Тот, кто меня бережёт

Ты спишь. Я прижимаюсь щекой к твоей руке. Белые шрамы на белой коже. Один из них, на предплечье, похож на букву V. Виктория? Да. Тогда, пятнадцать лет назад, это было победой.

В девяностые ты так часто менял работу, что в трудовой книжке закончились страницы. Страна тонула в нищете и мы тонули вместе с ней. Пытаясь выжить, все обманывали всех. Зарплату не платили. Если платили, то крохи. Ты не обманывал, ты работал. Ты барахтался как та лягушка из притчи, что упала в молоко и за ночь взбила лапами сливки. Научным сотрудникам в НИИ перестали платить зарплату и ты устроился столяром, даже смешно писать это слово – устроился. Потом стал машинистом котельной, грузчиком, позже техником по уходу за животными, рубщиком мяса, работал на пилораме. Возможно сначала пилорама, потом котельная. Не помню... Сколько не барахтайся в воде, сливки не взобьёшь. Стало понятно что, работая на «дядю», невозможно заработать на жизнь. Вместе с друзьями ты начал своё дело, вы решили страну накормить. Ха-ха-ха. Кто-то ночью вспорол сети в садках, и вся выращенная за сезон форель ушла в залив. Тогда ты решил стать одиночкой и продавать то, что никакой завистник не сможет украсть - свои силу, ловкость, знания. В те опасные годы страну захлестнула мода на собак. Серьёзные люди обзаводились серьёзными псами. Ты стал дрессировщиком. Ты дрессировал хозяев, обучая их правильно обращаться со своими питомцами. А собак ты учил видеть в человеке кусок мяса. Ты работал этим самым куском. Хозяева натравливали на тебя своих псов. Почти каждый день ты возвращался домой с новыми отметинами на теле. Защитный костюм неудобен, сковывает движения, приучает собаку нападать только на людей, одетых особым образом, поэтому ты одевал только рукав. Ты сшил его сам из мешковины и кусков старых покрышек и, убегая от пса, старался во время броска запихнуть в пасть защищённую руку. Если это получалось, ты отделывался синяками. Так у нас появились деньги, а у тебя многочисленные шрамы.

Ты спишь. Я беру тебя за руку, кисть жёсткая, её тоже стягивает шрам. Это от пули. Вернее не только от неё. Пуля прошла в твоей руке какой-то неожиданный для врачей путь, они её искали, разрезая всё дальше, глубже. Почему нельзя было сразу сделать снимок? Не знаю. Может, не стали возиться, потому, что входное отверстие выглядело обманчиво невинной маленькой дырочкой, а возможно и потому, что когда ты приехал в больницу, у тебя не оказалось страхового полиса. К тому моменту, ты уже десять дней как не служил в милиции, а полис для неработающих ещё не получил. В результате шов получился длинный, кривой, шрам стянул ладонь так, что ты два года с трудом шевелили пальцами. Что случилось, ты мне так и не рассказал толком. Я знаю, что ты остановился прикурить, и, поднося спичку к сигарете, чуть повернул голову, пытаясь увернуться от порыва ветра, и пуля попала в руку, а не в висок. А, может, они и целились в руку, убивать не хотели, просто предупреждали – отстань. Не знали, что ты больше не служишь. Позже я подслушала твой разговор с друзьями-милиционерами. Ты уволился, но не отстал, их нашли и посадили. Ты сделал это ради нас с дочкой, чтобы мы не боялись ходить по улице.

В какой-то момент мне показалось, что ты недостаточно идеален. Никто не идеален. Но мне показалось, что ты недостаточно идеален именно для Меня. Я решила жить одна. Ты согласился, ушёл. Я решила, что надо поделить нажитое. Ты оставил всё нам с дочкой. Я захотела вернуть тебя и ты не стал меня огорчать, ты вернулся.

Ты спишь. Твоё сердце сегодня бьётся ровно. Недавно у тебя появился ещё один шрам, на сердце, я его не вижу, я о нем знаю. Последние годы ты служил в армии мичманом. Ходил в море, сопровождая грузы на Новую Землю, поколесил по полуострову, потом дослужился до начальника хранилища одной из частей в Мурманске. Ты редко бывал дома, даже когда перестал ездить в командировки, ты пропадал на службе сутками. Зато не простаивали вагоны и фуры. Когда не было матросов, ты сам хватал лопату и расчищал снег возле хранилища, чтобы машины могли вовремя разгрузится-загрузится. Тебе стало плохо прямо на службе.  А в нашей стране очередной коллапс, на этот раз сокращение штатов в армии, закрыли все три мурманских госпиталя. Тебя пришлось везти в Североморск. Когда скорая подъехала к приёмному покою, давление у тебя уже не определялось. Очнувшись, ты сразу позвонил мне, сказал, что к ужину не придёшь, чтобы я не ждала и не волновалась и не сердилась…

На сегодняшний день твоей части не существует. Пока ты лечился, её расформировали, там теперь работают гражданские люди. Вагоны стоят неделями, парковка занесена снегом… Сократили не только твою часть, больше нет у входа в Кольский залив военных на острове Кильдин и в Порт-Владимире, достаточно затопить пару кораблей в горле залива и весь Северный флот будет заперт, и не сможет защитить меня и мою-твою-нашу страну.

Спи, мне не страшно, ведь ты, муж мой, по-прежнему меня защищаешь. Только ты.