Магнолии V детектив, где действует Черкавин

 В купе поезда «Москва – Адлер»  попутчиками оказались две молодые девушки и двое мужчин средних лет.
 Подружки отвергли предложение  предоставить в их распоряжение и вторую нижнюю полку, объяснив, что еще достаточно молоды, чтобы лазить наверх. Высокий сутуловатый мужчина, выслушав отказ, смущенно кашлянул, задвинул большую дорожную сумку в отсек  и занял свое место. Второй, среднего роста спортивного вида   крепыш, закинул модный рюкзак к себе наверх, на вторую полку, ободряюще улыбнулся незадачливому кавалеру, а на попутчиц в одинаковых белых брючках и открытых маечках  взглянул скорее равнодушно, чем заинтересованно. Первый несколько приободрился и, обращаясь к спутникам, произнес:
- Я, знаете ли, решил отдохнуть на море. Хватит горбатиться на дачном участке.
- Да мы тут все, наверно, едем к морю, - откликнулся второй, ненавязчиво приглашая к разговору девушек. Те подтвердили.
- И правильно! – воскликнул первый, -  Едва появились первые сообщения, что город Сочи встанет в ряд претендентов на проведение Олимпиады, я решил немедленно ехать туда. Потом цены вырастут, и все это, и нынче не дешевое, станет совсем недоступным.
Будь ты хоть доцент в хорошем ВУЗе! – добавил  он с чувством, явно желая произвести впечатление на юных дам.
- А вы, наверно, студентки? – сделал он еще одну попытку.
 До ответа снизошла лишь одна, с легкой картавостью протянув:
- Аспирантки. Еще год, и тоже будем преподавать.
Мда,  эффекта доцент не произвел. Девушки, воспользовавшись приходом проводницы с постельными принадлежностями, быстренько выскользнули в коридор. Проводница застелила постели, предложила чай и вышла.
- А в каком Вы вузе, можно узнать?
- Преподаю историографию в педагогическом институте. Теперь  уже –  университете. Имени Шолохова…
-  Слышал о таком. У нас в Уфе есть филиал.
- Вы из Уфы? А в Москве?
- Был по делам.
- Не хотите – не говорите, - почему-то обиделся историограф.
- Да я просто смущен: у меня не такая серьезная работа – я пишу. В основном детективы.
- Вот как… - то ли похвалил, то ли осудил собеседник.
- Ездил по делам издательства.
- А как Ваша фамилия или псевдоним, позвольте узнать?
- Черкавин. Это фамилия. Виктор Черкавин.
- Николай Папиров, -  с готовностью протянул руку доцент. – наконец-то можно обойтись без отчества!
- Вы украинец?
- А на немца не похож? У нас ведь тоже бумага – Papier. Мой отец  - из поволжских немцев. Во время войны  семью переселили в Казахстан, он там вырос, женился на русской и свою фамилию на русский манер изменил. А я  в Москве с 1977, поступил тогда в пединститут имени Ленина. В нем же защитился, получил  кандидатскую степень… А детективы я люблю, - вежливо перевел разговор, - детективы наблюдательность развивают. Представьте, у Честертона я несколько раз заранее угадывал преступника. А вот Агата Кристи умеет быть неожиданной! Может быть, чисто по-женски? Как Вам кажется?
  -   Люди в массе своей неоригинальны, как  заметила Ваша любимая  мисс Марпл. Каждый принадлежит к какому-нибудь типу, а это облегчает поиски преступника.
  -  Поясните, пожалуйста.
- Никто не может придумать нечто совершенно оригинальное. Всё уже было под Луной. И типы людские давно изучены литературой.
- Изучены наукой, а описаны литературой, - поправил доцент.
- О, еще задолго до науки, если Вы имеете в виду какую-нибудь психологию. Типы. Одна главная черта. Конечно,  она  у всякого по-разному обрастает подробностями, что и придает некое подобие оригинальности. Вы, может быть, обращали внимание, как юношески-аморфные очертания лица  годам эдак к 40 приобретают черты того типа, к которому человек принадлежит. И уж, во всяком случае, Вы легко отличите, ну, скажем, чиновника от поэта.
- Не скажите! В наше время эти два, казалось бы, совершенно разных способа жить и зарабатывать слились в причудливый симбиоз. Два организма – в одном.
- Ну почему все грехи сваливать на нынешнюю – или Вы подразумеваете советскую - эпоху? А Гёте, например? Министр при дворе Великого герцога Карла-Августа!
 - А Вы помните, что это был за герцог? Он просто дал содержание  гению, чтобы тот мог творить, не думая о куске хлеба насущном. Его не принуждали сидеть на службе от  и до, и не требовали ежеквартальных отчетов о проделанной работе. Он не был чиновником в  обычном смысле слова.
