь просунула листок, а он, спросонья не глядя, подписал.

Мы целый день веселились, читали ее, вывешенную на кухне, но потом где-то к вечеру девчата все же не выдержали, привели самого виновника. Светка, указывая на висевшую бумажку, спросила: «Ты хоть прочитал то, что здесь написано». Илья уткнулся в бумагу, подписанную им, а когда вник, то волосы на его голове, которые и так дыбом всегда стояли, еще сильнее поднялись…

Теперь, хоть разбуди в шесть утра, что не бывает, обязательно протрет глаза, прочитает и только тогда подписывает…

Но есть в Светке и жестокость. Однако все же думаю, неосознанная, необдуманная. Вчера один ребенок попросил хлеба, а она так зло: «Ведь сказала, что добавки не будет», – хотя в тазике нарезанных кусков еще много. Мальчишка робко и тихо промолвил: «А я не слышал», – на что опять зло ему выкрикнула: «Слушать надо», – и довела мальчишку до того, что тот обратно положил кусок. Мне так его жалко стало и ее тоже – ведь не думает, что говорит. А если бы на месте этого мальчика был ее сын?.. Он тоже такого возраста. Это считай, что собственному сыну отказала в куске. Я все же вышла и отдала малышу этот хлебушек…

Многие детки вечером, когда я работаю, забегают на кухню. Особенно прикормила с десяток худеньких. Сайкой прибегают где-то часам к десяти вечера. Отдаю оставшиеся от ужина: хлеб, чай, компот, соки, котлетки.
Глядят на меня благодарными глазенками. От этого становится радостно на душе.
А когда убираюсь внутри столовой, то кто-нибудь из поварих всегда кричит: «Васильевна!.. Ваши прикормыши прибежали». Тороплюсь скорее порадовать хоть как-то этих детишек.
И, несмотря на то, что Света как-то сказала, чтобы не очень-то хлеб раздавала, все равно даю добавочные кусочки и думаю: «Чем кормить приезжих гастролеров, пусть лучше дети едят»…

Продолжаю плавать возле плота, а мысли блуждают, блуждают и перескакивают с одного знакомого мне человека на другого. Есть здесь и такие люди, которые не нравятся. Например, Федор. Работает тоже дизелистом. Лет пятидесяти пяти, высокий, худощавый, седой, нет верхних и нижних зубов, наверное, до коренных, ведь чем-то он все же пережевывает пищу. Невнятно выговаривает слова, что пытается рассказать своей непонятной скороговоркой, не всегда поймешь, и… часто увязывается за мной. Вот только этого мне и не хватало…

27
Отвлекаюсь от мыслей и переключаюсь на Алешку, отыскиваю глазами. Вовсю резвится в воде. Еще немного поплавала, посидела с минутку в горячей под перешейком, пошла одеваться.
Надо на завтрак не опоздать. Вышла из раздевалки, почувствовала укусы комаров, заторопилась, стала звать своего подопечного:
– Все Алешка, давай вылезай…
Никакой реакции! Посмотрел на меня, а сам дальше плескается. Тогда говорю:
– Алешка, в следующий раз не возьму.
На что нахаленок мне так нагло глядя прямо в глаза своими острыми глазками – буравчиками, находясь по горло в воде, отрывисто отвечает:
–И не… надо…
Ловили его все ребятишки. В конце концов, кое-как выловили, ударился в рев с криками:
– Хочу купаться!..
Потом все же смирился, оделся.

Молча пошли по дорожке от бассейна домой. Шел рядом, сердито сопел.
С половины пути не выдержала и говорю:
– Что сопишь и молчишь?.. Значит так, Алешка, следующий раз не беру купаться. Ведь ты меня обманул! Тем более там, в воде сам сказал, что тебе не надо, чтобы брала…
Еще сильнее насупился, опустил голову, а затем маленькой ручкой нашел мою, крепко сжал пальцы, поднял голову, посмотрел на меня ясными преданными глазенками, воскликнул:
–Нет!.. Надо, надо!.. Это я так сказал, потому что просто… сильно хотел купаться…
Конечно, на него не рассердилась, а только так для порядка построжилась.
Помирились и дружно зашагали в столовую.

Проходили мимо густых кустов стланика, почему-то подумалось, что за ними запросто может медведь притаиться. Вспомнила, что как-то ночью проснулась от звука, напоминающего дождик. Спросонья в темноте никак не могла понять, а потом все же пригляделась. Оказывается, это Алешка отливал свою водичку на одеяло, постеленное возле кровати. Спрашиваю:
– Ты песик что ли? – он же потихонечку сопит себе и говорит:
– Ага, сами попробуйте на улицу выйти ночью. Ведь… стра-а-ашно…
Да уж точно, днем и то, вон какие мысли приходят, а ночью даже взрослому страшно становится, а уж малышу подавно…. Когда кругом темень непроглядная…

28
Позавтракали. Решила посмотреть что-нибудь по телевизору, который, как говорили, установлен в красном уголке спального детского корпуса. Алешка вызвался сопроводить. Ведь весь лагерь знает не понаслышке, и на сто рядов давно уже все обегал.

Спальный корпус находится у подножия горелой сопки, выглядит прилично, добротно: срубленный из бруса, поштукатуренный, окрашенный в белый цвет. Со двора окружен густыми кустами черемухи, рябины, огромными тополями и соснами. На белом фоне стен выделяются коричневые наличники, оконные рамы, двери, по торцам два крыльца из шести и трех ступеней.
Внутри по бокам коридора двери в спальные комнаты. Все кругом так же подновлено, покрашено.

 Вот и комната, предназначенная под красный уголок. Открыла дверь, вошла…. Вдруг показалось: нахожусь в тридцатых годах в богадельне, описанной Ильфом и Петровым.
В красном уголке лагеря оказалось что-то подобное. Все что, возможно, тоже давно вынесено. Раньше на стенах висели персидские ковры, на полах красовались ковровые дорожки, на окнах занавески, диван, кресла, стулья, располагавшие к отдыху. Куда все подевалось?.. Сейчас же в пустом помещении вдоль стен четыре кровати со свернутыми матрацами. На тумбочке с оторванной дверкой стоял телевизор без антенны. Вот и все убранство этого общественного «уголка»…. Повернулась к проводнику, спросила:
– Слушай, друг! А почему не сказал, что телевизор не работает?..
Тот поднял голову, преданно, ясно заглянул мне в глаза и произнес:
– Аг-а-а-а!.. Тогда бы Вы со мной не пошли. А так вон как хорошо вместе гуляем.
Что тут скажешь?..

Пошли к директору лагеря. Мой помощник босой пяткой долбил в дверь не менее пяти минут. Наконец открылась. Перед нами возник Илюха в наспех надетом мятом костюме. Из не застегнутой куртки выглядывала неряшливо заправленная в брюки несвежая белая майка. Сам вялый, не проспавшийся, совершенно отсутствующий.

 Хоть и поняла, что толку не добиться, все равно решила свою миссию довести до конца. Ведь нельзя же, чтобы в детском лагере отсутствовало телевидение…. Но для нашего директора это не имело никакого значения. Все же сказала:
– Илья Степанович пошлите Иванова подключить телевизор в красном уголке.
На что он, чуть мотнул головой, освобождая мутные глаза от нависших волос, сделал лицо мученика, даже испугался:
– Вы ч-т-о-о-о?.. Это так сложн-о-о-о,… да и к Саликову… идти надо за получением у него разрешения на проведение этих работ Ивановым…
Закончил говорить, так зевнул, что даже скулы свело. Еще раз убедилась, что он не прошибаем.

Вернулись домой; от нечего делать, опять пошли в бассейн. Конечно, таким поворотом дела Алешка остался доволен. Да и я ничего не имела против…

29
После ужина, несмотря на выходной, вновь пришлось работать за Олю. Она вела в клубе программу для детей «Как много девушек хороших»…
Помыла посуду, залила хлорной водой, пошла посмотреть. В темноте тропинка поблескивала свинцовой полоской. Привела к вытоптанной серой площадке, с вылезшими, как фантастические змеи, могучими корнями сосны, стоявшей у входа.
Разлапистые ветки огромного дерева нависали над кровлей. Это помещение тоже сарайного типа сооружено в одно время со столовой и дошло до наших дней. Каркасом служат застарелые бревенчатые столбы, обшитые толстыми потемневшими досками; снаружи стены обшиты дерматином.
На нем красуются, расписанные разными красками, всевозможные автографы, года, имена, фамилии, прозвища, оставленные поколениями пионеров еще семидесятых годов, когда-то отдыхавших здесь. Настоящие отдыхающие ни в чем не уступают своим предшественникам и тоже продолжают писать на стенах…

Внутри утрамбованный земляной пол; лавки из толстых не строганых досок, но уже до блеска отшлифованных детскими задами. Деревянная сцена сантиметров на двадцать выше пола, конечно, очень примитивная, какая была еще в народных домах в период коллективизации тридцатых годов (мама рассказывала). Увидела эту обстановку в клубе, позволила такое сравнение.

Висевшие достаточно высоко, под почерневшими балками из бревен, большие лампочки тускло светили сквозь застарелый слой пыли. К ним устремлялась легким дымком свежая пыль, только что поднятая с пола десятками детских ног, прыгающих и танцующих. Дети есть дети, поели, теперь прыгают. Громко гремела музыка из магнитофона, поставленного  на одну из скамеек, отодвинутую к стене. Только это уже и застала. Детям было весело…. Посмотрела и пошла вновь на кухню.

Закончила работу, страшно уставшая, но все же нашла силы пойти в бассейн. Опять не пожалела!.. Вода снимает усталость, дает бодрый заряд, а самое главное успокаивает. После купания наступает блаженство. Скорее спешу в комнату, чтобы не растерять это чувство, раздеваюсь и ложусь спать. Быстро приходит сон, что меня, мучающуюся несколько лет бессонницей, несказанно радует, и в который раз проваливаюсь куда-то, сплю без сновидений…

30
Жизнь в лагере продолжается. Прошло уже больше половины смены…. Федор зачем-то во время работы полез в вентилятор дизеля, где содрало до кости мясо с пальца руки. К кухне прибежал весь в кровище. Лида сделала перевязку, а директору лагеря сказала, чтобы вызвал санрейс.
После обеда, убравшись на кухне, в перерыве между пятью и семью часами пришла в комнату, упала на кровать и как мертвая проспала два часа.
Пока спала, на улице начался дождь. Поднялась, прихватила зонтик и пошла на работу…

Но, оказалось, что ужин еще не готов, и детей будут кормить на час позже. Света, возмущаясь, сказала:
– Вы знаете, а электричества-то не было. Этот «террорист», раненый-то пошел на ДЭСку, залил не то горючее, вот дизель и заглох. Вот ужин вовремя и не приготовили…

По этой же причине работу на кухне закончила уже в двенадцать часов ночи. На улице все так же лил мелкий дождь, было промозгло, холодно. Но, несмотря на позднее время, все же решила сходить в бассейн погреться. Тем более днем получила у хозяина разрешение купаться после одиннадцати, так как он запретил всем купаться после этого времени, а я не успевала.
Проходила в непроглядной мгле, постоянно цепляла ногами пропитанные водой кусты и траву, а они обдавали меня шквалом брызг. В комнату зашла вся промокшая. В помещении тоже было сыро, темно, но сон уже сморил моих соседок.
Переоделась в купальник, прихватила халатик, полотенце, выскочила в темноту, зная хорошо тропинку, смело побежала к бассейну.

