Татьянин день - окончание

В последние дни уходящего 2001 года Андрея связывал с тем вымышленным миром
$5000-ный долг. Проблемы, как обычно, свалились все одновременно, включая идиотский
обычай делать новогодние подарки, выплачивать премии; положение ухудшало то
обстоятельство, что очередную прибыль в Экссоне было решено инвестировать в
уставный фонд, а из кассы взять себе немного на карманные расходы. Впереди
новогодние каникулы – две недели страна пьянствует, банки не работают, а если бы
работали, никто не перечислит ни копейки.
Андрей разыскал Василия, позвонил, что называется, на тот свет, в лучший мир – только
Василий в том раю приобрел дом не в горах, а на побережье. Он описал место, сообщил,
что собирается укрупнять приобретенное жилище, завозит материалы. Что с долгом – да
все нормально, правда, наличных нет, вот есть старая «девятка», если что. Андрей
почувствовал себя неловко – ведь не вытерпел даже оговоренные «два-три месяца», этот
срок Василий указал произвольно и не собирался его выдерживать. Он кредитовал
волгоградского друга гораздо более крупными суммами, и на более длительные сроки. По
понятиям следовало не надоедать ему, а подождать, пока тот сам не вернет $5000.
- Послушай, Василий, мне жутко неудобно, – виновато проговорил Андрей, устыдившись,
что врывается с мирской суетой в оазис гармонии, – но я попал в такую засаду, мне бы
перебиться до середины января, я не прошу все пять, хотя бы тыщонку, потом я тебе
обратно отдам…
Выслушав, Василий повторил с кавказским спокойствием, что не располагает свободными
деньгами, что касается «девятки», то отдаст это корыто даже не в счет долга, а просто так
– стоит без дела, и если ее никто не заберет, то машина сгниет под забором. Продажа
старых ведер не было для Андрея излюбленным занятием, но Максим неожиданно заявил,
что сможет выручить за двухлетнюю, но уже изрядно потрепанную (судя по фото) тачку
минимум $1500. У него действительно здорово получалось задвинуть по объявлению
какой-нибудь ненужный хлам. И он мог извлечь прибыль там, где его родной брат Андрей
обычно нес убытки.
Нужда правит миром, и наутро после весело проведенной в ТК «Балтийский» на
Васильевском острове новогодней ночи Андрей отправился в аэропорт. В глубине души
он понимал, что подписался на это дело только потому, что оно экстравагантно и безумно.
Гнать из Абхазии машину сомнительного происхождения, непонятно с какими
документами – что может быть глупее?! У него было отложено достаточно денег на
праздники, и он бы не стал отрываться от семьи в такое время ради $1500 – если бы речь
шла о поездке в Казань или Волгоград. Поднимаясь по трапу, он понял, что им движет –
ностальгия. Постоять на краю безмолвной котловины, полюбоваться белыми черепами
горных вершин, вдохнуть полной грудью чистый горный воздух. И если бы его
пригласили перегнать стадо баранов с пастбища на рынок… скажем, всего за $300, он бы
не раздумывая поехал. Это место непреодолимо притягивало его, он бы туда отправился
рано или поздно, и если бы не было повода то Андрей бы этот повод придумал. Он был
уверен, что, как и в прошлый раз, Абхазия окажется тем самым местом, где старые эмоции
можно поменять на новые – сделать эмоциональный детокс.
В сочинском аэропорту он обратил внимание на табличку, находящуюся в том месте,
откуда пассажиры направляются на посадку. Там было написано: “TERMINAL LINE”.
Выглядело провокационно, почти как название авиакомпании “Taliban Airlines”. Ему
показалось в тот момент, что свершаются последние события в жизни перед каким-то
значительным происшествием, подводящим черту – божественная фигня типа страшного
суда или апокалипсиса. И они уже развиваются настолько явственно и определенно, их
ход так заранее предрешен, что со стороны казалось – ничего не может быть проще, как
уклониться от них. Просто пойти в кассу, взять обратный билет, и через несколько часов
пойти с семьей в какой-нибудь семейный ресторан, в котором аниматоры устраивают
шоу-программы для детей. В общем, заняться обычными делами, чтобы мысль о
путешествии на левой тачке показалась бы вздорной и ни на чем не основанной. Но в
развитии «последних событий в жизни перед каким-то значительным происшествием»
было нечто, похожее на направление динамитного взрыва – направление наибольшего
сопротивления.