- Великие люди совершают великие деяния, мотивы которых порой недоступны простому смертному. А преступления, даже хитро обставленные; технически, так сказать, безупречные, - как ничтожны и  мелки в своих мотивах! Интерес – только в раскрытии. Как доходишь до мотива – жадность и зависть, и больше ничего, да и они, в сущности, нисходят к одному корню.
- Простите, Вы сказали, «В раскрытии»… так Вы – все-таки были сыщиком?
- Любителем, - скромно отрекомендовался Черкавин.
- Счастливый! Ведь это еще интереснее, – восхитился Папиров и с какой-то даже грустью пояснил, - всегда хобби интересней работы. Если б за него еще деньги платили! А у меня в Казахстане, где выйдешь на окраину городка, и вокруг, во все стороны – сухая степь, марево; заблудишься – никто не найдет, была мечта - море. Иногда бросаю дачу, науку, даже семью – и за детской мечтой!
- У меня нет семьи.
Папиров взглянул на него с выражением, похожим на зависть, но благоразумно промолчал. Черкавин, однако, вспомнил, какие Николай делал авансы девицам и улыбнулся.  За все время пути те являлись лишь переночевать, а иногда полежать днем, но только на верхней полке, поэтому по очереди. Пропадали же целыми днями в одном из соседних купе, а иногда на остановках выходили на перрон и курили с какими-то веселыми  парнями.
Наконец Папиров сурово подытожил:
- Это мы едем отдыхать, а они, по-моему, работать!
И он презрительно фыркнул, давая понять, что далеко не «все работы хороши».

 Поезд уже  мчался вдоль побережья. Шум моря не мог заглушить даже громкий стук колес.
- Вы, Николай, рассказывали о своей детской мечте.  Представьте, и я собрался  в Сочи по той же причине. Слышите, как шумит? Именно здесь я впервые увидел море.
- Давно?
- Больше тридцати лет прошло! Мне было тогда десять. Здесь штормы – каждые три дня. Когда мы приехали с мамой, был как раз такой шторм – волны в два человеческих роста. Помню, первое, что я спросил тогда: «Как же  люди в море плавают?»
-  Где Вы остановитесь в Сочи?
- В «Магнолии». Это старая гостиница. Теперь обновленная, конечно. Я – в новый корпус, под названием «Сочи». Там подешевле.
- И какая сумма?
- 1500 в сутки. Одноместный со своим санузлом. Не общий на этаже – общие не люблю.
- Да Вы богатый. А я - на частную квартиру. В три раза дешевле. Договорился через знакомых,  - в голосе Папирова прозвучала то ли зависть, то ли гордость.
 Поезд приближался к вокзалу.
Попутчики вышли на перрон.
- Приходите в гости. Номер пока не знаю. Вот мой телефон.
 Черкавин продиктовал номер мобильного. Николай занес его в свою телефонную книгу.
- А что! Воспользуюсь приглашением, - обрадовался он.
- Как устроитесь –  приходите.
 На том и расстались.

Уже на следующее утро, едва Черкавин вернулся с утреннего заплыва, в мобильном  зазвучала такая неожиданная среди здешних пальм и магнолий тоска русских бескрайних равнин – начало 3-го концерта  Рахманинова.
- Да! Николай? Узнал, узнал. Очень рад. А давайте вместе позавтракаем! Адрес? На Курортном проспекте. Самый центр.
Он назвал номер своих апартаментов.
 Папиров явился через 20 минут. Удивительно, как человек может измениться за один день, попав на хороший курорт! В шортах, белой футболке, в новой, только что купленной бейсболке  Николай приобрел  вид легкомысленный и даже залихватский.
Куда подевался прежний невыразительный мужчина в серой неприметной одежде!
- Молодец! – похвалил его Черкавин, - В ожидании новых впечатлений.
Последней фразе он  даже не придал вопросительной интонации.
- Да, - подтвердил тот, - Надо быть проще.
- Тогда давайте «на ты» ?
- Согласен!
Он огляделся:
- За такие деньги… Холодильник, телевизор… Бар есть?
-  Кажется, есть. Да мне ни он, ни холодильник с телеящиком не нужны, по правде говоря. А насчет денег, так мой -  самый дешевый из отдельных номеров. Люксы в «Магнолии» - за 3700!
- В сутки? – выдохнул Николай.- Кто ж там живет? А у Вас… у тебя гонорары позволяют? Наверное, за  детективы платят хорошо…
- Да, - изображая серьезность, подтвердил Черкавин,-  три миллионера. На всю страну.
- Зато уж – лучшие из лучших!