Трясясь от озноба, спустилась по ступенькам в горячую, такую ласковую, согревающую воду. В первое мгновение эта благодать отгородила от всего мира. Кроме тепла и блаженства ничего не испытывала, не замечала.
Сидела по шее в горячей воде, быстро согревалась. Расслабилась, отключилась от действительности и только чувствовала, как над головой льет дождь,  такой приятный.

Окончательно согревшись, вернулась в действительность.
 И тут же испытала тревогу: непроизвольно стала оглядываться. Надо мной нависала опрокинутая бездна черного неба, вокруг темнота, ни единой души и звенящая тишина.
Но вот где-то громко хрустнула ветка, четче застучали дождинки по поверхности водоема, что-то мягко прошелестело над головой, послышался звучный всплеск воды – моя душа замерла, сердце учащенно забилось.

Решила больше не испытывать судьбу, выскочила из водоема, схватила вещи и пустилась наутек туда, где были люди. Хоть все крепко спали, только среди них почувствовала себя защищенной и в безопасности…

31
А утром снова светило солнышко; от дождя остались лишь алмазные брызги невысохших капель на листьях, да ярче красками заиграли цветы и трава, которая выпрямилась, сильнее зазеленела, отражаясь в мелких блестящих лужицах.
Пришла на кухню, узнала приятную новость: устраивается банный день. Ведь никакими водами из бассейна баню заменить нельзя…. А если еще и попариться?
Кирпич уже вовсю кочегарил. Из трубы бани шел густой дым. Запах горевших сосновых дров разносился по всему лагерю, доходил до кухни. Время от времени принюхивались и с вожделением поглядывали в ту сторону.
Заготовленных до начала смены дров оказалось маловато. Теперь чтобы достойно протопить баню, сборкой сучьев, коряг на горелой сопке занялись старшие пионеры. Ими командовала Слава. Она громко поторапливала детей, чтобы успеть до обеда. Дети успели, а Вадик и Эдик стали дрова охапками подтаскивать к бане.

С тазиками тоже оказалась проблема. Их не хватает. Хозяин с хозяйкой, завхоз с дочкой, конечно, будут мыться в «личных», эмалированных. Для остальных – цинковые и до того, как попасть в баню, неведомо, где побывавшие.
Кто-то из руководства лагеря бросил кличь о сборе тазиков, а пионеры «перестарались», собрали все по лагерю, какие только попались им на глаза. По всей видимости, тазик, в котором мыла полы на кухне, сейчас тоже в бане, так как возле кухни его не оказалось.

Отобедав, дети дружно направились в комнаты, а затем в баню: сначала перемылись все девочки, потом мальчики. После них отмылись «блатные». За ними пошли мужчины – рабочие...
В одиннадцать часов вечера очередь дошла до нас. Свет специально не отключали. Еле дождались. В бане, которую поставили на месте старой, сгоревшей поздней осенью, витал смолистый дух нового строения, примешивался запах распаренных веников из березы, стланика, ольхи.
Разделись, взяли тазики, вошли в помещение мойки. Нас ждало глубокое разочарование. Вместо горячей воды нашли густую черную массу, мыться в которой не представлялось возможным.

 Вернулись в комнаты расстроенные. Оказалось, чистую воду вычерпали первые, а нам остались взбаламученные остатки со дна давно не чищенных металлических баков.
Однако за ночь вода отстоялась. На следующее утро, откормили детей и дружно отправились на помывку. Вода была еще теплая. Конечно, намылись, но попариться на этот раз так и не удалось…

32
Вызванный вертолет по санрейсу все не прилетает, «террорист», как окрестила Света, терпеливо ждет.
Зоя Кузьминична, главврач районной больницы не верит, что здесь больной. Она думает, что это очередная блажь Саликова, захотевшего на «дурничку» прокатится по личным делам.
Но вообще-то, завести более пятидесяти детей и не иметь никакой техники для экстренных случаев – преступление! Связь по рации с районом только два часа в сутки и то не всегда…
Еще и еще убеждаешься, что жизнь человека, в том числе и детская у нас ничего не стоит.

А в лагере жизнь все так же идет своим чередом. Вчера, закончила работу на кухне, должна была отдать ключ Арине, которая раньше придет следующим утром. В комнате ее не оказалось. Услышала, голоса из комнаты директора, постучалась, вошла. Там застолье в полном разгаре. Илья блаженствовал в окружении женщин. Справа сидела Анна и Алла, слева Лида. Все уже на хорошем «взводе», расслабившиеся и раскрасневшиеся.
Извинилась, спросила, не была ли здесь Арина. На что Илюха с пренебрежением и высокомерием, на какое вообще оказался способен, ответил:
– Нет, не было. А вообще-то и быть здесь ее не должно!

33
Продолжаю усиленно работать! Хватает сил только дойти до бассейна, искупаться и упасть в постель. Устаю чертовски. Все же годы берут свое, да и не привыкла к такому каторжному труду. Кажется, ерунда мыть полы, посуду, столы, печки, всякое оборудование. А сколько перетаскивать приходится баков, сковород, кастрюль и пустых и с водой и с отходами. Нет, это не ерунда, сил на это надо много
Но все равно, не жалею, что прилетела сюда. Еще и еще повторяю, ради того, чтобы поплавать в бассейне, стоит пожертвовать многим. Что и сделала. Но, собственно чем пожертвовала? Пустой квартирой, в которой никто не ждет? Бестолковой работой на Пойлова, продолжавшего свои карманы набивать миллионами?..

Не устаю удивляться кусочку этой благодати, окруженной на тысячи километров вечной мерзлотой. Видать Создатель решил так, что надо людям, живущим на Севере не забывать о Божьей благодати. Но, мы люди, такие создания, которые из рая можем превратить что угодно в ад. Правда, адом в прямом смысле слова этот Божий уголок назвать нельзя, но не мешало бы условия быта наладить, более цивилизовано.
Быт конечно не на высоте. Туалеты как всегда полны мятыми листочками из книг, так как туалетной бумаги, такой «роскоши» для отдыхающих детей нет – видать, не положено…
А баню, если вдруг вздумают истопить, топят только по желанию хозяина или его гостей. Но если истопят, то, все равно, найдешь под замком, а ключ у завхоза, а она в это время на старом Таватуме. Там ее и чьи-то еще, засаженные картошкой огороды. Там батрачит Кирпич, который должен следить за порядком на территории лагеря и содержать все в чистоте. Но Анне нужно вовремя прополоть картошку…

34
Погода стоит хорошая и я наконец-то снова выходная. С утра сходила в столовую.
Узнала, что будет санрейс. Вчера вечером написала письмо дочери из «ссылки» и если будет вертолет, то отправлю с Ивановым. Он летит в райцентр, там сбросит в почтовый ящик.
Решила пока искупаться. Только доплыла до середины, как услышала гул. Быстренько вернулась назад, на бегу оделась, забежала в комнату, взяла письмо и опять бегом.
Прибежала на вертолетную площадку, а там уже шла посадка. Пока добежала, все пассажиры уже сидели в машине. Здесь же сидел «террорист». Увидел меня, заулыбался своим беззубым ртом, наверное, подумал, что прибежала его провожать. Чего захотел?.. Нашла глазами Иванова, протянула конверт…

Этим же рейсом прилетел Олег Котин. Встречал его сам Саликов, только вчера пришедший катером, а сегодня такой важный и, на удивление трезвый. Олег поздоровался и тут же сообщил печальную новость:
– На день Рыбака утонул Виталик Цветков. Ведь только собирался начать новую жизнь с любимой девушкой и дочкой…
Сразу представила, как проходит этот день. События, связанные с празднованием дня Рыбака развиваются по определенному сценарию. Несколько десятков лет этот день отмечается коллективно на берегу реки Гарманда на «массовке». А река здесь широкая, глубокая, неспокойная, стремительная. К тому же вода холодная, как в море…
В этот день обычно светит яркое солнце. Жители дружно высыпают на берег, где разбредаются по кустам, а то располагаются на продуваемых ветром бугорочках, чтобы избавиться от вездесущих комаров. Зажигаются костры, по всему берегу расстилается дым. На одеялах, покрывалах кучками садятся родные, друзья, знакомые. Почти все загорают: женщины кто в купальниках, кто просто в трусах и лифчиках, мужчины тоже и в плавках, и в семейных трусах. Но это никого не смущает…
Ловят рыбу, соревнуются на призы из котелков, кастрюлек, рыбацких снастей. Варят уху, жарят шашлыки. Запахи распространяются по всему плесу. Пьют от души водку…
Из репродуктора и магнитофонов гремит музыка. Некоторые отдыхающие, разгоряченные выпитым и свежим, прогревшимся на солнце воздухом выскакивают на ровную танцевальную площадку, вытоптанную не одним десятком ног за многие годы. Потом вновь возвращаются к своим костеркам и компаниям…
Заядлые игроки в волейбол кидают мяч, кучка зрителей подбадривает их. Дети веселыми стайками показываются то тут, то там и принимают активное участие в забавах взрослых…

Живо увидела эту картину, тут же подумала, что когда время подходит к часам четырем дня, обязательно находится подогретый водкой смельчак: или по спору, или просто из разухабистого озорства стремится переплыть реку. Так уже в мою бытность, утонул начальник аэропорта. Мой муж тоже пытался сделать заплыв, но его спасли. Лодка, на его счастье, оказалась в реке.  А, вот Виталику не повезло…

Мои мысли прерывает голос Олега, продолжающего рассказывать дальнейшие события:
– Проведенное время в кругу друзей, не в меру много выпитое подхлестнуло азарт Виталика, настроило на боевой дух. Не раздумывая, бросился в бурную реку, а она «не оценила» поступка, потащила к морю у всех на глазах. Хоть быстро спустили лодки, догнать не смогли…. Только вечером бездыханного волной прибило к берегу лагуны. – замолчал, потом глубоко вздохнул и с горечью в голосе заключил: – Река не любит людей, которые в пьяном виде решают с ней потягаться. Им нет пощады. Всех без исключения жестоко наказывает…

35
После ужина приехавший собрал всех работников и объявил:
– Прилетает комиссия в составе тринадцати человек для проверки работы лагеря. Сейчас на облете по оленеводческим бригадам, а по окончании залетит и к нам. Надо заняться наведением порядка возле спальных корпусов, столовой, дизельной.
Я подсказала:
– Необходимо обратить внимание на туалеты. Там твориться такое безобразие, что может возникнуть какая-нибудь инфекция.
Олег поддержал и приказал завхозу:
– Анна Ивановна сними Кирпича со старого Таватума. И чтобы завтра приступил к своим обязанностям в лагере.
Анна что-то недовольно пробурчала, но потом громко выдавила из себя:
– Ладно, будет сделано.
– Ну, вот цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!
Олег любит высказываться старыми лозунгами. Собравшиеся не возражали, приняли как должное, усиленно закивали головами, согласились с задачами. На этом сходка была закрыта…

А поздно ночью этого же дня молодежь опять устроила в помещении лазарета  такое «веселье», что на утро не прозвучал знакомый голос Ильи о подъеме детей. Завтрак, как обычно был готов к девяти часам. Дети не появлялись. Кругом стояла удивительная тишина.