Андрей прошел мимо касс и вместе с другими прибывшими вышел на улицу, кишмя
кишевшую таксистами. Отовсюду неслось:
- Такси недорого, берем такси недорого!
- Слюшай аткуда рэйс, отвезу нэдорого.
- Пустой не хочу возвращацца, поэдем нэдорого на дарагой машин.
Андрей высматривал знакомое лицо – Иорама, который должен был за ним приехать; но
первыми из тех кого, он знал, но кого совсем не ожидал здесь увидеть, оказались совсем
другие люди. Прямо перед ним промелькнула парочка – Ольга Шерина со своим папиком,
Александром Михайловичем Капрановым, в сопровождении несшего чемоданы водителя.
Мгновение, и они бы скрылись за спинами неугомонных таксистов, но тут Ольга,
почувствовав взгляд, обернулась… и через секунду висела на шее Андрея.
До этого, устраивая встречу с Капрановым, она представила Андрея братом, и сейчас
удивленный папик наблюдал сцену встречи двух «родственников», кровосмесительная
тенденция которой была настолько очевидна, что всем стало неловко – за исключением
Ольги, осыпавшей «брата» страстными, почти сестринскими поцелуями. Тут подошел
Иорам, завязался общий разговор, и Ольга, все еще обнимающая Андрея, объяснила, что
новый год они с папиком отпраздновали в Москве, а сейчас направляются в Гагры.
«Как это романтично – зимний вечер в Гаграх», – мысленно усмехнулся Андрей, вслух же
произнес:
- Ну а мне чуть дальше – в Агудзеру, это неподалеку от Сухуми.
На вопрос «Зачем?» ответил расплывчато: «Навестить родственников».
- Дядю Мишу, он разве в Сухуми?! – отчаянно моргая обоими глазами, вскрикнула Ольга,
и стала припоминать других несуществующих людей, которые, по идее, должны быть их
общими родственниками.
Пошел какой-то скомканный разговор, в котором каждый говорил что-то свое, у Андрея
вместо неловкости вдруг появилось садистское желание позлить папика и потискать Олю,
но Иорам решительно взял его под руку и повел к машине.
- С ума сошел! – сказал он, выруливая со стоянки, – За такие вещи могут ебнуть.
- Это у вас, – ответил Андрей, наблюдая за машиной, увозящей стареющего папика и его
ненасытную кокотку. – У нас премии выписывают, устраивают дела – я ж его работу
выполняю.
Две машины ехали друг за другом: впереди – темно-синий «пассат» с парочкой,
совершающей романтическое путешествие, за ним – серая Chevy-Niva, везшая Андрея,
приехавшего сюда непонятно за чем. Пока доехали до Гагр, Оля позвонила два раза, и
что-то спрашивала про тех несуществующих родственников, Андрей что-то отвечал –
просто чтобы ответить, становилось ясно, что она задумала какую-то авантюру. Помимо
ее звонков, он напитался другими ощущениями, гораздо менее приятными. Местные
водители были те еще черти. Лезли на обгон даже если перед опасным поворотом
оставались считанные метры и не было возможности вернуться в свой ряд. Обгоняли на
любом транспорте – на раздолбанной копейке, на стареньком ПАЗе, а в одном месте, как
раз перед опасным поворотом, их обогнала шаланда, груженная овцами, и если б Иорам
не ударил по тормозам, то длинномер, подрезая перед вынырнувшей из-за поворота
встречной машины, просто снес бы на обочину своим длинным хвостом. Реальная страна
Шумахеров.
Уже проехали через весь город, выехали на Сухумскую трассу, а синий «пассат» по-
прежнему маячил впереди, ничто не указывало на намерение пассажиров остановиться в
Гаграх. Наконец, напротив поворота на Рицу «пассат» включил аварийку и вырулил на
обочину. Из окна высунулся водитель и помахал рукой – мол, тормози. Иорам остановил
машину в двадцати метрах впереди «пассата»:
- Что такое, слушай?!
Было яснее ясного, что; такое, и некоторое время они молча думали об этом. А когда
увидели в зеркало Олю, вышедшую из «пассата» и направившуюся к Ниве, Иорам выдал
краткое резюме, поражающее своей точностью:
- Вот это у твоей сестрицы ****очес!