Черкавина остроумная фраза расположила к собеседнику: приятен человек, имеющий чувство юмора, но не демонстрирующий его без повода. Николай заметил это и решился продолжить расспросы:
- Ну, а все-таки? Жить можешь даже в таких номерах!
- Это не от гонораров.
- А, вспомнил! Ты еще говорил о работе сыщика, то есть, - поправил себя, - следователя. В милиции, значит? Свою работу описываешь?
- Если бы я там служил – мне бы пришлось писать научно-фантастическую литературу.
- Понял, -  улыбнулся Николай.
Черкавин тоже надел бейсболку и взял ключ от номера.
Они спустились на первый этаж.
- Тут есть с турецкой кухней и кафе «Рандеву».
- Мне все равно. На твой вкус! 
Завтрак выбрали самый простой и полезный – болгарский салат с брынзой, омлет и
сок. На курорте хочется всего сразу и даже взаимоисключающего: и здоровье поправить, и в удовольствиях себе не отказать.
 Николай поинтересовался экскурсиями. Гагра, где снимал свой киношедевр Григорий Александров по сценарию Николая Эрдмана, озеро Рица.
- Было когда-то, - пришлось разочаровать его Черкавину, - боюсь, что теперь такие поездки попросту небезопасны.
- Жаль, - с чувством произнес Папиров, и Черкавин подумал, что он жалеет  как ученый  и  любознательный исследователь, но продолжение последовало неожиданное:
- Мне хвалили когда-то тамошний ресторан. Свежая форель прямо из горной речки – пальчики оближешь.
- Да, природа здесь роскошная. А вот в Хосте тисо-самшитовая роща, - предложил Черкавин, - Это еще наша территория.
- Так я к тебе шел мимо Дендрария. На входе - шикарная колоннада! Можно и не ездить  далеко.
- Можно,-  согласился  Черкавин,- И тут есть куда сходить. Музей истории города. Художественная галерея. Концертный зал. Зал органной и камерной музыки. А есть и ночные клубы.
- Это для юнцов… - Николай недоговорил фразу, как бы ожидая продолжения или опровержения  от собеседника.
- Что гадать! Сходим да посмотрим! Сегодня же вечерком!
- Договорились! А пока?
- На море я уже был. Искупался, пока не жарко.
- А я еще нет, не успел.
- Значит, до вечера?
 Он протянул руку Папирову.
- Встретимся  в восемь. На этом же месте.   
   
  Черкавин издали заметил Николая и махнул ему рукой.
Зал, куда они вошли, сверкал, гремел и источал ароматы женских духов и восточной кухни. Огни то потухали, то вспыхивали; мужские фигуры терялись в полумраке, а женские приобретали волнующе-таинственный вид, так что, немного посидев в этом чаду, приятели перестали что-либо соображать и отдались общей атмосфере. Каких-то девиц официант подсадил за их столик, объясняя  отсутствием свободных мест, и было не совсем понятно, то ли это хитрые уловки клуба, то ли… Но главное, что и думать об этом не хотелось – не все ли равно? Принимай как данность. 
У девиц были напряженные лица и одновременно развязные манеры, и они удивительно походили друг на друга, хотя одна  - яркая блондинка, а другая – жгучая брюнетка.
 - Animateuers? – полувопросом обратился к ним Черкавин, демонстрируя обаятельнейшую из мужских улыбок.
Девицы поняли французский язык! В ответ они тоже улыбнулись, только их улыбки демонстрировали много чего – сложную гамму чувств на простых  личиках.
- Сами мы не местные, - этой глупой фразой из анекдота Черкавин, однако, сумел  растопить лед.
 Девчонки захихикали.
Николай поддержал разговор:
- А тут все не местные. Я, например, из Москвы.
Спутницы посмотрели более заинтересованно, но произнести смогли только  обычные заученные фразы о приятном знакомстве. Николай изрек с видом знатока:
- А говорок у вас южный. Откуда?
- Мы курские.
 - Прямо из Курска?
Они замялись на минуту:
- Да, почти. Рядом. Из Солнцево.
Черкавин улыбнулся еще очаровательнее:
- Удача! Не солнцевские братки, а солнцевские сестрички!
На кукольных личиках проявилась работа мысли, а потом девицы выдали:
- У нас там работы не дають. Ну и надоумили нас сюда ехать.
- И как тут?
-Жить можно.
 О приобретенной специальности мужчины спрашивать не стали. Интеллигентные они все-таки люди – преподаватель и писатель.
- Жить везде можно. Вопрос только – КАК?
- Это точно, - почти дуэтом подтвердили девицы.
Обе облокотились на спинку диванчика, но уже не развязно, а просто облегченно – не надо ничего из себя изображать. Ведь самое трудное  - каждый день играть не свою роль. Конечно, маска постепенно прирастет к лицу, но  выиграет ли от этого лицо?