 Сначала не поняли почему. Вдруг Света спохватилась, всплеснула руками, воскликнула:
– Дак, радио-то молчит!..
Торопливой неровной походкой подошла Анна, опухшая от ночного веселья и сна. Увидела,  что детей нет, зазаботилась, заторопилась:
– Пойду-ка всех будить, – и снова удалилась. Минут через пятнадцать, вся запыхавшаяся вернулась и, смеясь, стала рассказывать:
– Зашла в комнату, увидела еще спящих Олега и Илью. Стала будить. Обратилась к Олегу, сказала, чтобы поднимался и начинал организовывать уборку территории. Но он, не поднимая головы, кое-как промычал: «Анна, скажи Илье, что я приказываю ему это сделать». Стала будить того и говорить, что Котин приказал заняться организацией уборки. На что Илья, не открывая глаз, еле шевеля языком, промолвил: «Пошли его подальше! Кто, он т-а-к-о-й? чтобы мне приказывать!» Так я их и не добудилась!..
В этот день детей будили без радио. А им даже лучше, хоть один раз на часок поспали подольше…

36
Вечером в нашей комнате во всю отмечали день рождение Алексея Михалыча. Ему исполнилось шесть лет. А я снова работала и до того устала, что отказалась от угощений, только хватило сил взять купальник и отправиться в бассейн. Люблю в это время купаться одна…

Однако, когда подошла, увидела в бассейне массу «веселого» народа. Это купались моряки и рабочие Пойлова, пришедшие сегодня катером на икорный промысел. На берегу моря, видать, еще подпили, потом погрузились в машину, приехали покупаться.

Решила не обращать на них внимания. Поплавала в горячем бассейне, затем перешла в холодный, увидела Гойлика. Знакомы давно.
Старый кадровый рабочий, отличный штукатур-маляр. Ему за пятьдесят, густые волнистые, когда-то черные как смоль волосы, теперь седые как лунь от пережитых страданий, выпавших на его долю. Лет десять назад умерла от рака крови девятилетняя дочка, которую любил беззаветно. Вот тогда-то и поседел. Красивые карие выразительные глаза под черными густыми бровями всегда печальны.
Поздоровались, поинтересовалось:
– А как Игнатьич вы-то здесь оказались? среди этой массы народа. Вроде штукатурить и красить здесь не собираются (съехидничала).
– Да я уже забыл, как мастерок и малярные кисти выглядят, сейчас работаю коком на катере. Вот с командой Павлика приплыл на икру. Вы знаете? Устал готовить на такую ораву. Прибыло тридцать человек. Да так плыли, не приведи Бо-о-о-г никому такого путешествия. Пятнадцать на катере и столько же на плашкоуте. И еще машину УРАЛ с собой прихватили. Возмущенный аж поперхнулся, откашлялся, потом продолжил:
– Вы представляете? Собрались уже отплывать, вдруг выяснилось, что плашкоут не исправен: прошлым штормом сцеп оторвало, а посмотреть и починить ни у кого не хватило ума. Сварочные работы проводить времени не оставалось: начинался отлив. Начальник приказал плашкоут прикрепить тросами к боку катера. Так и поплыли.
Поддакнула:
– Павлик наш поступил по всегдашнему принципу «больно плявать», дойдем и так, тем самым, подверг смертельной опасности людей. Но на эту «мелочь» никогда не обращает внимания.
– Да уж точно! Для него главное, только хапануть, а остальное,… как получится. – Игнатич вздохнул:– Попали в такой сильный шторм, страху натерпелся, не приведи Бог. Ходу здесь шесть-восемь часов, а нас мотало более двух суток. Волны были такими огромными, что когда ныряли вниз с очередного гребня, мне казалось, что проваливались между волнами до самого дна моря навсегда, даже пропадала надежда вновь вынырнуть. Но катер с привязанным плашкоутом и автомашиной на нем, всякий раз выносило наверх. Пушинкой летали по разбушевавшейся стихии, вновь и вновь проваливаясь в бездну. Все перепились до полусмерти от страха, как низшие, так и высшие чины, включая нашего начальника, прокурора и следователя.
«Интересно, – подумала я, – за сколько же Павлик купил фемиду правосудия? что они вот так, в открытую приехали браконьерить».

Собеседник же все вспоминал пережитое и продолжал взволнованно рассказывать:
– Машина чудом осталась на плашкоуте, а попытки у пьяных пассажиров были сбросить ее, когда особенно круто уходили в провалы между бешеными волнами.
Передохнул, помолчал, потом вновь продолжил изливать душу:
– Это что же делается с людьми? Вот взять хотя бы нашего начальника – почувствовал себя богатым, безнаказанным и совсем распоясался, окончательно обнаглел. И до того не обязательный: рассчитывается с людьми как с рабами – кому может гору денег отслюнить лишь только за то, что тот ему поприслужничает, а кого, кто хоть как-то хочет справедливости, на голодном пайке держать. И старается всем показать, что он здесь хозяин и зависят все только от него. К тому же пьет по-черному и развратничает, никого не стесняясь, да старается все с молоденькими девчонками. Правда, он и раньше-то порядочностью не блистал, но как-то не делал все напоказ…. А сейчас до того дошел, что готов переспать со своей двадцатилетней племянницей. Витька, ее муж у нас на катере плавает – работы-то нигде больше нет, и все злится на него. Сначала не могли понять, в чем дело. А тут как-то выпил и рассказал, что зимой поругались с женой, племянницей Павлика. Аленка схватила сынишку и побежала к дядьке, который жил неподалеку и один (тетка уезжала к сыну). Так под утро вернулась полураздетая, растрепанная, без шубы и вся в слезах. Оказывается, дядька племянницу-то с ребенком приютил, но потом всю ночь гонялся за ней по квартире и кричал, что если отдастся, озолотит. Та еле вырвалась, схватила спящего сынишку и в чем была, прибежала домой.

Замолчал, поплавал, успокоился и вдруг вспомнил:
– А Елена-то опять вышла на работу в МПМК, но никакое строительство так и не начинается…

Недалеко от нас раздался развязный смех Павлика. Оглянулась, увидела рядом плавающих прокурора, следователя и новых «работниц». Павлик торжествует: как же! Сбылись сладостные мечты: он в таком окружении.
Рядом плавала и хозяйка Таватума. Благоговеет перед ним. В разговоре старается при каждом удобном случае обязательно упомянуть или заговорить о нем. Глянула на них, подумала: «Да-а-а!.. умеет зубы заговаривать и женщин очаровывать. Только, что они в нем находят?.. А, наверное, берет наглостью, беспринципностью»…
Отвлек от мыслей шум и крики возле горячего водоема. Одному из моряков стало совсем плохо. Видать, много выпил, а горячая вода подняла давление. Вызвали Лиду. Та принялась выхаживать.

Распрощалась со старым знакомым, оделась и пошла домой; встретила всю компанию Саши. Там были и Анна, и Олег, ради хохмы надевший где-то найденный пионерский галстук. Саша остановилась:
– Все «убрались» из комнаты, не будем мешать вашему отдыху.
– Спасибо за заботу – ответила и пошла в ночлежку…

А в Таватуме продолжается  эпидемия пьянства. Но особенно, разухабистые гулянки происходят в отсутствии Саликова. Сам-то хоть тоже напивается, но подчиненных старается держать в узде: строжится над ними…
Вчера Сашины гости выпили несколько бутылок водки, несколько литров бражки. Значит, все же варят здесь ее. Даже Света сегодня при раздаче была «веселенькая». Я-то не обратила внимания. В это время некогда за кем-либо наблюдать. То посуду принимаю, то хлеб режу и подаю, то чайники чаем, кофе, какао заполняю, опять же стаканы, из-за их малого количества, приходится после использования сразу мыть и наливать в них следующим. О Свете сказала Саша…

37
Народу собралось как никогда много. Конечно, икорный сезон! и каждый день на учете. Ведь рыба идет на нерест только в определенное время, его упустить нельзя! Здесь рыбаки и саликовские, и заезжих гастролеров. А нанятые рабочие на этот период разнообразного уровня развития и образования. Поэтому ведут себя не очень корректно.

