Современный Обломов

К 200-летию со дня рождения
И. А. Гончарова

Обломов… Этот мощный тип созданный гением Ивана Александровича Гончарова, живет и здравствует и сегодня. Мы часто встречаем его на улице, общаемся с ним - и не всегда узнаем. Ничего не поделаешь: он несколько изменился за более чем 150 лет, прошедшие после выхода в свет романа «Обломов». Современный Обломов  приобрел телевизор и компьютер, подключился к всемирной паутине Интернет, поставил рядом с диваном мягкое низкое кресло, удобно раскинувшись в котором он попивает чаек, постукивая по клавиатуре, посматривая то на монитор компьютера, то на экран телевизора. Что же он такое сегодня? 

«Коренной народный наш тип»

     Однако, вначале надо сказать несколько слов о его родителе,
И.А. Гончарове. Он стоит несколько особняком в русской литературе. Великий мастер художественной детали, «фламандец слова», умевший как никто опоэтизировать самые прозаические бытовые вещи, страстный поклонник Пушкина, он остался в пушкинском сюртуке, когда русская литература надела гоголевскую шинель. И остался в стороне от литературного революционно-демократического мейнстрима второй половины XIX века. Эта особенность творческой жизни Гончарова отразилась и на судьбе его главного героя:
по-добролюбовски неласково встретила Обломова русская критика, за немногими исключениями.    

     Но И.И. Обломов оказался столь могущественным типом, что со временем стал своего рода физиономией России а, по слову Тургенева, об Обломове будут помнить до тех пор, пока на земле останется хоть один русский человек. Мало того, в ХХ веке Обломов совершил-таки «путешествие» в Европу, как обещал когда-то Штольцу, где стал «модным типом» в молодежной среде. «Иван Гончаров давно лежит в могиле, а его Обломов жив, более того, он никогда не был таким живым, как сегодня», - сказал об этом феномене немецкий драматург Шредер.

      Такой успех Обломова в России и Европе, можно сказать, вопиет, и требует каких-то объяснений. Наверное, Обломов сегодня:
– и великий миф о России и русском характере. Миф противоречивый и загадочный;
     - и один из символов России с дореволюционных времен; один из главных ее символов в глазах иностранцев;
     – и великий архетип мировой литературы, персонаж, «соразмерный»  именам Дон Кихота, Гамлета, Дон Жуана. Такого мнения придерживаются многие гончарововеды и писатели, в числе которых доктор филологических наук В.Недзвецкий, Ю. Лощиц и многие другие.

 Это говорит, что Обломов давно вырос из прокрустова ложа пресловутой «обломовщины», в которое уложил его Н. Добролюбов, и в которое мы до сих пор, по большому счету, его укладываем. Наверное, пора преодолеть революционно-демократический, восходящий к этому великому нашему критику взгляд на Обломова, подчиненный всецело «текущим интересам настоящей минуты», то есть социальной целесообразности XIX века, борьбе с крепостничеством. Объяснить Обломова добролюбовскими тремястами Захарами сегодня совершенно невозможно.

В Европе Обломов давно уже стал символом борьбы с утилитарными тенденциями в культуре, а нам пора преодолеть утилитарный подход к самому образу Обломова. Тем более что многое для этого уже сделали и дореволюционные, и современные литературоведы и писатели.
    
Великий мечтатель

«Что он: обжора? ленивец? неженка? созерцатель? резонер? Нет… он Обломов, результат долгого накопления разнородных впечатлений, мыслей, чувств, симпатий, сомнений и самоупреков»,- пишет поэт и филолог  И.Ф. Анненский в 1892 году.
 
Как бы продолжают его мысль наши современники, литературоведы
П. Вайль и А. Генис: «С точки зрения истории литературы “Обломов” … -  связующее звено между первой и второй половиной XIX века. Гончаров, взяв «лишнего человека» у Пушкина и Лермонтова, придал ему сугубо национальные — русские — черты. При этом живет Обломов в гоголевской вселенной, а тоскует по толстовскому идеалу универсальной “семейственности” (1991).

Многим и давно бросаются в глаза  параллели между фигурами Обломова и Дон Кихота. Эмигрантский филолог Владимир Соловьев заметил, что
«Дон Кихот был задуман и писался как пародия на рыцарские романы, пока Сервантес не осознал, что пародийный образ зажил самостоятельной жизнью, и что рыцари существуют на самом деле». Так же и наш Обломов задумывался как пародия на русского помещика, и только потом «зажил самостоятельной жизнью», стал «коренным народным нашим типом».