Устроившись на заднем сиденье, Оля радостно сообщила, что отпросилась на денек
повидать сухумских родственников. Папик тоже хотел поехать, но «к сожалению» не
смог, так как должен встретиться в Гаграх с какими-то важными дядьками. Ну, а там, где
денек, там и два, и три… Андрей мысленно застонал – отменялась медитация в
экзистенциальном одиночестве, отменялась поездка к Бараташвили. Да и к Иораму не
заявишься, чтобы побывать в дорогих сердцу местах – сам он парень в доску свой, но
Нина Алексеевна, его жена, наверняка возмутится, что Андрей приехал СЮДА черт знает
с кем, и моментально доложит тем же Бараташвили. Придется перекантоваться у Василия.
За окном ломаными линиями тянулись горы, и небо наваливалось на них, как бы одним
синим плечом. Часы ожидания растаяли в мутных изгибах. Домовладение Василия
находилось прямо на побережье, от моря отделяла узкая полоска асфальта и метров
пятьдесят галечного пляжа. «Девятка» цвета «мокрый асфальт» стояла у забора – эту
картину Андрей уже видел на фото. Дом, ничем не примечательное двухэтажное
строение, сложенное из керамзитобетонных блоков, находился в глубине участка. На
лужайке перед ним высились паллеты красного кирпича, штабеля бруса, укрытые
пленкой, лежали мешки цемента. Все говорило о том, что скоро здесь развернется
стройка.
Иорам задержался ровно настолько, чтобы передать гостей хозяину, Андрей не успел
даже с ним попрощаться. Василий повел их в дом, показал отведенную комнату, и сразу
же позвал обедать. Андрей мечтал именно о такой еде – шашлык из карбоната на кости,
вместо гарнира – квашеная капуста, маринованные баклажаны, другие соленья. Чачу
запивали сухим вином.
- Эласа, меласа, ну первого января прилететь – это что-то, – приговаривал Василий.
Сам он праздновал у родственников, и если б не Андрей, ни за что бы не приехал сюда,
прервав застолье. Обед был на скорую руку – Василию не терпелось поехать догуливать,
только правила приличия заставили его побыть с гостями; и он все больше рассказывал,
где тут в доме что находится, чем поддерживал отвлеченную беседу. Кухня с запасом
продуктов, санузел, все замки легко запираются и отпираются, «девятка» на ходу, бензина
хватит километров на сто, что еще.
В отличие от «девятки» неизвестного происхождения, свою «хонду» Василий ставил во
дворе. Выезжая, он сообщил, что вернется… когда-нибудь, скорее всего, завтра, и
пожелал нескучно провести время.
Они в раздумьях стояли возле открытой калитки. Олино игривое настроение улетучилось,
несмотря на выпитое, ее лицо стало серьезным. Сделав глоток, Андрей передал ей
прихваченную из дома бутылку вина, и опасливо посмотрел на «девятку» – так, будто ее
только что пригнали сюда шахиды.
- Хочешь, пройдемся по берегу, – предложила Оля.
Андрей кивнул, и, проверив ключи, захлопнул калитку.
У воды ощущалась грозная беспредельность моря. Небо нависло хмурое, мрачновато-
серое, горизонт замыкала узкая голубая полоска. Ленивая серо-зеленая волна набегала на
берег, и, если смотреть дальше линии прибоя, вода казалась застывшей, море принимало
вид неподвижного омута.
Оля с наслаждением вдыхала воздух, для нее морское побережье – это прежде всего
огромное пространство, насыщенное йодом. Все что ее окружало, она оценивала с точки
зрения пользы для своего организма. Поданное в ресторане блюдо она рассматривала как
набор нужных ингредиентов в правильном соотношении и с правильным выходом,
мужчины – это…
Они гуляли вдоль волн, пили вино, передавая друг другу бутылку. Андрей время от
времени прикладывался еще и к другой, маленькой бутылочке, в которой была чача. Оля
не употребляла крепких напитков, да и легкими никогда не злоупотребляла. Любимым ее
напитком был свежевыжатый грейпфрутовый сок.