Каждый вечер из состава временного населения в бассейн приходят купаться много мужиков и молодых девчонок. Разит от них спиртным, перегаром. Громко орут, смеются, визжат на все пространство, смачно матерятся, курят по-черному, тут же продолжают пить. Шум, гам разносится по всему лагерю и глубоко за полночь.
Хозяин уже не доволен гостями. Да и есть с чего. Только хлеба одного сколько съедают!.. Да еще и с претензиями. Вдруг гостям показался кислый и пахнущий хлоркой…. Даже вчера хозяин отругал Сашу. Но та все же доказала свою невиновность. Когда разобрались – мука оказалось плохая, корейская. Саликову пришлось раскошеливаться и выдавать русскую из НЗ. Опять хлеб пошел пышный и сдобный.
И в связи с большим расходом, детям стали давать по одному кусочку. Это уж слишком! Я и то по три съедаю, а они-то растут, им кушать надо. Конечно, не мое это дело, но, наверное, не выдержу.
Правда, пока молчу, но детям выдаю столько кусочков, сколько просят…

38
Что-то правая нога разболелась, под коленом опухло, еле передвигаю. Наверное, надсадила, таская бачки, да еще ведь в согнутом состоянии приходится стоять над ваннами. Но, несмотря на это, хочу остаться на вторую смену.
Первая подходит к концу. Отпуск мой тоже заканчивается. Надо продлить еще на месяц, а для этого подловить начальника, а то завтра вечером уходит на катере, который уже затарен под завязку икрой.
Начальник, узнал о моих намерениях, только обрадовался, что не будет в райцентре еще целый месяц. Значит, мешать ему некому, совершать дальше полнейший произвол в организации. Хотя с моими возможностями вряд ли смогу помешать и присутствуя там…

Раз решила остаться на второй срок, тут же вечером пошла к Саликову на телефонный разговор с моими соседями по площадке. Однако хозяин таскал между грядками длинный шланг и поливал огород.
А в огороде все растет как на дрожжах. Кажется, воткни в землю черенок от лопаты, на второй день зацветет. Засмотрелась на растения. Надо же, как все разумно устроено природой!..
В короткое северное лето растения как будто знают, что надо торопиться расти и созреть, иначе будет поздно: не созревшие, могут попасть под скорые первые заморозки и погибнуть. Вот и стараются: растут, растут, и все тянутся к солнышку.

Кочаны капусты в широких зеленых листьях такие плотные, что еще чуточку, и лопнут от натуги, но не лопаются, а с каждой секундой наливаются красотой, силой, чуть зеленоватой свежестью.
Морковь имеет крепкую толстую ботву, переходящую к земле в широкий ярко-оранжевый пятачок, под которым угадывается больших размеров. Здесь же над грядками гордо возвышаются сочные шапки укропа, еще зеленые, но уже с крупными, темно-зелеными набухшими зернами. Свекла, поражает своими размерами и отливает темно-фиолетовыми боками, вылезшими из мягкой земли. Рядом целая грядка зеленеет сочными перьями лука с большими головками.
Редиска, по третьему разу посаженная на грядке расположенной ближе к изгороди, опять предвещает хороший урожай. Приятно выделяется из земли яркими розово-бордовыми пятнышками под зеленью ботвы. Целая грядка заполнена зеленым сочными листьями салата.
Здесь же по всей изгороди идут кусты черной смородины, на которых гроздьями, чуть меньше винограда спускаются ягоды смородины, уже почерневшие, но еще не спелые, местами, прикрытые большими, зелеными листьями. Одну ягодку сорвала и положила в рот. Оказалась еще вязкой и кисловатой.

Земля в огороде черноземная, не выработавшаяся, готовая растить любые овощи, ягоды и, наверное, фрукты. Правда, их еще, никто не сажал, а, наверное, и они приживутся…. Ну, это ли не благодать Божья!..

Позвонить-то так и не смогла. Оказывается, сегодня так и не было связи с райцентром...

39
Ночами уже похолодало, да так, что вечерами Саша начала протапливать печку; в комнате теперь жарко, как в бане.
С работы пришла очень усталой, не могла никак заснуть. Ворочалась с боку на бок. Молодежи тоже не спалось. Девчонки засобирались купаться. Саша посмотрела на меня, спросила:
– Может, и вы пойдете с нами?..

Хотя уже час ночи, с радостью согласилась. Алешка давно сопел за печкой…
Тихо и быстро собрались. В коридоре к нам присоединилась Света Дружно побежали к бассейну.
Белые ночи давно закончились. Потемневшее небо глубокое, заполненное бархатной чернотой, усыпанной бесконечным количеством звезд и звездочек. Одни большие, другие помельче и совсем едва заметные светлые точки и далеко, далеко удаленные от нас пятнышки других галактик.
На светлой дорожке Млечного пути и Большой медведице звезды мерцали ясней, огромных размеров, будто бы только умытые. Такие они были чистые, яркие. И все это благолепие отражалось в серебряных водах бассейна.
Клубился нежный легкий молочно-прозрачный парок, как танцующие привидения, создавая нереальную обстановку вокруг.
Добрались до горячего водоема, разделись, побросали вещи на стоявшие тут же скамейки, быстро спустились в воду, от удовольствия поохивая, повизгивая, постанывая…. Опять от воды получили огромное удовольствие.

Накупались вдоволь, перебрались в холодный бассейн; всей компанией прицепились к плоту. Полились разговоры и сплетни. Оля, подталкивая плот к середине, стала рассказывать:
– У пойловского моряка опять давление поднялось…. А сам Пойлов, прокурор и следователь не могут до сих пор уйти морем из-за неожиданно начавшегося шторма. Решили тоже лететь вертолетом. Пойлов такой хитрый! Тратить деньги на рейс не захотел и попросил Саликова, чтобы Лида вызвала санрейс. И надо же!.. удалось уломать хозяина. Вечером даже сам прибегал за Лидой и Олегом. Лида, пришла к хозяину, решила подшутить и, уперев руки в боки, вымолвила: «Вы что,… подставить меня решили?» Хозяин удивился, воскликнул: «Надо же, это уже уловили! освоили!.. Неужто замечаете, что иногда бываю «нездоровым»,… и так веду себя и выражаюсь? Вот и сейчас подделываетесь под меня!»… Раздосадованный таким открытием, однако, недолго горевал, а потому сказал: «Давайте, понимаешь, ближе к делу»… Санрейс вызвали назавтра. Везет же им!
Света воскликнула:
– Ой, девчонки! Сегодня в столовую приходил Колька Петров, саликовский рыбак, с таким флюсищем, что головы повернуть не может. Вот ему-то точно повезло! теперь отправят в больницу.

Тут же в разговор вклинивается Ленка – в части санрейсов она знаток: ведь жених-то ее вертолетчик:
– Ивану приходится иногда летать в стада, отдаленные села по ложным вызовам о якобы заболевших. Проверить нет возможности, и отказать нельзя. Прилетают, а там уже на летной площадке лежит горка из оленьих туш. Человека три, четыре быстро закидывают их в вертолет и залезают сами, садится и мнимый больной. А когда прилетают в райцентр, этот больной уже наравне со всеми начинает выкидывать туши на площадку. Потом все дружно хватают по оленю и разбегаются по своим родственникам. В райцентре сейчас туго с мясом, так в миг жители расхватывают. На вырученные деньги аборигены напиваются, а дня через два их вылавливают, уже силой грузят в вертолет, чтобы обратно отвезти домой. Не оставлять же вечно в поселке! – закончила свою речь и тут же задала вопрос:
– Вот почему у себя в стойбище или селе без выпивки обыкновенные нормальные люди, а, попадают в райцентр, превращаются в каких-то неразумных, слабых, глупых?.. И только одна цель: как можно быстрее, больше выпить, напиться до бесчувствия.
– Наверное, потому, что мы, русские, сами их к этому приучили. Сначала приручили, а потом и приучили пить, – делает вывод Саша, немного помолчав, переводит разговор на заготовку икры:
– А вы знаете, – говорит, –рабочие беспощадно шкерили рыбу, бросали огромными кучами, а забирали только икру. Так же ведется заготовка и в Наяхане. В прошлом году мой бывший второй муж Николай нанялся туда на работу. Приходилось видеть, как велась заготовка специально нанятыми бригадами. Днем и ночью вылавливали, забирали только икру, здесь же солили, складывали в контейнеры, и хозяин спокойно вывозил за милицейский кордон. Икра уходила за пределы района без всякого учета. Это ужас!.. Если так продолжится еще несколько лет, то рыба просто исчезнет. Хотя какое дело до этого тем, которые сейчас богатеют? Лишь бы получить барыш, а там хоть трава не расти…

Оля решила перевести разговор на более веселый лад и сообщила новость:
– До шторма пришел на катере Анькин муж! И т-а-к-у-у-у-ю сцену ревности устроил!.. С побоями!.. Почище Отелло будет! – и вдруг обратилась к Свете:
– Интересно, Светка, ты ревнива?
Света подумала и говорит:
– Наверное, да. Да, кто же не ревнивый? Ты на этот вопрос ответь? А хотите, случай из своей семейной жизни расскажу. Когда вспоминаю, сама до сих пор хохочу. Хотите?

Кто ж не хотел. Дружно загалдели, предвкушая веселье. Ведь она всегда так хорошо, образно рассказывает. Светка навалилась на плот, влезла, а мы остались в воде возле него и как бы эскортом сопровождали по бассейну.
Удобно устроившись, приступила к рассказу:
– Ну, слушайте. Мы с Сашкой жизнь вели бурную, а потому часто случались сцены ревности. Ведь он старше меня на пятнадцать лет и перед тем, как жениться, не был евнухом. Знала об этом, но все равно его прошлое доставляло много неприятных минут. Иной раз закрадывались сомнения: а не изменяет ли он мне? В один из вечеров, когда уже мирно отходили ко сну, он был удовлетворен, расслаблен. Я нежно его ласкала, и тоже расслабленным голосом стала спрашивать: «А, скажи-ка дорогой мой Сашенька, только честно, честно, не изменял ли ты мне с Оксанкой?»  Усыпленный моими ласками, тихим воркующим голосом, полусонно растягивая слова, вдруг признался: «Да-а-а… бы - ы - ы-л-о  де-е-л-о»… У меня сонное состояние как рукой сняло! Тут же как ошпаренная вскочила, схватила за волосы, моментально вытолкала из постели в коридор и за дверь.
Только на ходу успел в валенки заскочить, да шубу с вешалки схватить. А на улице стояли крещенские трескучие морозы. Жили же мы на втором этаже.
Под нашими окнами стал подплясывать в трусах, шубе, валенках; при этом громко приговаривать: «Светка сволочь, пусти лучше, а то больше ничего не расскажу». Аж у соседей свет в окнах зажегся! Но я была непреклонна. И пришлось ему в одних трусах и полушубке бежать по улице к моим родителям, благо недалеко жили.