Простые русские девчонки из провинции. Им бы в советское время – светлый путь на фабрику мотальщицей или прядильщицей, потом от работы, если не дуры, - направление в техникум по специальности, и к 40 годам – карьера мастера участка, муж слесарь-наладчик, дети, комната в малосемейке, затем квартира от фабрики…   
-  Вы любите Маяковского?
- Чево? – удивились обе.
Николай, признаться, тоже не понял, к чему этот вопрос, пока Черкавин не продолжил:
- «Вот посадили как дуру еловую.
А девушке кажется: Ай лов ю»
- Не «ай лов ю», а I love you! –  вдруг  почти без акцента с  важным видом произнесла брюнетка.
 Это было так неожиданно, что Черкавин на миг замер.
- Как она тебя!  - похвалил Николай. Девчонки отпраздновали свою маленькую победу взрывом искреннего счастливого хохота, который очень расположил к ним.
- Хватит бодаться. Предлагаю отметить наше прибытие и наше знакомство. Виктор.
- Николай.
- Ева.
- Жанна.
- Ну вот, - обиделся Черкавин, - мы же договорились: без дураков.
Девчонки сникли и поскучнели, а Черкавину стало неловко. Чего он от них требует? Забыть правила заведения?
- Ладно! Принято! – подытожил он, - В женщине всегда должна быть загадка.
Расстались около полуночи. Николай казался утомленным, к тому же он явно не умел пить. Мужчины оплатили выпивку, пообещали продолжить знакомство. Но девицы только улыбались – понимающе, но разочарованно.
 
- Как впечатления?  - спрашивал утром Черкавин, вновь встречаясь с товарищем в кафе гостиницы.
- Есть о чем подумать, - уклончиво ответил Николай.
- Неужели? А я-то вообразил, что все ясно.
- Тогда зачем спрашивать?
- Разумно.
Приятели гуляли по набережной.
– Курорт! А это всегда стереотип. Вот и я, не скрою, жду чего-то…
- Приключения.  Интересного. Необычного.
- В самую точку!
Нет смысла в этом диалоге обозначать принадлежность реплик: оба товарища думали примерно  одно и то же.
 Прошла  неделя, а потом Николай уклонился от обычного моциона, затем прогулял ужин,   не пришел на утренний заплыв…
  Нет! Решительно Папиров колол его самолюбие! Черкавин и предположить не мог, что если и обойдут, то  его, а не он.
 Кандидат наук во второстепенном, хоть и московском  вузе! Нынче даже в МГУ преподаватели не шикуют! Да на нем несмываемая печать второсортности. А этот его курортный прикид!  Только сочинских курянок изумлять!
Черкавин собирался уходить и искал ключ от номера. Стоя в прихожей, он взглянул на себя в зеркало. Лицо имело неприятное выражение…осознания собственной второсортности.
- А однако я злюсь, - сказал сам себе, - «Юпитер, ты сердишься - значит, ты не прав.»
Ну, вырвался мужик из рутины.  А тебе завидно?
В это время прозвучало рахманиновское. Он взглянул на экран мобилки и почувствовал  искреннюю радость:
- Николай! Конечно, жду – не дождусь! Дома, заходи!
Папиров  явился, благоухая хорошим одеколоном. Сплюнул в мешок для мусора жвачку.
- Прости, попались экскурсии со скидкой. Горящие.
- А куда ездил-то?
- Да в эту… В рощу самшитовую…
- Ну и как?
- Послушал лекцию про чудеса ботанические…
и неожиданно закончил, нарочито зевнув:
- Скучно.
- А я-то подумал, что тебе, наоборот,  было где-то очень весело.
Николай что –то промычал. Черкавину вдруг стало смешно – слишком уж все это напоминало семейную сцену.  А его роль в ней? -  Жена со скалкой?
- Ты чего? – удивился Папиров.
- Да так… Вспомнилось…
Они вышли на улицу.  Душное пекло.  И чего он так рвался сюда? Лелеемые всю жизнь детские воспоминания?
Давно уж нет того Сочи, и той Рицы, и вообще ничего нет.
Ум. Талант. Дар.
Только -  не дар это божий, а божье проклятье, когда ОН выделяет тебя из толпы двуногих  и начинаешь ты замечать острее, чувствовать пронзительнее, думать яснее, чем остальные. Ни  к чему это…Маята одна…
 Искупались. Стало свежее и веселее.
Накатывает иногда такое настроение. Надо с этим бороться. Ах, опять бороться.  Еще и с этим…
Заказали в кафе на набережной обед. Сидели и оглядывали прохожих в ожидании перемены блюд. А потом Николай начал ерзать, незаметно взглянул на часы раз, другой.