Для нее сегодняшнее приключение имело определенное значение. Здесь, один на один со
своим любимым любовником, она была не дама полусвета, с которой ни он, ни папик, не
могут показаться в обществе, здесь они с Андреем были нормальной полноценной парой,
как бы муж и жена. Со стороны посмотреть, загляденье – молодые, одного возраста (она
моложе на два года), стройные, подтянутые, светловолосые, похожие на лицо, как брат и
сестра. Даже, так получилось, что оделись почти одинаково – черные кожаные куртки,
светло-серые джинсы, черные кроссовки.
Андрей залюбовался ею – свежие губы, яркий цвет лица, ее нежные прозрачно-голубые
глаза обещали усладу из услад. Тут он вспомнил про парня, которому на роду написано
делать всё, и не получать ничего:
- Ну а что там твой жених, гребаный адвокатишко?
Она удивленно переспросила:
- Гребаный адвокатишко?!
Она вычеркнула из мыслей все ненужное, и ей понадобились усилия, чтобы вспомнить:
- А, этот демон… Закревский.
И она рассказала, что Капранова-младшего выпустили по состоянию здоровья, он
находится в областной больнице, и ему там сделают инвалидность – уже есть
договоренность. Можно быть уверенным, что опасность позади, и что его уже не закроют.
Папик принял решение избавиться от Закревского – ничего из него уже не выжмешь,
фигуранта он не нашел (а это самое главное, что он должен был сделать), самое плохое –
то, что горячечный адвокат Закревский стал красной тряпкой для Кекеева, еще большей,
чем сами Капрановы. Кекеев попал в зависимость от людей из Генпрокуратуры, которые
снисходительно закрыли глаза на это дело, и конечно же, при случае потребуют оказать
ответную услугу. А для зампрокурора нет ничего страшнее на свете, чем пятнышко, пусть
крохотное, на его мундире и зависимость от кого бы то ни было.
- Но согласись, что Михалычу самая маза была избавиться от этого придурка – от живого
Еремеева пользы никакой, крестный его, Шмерко, ресурс свой выработал…
Оля прервала его на полуслове:
- Может хватит, а!? Мы не за этим сюда приехали, чтоб обсуждать…
Осмотревшись по сторонам, она прибавила:
- Мне так и кажется, что он бродит где-то рядом. Сейчас подойдет к нам с простреленной
головой.
Андрей посмотрел на небо:
- У него входное отверстие на макушке – во время дождя вода затекает внутрь. И ему
промывает мозги в буквальном смысле слова.
Она улыбнулась, оценив шутку.
Обратно шли молча. Возле ворот Андрей подумал, что лучше поехать посмотреть
знакомые места, чем прямо сейчас уединяться в незнакомом доме. Сумрачность красок
окружающих предметов, рассеянный прозрачный свет не располагали к душевной
близости, к интимному общению.
Оля внимательно посмотрела на него:
- Ты пьян. Да, надо съездить проветриться. Не пей больше.
И она забрала у него обе бутылки, уже почти пустые, и бросила в мусорную кучу.
«Девятка», на вид ушатанная, оказалась достаточно резва, и ходовая не убита. Но при езде
встретилась другая трудность, не связанная с техническими характеристиками машины –
Андрей слишком поздно реагировал на дорожную ситуацию: поворачивал уже за
поворотом, жал на тормоз, когда уже проехали то место, перед которым нужно
притормозить.
- Да что с тобой, ты нас угробишь! – вскрикнула Оля, когда они чуть не въехали в чью-то
ограду.
В последнюю секунду Андрей нажал на педаль тормоза, и машина замерла в сантиметре
от забора:
- Давай, угробь нас ты! – с этими словами, он вышел из машины, впрочем, не сразу, а
спустя какое-то время после того, как решил пересесть на пассажирское сиденье.
Оля перебралась за руль, Андрей сел на ее место:
- Непойму, фчемдело, голова абсолютно ясная, а руки-ноги вообще не слушаются.
Он поднял руки, посмотрел на них, пошевелил пальцами, опустил руки, постучал ногами
по полу. Оля выехала задом обратно на дорогу, и они продолжили путь.
- Выпил много, да еще на старые дрожжи – новый год небось хорошо отпраздновал.
- Да нет, рыбка моя, просто чача коварная.
