Чутьё

      
                1
    Старые дома и церкви, складывающие корону города, будто проснулись от летаргического сна и в радости осветлённого воздуха тихо переговаривались с ветерком, жонглирующим пылинками, явив миру свои настоящие лица. Дома: два и четыре - муж и жена, обнялись руками-карнизами, шесть и восемь, не поделив вьющийся между ними ручеек узкой улочки, встали лицом к лицу, приготовившись к дуэли, десять, с множеством окон - мнительный, всевидящий, далее двенадцать, четырнадцать, шестнадцать - три ворчуна. По другой стороне, среди каких-то эмигрантов в затейливых туфовых и гранитных рубашках кое-где виднелись задранные полосатые юбки выдвижных крыш таверн, айсберги кафе-мороженых, хроника бакалейных витрин.
  Всем этим дирижировал маг и волшебник в чёрно-коричневом плаще - Домский собор.

    Ирина убрала руки с мехов и оглядела другую часть площади. Везде люди. Они куда-то идут, о чем-то переговариваются, не слыша музыки, которую сами создают, ступая по клавишам мостовой. Вон та девочка в маминых больших туфлях на каблуке, от бедности - несмелый, но громкий клавесин. Скрипичное трио студентов-медиков в зелёных шапочках, - обыденное настроение, уменьшенный фа-мажор септаккорд. Тромбон в укороченных брюках, хитрая физиономия - форшлаг до-си-бемоль третьей октавы. Девушка-колокольчик, мужчина-тимпани...

   Ира прослушала четыре такта вступления, сыгранные одной ей видимым оркестром, и на пятом включилась. Голова сизого голубя справа кивала живым метрономом, деля такты на четверти, где-то наверху растворили окно, чтобы лучше слышать, в воздухе закружился аромат корицы...
                2
   Василий отодвинул стул и подошёл к окну. В комнату уже давно врывался разноголосый шум, издаваемый взлетающим небом, и в нём можно было различить обрывки разговоров, шелест птичьих крыльев, барахтанье автомобилей, красноречивое мяуканье, звон бокалов в кафе этажом ниже, чирканье спичками.
   Барханы булыжниковой мостовой старого города своим незаметным волнением вызывали беспорядочное движение прохожих, появлявшихся у одного изгиба улицы и пропадавших у другого. Но вместо исчезнувших тут же появлялись новые, как будто живое человеческое эхо отражалось само от себя в этот утренний час, создавая легкий, неуловимый шелест, недоступный слуху большинства простых обитателей города.

   Но Василий слышал. Он наблюдал эволюцию этого шума, слышал как верстах в десяти вонзился в более плотный воздух транспортный  Antonov AN-26, слышал как заплакал ребёнок в такой же шестиэтажке напротив, слышал приближающиеся к земле капли дождя. Скоро этот дождь польёт склоны домов, дома вырастут в своей чистоте и начнут вкусно пахнуть. Пока же в воздухе происходила смена запахов и одновременное его насыщение.
  Яблоки - наверное, открыли окно в овощном, в двадцати шагах справа. Корица - видать, из того же кафе, там всегда свежие булочки, сам покупал недавно, вся квартира пропахла.
   Остальное сливалось в некий пахучий тембр на грани сладкого и горького, но что-то ещё присутствовало в этом аромате. Вдруг он понял. Это была музыка. Та, которую он сначала принял за запах, но теперь отчётливо уловил. Он даже знал что это. Примерно раз в неделю ему доводилось слышать эти странные звуки через окно где-то в районе полудня. Бах. На аккордеоне. Когда-то он слышал эту же мелодию в исполнении лейпцигского оркестра, а тут гармошка, и сыграно неровно. Зато свежо, хотя, может это больше воздух?
  Василий глянул на соседний дом. Прямо на уровне его ног, напротив, по карнизу бежал маленький чёрный пинчер. В это время он всегда тут бегал...
                3
    Юрий взял кофе и направился к соседнему столику, за которым его уже ждала Лайма.
- Молодой человек, автограф дадите? - остановила его виноградным голосом барменша, и не дожидаясь ответа, покачивая средней частью тела, поцокала поправлять салфетки.
- Дам, дам, - он обернулся медленно, словно башеннный кран, поставил чашку на столик, отодвинул стул и сел.
- Ну как дела, Юрка? Говори зачем звал? - Лайма оторвалась от чтения меню.
- Привет. Ладно, сразу к делу. Мы засекли сразу двоих с СЧВ. С Чутьём. Здесь, у вас. Знаменитая внушительница Ирина  Ключникова, и слухач Вася Харламов.
- Но я слышала, что всех слухачей давно вычислили, - Лайма взяла кружку за ухо и сделала глоток.
-  Ты слушай, да не перебивай. Всех, да не всех. Этот особенный. В сорок первом  он первый услышал приближение вражеских самолётов. Не поверили, конечно. Позже он, оказавшись в блокадном Ленинграде, не раз предупреждал людей о налёте, это только в кино показывают, что все делала техника и разведка. Не все, далеко не все. Перед выходом битловского сингла "Yesterday" он неделю наигрывал его здесь, в одном из рижских кафе, для него элементарно отсюда просканировать что творится на улицах Ливерпуля, или же в какой-то его студии.
- То есть, он может подслушать что угодно? Скажи, а этот дар он только у нас, музыкантов?
- У всех у кого есть слух. Да, только мы. Особенно такие как ты и я. Кое-кто из нас тоже обладает даром внушения. Вроде Ирины. Представляешь! Сидит на домской площади, как нищая, лабает на гармошке вроде бы простые песенки и собирает в день 7-8-тыщ евро! Причем, простых прохожих не трогает, обирает исключительно иностранных туристов.- Юрий тоже отхлебнул из своей кружки.