Посмеялись, вновь пристали с просьбами, чтобы еще что-нибудь вспомнила из своей семейной жизни. Долго упрашивать не пришлось, но перед тем как начать новый рассказ, привстала, скользнула, как нерпа в воду, нырнула с головой. Поплавала возле нас, затем вновь водрузилась на плот:
 – Хорошо! Тода слушайте. Сашка и меня ревновал иногда. Произошел такой случай. Как-то дождливой осенью были у знакомых, изрядно набрались. Сашку не сумела уговорить, решила идти домой одна. Но туфли свои не нашла, тогда надела его ботинки. А так как были очень велики, надела левый на правую ногу, а правый на левую. Пришла, домой, в таком же порядке разулась у двери. Через пару часов заявился и Сашка. Первое, что ему бросилось в глаза: чужие мужские ботинки. Не узнал свои!.. Кинулся в спальню, полез под кровать, приговаривая: «Где он? Где он?..» Я проснулась, спрашиваю: «Кого ищешь?», а он: «Того, кто оставил в прихожей ботинки», спросила: «Какие?» и пошла выяснять. Оказалось, свои ботинки в такой постановке не признал; когда все же уяснил что это его, то удивленно уставился на ноги – босые и грязные…. и никак не мог понять: «Ботинки дома, а ноги почему-то в грязи». Я же не пыталась разъяснять, пусть посоображает, помучается. Может меньше пить станет.
Светке понравилась аудитория слушателей. Решила еще повеселить, задорно сказала:
– Ладно! Тогда уж слушайте еще одну байку про то, как шоколадных конфет объелась в первую брачную ночь…
– Уже говорила вам, что Сашка намного старше, а мне только исполнилось семнадцать. Сыграли свадьбу, пошли в комнату на брачное ложе. Совершили что положено, хотя толком тогда не разобралась, что это было. Сашенька мой уснул, а мне не спалось; начала есть шоколадные конфеты. Надо признаться: была страшная любительница их. Даже мама всегда говорила: «Светка, бедные будут твои дети. Им никогда не будет доставаться шоколада»… Так вот залезла с головой под одеяло, разворачивала одну за другой золотинки и с аппетитом поедала конфеты. Муж проснулся, и все никак не мог понять странных звуков, доносившихся из-под одеяла. Когда приоткрыл; от увиденного просто остолбенел: молодая супруга уплетала за обе щеки конфеты, обложила себя со всех сторон пустыми конфетными фантиками. Удивленно спросил: «Откуда конфеты-то?» Ответила, что весь свадебный вечер таскала со стола и клала под подушку…. Тогда точно их объелась! Это, наверное, у… меня,… что-то нервное было. И с тех пор смотреть на них не могу…
От души посмеялись.

Вновь поплавали, затем вернулись к плоту и темы нашего разговора ушли совсем в другое русло. Переключились на разговор о заработной плате. Оказывается у дизелиста оклад сто двадцать тысяч рублей. Саша сказала:
– А с Чингизом вообще поступили некрасиво и даже подло. В прошлом году отработал дизелистом, а на зиму остался сторожем. Главный бухгалтер обещала хорошо заплатить. Но только на днях выяснилось, что не только что-то заработал, а еще оказался и должен. Полетел выяснять, но узнать ничего не удалось, с горя напился, попал в милицию. Сюда, наверное, уже не вернется.
Ненадолго замолчали, потом Саша вновь продолжила:
– Александр Петрович, узнал про свой оклад, решил доработать смену и тоже улететь. Есть возможность лагерю остаться без электроэнергии в дальнейшем.
Посокрушались, но потом успокоились и стали уточнять свои заработки. Оля сказала:
– У кухрабочих оклад сто восемьдесят тысяч рублей. Это конечно тоже смехотворно, когда в райцентре прожиточный минимум составляет полтора миллиона в месяц. По всей видимости, ничего не получим, а еще и должны останемся за питание и проживание в ночлежке.

Но я лично не расстроилась:
– Да пусть будет так. Самое главное: целый месяц купаюсь, купаюсь, купаюсь. Пусть вся работа уйдет платой за это удовольствие.

Еще о многом разговариваем в бассейне, когда вот так собираемся, как сегодня…

40
Утром откормили детей, а в десять часов прилетел санрейс. Забрал всех желающих, в том числе Павлика, его моряка с давлением, прокурора, следователя и флюсатого Кольку Петрова.

Хозяин получил письмо с сообщением о том, что СЭС все же прибудет и тут же в сопровождении Анны, Олега приступил к осмотру территории. Картина не приглядная: возле кухни стоят бочки и бачки с отходами и сухим мусором, которые ежедневно должны вывозиться на ферму, но вывозятся всего раза два в неделю. Даже сейчас, не обращая внимания на комиссию, собаки роются: вытаскивают остатки пищи, поедают, а некоторые в сухих отходах находят консервные банки, мусорные мешки, тоже их выволакивают, облизывают и вот уже мусор легким ветерком разноситься по всей окрестности. Какое-то бедствие. Янович смотрит злыми глазами, насупил брови, готов стереть всех с лица земли, поворачивается всем туловищем к завхозу и грозно восклицает:
– И до каких же пор будет твориться это безобразие…. А-а-а-а? Вы что? подставить меня хотите?
– Нет, нет Василий Янович! Что вы. Я сейчас. Я мигом организую уборку. Ну, я… побежала?..
Получила положительный кивок головы хозяина, вспотевшая, покрасневшая умчалась, и уже заслышались крики:
– Кирпич, ты где? Немедленно приступай к уборке.

Работа закипела. К ней подключились и старшие пионеры во главе со Славой. Пионеры палочками цепляли банки, бумажки, мешочки и складывали в большие мешки, которые волокли по земле. Как раз шла на кухню, увидела это движение масс, подумала: «Ну, вот и славно. Хорошо, что есть такая организация, которая подстегивает и дисциплинирует руководство. Точно еще с недельку и лагерь утонул бы в горах мусора».

 Через пару дней территория преобразилась: стала выглядеть по-другому – чисто, уютно, как-то нарядно. Теперь на месте заполненных объедками бачков, стояли чистые, пустые. Выметено под метелку. Кирпич обработал хлоркой все общественные места, снова подкосил проросшую траву, собрал в небольшие, душистые копенки. Вновь кустики шиповника посвежели, продолжают цвести. В воздухе носится нежный запах свежескошенной травы. Это так приятно. Ну, прелесть. Ну, благодать. Ведь можем, когда захочем!

После завтрака ненадолго садимся на лавочку возле кухни отдохнуть. Оля, как всегда, захотела рассказать анекдот. Как и все дети, а она почти ребенок, когда в гуще пионеров, с трудом могу отличить от старших. Любит анекдоты потравить.
Смешливая, и нас всегда старается растормошить. С анекдотами только поэтому пристает. В знак благодарности всегда милостиво соглашаемся послушать. А, выслушав, снисходительно смеемся. Вообще-то с девчатами часто смеюсь и мне радостно, потому что последнее время даже улыбаться разучилась. Столько всего навалилось. Только сейчас могу анализировать без слез прожитые последние годы.

Посидели немного, приступили к подготовке столовой к обеду. У моей сменщицы выходной. Отправилась досыпать. Саша пошла в пекарню. Света занялась приготовлением обеда, я мытьем посуды, Лена начала мыть полы в столовой.
Без особых приключений подошел и обед…. Но к началу обеда, узнали, что отсутствует отряд младшей группы под руководством Полины. Оказывается, повела их собирать грибы за горелую сопку.
Старший отряд отобедал, а те все не появлялись. Мы забеспокоиились. Саликов послал машину, но через некоторое время машина вернулась без них…
Отряд только к четырем часам дня вышел к лагерю совсем с другой стороны. Дети сразу гурьбой направились в столовую – возбужденные, перепачканные землей, сажей, чуть испуганные, но все же довольные. Грибов, конечно, не набрали. За столами то и дело слышалось:
– А ты видел? А, ты слышал? А, как в кустах затрещит. Мы ка-а-к… рванули…
Из несвязных разговоров, выкриков, испуганных взглядов, обслуживая их, поняла, что встретились с пестуном, а во всеуслышанье сказать боятся. Да-а-а!.. Их счастье, что мать-медведицу не встретили, и что пестун сам испугался, ломанулся в заросли. И не мудрено: возле лагеря бродят медведи. Даже кто-то видел ночью возле столовой.
Саликов сделал Полине внушение, пригрозил:
– Ты, понимаешь,… если еще раз уведешь детей без спроса,… не миновать банки тушенки.
Полина сразу поняла, что грозится отправить домой. Хозяин быстро всех собрал, строго настрого запретил вот так без какой-либо охраны выходить за пределы лагеря не только детям, но и взрослым.

Тут же вспомнила про своего сына, который, будучи еще ребенком, лет одиннадцати отдыхал здесь. Когда улетал, наказала, чтобы позвонил мне все ли у него в порядке. Но не знала, что телефоном в самом лагере детям пользоваться не разрешалось. Могли позвонить со старого Таватума – Кушки, куда, как потом выяснилось, убегали от воспитателей тайком.
Когда поздно вечером раздался звонок, услышала его голос, просто так поинтересовалась, даже не предполагая, какой получу ответ: «Ты откуда звонишь?» «С Кушки»… Я пришла в неописуемый ужас: представила идущим ночью по глухим лесным местам, чащобе к этому телефону, чтобы сказать, что у него все в порядке и трубку выронила…
Связь прервалась. Немного пришла в себя, стала звонить в лагерь директору (хорошо, что тогда еще действовала круглосуточно телефонная связь), всех подняла на ноги. Срочно снарядили машину и поехали на Кушку. Сына с другом благополучно вернули. Директор тут же хотел исключить, но я упросила Созналась, что здесь моя вина: ведь это я попросила сына позвонить…

Полине на другой день досталось еще от Арины за то, что та недоглядела за ее сыном. Алешка с Полининой младшей сестрой чуть не утопили того. А Алексей Михалыч еще тот «жук», девочку подговорил толкнуть в воду прямо в одежде за то, что в чем-то Костя не подчинился ему. Мальчишка плавать еще не научился, начал захлебываться и тонуть. Маленький хитрец быстро сообразил, помог выбраться. Тот после такого купания прибежал на кухню, пожаловался матери.

Вот тут и началось. Арина не поскупилась на слова и эпитеты, довела до испуга и та решила вместе с сестренкой улететь домой, не дорабатывая смену.