Андрей узнавал места – сколько раз они тут с Катей ездили, ходили пешком, где-то
недалеко находится дом отдыха «Литературной газеты». Ему захотелось повторить
маршрут, и, не заезжая к Иораму, проехать по лесу, среди вековых сосен, кедров,
побывать на «готическом холме», лесистой горе, на которой находится дореволюционное
кладбище – могилы, разбросанные среди высоких-высоких деревьев, стволы которых
покрыты сизым лишайником; спуститься к бамбуковой роще.
Но он прозевал нужный поворот на санаторий имени Ленина, рядом с которым жил
Иорам, и опомнился лишь когда перестал узнавать окружающую местность. И тогда он
попросил остановиться. Давно уже проехали селение, дорога поднималась в гору, с одной
стороны зеленел лесистый склон, с другой – негустой пролесок, сквозь который, вдалеке
виднелись горы. Оля опустила стекло, жадно вдохнула воздух:
- Я никогда не видела такой красоты! Может, мы не поедем смотреть бамбук и все эти
могилы?
Андрей осмотрелся:
- Ты легкими ощущаешь красоту?
И открыл дверь:
- Пойдем, посмотришь настоящие красоты.
Они пробрались сквозь заросли кустов и низкорослых деревьев и остановились у обрыва.
Перед ними открылось необозримое пространство с обнаженными долинами, с ясным
контуром лесов, со сложным рисунков изорванных отрогов. Внизу, в котловине,
окаймленное темно-красными скалами, темнело неподвижное озеро, в котором
отражались покрытые лесом склоны. Пихты и ели, убранные седыми прядями мха;
лохматые кедры, сосны, перемежаясь с сухостойным лесом, расли дружно, стройно и так
тесно, что старым деревьям не было места для могилы. Они умирали стоя, склонив
изломанные вершины на сучья соседей.
Слева, в дали, свободной от дымки и тумана, открывалась обширная панорама гор,
облитых снежной белизной, набегающих друг на друга уступами. Невысокие утесы,
сбегая вниз, теснились по краям извилистых ущелий. Правее, насколько видел глаз,
раскинулись волнистые отроги. Темными пятнами выделялись впадины, по гребням
лежали руины скал. Изломанные контуры вершин исчертили край неба.
Андрей с Олей замерли в созерцательной неподвижности, потеряв счет времени. В легкую
дымку кутались утесы нависших отрогов. Молчаливо надвигалась ночь. Холодными
огнями переливалось небо. Засыпал огромный край. Различная ночная живность
заполняла сумрак таинственным оживлением. А там, где только что погас румянец зари,
народилось темное облако. По лесу пробежал сдержанный шепоток, пугливо пронеслась
неизвестная птица, бесшумно взмахивая в воздухе крыльями. И словно предостережение
до них явственно донесся далекий и протяжный звон, замирающий наверху.
В воздухе чувствовалась печаль и сожаление, обычно характерные для отъезда. Странное
ощущение, – подумал Андрей, когда они вернулись в машину и поехали, – для человека,
который только что приехал туда, куда давно стремился, и еще не посетил все
запланированные места. Такое чувство, будто двигаешься не в известном направлении, а к
началу нового существования, в котором придется жить ощупью и искать среди новых
людей и вещей близкую себе среду. Он не собирался покидать города, в которых жил, и
людей, с которыми встречался, но ему показалось, что эти города и люди никогда не
повторятся в его жизни; их реальная, простая неподвижность и определенность раз
навсегда созданных картин была совсем не похожа на иные места, возникшие в его
воображении. И над этими местами у него была власть разрушения и создавания, он
творил свой воображаемый мир.
- Где мы, мы тут не проезжали? – сказала Оля, прервав его мысли.
Он ответил не сразу. С гор спускались сумерки, Андрей включил ближний свет – Оля не
знала, где тут какие кнопки – потом сказал:
- Ты забыла развернуться.
Они не возвращались на побережье, а двигались дальше, в горы. Пролесок с правой
стороны становился все гуще, а слева лес редел, уступая место голым скалам. Охваченные
сонным спокойствием, Андрей с Олей ехали, никто не высказался по поводу того, чтобы
сделать разворот. Первой опомнилась Оля:
- За поворотом развернусь.