- Ангажирован на  вечер?
- Да нет. Семья. Обещал с почты позвонить. Там лучше  слышно.
Долго живущие в браке мужчины становятся такими  неизобретательными.
Черкавин промокнул рот салфеткой:
- Ну, что ж. Мне тоже пора.  Звони.

Отпуск оставлял желать. Желания имели место быть. А вот куража – не было.
Кажется, тогда, в детстве, все было с точностью до наоборот: кураж был, любопытство было  - а вот желаний вроде и не было:  а чего желать-то? Все, что предлагала мама, принималось с восторгом, потому что все было внове.
Домой, в номер гостиницы не хотелось, но пришлось. 
Глазеть в телеящик? – Скучно.
Писать? – Для писания нужно, чтобы в душе улеглось, а потом отстоялось. Это вам не стишки и даже не стихи. Там  - одного чувства достаточно. А здесь – идея, сюжет, интрига…
Он сел в кресло и сложил руки крест-накрест. Наполеон сидящий. Без империи, без армии и даже без треуголки.
 Где-то в углу комнаты был бар. Так, что в нем? О, все что надо! Парад виноградных вин и коньяки.
Черкавин налил, вдохнул аромат, не спеша выпил.  Потом еще. Не берёт!  Пришлось повторить…
  Он проснулся в кресле от топота ног. По коридорам гостиницы кто-то бегал. Что-то кричали. Он встал и отодвинул тяжелую гардину. В лазурном небе, как перья диковинной птицы, были разбросаны высокие облака, молодое солнце искрилось и переливалось, но не пекло еще, а только нежно грело.
- М… м,- хмыкнул Черкавин и потряс головой. Гул не проходил. Надо пойти умыться и почистить язык. 
 Переоделся и вышел в коридор. На этаже было пусто, но где-то  непривычно громко для недешевого отеля гудело человеческое море. Наконец в конце коридора показалась молоденькая горничная. Черкавин окликнул ее. Она подошла, взволнованная и какая-то восторженная.
- Что там за шум?
- На первом этаже девушку нашли мертвую.
 У Черкавина весь хмель вылетел мигом. Он спустился по лестнице. Первый этаж был заполнен зеваками.  У дверей  злополучного номера стояли милиционеры, никого не пропуская вовнутрь. Горничная шла по пятам за Черкавиным, может быть, надеясь, что   этот решительный мужчина как-то поможет ей отыскать  возможность проникнуть если не в тайну чужой смерти, то хотя бы в номер. Теперь она стояла за спиной у Черкавина и задыхающимся шепотом причитала:
- Такая красивая смерть! Весь номер – в цветах! 
- В каких еще цветах? – удивился Черкавин.
- В магнолиях!
- Откуда Вам известно?
- Да я работаю здесь. Как милицию вызвали, так об этом и услыхала.
- А вот это уже интересно, -  пробурчал себе под нос Черкавин и протиснулся к двери.
- Куда? Не положено! – юный сержантик пытался придать голосу командирскую интонацию, но Черкавин сунул ему под нос свое удостоверение и прошел так, словно  тут только его и ждали.
В комнате уже открыли дверь на лоджию, иначе  можно было бы задохнуться от  густого пряного запаха.  Везде – на столике, на комоде, на ковре лежали охапки магнолий. В глубине комнаты на кровати было устроено  подобие  клумбы – столько на ней лежало цветов. Черкавин должен был согласиться – смерть действительно была красивой, если можно  принять такой оксюморон.
 Он услышал обрывок разговора:
- Тут надо  за браконьерство привлекать, не только за отравление.
- Может, он не знал?
- Да брось! Криминал явный! Все рамы, даже форточка  были закрыты. В такую-то жару!
-  А почему ОН?
- А кто же? Она сама? Браконьерша  с отравой!
- Может, просто ухажер с цветами ... 
Они рылись в ящиках комода, платяного шкафа…
 Черкавин стоял молча, на него не обратили пока внимания. Да и приехали из разных ведомств, не все друг друга знают.
 -   Да вообще, может, не уголовщина? Ну, надрал любимой цветов… Если бы он незабудок ей нарвал – дело бы не заводили, правда? Ну, увидел красивые цветы и позарился. Факт браконьерства есть. Тут я согласен.
 Странная логика, - подумал Черкавин, - Выходит, не было б ножа – не было б убийства. Не росли бы магнолии – не было бы отравления. Виновные найдены – это магнолии!
 Суетился фотограф, снимая в разных ракурсах труп.
- Давай в морг.
Черкавин едва не вскрикнул, когда ее проносили мимо – это была девушка из поезда.