Через пару дней появилась новая воспитательница младшей группы Елена Викторовна. Возрастом далеко лет за тридцать пять, но выглядит моложаво: высокая, худощавая, с короткой стрижкой темно-рыжих густых волос, с быстрым взглядом коричневых глаз, с красиво очерченными припухлыми губами, всегда покрашенными в яркий вишневый цвет…

41
Как ни устаю, но плавать в бассейне не забываю. Наслаждаюсь, наслаждаюсь, наслаждаюсь. Вот и сейчас закончила послеобеденную уборку и плавала с Ленкой. Как-то привязалась ко мне. Уж не знаю, чем приглянулась. Может тем, что всегда спокойная, никого не осуждаю и не очень разговорчивая, а слушаю собеседника со вниманием. Ленка тоже вызывает симпатию. Наверное, потому что молода. Ведь ей только семнадцать. Давно хотела поговорить о Пойлове, но как-то не было подходящего момента, а тут плавали расслабившиеся, умиротворенные. Набралась храбрости, спросила:
– Лена, скажи, зачем связалась с Пойловым?.. Ведь он старше тебя в три раза…. Да, потом такой противный. Ты не обратила внимания на руки?.. похожие на отвратительные щупальца: пальцы толстые, короткие, узловатые, ногти по самое мясо обгрызены, поэтому выглядят как присоски. И так противно шевелит, будто что-то переминает или перекатывает. Ленка, плавая рядом, вдруг разоткровенничалась:
– Хотите правду знать?..
– Да, хочу.
–Он же богат,… столько всего накупил, что мне и не снилось!.. Теперь лет на десять хватит!.. Вот купальник, серьги, кольца, плащ, туфли: его подарки. Ну, а насчет противности, то… просто на него не… смотрела. А руки?.. Да, точно отвратительные.
Повела плечами, поежилась, как от холода. Помолчала, изучающе долгим взглядом уставилась на меня, потом вдруг тряхнула рыжей головой, скороговоркой выпалила:
– Нет, все же всей правды говорить не буду. Ведь вы, наивная простота!.. И если не знаете, то лучше… и… не… з-н-а-а-ть!..
Ошарашенная таким ответом, от неожиданности, непроизвольно воскликнула:
– Это как же?..
– А так! – и замолчала.
Я увидела ее смущение. Надо же!.. Оказывается, еще есть, и не стала больше задавать вопросы. Тем более не больно-то хотелось знать про всякие гадости, а сама подумала: «Ну и молодые!.. Вот уж удивляют, так удивляют своими непомерными знаниями».

Конечно, что-то слышала о Пойлове от бывшей крановщицы Риты, перед отъездом на материк. Последнее время работала в кадрах. Я пришла в аэропорт проводить. Стояли в общей толпе отъезжающих-провожающих, дожидались объявления посадки. В такие минуты иногда на человека нападает желание высказаться о том, о чем в другое время не решился бы сказать. Тем более расставались навсегда: «Наш Павлик не только непорядочный, но к тому же сексуально озабоченный. Ведь как получила расчет?.. Просто потребовал близости. Я согласилась!.. А куда деваться?.. Иначе бы до сих пор никуда не улетала. Так после этой близости с ним… плевалась, плевалась. Даже рассказывать не хочется…» Рита остановила свое откровение, а я не очень-то поняла, но расспрашивать не стала. Как Ленка сейчас сказала: «лучше и не знать»… Да в это время как раз объявили пройти в накопитель. Рита заторопилась. Прошла через пропускное устройство, скрылась за дверью, отделилась от прошлого.
Я же, снова включившись в свою жизнь, забыла про этот разговор, а сейчас вот вспомнила. Но ясности от этого не стало больше. Ну, да ладно.

Еще спросила Ленку на счет семи миллионов, которые украла или уж просто взяла. На что та опять так бесхитростно, откровенно сказала:
– Ага, хоть он и богатый, но… жадный, а денег в пачках столько много лежало в углу комнаты, что не утерпела, взяла. Но не считаю это воровством, потому что заработала, з-а-а-р-р-а-б-о-т-а-л-а… Вам понятно?..
Если бы не было известно восклицание: «О, времена!.. О!.. нравы!» Так бы воскликнула. Потому что заработать, считала можно только трудом или умом. Но, к великому сожалению так делалось в наше время, а оно ушло безвозвратно. От такой откровенности просто не стало слов. Некоторое время плавали молча, то, подплывая к плоту, то, удаляясь, каждая в разные стороны. Ленка устала молчать, вдруг подплыла, спросила:
–Шокировала вас?
–Хочешь, чтобы тоже сказала правду? – она кивнула головой.
– Да!.. Просто нет слов на твою откровенность. Ленка! Ленка!.. Что же с тобой дальше будет?..
– А вы за меня не беспокойтесь: не п-р-р-о-п-а-д-у-у-у!.. Еще и замуж за Ивана-лопуха выскочу!..

Вот и поговорили! Все ясно, понятно. Нет никакого раскаяния. И не чувствует за собой никакого греха…. А может это и не грех вовсе?.. Кто знает.

 Она видела мое душевное смятение; решила тему переменить. Заговорив об Арине. Сообщила, что на днях к ней приехал муж. Потом воскликнула:
– Считаете, что я плохая,… аморальная,… а вот Арина какая?..
Я в недоумении уставилась на нее.
– Вы не знаете?.. Ну, говорила, что вы наивная!.. Арина во всю закрутила с Александром Петровичем!
Переваривая информацию, невольно подумала: «Вот бабы!.. Черт их поймет, у нее мужик молодой, а она со старым». Ленка заговорила уже на другую тему, сообщила, что дорабатывает эту смену и улетает домой.
– Как же так?.. Ты не всю смену работаешь, а уже намылилась бежать. Неужели тебе надоел бассейн? Ведь такое не часто случается.
– Да,  я в любое время с Ваней могу прилететь, купаться свободно, сколько хочу и без этой тряпки на палке.
Ах да!.. Забыла совсем про Ивана…
Накупались, оделись и пошли на свои рабочие места. Подходила пора вечерней кормежки…

42
Хозяин в очередной раз протрезвел, начал активно действовать; сам лично решил контролировать кто, когда, где и с кем спит. Тут и застукал непутевую…. Ленка дни не ночевала на своей кровати…. Шалава, она и есть шалава!..
Приехали парни из райцентра. Вот и переселилась к ним в вагончик, который стоит в стороне от поселка, за хозяйским домом… Утрами на работу стала являться не протрезвевшей. Света сама подлавливала, отводила в столовую на мытье полов.
Ленка твердо засобиралась улетать домой, даже не доработав смену. Подошла с заявлением к Саликову. Тот посмотрел на нее, да как закричит:
– Немедленно,… первым же рейсом, чтобы духу здесь не было…. Ишь, понимаешь, с мужиками можешь гулять и водку жрать, а как работать – тебя нет. Вот так бы работала, как с мужиками… – и с презрением сплюнул на землю.
Хозяин так разошелся, что пообещал вместо места в вертолете банку тушенки. А ей хоть бы хны: даже не смутилась, считала в порядке вещей, что начальник ругает.
Саликов, увидел свою жену, поманил пальцем. Когда та подошла, сорвал и на ней злость: заявил, что та несет ответственность, как представитель милиции за все выходки «нехороших» девушек, таких как Ленка и Слава, тоже оказавшаяся в компании тех парней.
Однако Ольга Васильевна сказала, что это их личное дело. Взрослые люди, и вольны, встречаться с кем угодно, спать где угодно. Тем более, разрешение на проживание двум парням дал он сам, поселил в балке и выдал постельное белье.

Ленку же Василий Янович отправил домой ближайшим рейсом.

43
После полдника возвращалась в ночлежку. Увидела в бассейне Арину с сыном и мужем. Им было весело: хохотали, брызгались водой, разлетавшейся яркими всплесками под лучами палящего солнца. Мужик пытался окунуть ее с головой, обхватив сильными руками за необъемную талию. Она визжала, брыкалась. А муж у нее красивый: чернявый, крупнотелый, жилистый, молодой. И почему променяла на старого?
Здесь же была Алла с сыном и мужем. Купались и еще пары три, незнакомые мне. В общем, здесь семьи в возрасте от двадцати, до сорока лет. У всех жизнь полная чаша и полная идиллия счастья. Пусть ссоры, пусть неурядицы, но самое главное все вместе, все существуют: благополучные, счастливые. Знают, что не одиноки, что есть мужья, жены, что рядом дети; и с уверенностью убеждены, что это будет вечно.

  Но, к сожалению, ничего вечного на земле нет, и только Бог знает, что ждет в будущем: какие бури, напасти, утраты. А пока время работает на них, и им нет никакого дела до будущего и окружающих.

Вспоминаю свое прошлое, когда семья тоже была еще полной чашей и как я с каким-то вызывающим видом проходила мимо одиноких и даже чуточку презирала, ну в точности как сейчас относятся ко мне. Как же ошибалась! И как ошибаются сейчас они! А может так и должно быть? Иначе не ощутить сполна всего счастья. Да! Все повторяется…

44
Начался новый рабочий день. У пионеров день бантика. Всем на лицах рисуют бантики. Дежурные никого не пропускают. Даже директор милостиво разрешил на лбу нарисовать.
Перестала принимать грязную посуду, удивленно уставилась на него. Вдруг увидела разительные перемены! Еще больше удивилась, когда поняла, что он вроде бы стал отмытый, волосы уже не торчат слежавшейся паклей, а блестят от чистоты и аккуратно зачесаны набок приятной русой волной Даже в чистом спортивном костюме! и проглаженном?!
Пораженная, задалась вопросом: «Что это с ним?»…. Стала искать ответ. У кого?.. У Светки конечно!..

Та увидела мое остолбенение, улыбающаяся, подошла и задала вопрос, показывая глазами на Илью:
– Интересуетесь?.. – молча уставилась на нее, ожидая сенсации. Она произошла:
– Посмотрите в зал, – и взглядом указала куда...
Проследила за взглядом, увидела Елену Викторовну: помолодевшую, расцветшую. Еще не понимая происходящего, спросила Светку:
– Так что же произошло?.. – на что та еще сильнее расплылась в улыбке, показывая красивые зубки, протянула:
– Н-у-у,… какая же вы… непонятливая…. Лю-б-о-о-о-вь, у них случилась!
Вот теперь стало понятно.