У последнего «золотого» нашего классика Ивана Бунина находим: «Хорошо было писать Сервантесу. В его время писали общо, аллегорически, без психологических выкрутасов. «Дон Кихот» - прекраснейшая из книг, но ведь это мы – поздние потомки – придали ей глубокий, вечный смысл. Сам Сервантес об этом и не подозревал». И Гончаров также не подозревал, какой смысл придадут потомки его Обломову. 

Сегодня, когда революционные иллюзии прошлых веков позади, не пора ли нам наполнить Обломова вечным смыслом?  Обломов может стать нашим «Дон Кихотом», если мы этого захотим, хотя, конечно, с иным содержанием. И мы увидим тогда, что наш Обломов – это, прежде всего, великий мечтатель,  рыцарь «мира грез», созданного его «волканическим», по словам Гончарова,  воображением. Этот вечный смысл и вызвал сегодня Обломова к новой жизни, сделав его актуальным символом в современном мире.

Идея «покоя и свободы»

Сегодня мы как бы вновь открываем для себя, что «Обломов» – это великий роман по поставленным в нем вечным вопросам. Можно сказать, это еще одно «наше все»: в «Обломове» можно найти множество жизненных притч и поводов к размышлению, причем выраженных в мягкой форме. Последнее обстоятельство и делает его актуальным в нашем прагматичном мире, в котором осталось так мало мягкости – этой основы чистоты и отзывчивости в человеческих отношениях.

Мягкость характера стала сегодня синонимом слабости. Вот здесь и возникает вдруг образ Обломова - мягкости в предельном ее выражении. Ведь он любит всех - даже невзрачного Алексеева и хама Тарантьева  - только потому, что они люди. В осознании спасительной роли мягкости в мире Гончаров проявил себя как великий мыслитель. «Это такой Учитель, который учителей научит», – отозвался о нем в своем дневнике Ф.М. Достоевский.

Чему научит? Любви. Но, главное, гончаровский Обломов дает поистине библейское утешение человеку, ослабшему в жизненных невзгодах, ведь сам по себе его роман – великое оправдание «маленького человека». Обломов как бы показывает на своем примере, что и в слабости можно оставаться человеком. Более того, именно слабости делают нас людьми, отличая этим от всегда безупречно выполняющих свою работу машин. Поэтому положительный и безупречный Штольц, человек без слабостей, превращается рядом с Обломовым в скучный алгоритм, сухую схему.

Сегодня, когда программно-расчетливый постштольцевский мир теряет душу, слабости Обломова, пародийная лень, делают его образ по-настоящему живым, и одушевляют жизнь вокруг него. Он и рюмочку-другую смородиновой пропустит, и проспит, и вдруг разбушуется, но гнев его мягок: Захар с самого начала знает, что будет прощен, в чем бы он ни провинился. К тому же Гончаров выразил идею мягкости гениально просто - на самых простых, прозаических вещах и жизненных сюжетах. Его «добро без кулаков» всегда искреннее, как слеза ребенка.

Как итог гончаровских размышлений о жизни возникает своего рода обломовская идея - единство покоя и свободы. «Я свободен, словно птица в небесах», - поют наши байкеры, а ведь Обломов парил еще выше – в выдуманном его «волканическим воображением» «мире грез». Там родилась его «голубиная душа», там вооружается он критическими стрелами против штольцев, оттуда его скромность и самодостаточность, которым довольно своего угла и одного дивана.

Гончаров сумел соединить в Обломове идеи свободы и покоя в их абсолютных и одновременно ироничных образах - «мира грез» и «дивана» - чем создал великий и ироничный, как сама жизнь, и притягательный во все времена  Обломовский идеал. Вызывающий порой смех, но этим смехом и живой.   

Рыцарь из «мира грез»

Тем не менее многие все еще  считают, что «Обломов» – это «прославление лени», и проходят мимо главных идей романа. Не отдавая себе отчета в том, что все мы немного Обломовы, что  этот «вечно живой тип» жив именно потому, что имеет «замечательные» слабости, которые и оживляют его в каждом веке, что лентяев-то много, а вот настоящих Обломовых – мало.
 
Настоящим Обломовым был сам И.А. Гончаров, о чем в один голос говорили его современники. Он много работал всю жизнь, и многого достиг, хотя при этом шутил, что «познал поэзию лени», и называл себя порой принцем де Лень. Обломовы, как люди из «мира грез», могут работать и «за идею», и даже жертвовать собой, как пожертвовал Обломов своей любовью к Ольге Ильинской ради ее «будущего» счастья. При этом они по-прежнему никогда не знают, сколько у них денег в кармане, мягки душой, даже если физически сильны. И поэтому им нелегко приходится в наши дни.