- Постойте! Я ее знаю, - чуть не  сказал вслух, но вовремя одумался.
 Что он знает? Попутчицы ведь тогда им с Николаем  даже не представились. Номер  у погибшей одноместный. А где же ее подружка? Почему она до сих пор не пришла? Неужели не слышит, что творится в отеле? Или, как Черкавин, решила промолчать? Ну, это ей не удастся!
 Черкавин подождал, пока все уехали и разошлись. Сел на открытой веранде гостиничного кафе и, попивая  сок – больше после вчерашней выпивки ничего не хотелось – стал смотреть по сторонам.
Как же он их не видел? Не знал, что они в одной гостинице? Впрочем, не удивительно, он вставал рано, шел купаться, пока не жарко, потом весь день бывал в городе…
Где ее искать? Он взглянул на часы. А ведь и сейчас еще не поздно.
Встал и пошел в отель.
Номер погибшей был уже опечатан.
 Он постучал в соседний. Вышел хмурый мужик. Черкавин показал ему удостоверение.
- Так спрашивали уже.
- То была другая служба.
-  Я ничего не слышал.
Он постоял еще минуту и закрыл дверь.
Черкавин постучал в следующий, делая пометки в записной книжке.
Там – тоже не видели, не слышали.
То же – в следующем,  потом в соседнем. Он перешел к противоположной стене. Никого. Пусто. Нет. Нет.
Он поднялся на второй этаж.
Крайний номер не отвечал. За дверью – ни звука.
Он послушал соседнюю дверь. Там было какое-то движение. Постучал.
- Марина, ты? Что так рано! – капризные интонации женского голоса.
Открыла. Она. Попутчица и подруга. В утреннем неглиже.
- Вам кого? – голос сменил интонацию.
- Вас.
На звук мужского голоса показалось новое лицо: пожилой мужчина «кавказской национальности» в наскоро накинутом банном  халате, с волосатой грудью и толстым  брюхом.
  - Погибла девушка из Вашего отеля… Опрос свидетелей.
Мужчина моментально сориентировался и с легким акцентом произнес:
- Я здесь не живу.
Подобрал разбросанные вещи и пошел в ванную одеваться.  Маринина подруга не сделала никаких попыток прикрыть свою полунаготу. Через минуту мужчина вышел, уже в брюках и легкой рубашке, на ходу застегивая пуговицы.
- Мне можно идти? – он выглядел смущенным.
Черкавин смерил его взглядом. Местный. Отец семейства. Как он дома объясняться будет? Поехал за товаром – заблудился?
- Сколько Вы здесь пробыли?
 - Как Вы сказали?
-  Когда пришли?
- Да вот, познакомились вчера. Посидели вместе. Домой ехать далеко,  да и поздно уже было. Разрешила переночевать.
- Сердобольная!
Он опять не понял и подобострастно смотрел на Черкавина.
- Можете идти.
Убрался мигом!
Они остались вдвоем. Она села, закинув ногу на ногу.
- Номер одноместный, не так ли?
- И что? Я совершеннолетняя девочка. Вы меня об этом хотели спросить?
Черкавин удивился. Неужели она совершенно забыла лицо попутчика, с которым проехала в поезде больше полутора тысяч километров? Это могло быть следствием нетренированной памяти или избытка знакомых. Скорее – второй вариант.
 -  Нет, не об этом. Что Вы делали вчера вечером?
-  А сам не догадался?
Тонкий слой окультуренности,  как непрочная позолота,  исчезал на глазах. Чувствовалось, что она легко перейдет, пожалуй, и к брани, а там, глядишь, призовет на помощь и матерщину.
- Погибла Ваша подруга Марина из 105 номера.
 Он внимательно поглядел на нее. В глазах что-то мелькнуло, но только на мгновение. Она быстро взяла себя в руки.
- И … Короче,  при чем здесь я?
- Вам что, совсем ее не жалко? Ведь подозревают насильственную смерть!
- А что с ней? – наконец спросила она.
- Отравлена. С кем она встречалась последнее время? Вы можете назвать имена, приметы?
Господи, - подумал, незаметно усмехнувшись, - какие имена? Разве они помнят имена! Они их хоть спрашивают?  Эта, например,  меня даже не узнала. Впрочем, они и в купе почти не сидели, все бегали где-то. Аспирантки. Нет, те девки в ночном клубе и  то порядочнее, если этот термин здесь к кому-то применим.
Она задумалась, чуть покачивая ножкой. А потом подняла на него глаза и, глядя ему в зрачки, произнесла:
- Вы меня спросили, что я делала вчера вечером. А почему Вы не спросите меня, что я делаю сегодня вечером?