И заторопилась убирать из раздаточных окошек грязную посуду, которой дети успели заставить под завязку, пока перекидывались словами, взглядами со Светкой.
Быстро снимала грязные тарелки, очищала от оставшейся пищи, складывала в ванну, а в уме переваривала новость, думала: «Надо же!.. и как это Илюха, при такой нерасторопности, сумел еще любовницей обзавестись?»…
Пока он ел, все поглядывала; в итоге пришла к выводу: любовь подействовала положительно…

45
Время неуклонно бежит вперед и за ним все быстрее убегает хорошая погода. На улице пасмурно, над сопками густой туман, значит, вертолета долго не будет. По идее, через два дня, должна закончиться первая смена. Желательно, чтобы погода наладилась, тогда без проблем отправили бы детей этой смены и завезли вторую.
Сегодня работаю.
А у пионеров вновь праздник, праздник зеленой пятки. Это игра такая. Мажут трем людям или домашним животным пятки зеленкой, а все бегают по лагерю ищут их. Светка всегда принимает активное участие в забавах детей; как маленькая, от души веселится вместе с ними.
И сейчас сообщила, что отправляла пионеров к Саликову. Сказала, что видела, как тому мазали пятку. Пионеры побежали, а она понаблюдала, как все там произошло.
Дети постучали в дверь. А он только что встал с постели, весь большой, лохматый, грозный, вышел на порог; стал в любимую позу (руки в боки), да так грозно закричит: «Ка-а-к-у-ю вам пятку, а-а-а?»… – те с испугом ретировались и бросились врассыпную подальше от грозного начальства.
Поиски пяток продолжались весь день. Мне пришлось тоже показать свои. Было очень смешно. Маленький народец веселился во всю…

46
Светка уже несколько дней бегает по окрестным лесочкам возле лагеря, собирает подоспевшие грибы после обильно прошедших теплых дождей. Вот что значит молодость: кругом успевает!..
Хотя и молодым не всем это дано. Вот Арина не вдруг-то побежит в лесочек…. А Светка накрутила с десяток банок готовых грибов, часть целых, ядреных над печкой сушить повесила и продолжает вести заготовки.

Как-то прибежала вся запыхавшаяся, довольная – она всегда в хорошем настроении и сказала, что лисичку встретила. А та гордо прошествовала мимо. Посмотрела, как бы сказала: «Я-то охочусь! А, ты что здесь делаешь?»
В очередной раз, сбегала в тундру, принесла целое ведерко поспевшей морошки. Морошка в ведерке светилась ярко-оранжевым светом. Хоть и предложила нам попробовать ягодку, долго не могли нарушить чудесное видение.
Наконец все же решилась – уж слишком она манила. Взяла горсточку, положила одну ягодку в рот, легонько прижала языком и ощутила на губах, языке и во всем рту сладковатый, одновременно с тем, нежный кисловатый сок и чуть заметный аромат несравнимый ни с чем. От наслаждения зажмурилась.
Девчонки: Оля, Арина, оказавшаяся здесь же Слава загалдели и стали брать по горсточке из ведерка, великодушно поставленного перед нами на стол.
Морошка – это блаженство! Я тоже люблю собирать ее, но – дома. Здесь же, работая в лагере, очень устаю и за морошкой бегать уже не в силах…

47
Наступил последний день первой смены. А грозная комиссия с СЭС так и не прилетела. Но все равно боязнь ее прилета подталкивала работников к поддержанию порядка в лагере.

Илья по радио торжественно объявил два праздника: общий день именин у тех, кому выпал на этот месяц и день закрытия лагеря. Повара постарались на славу. Испекли большой торт. В семь часов вечера в столовой организовали праздничный ужин. Столы составили буквой «П». В середину посадили всех именинников. Их оказалось семь человек, в том числе и Настя. После ужина все сидели за столами, а в центре выступали «артисты». Дети пели, плясали, танцевали, сказки представляли, рассказывали анекдоты.

Мне некогда было сильно прислушиваться, только и знала, что подносить то чай, то хлеб, то добавки, которые просили ребятишки, а потом собирала посуду.
Закончился ужин, дети гурьбой побежали на костер, который зажигался при открытии лагеря, а теперь должен зажечься в честь закрытия. Но мне, правда, так и не удалось посмотреть на это чудо.
Анна со своими друзьями продолжила празднование рождение дочери в своей комнате.

Закончила убираться поздно ночью. Очень устала!.. Еле доползла до комнаты, но не изменила своему правилу. Переоделась и пошла в бассейн. Воздух на улице по настоящему холодный, небо чистое, черно-синее. Более загадочно мерцают большие звезды, а падающие чертят огнистые полоски, да так быстро, что не успеваю загадать желание.
Над водой клубится серебристый пар в ярком отблеске полной луны, светлая дорожка идет через весь бассейн и пропадает в темной листве кустарников, нависших над самой водой.
В бассейне никого нет; как всегда в раздевалку зайти стало страшновато, поэтому разделась прямо у борта горячего водоема, вошла в воду. Весь мир, с его суетой, проблемами, отодвинулся далеко за пределы вселенной. Я одна в этом сказочном мире тепла, блаженства, всепрощения, покоя, которое тут же окутывает, расслабляет, и нет дела ни до чего. Отдыхаю душой и телом. Блаженствую.

Вдруг услышала легкий всплеск. Оказывается, не одна? Повернулась в ту сторону, откуда послышался звук. У противоположного берега под склоненными густыми кустами разглядела двух человек. Начала мучаться вопросом: «Кто такие?» Но те долго не мучили, а сами приплыли ко мне. Это оказались Илья и Елена Викторовна.
Поздоровались, счастливыми голосами восхитились водой, бассейном. Когда совсем подплыли, лица выражали радость, счастье, любовь, которая выплескивалась через край.
Подумала: «Надо же, такие совершенно разные люди, а нашли друг друга!»... И ведь как хорошо повлияла она на Илью. Помолодел, стал походить на влюбленного юношу: глаза блестят, движения резкие, слаженные. Вот что значит любовь! Ну и славно, хотя в поселке у обеих семьи. Но если в этот момент им хорошо, значит так и должно быть!

Поговорили немного. Я отплыла к плоту и предалась своим мыслям. А подумать есть о чем. Плавала, мысли вокруг вязались в кружева. Вот мелькнула одна, самая главная: «Все же тяжело работать…. Выдержу ли вторую смену? Нет, наверное, не выдержу. Так что же делать?» Не решила до конца, что делать, пошла, одеваться…

А Илья и Елена Викторовна продолжали плавать в бассейне, наслаждались минутами счастья, выпавшими на их долю.
Я же в эту ночь в страшных сомнениях – «остаться или нет на вторую смену», долго не могла заснуть…

48
Погода ежеминутно резко меняется. Опять из свинцовых туч, низко нависших над лагерем, зарядил сильный, мелкий, как из сита дождь, даже комары и те где-то попрятались, не беспокоят. Листья деревьев, кустарников набухли, опустились под тяжестью влаги. Лепестки цветов слиплись, погрустнели. Стены строений потемнели от непрерывных потоков дождя, затекавшего в щели, швы между  брусьями, досками. Все вокруг мрачно, пасмурно.
И только один бассейн безмятежно принимает дождинки; красуется серебристо-голубым цветом обновленной воды. Пар клубится над ним. Вода зовет и манит. Перед таким наслаждением устоять невозможно. Мне нравится такая контрастность: и дождь, и чудесный бассейн. Начинаю чувствовать какую-то приподнятость в душе, прилив сил и кажется, что вокруг все так хорошо, хочется жить еще и еще.

Над бассейном, лагерем из репродуктора с самого утра, до позднего вечера гремит музыка в честь окончания смены. Голос директора бодрый, радостный. Объявляет концерт с поздравлениями дней рождения, благодарностей от пионеров своим «любимым» воспитателям, обслуживающему персоналу. В первую очередь, благодарность от пионеров объявил Елене Викторовне и себе любимому. Дальше объявил чью-то заявку, а затем извинился, что исполнить не может, так как кассету у него «спионерили», как вернут, обязательно выполнит. Ишь ты!.. Смотри-ка, как разговорился к концу-то. Потом включил что-то и для Анны Ивановны…

49
Смена закрылась. Пионеры почти свободны от своих воспитателей. Естественно сразу же ослабла дисциплина. Последняя ночь после закрытия называлась «королевской».

В эту ночь можно фантазировать, придумывать всякие выходки, которые бы вызывали веселье у окружающих или улыбки. В первую очередь стали развлекаться любители, помазать красками, пастами или какими-либо другими, красящими составами спящих или просто ничего не подозревающих людей. За ними пошли любители переодеваться в привидения, «страшилки».

Всю ночь по лагерю разносились взрывы смеха, визг, писк, топот множества ног пробегающих мимо, всплески воды в бассейне, куда кидались попавшие под окраску и взрослые и дети.
Воспитатели сбились с ног, отыскивая своих питомцев. Последнего пионера выловили уже в четыре часа утра, уложили спать.

Наконец-то лагерь угомонился…
Но внезапно проснулись от сильного стука двери комнаты Олега, громкого его крика в коридоре. Потом раздался шум, стук еще одной двери и крик в комнате Анны. Послышался неистовый смех. Быстро, накинули халатики, высыпали в коридор, увидели Светку, которая уже успела побывать у Анны в комнате. Захлебываясь, корчась от смеха, стала рассказывать:
– Кто-то воспользовался правом «королевской ночи», н-а-п-и-с-а-л зеленкой непристойное слово из трех букв на лбу сонного Ол-е-г-а.
Глядя на Светку, озорно сверкающую зелеными глазами, остановилась на мысли, что Олегов лоб – это тоже ее рук дело. Но догадки оставила при себе. А та веселилась от души, рассказывая, не переставала смеяться, показывала происшедшее в действиях и лицах:
– Олег, проснулся, рукой определил, что на лбу что-то написано. Не нашел зеркала, выскочил в коридор. При лунном свете, освещающем коридор через открытую входную дверь, увидел возле двери Анниной комнаты пузырек с зеленкой и ворвался к ней. Там при свечах сидели Лида и Алла. Забежал, бросился к Лиде, прокричал, показывая пальцем на лоб: «Это что?» Лида, наклонила голову, начала громко читать, растягивая буквы, как первоклассница: «…!?» Олег, удивленно: «Что - о- о???..» Лида говорит: «Ну,…  (удивленно вновь произнесла это слово)! Так написано! Ол-е-е-е-г?!..» Анна заверещала как заяц, даже руками замахала: «Не я, не я. Это кто-то меня подставил».

Только озорница закончила рассказывать, как мимо нас пулей проскочил Олег с полотенцем на плече. Видать побежал в бассейн отмывать лоб, а мы посмеялись, вернулись в свои комнаты досыпать…

50
Наконец-то определилась. Приняла твердое решение не оставаться на вторую смену. На окончательное решение повлияла Настя – маленькая «разбойница». Когда ее вижу, вспоминаю маленькую разбойницу из сказки «Снежная королева». Вот ее-то мне напоминает она со своей вседозволенностью. После гулянки мамы с друзьями в комнате, наутро эта «разбойница» принесла целую гору грязной посуды. Мол, как всегда кухрабочая их «величество» обслужит. Я, конечно, человек подчиненный, чтобы не конфликтовать – помыла, но это явилось последней каплей. Вдруг как бы, прозрела, стала задавать себе вопросы: «Что здесь делаю? Почему обслуживаю этих людей?» Если чисто обслуживать пионеров, куда ни шло: на это нанималась, но обслуживать этих? Извините.