- Надо же! Зорро в юбке. А как она это делает?
- Да, точно - Зорро. Деньги отдает сиротскому дому, куда подбрасывают детей малых, где сама и и работает, она одна понимает мысли новорожденных, ведь иногда ребёнок кричит, а чего кричит - непонятно. Как с туристами? Все просто, она внушает мелодиями, как и все наши композиторы. Лайма, ну мы же все это когда-то проходили на курсах. Мы всего лишь инструменты внушения, кроме меня, разумеется. Композитор вкладывает заповедь. Допустим, ты едешь в Ростов, где прокатилась волна убийств, ну и на концерте поешь песни исключительно с метками - "не убий" и "не укради". Ну и дальше в таком духе. Голос - мощный инструмент.
- Это я знаю, интересно то, что метка "не прелюбодействуй", у композиторов-мужчин встречается всё реже.
- Лайма, не время шутить. Синатра, Кобзон, Пинк Флойды, Пенкин, ты, я - все мы внесли свой штрих в создание равновесия на планете, не только религия, не только воспитание. Пойми, идет война, нам противостоят...Ладно, давай без пафоса, ближе к делу. Мы до конца не знаем какими способностями обладают эти двое. Поэтому брать их надо, когда они будут рядом, потоки их мыслей могут помешать друг другу. Твоя группа будет брать его, моя её. Пусть близко не подходят, и оденут буковые шлемы, так их труднее будет околпачить какой-то визуальной иллюзией. Кажется, они оба способны их вызывать.

- Юр, слушай, но зачем они нам? Ведь есть другие СЧВ.
- Эти сильнее всех других, они несколько раз уходили от нас, от сотрудничества отказывались. Я не могу сказать тебе всю правду. Некоторые ведомства что-то замышляют, и мы хотим знать - что.
- Значит эти двое вам нужны в качестве простых жучков?
- Ну почти что так. Но не простых, а самых мощных. Все, Лаймик, здесь долго рисоваться нельзя, пошли распишемся для барменши, и просканируй ее, если она что-то слышала, сотри, договорились?
- Идет, эх, Юра, кажется, я начинаю понимать  смысл одной из твоих песен...
- Тебе не надо ничего понимать. Операция завтра. Я позвоню на простой мобильник. По-другому нельзя, они могут перехватить. Пошли.
                4
   Улица выглядела уныло. Серые стены с квадратными ямами окон куда-то ползли, извиваясь своими обертонами в ленивом, сбивающемся ритме, геометрический мотив плаксиво переплетался с углублёнными барельефами. Навстречу уже прошли несколько девушек, но ни одна не обратила на Василия видимого внимания. Он остановился возле витрины обувного и окинул взглядом своё изображение. Вроде нормально все.
   Всё громче становились звуки аккордеона. Через несколько шагов Василий уже различал невдалеке силуэт частой обитательницы местных бордюров - аккордеонистку, женщину лет тридцати с печальной запеканкой улыбки на лице. Что-то было в этой женщине знакомое и даже родное, но множество раз пытаясь прослушать её своим чутьём, он наталкивался на какой-то непонятный, непробиваемый барьер.
   Он нащупал в кармане мелочь и уже начал было движение вдоль бордюра, но вдруг свернул. Они все же нашли его. Какие хитрецы! И отправили ловить его мадам с десятком вон тех бойцов-женщин, метрах в двадцати. Думают, ему как и остальным труднее внушать противоположному полу. Сейчас посмотрим. О, монетка как раз кстати. И он подбросил монетку вверх. Секунд через пять-шесть она упадет...

    Движение на домской площади вдруг остановилось, кто шел - прекратили свой ход, люди присели на корточки и стали поспешно подбирать что-то с мостовой, запихивая это что-то в карманы, сумочки, в одном месте даже завязалась драка. Десять спортивного вида женщин в униформе вприсядку поднимали что-то и прятали в снятые с головы шлемы. Им казалось, что они собирают деньги, неизвестно откуда взявшиеся, много денег, в купюрах, пачках, монетах.
  Ну что ж, десять минут у меня есть, подумал Василий, развернулся и медленным шагом направился домой.
                5

    Ирина заметила, что на площади справа происходит что-то непонятное, и в то же время почувствовала опасность, надвигающуюся с левой стороны. Такие же как и присевшие, люди в камуфляже и шлемах, мужчины. Она хитро улыбнулась и вынула из сумочки расчёску. Через мгновение расческа закружилась в воздухе и приземлилась метрах в двух от своей хозяйки...

  Те кто двигался по площади слева направо вдруг остановились и замерли, всматриваясь и пытаясь понять, откуда в центре города на старинных камнях вдруг могла вырасти непроходимая берёзовая роща. Наверняка какая-нибудь копперфильдовская репетиция. Но прохожие трогали белые деревца руками, странно, берёзки были настоящими, между ними можно  просунуть ногу, но протиснуться взрослому человеку было не под силу. И только какой-то незрячий, в темных очках дядька с тросточкой спокойно прошел через строй этих, берёзок.

   Прошло немного времени и все вернулось на свои места. Деньги и роща исчезли. Всё так же подрагивали крыши, передавая движение вращающимся флюгерам, шпили древних соборов сгибались от ветра, в каждом булыжнике на мостовой билось маленькое сердце, и по этим сердцам ходили застывшие, сфотографированные люди, по карнизам над окнами неспеша бегали унылые пинчеры, кто-то набросал на небо грязных подушек...