Командир звена

               
Я был страшно горд, когда меня, первого из группы молодых лётчиков, назначили на вышестоящую должность – командиром звена.
В моё  звено  входили три лётчика:  Павел Поплавский, Анатолий Лукичёв и Вячеслав Шилов.
Павел Поплавский.  С ним мы учились вместе в Харьковской спецшколе ВВС три года, затем вместе в авиационном училище и были направлены офицерами в Германию.  Т.е. с 1946 года были рядом.  По характеру он был упрям, заносчив, не признавал ничьего мнения, считал себя незаслуженно обойдённым.  Хотя, как и все мы, допускал «ляпы». Это он, однажды, выполняя тренировочный полёт на отработку маневра для бомбометания, забыл перед вводом в пикирование на цель убрать обороты двигателя. Скорость наросла намного больше расчётной, а радиус маневра зависит от квадрата скорости, и для выхода из угла пикирования 60 градусов, чтоб не зацепить  землю,  ему пришлось приложить усилия, намного больше обычных.  Перегрузка была, видимо, запредельной.  Из пикирования Паша МиГ вывел, но от столкновения с землёй на скорости около 900 километров в час его спас  карьер. Перед кругом, обозначающим цель, на которую он и должен был сбросить бомбы, был расположен громадный глубокий карьер, из  которого  когда–то вывозили песок.  Этот котлован и спас нашего Пашу от катастрофы.   Его фотоконтрольный прибор даже зафиксировал  стоящую у края котлована бытовую будку под ракурсом снизу.  Несколько секунд после выхода из  страшного пикирования Павел не мог  даже отвечать  на радиокоманды.  Затем пришёл в себя и нормально посадил самолёт.  С Павликом ничего не произошло, а планер самолёта подвергли  «юстировке» т.к. от сумасшедшей, выше расчётной, перегрузки нарушились его аэродинамические качества.

После отпуска каждого лётчика, перед его полётами на боевом самолёте, в котором лётчик один,  проверяют технику пилотирования на самолёте с двойным управлением. После очередного отпуска я должен был проверить Поплавского на спарке. Взлетели, пришли в зону пилотирования, Паша начал выполнять фигуры сложного пилотажа.
Дошла очередь до мёртвой петли  (правильно – петля Нестерова).  Считалось гордостью лётчика при выполнении её создать максимальную перегрузку.  Павлик и старался «выжать из самолёта всё».  В результате такого его «старания» в верхней точке петли мы оказались с гораздо меньшей скоростью, чем нужно.  Я ему по самолётному переговорному устройству сказал: «Отпусти управление, смотри как нужно!» и выполнил правильную петлю.  «А теперь  давай вместе!» и подсказывал ему: «Плавнее! Не тяни! Спокойнее!   Вот так!  Видишь, и петелька получилась отличная!  И скорость у нас нормальная».  После полёта Паша  долго не мог решиться спросить у меня, его инструктора, замечания по полёту, а я пощадил его и специально медлил с записью в контрольном листе о работе самолёта.  Наконец, он подошёл ко мне и что–то пробурчал.  Я не стал придираться к мелочам,  видно было и так, что  «гордыня Паши дала течь».  Именно с этого полёта старший лейтенант Поплавский признал во мне своего командира.

        Вспоминается  один случай, произошедший с нашей парой.
Как–то организовало командование воздушной армии соревнования  воздушных стрелков. От нашего полка выделили пару  Теряев–Поплавский.  Первый зачётный полёт – пройти над заданной целью в точно назначенное время, затем произвести посадку на аэродроме Альтес–Лагерь, с которого будут производиться стрельбы.  Вышли мы на цель точно  по времени.  В первый день сборов нам прочитали ряд лекций, прошли необходимую подготовку. Наконец, самое ответственное – день стрельб по мишени Пм–3ж.  Вот и мы дождались взлёта Ил–28 – нашего буксировщика, взлетели за ним.  По пути в зону стрельб буксировщик стал распускать мишень и она (обидно!) запуталась в своих фалах  и  вместо  прямого полёта на буксире стала вращаться, выполняя горизонтальные бочки с большим радиусом вокруг продольной оси.  Конечно, попасть в  неуправляемую мишень стало невозможным.  Доложил на КП.  А что он может посоветовать? Да ничего. Ответ мне был таким, что понимай, как хочешь. Досадно .  Каждому хочется попасть  в цель, но условий для  прицельной стрельбы  нам не досталось.  Я  отвернул в безопасную сторону самолёт и нажал боевую кнопку,  то есть выпустил снаряды в белый свет, как в копеечку. Доложил «Стрельбу окончил!»,  отошёл в сторону  и стал наблюдать как Паша «вертелся» вокруг мишени, пытаясь её прострелить. Ясно было сразу, что в неё попасть невозможно, но  я представлял себе, как Павлик сжал зубы и назло всем хотел победы над коварным казусом.  Конечно, он не попал, и мы, понурившись (обидно же!),  развернулись в сторону аэродрома посадки – Гроссенхайна.