Да, все!.. Взвесила за и против, решила на вторую смену не оставаться! Вечером, накупалась, с окончательно принятым решением спокойно возвратилась в комнату, заснула сном праведника.

Наутро вспомнила свое решение. При дневном свете увидела грязное постельное белье на кровати, еще сильнее захотела домой…. Да! да! да!.. Хочу домой!.. Хочу в свою чистую, свежую постельку!.. Хочу!.. Хочу!
С таким настроением пошла к Анне, спросить на счет смены белья, потому что из-за непогоды неизвестно, сколько придется прожить еще здесь, а на этой постели противно дальше спать.
Анна же, с невозмутимым спокойствием, ответила: «Я себе-то не меняла…» Ну, понятно, если уж себе королева не поменяла, то, что хочу я, плебейка? Нет и нет! Все! Домой! Домой!..

51
С утра опять был густой туман, который серым покрывалом навис между сопками, но подул свежий ветерок и к обеду разогнал его. Появившееся на пару часов окно позволило отправить домой первых десять детей, с попутно залетевшим вертолетом. Вертолетчики летали по селам, решили искупаться в целебной воде…
После их отлета все вновь заволокло плотным, как вата туманом. Такая же непогода опустилась на все побережье, и отправка остальных детей вновь задержалась на несколько дней.
Но вот наконец-то вновь подул ветерок, облака поднялись над сопками и стали уплывать за пределы лагеря; местами даже засветило солнышко, заголубело небо. Появилась надежда…. Настроение у всех уже чемоданное: ждем вертолета. Но мы все также работаем.

Сегодня у меня выходной. Направилась в столовую чуть попозже. Когда подошла к кухне, то услышала Саликовский «разнос» поварам:
– Почему нет рыбы? Я, что ли за вас буду ловить?.. Рыбацкие бригады, понимаешь, постоянно мотаются тут. А вы рыбы не имеете?.. Детей, понимаешь, несколько дней кормите тушеным фаршем…
Спохватился об этом уже в отсутствии Анны, которая вчера вечером со своей дочкой – «разбойницей» ушла катером. А вечером Саликов еще заглянул и в ее комнату. Увидел телевизор с магнитофоном. Детям ведь так и не наладили телевидения. Завхоз все говорила, что пришлют новый, тогда и установит в красном уголке. Он же, оказывается, со дня открытия смены стоял в ее комнате.
«Папик», как его называет Светка, сильно разозлился; даже погрозил разобраться в том, чья это техника, при всех делая страшные глаза…

52
Проснулась, вышла на веранду, приятно поразилась. Во всю сияло ласковое солнышко. Деревья, кустарники, цветы стояли омытые недавним дождем, посвежевшие, радостные. Птички щебетали повсюду. Бассейн сиял голубизной нетронутой воды. От всей земли, все, что на ней находилось, исходил чуть заметный парок, вызванный теплыми лучами солнца.
Стало грустно. Ведь скоро придется расстаться с этим великолепием. Правда, радовало то, что наконец-то покину коечку, которую буду вспоминать, как страшный сон.
Окончила вечером работу, шла в ночлежку. На меня вдруг опять обрушилась тоска, которая вроде бы отступила здесь. Я уже начала было думать, что избавилась…
Получается, что большую часть жизни куда-то стремилась, торопилась, кому-то была нужна, для кого-то что-то делала, о ком-то заботилась. Вдруг все резко оборвалось, исчезло со смертью мужа…. Неслась по жизни, как в вагоне скорого поезда, а вышла на полустанке: куда идти не знаю. Одна на этом полустанке-то оказалась и в другой совершенно жизни, к которой никак не приспособлена. И приспособлюсь ли?..

53
Поздно вечером, опять купались. Как всегда, интересные разговоры пошли про все понемножку, а про хозяина обязательно. Светка начала рассказывать:
– Вот, блин, с нашим «папиком» не соскучишься. Пришел вечером на кухню, а я ему сказала, что назавтра на обед в меневке записан зеленый борщ, надо зелень порвать на огороде. А из него как полезло: «А, вы садили?.. А, вы пололи?»…Будто бы он сам садил и полол?.. Ведь мы-то знаем, что все это делал Кирпич. «Я сам нарву, а то допусти козла в огород. Завтра же всех поваров, бухгалтеров отправлю окопы рыть»… А я так ласково спрашиваю: «Василий Янович, а какие окопы-то, глубокие?» А он: «Ты помолчи. Это я для сравнения». Да уж хозяин любит что-то с чем-то непонятным сравнивать.
Поговорил, снова разбрелись по бассейнам. Света, Арина, Татьяна (уборщица вместо Ленки) уплыли в горячий и уже повизгивали там от удовольствия.

Я и Саша остались в холодном. Прицепившись к плоту, повели душевные разговоры. Саша вдруг сказала:
– Все же, какие мы бабы: слабые! Вот Арину взять. Любовь с Сашкой закру-у-ти-и-ила. И смешно на них глядеть: ведут себя как дети. Как-то вечером убралась в пекарне. Иду к нему сказать, чтобы дизель выключил. Заглянула в окошко, вижу, на одной койке в обнимку сидят. Пока дверь открывала – уже на разных, а у Арины и книжка в руках. Как же! Приходила книжку почитать.
Поддакиваю и говорю:
– Ну, пусть холостая, куда бы ни шло!.. А у нее-то муж есть, да молодой ведь…
Однако моя собеседница с сожалением в голосе сказала:
– Какой там му-у-у-ж, вечный пьяница. Из пятой палаты не вылезает: постоянный клиент. Наверное, Арина правильно поступает: хоть день, да ее. Ведь она от него света белого не видит, да и ласки никакой не получает. Трезвым-то только и побыл несколько дней, когда сюда приезжал. Сейчас в поселке опять не просыхает. На днях ее подружка звонила. А Александр Петрович еще ничего мужик, не смотри что в годах: боевой, жилистый. И обнимает, наверное, крепко…
Соглашаемся, что тогда Арине этот грех простителен. Поговорили еще пару минут, замолчали…

Начала бездумно обозревать окрест. Несмотря на то, что ночь, все вокруг великолепно. Почти мрачные стоят кусты и деревья, в ветвях проблескивают скромные лучи бледной луны. Не могу всем этим налюбоваться.

Прошел только месяц, а растения уже отцвели, наполнились ягодами, хотя еще неспелыми. Вон стоит с гроздьями рябина, которая еще недавно радовала нарядным белым цветением, а сейчас уже ягоды большие, но еще бледно-коричневатые, покачиваются в такт, пробегающего ветерка, как бы говорят: «Пока не срывай, дай, созреть до ярко-бордового, огненного цвета, и морозцу прихватить, тогда и бери, наслаждайся».
Там черемуха, горделиво склоняет кусты от кистей еще зелено-коричневатого цвета. Недельки через две ягоды приобретут антрацитовый цвет, и во рту останется незабываемый вкус терпкой сладкой мякоти. Пока же покачивается на слабом ветру, как бы шелестит: «Не забудь, приди, когда поспею, тогда и получишь радость».
Уже и шишки на стланике зеленеют, из-под иголок выглядывают, как хитрые белочки, юркие и шустрые.

Да,… на склоне сопки продолжается своя жизнь. Растения распускаются, цветут, отцветают, дают урожай. Так и в жизни каждого человека проходят годы, события сменяют друг друга. И ничего вечного на свете не бывает. Так и пребывание в Таватуме заканчивается.

А жаль!.. Жаль расставаться с людьми, с которыми будто бы сроднилась, как будто бы жизнь прожила. Жаль высоких молодых тополей, разросшихся вдоль речек и по берегам водоемов. Жаль склона сопки, к которой, как бы, притиснуто это великолепие. Жаль кустарников, которые пышным зеленым покрывалом одели все вокруг. Жаль всей чудесной природы, этого райского уголка, этой земли «Санникова», а может Саликова?

Да, что мне их жалеть?! Мне надо жалеть себя, что со всем этим расстаюсь. Когда еще удастся здесь побывать? А, может быть уже никогда? А вообще-то неисповедимы пути Господни. И еще с легкой грустью подумала, что это, наверное, последнее купание, последний прошедший день моей работы здесь.
Что ждет меня завтра?

Вернулась в комнату, уже лежала на кровати, вдруг обнаружила в наволочке матраса что-то твердое, круглое, как патроны. Залезла рукой подальше, а там точно лежат завернутые в масляную тряпочку десять штук заряженных патронов на медведя. Значит, до меня здесь на этой койке спал охотник, положил заначку, да и забыл.  Показала девчонкам свою находку, а Саша воскликнула:
– Ну, Васильевна!.. Почти как в сказке про «Принцессу на горошине», только вы на заряженных патронах. Надо же! Вот так, целую смену, больше тридцати дней проспать и не учуять.
Поддакнула:
– Да, конечно! Так уматывалась, что даже не чувствовала на чем сплю…. И правда, как по сказке…. Только тут получилось, что кухарка-то даже на патронах целый месяц проспала как убитая и не почувствовала, не то что принцесса, которая не смогла уснуть и одну ночь на горошине.

54
Вместе с отдохнувшими детьми благополучно погрузилась в вертолет, чтобы отправиться домой из этого необычного то ли путешествия, то ли удивительного сна, которое так быстро промелькнуло, но которое буду помнить до конца своих дней…
Какое счастье вернутся домой…. Помылась в своей родной ванне. Правда, воду как всегда в летнее время согрела в большой кастрюле, в ванной комнате включила обогреватель и с удовольствием предалась этому занятию.
После купания почувствовала себя посвежевшей, обновленной. Постелила на свою кровать чистое, свежее белье. С наслаждением растянулась во весь рост. И впервые за все последние годы здесь дома уснула крепким сном без сновидений, чтобы с утра начать новую жизнь.
А жизнь моя, правда, должна начаться заново. Повод появился. Лучший друг покойного мужа пригласил на работу начальником планово-производственного отдела во вновь образованную организацию, директором которой он стал…
Зарплаты, конечно, за работу в Таватуме не получила, а даже осталась должна. Но хозяин «великодушно» простил. Оставшиеся товарки по лагерю Саша, Слава, Света, Оля, Арина, Татьяна добросовестно отработали еще две смены.
Пойлов продолжает разворовывать строительную организацию. Я бессильна, как-либо остановить. Видно плетью обуха не перешибешь…. Обещанная  помощь от Николая Петровича так и не поступила…

Эвенск, 1999 год.