Что всегда выказывает Обломова – так это его свободное времяпрепровождение: он никогда не поедет отдыхать на Канары или Мальдивы. Хлопотно, а главное – зачем? Обломову милее своя Обломовка, какая она ни есть, вот здесь-то он и позволяет себе «отдохнуть, так отдохнуть», то есть полениться со вкусом. Такой Обломовкой может быть и коттедж в уютном уголке, и всего лишь диван и халат, но в любом случае - это свой угол. Здесь Обломов пропустит за дружеским застольем со Штольцем и Захаром пару рюмочек, поговорит с ними «за жизнь», и пофантазирует о будущем. В этих фантазиях он набирается сил, хотя понимает, что это и его уязвимое место.

Обломовка и грезы о ней, - это стержень натуры Обломова: именно они делает его независимым от штольцевских успехов, именно они дает ему и смысл жизни, и отдохновение от трудов. Пусть все, кто хотят, уедут из Обломовки в земли заморские, райские, - он останется, свою Обломовку он ни на что не променяет, и этим в итоге спасет ее, как это бывало уже не раз. В этом, наверное, и заключается обломовская загадка России.

   В фильме Н. Михалкова «Несколько дней из жизни Обломова» замечательно показана глубина характера Обломова:
- Я велю Вам остановиться! – кричит Обломов старому графу. - Да как он смел даже подумать! (Об Ольге Ильинской - В.К.) И Обломов затопал ногами вне себя от ярости!
Вот вам и добряк, и «милая душа»! Такого Обломова мы плохо знаем, хотя В.В. Розанов писал об этой черте его характера в своей статье «Революционная Обломовка» летом 1917 года. Да, Обломов может и разбушеваться, если выплеснется вдруг энергия из мира его грез. И страшен тогда его гнев!

Однако он умеет и раскаиваться, и прощать обиды:
- Что знаешь? – спрашивает он Штольца, когда тот заметил, что знает все о его отношениях с Ольгой. Штольц ровным голосом повторяет:
- Все. И про ветку сирени, и «украденную» чашку, словом – все.
- Да как это возможно? Что это значит? – вырывается у Обломова, и его вопрос повисает в воздухе без продолжения... Скажем за Обломова, что это значит: предательство Ольгой и Штольцем его интимных чувств, которое Штольц не счел нужным даже скрывать. Что же Обломов? Он всего лишь удаляется в свою Обломовку под Петербургом. Для нашего рыцаря из «мира грез» друзья в любом случае священны.

Если когда-нибудь Обломову поставят памятник, то, думается, он должен представлять собой, наконец, другого Обломова – в сюртуке, из второй части романа, в которой Гончаров рассказывает историю его трагической любви к Ольге Ильинской.

Обломов – дауншифтинг

Успеху Обломова в Европе, где он стал «модным типом», есть много объяснений. Да - роман давно переведен в Европе, да – Обломов обаятельный тип, да - русская экзотика, но, не только: Обломов пришелся ко двору вошедшей в моду на Западе философии дауншифтинга.

Ее последователи выступают против потребительского образа жизни, который силой обстоятельств превращает человека в потребителя. Они много работали, наполняли свою «чашу жизни», делали карьеру, а потом как-то вдруг осознали, что жизнь-то проходит, и остается уже только доживать ее. Осознали, что мир  золотого тельца хоронит их творческие амбиции, и простые человеческие надежды, навязывая, как смирительную рубашку, стандартный образ жизни: «потребляй, работай, сдохни».

И приходит день, когда они отказываются жить, чтобы потреблять – какая это скука! И поднимают свое личное восстание, и начинают «искать себя». Они уходят с высокооплачиваемых должностей, чтобы посвятить себя любимому делу, семье, бывает, что впадают в депрессию и отчаяние, но выстраивают свою  жизнь так, как они этого хотят, а не навязывает вездесущая реклама.

Не удивительно, что «неправильный», но притягательный образ Обломова стал для дауншифтингов  едва ли не откровением. А обломовская мысль, что надо просто жить, храня покой и свободу в душе, а не заниматься «выделкой покоя» - принята ими едва ли не как своя собственная. И наш Обломов был принят ими в свой круг, и стал одним из философских знамен этого движения.

Виктор Каменев, литературный «Обломов-клуб»