Дорога круто загибалась влево. Свет фар выхватывал причудливые очертания деревьев и
поросшие мхом валуны. Прямо перед ними, в том месте, где дорога уходила влево, два
дерева стояли ближе всех к дороге. Старая сосна с усохшими сучьями, которые торчали,
как обрубленные топором перекладины лестницы, а высоко в небе, будто гнезда аиста,
колыхалась только светло-зеленая верхушка её с шишками, глядевшими вверх. Рядом с
ней стояла молодая подруга её, чей ствол на высоте пяти метров раздваивался, исходящие
ветви, очертив причудливыми изгибами сердечко, взмывали вверх. Остатки скал в виде
обломков лежали вдоль дороги. Среди них – огромный серый валун, напоминавший
могильный камень, а витиеватые трещины на нем – эпитафию на непонятном языке.
Внезапно деревья осветились светом фар. Какая-то машина приближалась к повороту, но
из-за скалы её не было видно. Вынырнувший из-за поворота грузовик Андрей сначала
принял за джип. Это был ГАЗон, и в свете фар Андрей успел разглядеть абхазские номера.
На повороте машина вылетела на встречную полосу, и, не сбавляя скорости, мчалась
прямо на них.
«Теория парных случаев», – вспомнил Андрей слова Арины. Его руки, как в прошлый раз,
пять лет назад, когда он оказался в точно такой же ситуации на том же самом месте,
инстинктивно повернули влево воображаемый руль… но Оля, повинуясь своему
инстинкту, резко повернула вправо, и машину вынесло на обочину. Туда же, на ту же
самую обочину вырулил грузовик. О чем думал находящийся за рулем, скорее всего
пьяный, абориген? Думал ли он вообще?! Лицо Оли, освещенное ярким светом фар,
оставалось безэмоциональным – она просто не успела испугаться. Когда Андрей с Катей
чудом избежали столкновения, они долго не могли прийти в себя. Испуг пришел к ним
потом, когда они оказались на противоположной обочине. Сейчас же, в этой ситуации,
когда тень встречной машины легла на капот «девятки», у ее пассажиров была только
одна мысль: столкновение неизбежно, и основной удар примет левая половина – та, где
находится водитель.
Люди, которые утверждают, что за секунду до смерти перед глазами человека проносится
вся его жизнь, нагло дурачат доверчивых слушателей, ибо сами никогда не переживали
эти ни с чем не сравнимые мгновенья. Потому что если бы пережили, первым делом
набили бы морду вышеуказанным лжецам. Встречаются выдумщики, заявляющие, что
падая с 20-го этажа, или видя опускающийся на тебя нож гильотины, обреченный
успевает прочитать аж двадцать молитв, мысленно попрощаться с родственниками, и
совершить много всякой благочестивой х**ни. Это неправда.
Оля вообще не поверила в то, что с ней может произойти что-то плохое. Она не за этим
отпрашивалась у папика, и вообще, у нее на вечер грандиозные планы, они с Андреем
должны развернуться и поехать домой, необходимо разобраться с оральной фиксацией и
вагинальной символикой, к тому же тема фут-фетиша не раскрыта полностью, поэтому
какого хрена!!!
Ну а Андрей – он вспомнил, что утром поцеловал сына только в одну щечку – в левую.
Правую целовать не стал, и носик тоже – Мариам побоялась, что малыш проснется, и
выпроводила Андрея из спальни. Вообще, они ревниво относились к тому, кто сколько
целует ребенка. Очень сильно возмущалась теща: «Не надо его столько целовать, с такой
страстью, что вы с ним делаете!!!» Они отвечали: «Да бог с тобой, ему всго два года, мы ж
не здорового лба тискаем».
Вот что подумал Андрей. А еще удивился – как это Оля, такая разумная, рассудительная,
у которой во всем порядок, как она могла допустить эту смертельную ошибку – поехать с
тем, с кем ей явно не по пути?!
Еще обреченные должны что-то почувствовать напоследок. У всех по-разному, Андрей
ощутил резкую боль от удара головой о правую стойку. Из зрительных ощущений –
прелестная Олина головка, покоящаяся на его левом плече. Он не почувствовал ее
прикосновения, будто невесомое облако коснулось его. Да и не могла опуститься на плечо
пассажиру голова сидящего прямо, пристегнутого водителя. Наверное, привиделось.
Водитель ГАЗона ощутил удар где-то слева, грузовик понесло юзом и развернуло. И тогда
в свете фар он увидел легковушку, левая сторона которой была изрядно смята и
покорежена, а правой она была впечатана в дерево. Вмиг протрезвев, водитель и пассажир
выскочили из кабины и побежали к месту аварии.