Мне, молодому командиру, долго и много пришлось  «воспитывать» Павлика, с которым мы вместе в 1946 году из–за маленького роста замыкали строй роты спецов на улице Конторской города Харькова.  Правда, теперь Паша ростом стал на голову выше меня, но спеси и строптивости в нём не убавлялось нисколько.  То соседи его по квартире жаловались мне о шуме и ругани за стенкой, то сам Паша неожиданно выныривал из кустов на моём пути и затевал разговоры со мной непонятно о чём и для чего, то его жена Ольга жаловалась мне на их отношения,  отчего я  страшно краснел  и  не знал  что ответить и как реагировать, то ещё что–то необычное.  Уже и не вспомнить что.  Летал Павлик хорошо, упорно и жадно,  рвался вверх и вдаль, а вот личные «струнки» у него были «перенатянуты».
  Это – портрет моего одноклассника, однокурсника,  многолетнего  однополчанина, первого моего ведомого  Павла Борисовича Поплавского.


Через некоторое время  Пашу куда–то перевели, а моим ведомым назначили молодого лейтенанта  Анатолия Сигида. Его назначение ко мне нас обоих обрадовало:   он из Днепропетровска, я из Харькова – земляки. Во всем он был отличным парнем: шустрый, смышленый, подвижный, весёлый, спортивный.  Что и говорить – то, что надо. Но скоро стал я замечать одну его особенность: всюду и всегда спит.  Да, не удивляйтесь, именно спит.  Причём, как–то странно спит.  Спит, но слышит всё вокруг.  Если  после сеанса кинофильма «Крутые горки» я его будил, и он объявлял мне:  «Укатали Сигу крутые горки» можно было принять за шутку,  если в процессе лекции или занятий мне приходилось регулярно толкать его в бок смешило, то в более серьёзных случаях  это стало уже настораживать.  Не зря выше я охарактеризовал его спортивным.  Да, отлично развит физически, и участвовал во всех спортивных мероприятиях.  В том числе, конечно, и в волейболе.  Но…  стоит на площадке и… спит. Мяч идёт на него, болельщики вопят:  «Сига!»  Он успевал проснуться, сообразить, что нужно делать, брал мяч и пасовал его игроку у сетки  для удара.  Поразительно! Неправдоподобно, но факт.  Так, со сна и успеть подать для  хорошего удара?  Невероятно!
Ладно,  волейбол. Ладно,  лекция приезжего учёного полковника.  Но на контроле к полковому вылету спать? И всё–таки  Толик умудрялся, на удивление всем присутствующим, там тоже отдаваться Морфею. Например, контрольный вопрос–вводная: «Вы на третьем отрезке маршрута. Высота восемь тысяч метров, скорость шестьсот километров в час приборная.  Почувствовали в кабине запах гари.  Ваши действия? Сигида!»  И что вы думаете?  Толик встаёт и правильно отвечает.  По залу раздаётся общий  вздох облегчения.

Эту его особенность уже знали все.  Но все знали – это одно, а в небо выпускал его я.  А в воздухе в каждом МиГе мы по – одному. Как?  Поняли?  Конечно, молодому командиру, каким я был в то время, отважиться на  решение изменить судьбу человека трудно,  но меня всё больше тревожило будущее земляка.

Программа подготовки молодых лётчиков. Первый полёт по маршруту выполнялся ими самостоятельно, но сзади должен лететь контролирующий командир, наблюдающий за правильными действиями  обучаемого.   Сигиде  запланировали это упражнение.  Я взлетел  за ним и шёл сзади. Погода чудесная: безоблачно, видимость прекрасная,  наземные ориентиры различимы замечательно.  Наша высота тысячи три метров.  Вот первый поворотный пункт. Сигида докладывает Командному Пункту и разворачивается на новый курс – 270 градусов. Правильно. Через расчётное время подходит  ко второму поворотному пункту. Выходит на него точно,  но я  не слышу его доклада на Командный пункт и не вижу разворота на следующий отрезок маршрута. Он продолжает идти с курсом 270 градусов, то есть прямо в Западную Германию, к нашему вероятному противнику. Я стал его по радио звать, кричать, но он продолжал  лететь прямо в лапы врага. На свои  позывные и  мои окрики ответов нет. Я с ужасом видел, что наземные ориентиры и часы показывали  секунды, когда я был обязан принять единственное правильное решение – перезарядить пушки и не дать Сигиде перелететь  к лютому врагу.  Совсем стало не по себе.  Вдруг, почти  у самой границы, когда я уже потянулся левой рукой к кнопкам перезарядки оружия, его самолёт  с максимальным креном  развернулся на следующий курс и Толик доложил о проходе второго поворотного пункта.  «Проснулся», подумал я.  Подошли к аэродрому, сели.
        –  Товарищ капитан.  Лейтенант Сигида задание выполнил. Разрешите получить замечания.
– Почему поздно доложил  и   развернулся после второго  поворотного?
– Да я засмотрелся на города…
Не  признается, хоть убей, но я уверен – спал.
В этот же период он проходил подготовку к полётам ночью.  Пока он  ещё летал  на спарках, с инструктором, но скоро будет готов к самостоятельным полётам.  Ночью!  Один! Что делать?  Как быть?
Выручил командир полка:
  – Теряев, зайди ко мне.  Расскажи, как идут дела в звене.
 Схитрил мудрый Борис Алексеевич: отлично знал мои дела, а как быть с Сигидой, решил утвердиться в своём мнении  со мной.  Да, страшно стало выпускать Толика в воздух.  Хороший парень, свой, компанейский, земляк.  Но  лучше пусть принесёт пользу в другой  сфере.

    На  фото  капитан  Теряев, выполнив  полёт, делает замечания  технику по работе самолёта в воздухе.