Глаза были прозрачны, как недавнее  утреннее небо, и совершенно не стыковались с произносимым текстом.  Контраст был просто потрясающим. Давешний сержантик точно  уже бы сдался! Даже Черкавина немного пробрало: она как будто прочла его вчерашние мысли, угадала настроение.  Однако ответил спокойно:
- Потому что и сам догадался.
- Молодец.
Не надо отвечать на ее грубость. Кивнул на прощанье и покинул номер.
Поднялся к себе. Потерял столько времени –  для чего и где результат?
Решил позвонить Николаю, но там запели, а потом зачирикали на двух языках:
- Абонент недоступен. Перезвоните позже.
Интересно! Ничего вчера не говорил. Так,  вчера. Они расстались сразу после обеда и тот пошел на почту, где якобы лучше связь. Пусть эта наивная уловка останется на его совести.
Что же мы имеем? Данных почти нет. Чьи отпечатки пальцев, если они там найдены?  Точное время смерти?
Никто ему это не сообщит и до расследования не допустит. Ну,  Михайлову можно будет  историю рассказать, когда вернется домой. А пока...
Puzzle, который нужно сложить.
 Кому она внушила такие чувства, чтобы решиться на убийство?
Случайные  знакомые из  ночных клубов и баров?  Но там каждый знает, чего ему ждать и требовать от партнера на час. Даже если они не сошлись в сумме, проигравшая сторона – Марина. Зачем убивать? 
Как он прошел в отель с такой охапкой, нет – грудой цветущих веток? В руках столько не пронести, даже по городу с этим пройти не позволят. За браконьерство сразу  в милицию заберут.
Значит, нес в чем-то? В чем?
Прошел ли он через reсeption? Если бы с чемоданом – стали бы спрашивать,  где у него забронирован номер. Значит, не чемодан, но что-то вместительное. Спортивная  или дорожная спортивного  вида сумка?
Влез ли  к ней через лоджию? Почему она не подняла тревогу? Значит, знакомый, которого ждала или, по крайней мере, не боялась. То есть знакомый не одного дня. Может быть, он даже показался ей  наивно – романтичным?
Но на наивного влюбленного этот человек не похож, он знал что делает: все окна запер так, что было не продохнуть.
Знал что делает. То есть знал  об алкалоидах и гликозидах, содержащихся в Magnolia grandflora. Знал, как они могут воздействовать.
Но просто сидеть с нею и дышать он  не мог – тогда бы и сам задохнулся.
Черкавин попытался представить, как могла проходить  эта встреча.
Номер у нее одноместный, такой же, как у него. Значит, тоже есть бар. А в баре – выпивка. Да он мог и с собой принести. Лишь бы она согласилась с ним выпить. Значит, согласилась.
А теперь - при свете белого дня пойти взглянуть, есть ли следы под ее лоджией.
Он спустился на первый этаж. Возле стойки регистрации задержался словно невзначай.
- Ко мне должен был друг зайти вчера…
- Не зашел?
- Да он  с поезда, с большой сумкой. Неудобно получилось. Я заснул вечером прямо в кресле. Выпил немного, знаете ли… Вчера вечером Вы дежурили?
- Я. Но, простите, Вы как себе представляете – я должен каждого окликать, не к Вам ли он идет?
- Нет, разумеется, нет! Но, может быть, Вы просто заметили подходящего под мое описание?
- Я замечаю всех, кто подходит ко мне с вопросами. С вопросами о Вас никто не подходил.
- Спасибо.
- Пожалуйста!
А чего он ждал? Что ему опишут внешность преступника? Тут без него милиция сегодня поработала.
Ладно, теперь  - следы. Увы! Никто не ходил по клумбам. Не было так кстати недавнего дождя. Да и вообще – клумбы от лоджий отстоят довольно далеко, а непосредственно под окнами проходит асфальтовая дорожка. Ее  рано утром должны подметать. И подметали, судя по всему.
И все-таки что-то сходилось. Он пока не мог сообразить, что именно.
Черкавин имел неприятное для собственной жизни свойство не успокаиваться, покуда не найдено решение.
Отсутствие покоя ему обеспечено на несколько дней.
Однако порядок должен соблюдаться.
Заплыв на море. Завтрак. Прогулка. Обед.
Это ненадолго отвлекло, но, войдя в свой номер, он почувствовал, что puzzle ждет его.
Кто-то знал о свойствах магнолий.
Кто-то имел с собой большую, но обычную, не привлекшую внимания сумку.
Кто-то и сам не привлек внимания.
Кто-то имел с Мариной отношения не одного вечера.
Кто-то ненавидел ее до смерти.
Кто-то сумел, однако, втереться так в доверие, что она впустила его сама; возможно, пила с ним.
Голова пухнет от этих бесконечных неизвестных, а  после вчерашней выпивки  просто необходимо и днем отдохнуть! А потом позвоню еще раз Николаю. Может,  сходим  куда-нибудь… Надо отвлечься.
Наверно, он задремал…  Открыл глаза.  Посмотрел на часы. А уже  вечер! У Николая, как видно,  завелись сердечные тайны, не стоит ему  вечером мешать.
  Черкавин пошел бродить по набережной. Кого здесь только не было! Кажется, весь город
высыпал на демонстрацию – кто чего. Кто – своих нарядов, кто - красавиц-подруг.
Забравшись на парапет, в позе орла сидели две юные девушки и  спокойно разговаривали с окружавшими их ребятами. Все было совершенно обыденно,  если не считать того, что в пушкинские времена  так сидели только… в отхожем месте.
 Неразгаданность мучила как болезнь. Надо уединиться и спокойно подумать.
Он читал, что самое лучшее положение для размышлений – лежачее. Вот и надо его принять.
 У себя в номере он лег, не раздеваясь, и закрыл глаза.   
Когда долго о  чем-то думаешь и кажется, что решения нет – оно вдруг приходит.
Но картинка складывалась столь неожиданная, что он воскликнул:
- Не может быть!
Надо позвонить Николаю, что он скажет.
- Николай! Ты?
- Да, это мой номер.
- Я тебя не о номере спрашиваю. Сделал – ты?
- Перезвоню.
Как же! Перезвонит он! Ищи его теперь!
Однако через несколькоминут пошел вызов. Черкавин услышал голос Николая, перебиваемый каким-то стуком.
- Я вышел в тамбур,- пояснил голос.
- Ты уехал? – удивился Черкавин, - Не попрощавшись? 
- Какое тебе еще прощание нужно, - с новой, до того не слыханной интонацией произнес голос.
- Так это – ты?! Я правильно… угадал?
- Тебя только это  волнует? Обрадую - ты догадливый. Но я ни о чем не жалею… пока.
 Пропищали четыре веселые нотки в конце разговора.
Последнее «пока» было двусмысленным: попрощался или  говорил о незавершенности
 решения?  Дело сделано, а правильно или нет – он еще не решил.
Да нет. Решил. Всё обдумал. За руку не схватишь.
« Я ни о чем не жалею». А в голосе – ненависть!
Он вспомнил  наглую подружку этой Марины и ощутил сходное чувство.
Но чтоб этот обычный, серенький, «никакой» Николай?!
Вот тут он представить себе не мог!  Рассуждал еще с ним тогда,  в купе,  о типах человеческих  с  «ученым видом знатока».
Какой из него убийца! Взять нож или удавку – нет, на это он никогда бы не пошел.
Так он – действительно  не пошел на это. Он принес цветы. После прослушанной лекции.  Да еще сам что-нибудь вычитал, ученый муж.
А ведь ходил какой-то мм…влюбленный даже. Надоел он ей, поди,  через два дня, да и совсем у нее другие виды на мужчин…
Интересно, она тоже страдала склерозом, то есть - тем,  что называют «девичья память».
Или, наоборот, он напомнил ей о совместной дороге,  и это было предлогом для знакомства?  А потом сам пожалел – ведь там, в купе, он назвал свое место работы и должность. Хотя нет, это он ему, Черкавину, говорил. 

Прошел день, еще.
И вдруг в 6 утра запел мобильный. Черкавин с ненавистью посмотрел на него.
«Наверно, из Уфы. Они что там, сроду не слыхивали о часовых поясах?»
Посмотрел на экран и удивился. Звонил Николай.
- Пока ты не ушел на море, - пояснил он, пропустив приветствие, - И пока мои с дачи не приехали.
- Ничего, я уже встал.
- Я что хотел сказать, - он  смущенно кашлянул, - Не думал, что разгадаешь. Ты же говорил, что не служишь…там. Они тем более не разгадают. Без подсказки.
( Ага, понятно, что его взволновало!) Но если напишешь такой рассказ - то не об удивительном способе убийства, на которое обычно и падки читатели, а о мировом зле, с которым надо бороться, ну… кто как может.
- Почему мировом?
 - Согласен.  Только социальном – у девчонок в провинции нет никаких перспектив. Из работающих « предприятий» - один рынок, но не может весь город на рынке стоять!
У меня к ним - зла нет. Я  ненавижу других – наглый «гламур», внутри – абсолютно пустой и гнилой. Так они ведь еще и учить, и поучать будут тех, кто к ним из  такой провинции приедет. 
  Разговор был, в сущности, завершен. Подтекстом звучало: Ты не заявишь?
- Я тоже на днях уезжаю, - успокоил его Черкавин.
   


Рецензии
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.