Сознание Андрея не зафиксировало действия водителя ГАЗона и его спутника. Вместо
этого было небо – воплощение бурного движения: темно-синее, почти черное на
горизонте, оно наполнялось светом и выше, охваченное вихрем подсвеченных изнутри
гигантских облаков, горело серебристо-белыми вспышками, пылали фосфоресцирующие
зеленоватые отблески зарниц. Потом стало светло. В бездонном пустом пространстве,
окутанном вихревым движением перламутрово-голубых, серо-серебристых и розово-
сиреневых облаков, метались бестелесные безликие существа, судорожно вытянутые
фигуры которых дрожали на ветру. Тревожно скользил свет, то загоравшийся вспышками
и обесцвечивавший краски неба добела, то сгущавший их до сумрачной темноты.
Свечение красок постепенно гасло, кое-где мерцали отблески желтого, и, наконец, все
смыло серо-зеленой волной, захлестнуло, закружило водоворотом, и сквозь пену до
Андрея доносился требовательный женский голос, и нестерпимый блеск проступал через
влажный изумруд.
То был знакомый голос, в нем было нечто вроде необъяснимого, почти электрического
очарования, но раздавался он не из прежней жизни, а из нового существования, в которое
Андрей плавно перетекал. В отличие от прежнего, будущее было предопределено, каждый
шаг известен. Это бытие проходило в каком-то ином пространстве, ритм которого не
соответствовал внешним обстоятельствам; и в этом сравнительно спокойном
существовании было чрезвычайно мало вещей, имевших одинаковое значение,
одинаковую ценность, одинаковую протяженность во времени, словом, некоторую
аналогию с тем, что происходило вне Андрея.
Жизнь представлялась проходящей в трех измерениях, в каждом из которых она была
иной, но, попадая в одно, Андрей ничего не привносил туда из другого.
В первом он – преуспевающий делец, успешный человек, в модной одежде на дорогой
машине, денди, супермен, эмблема выплеснутой сексуальности. Находясь рядом с ним,
люди чувствуют себя гораздо более остро, эрегированно, эмоционально, уверенно – как
крепко сжатый кулак. Его расположения ищут многие – он влиятелен, может решить
любой вопрос, превращает мираж в ценности, раскрывает и закрывает двери вселенной.
Друзья устраивают для него сумасшедшие кутежи и навязывают деньги на его проекты,
потому что его предприятие успешно и приносит гарантированную прибыль. Банкиры
предлагают кредиты безо всякого беспечения – только бы он открыл расчетный счет в их
банке. Его фирма растет, открывает филиалы в других городах.
Другое измерение – это мир мгновенных и сильных сожалений, в котором Андрей –
мятущийся неуверенный слабак, спрятавшийся за ширмой мнимого благополучия,
пытающийся купировать приступы гамлетизма алкоголем, транквилизаторами, и разными
сомнительными удовольствиями. Ему не дают покоя постоянно допускаемые им
просчеты, о которых никто не знает. Он понимает последствия своих ошибок, и это
усиливает его депрессию. Чтобы скрыть истинное положение дел, ему приходится
прибегать к подлогам, фальсификации; а запутавшись в расчетах, он утрачивает связь с
реальностью. Со временем разница между внешним шиком и реальным состоянием
становится ошеломительной, выражение лица становится все более уверенным по мере
того, как денежное положение делается безнадежнее. Все видят мощный подъем вместо
стремительного падения по спирали. Он понимает, что нужно выкарабкиваться, но
выбирает таких спасителей, что все становится еще тяжелее. Некоторые люди, которых
привлекает его харизма, полагают, что смогут превратить хаос его жизни в надежное
капиталовложение; но узнав даже малую часть его проблем, рвут с ним все связи и
распространяют слухи, которые вредят его репутации. Его существование – это
существование в бесформенном и хаотическом, часто меняющемся мире, который
приходится чуть ли не ежедневно строить и создавать, в то время как люди разумные
живут в мире реальном и действительном, давно установившемся и приобретшем
мертвенную и трагическую неподвижность, неподвижность умирания или смерти.
Ощущение существования в этих измерениях – чувственное и бурное, в отличие от
третьего. Андрей развил способность преподносить окружающим смоделированную
действительность, и благодаря умению оперировать воображаемыми, никогда не
происходившими вещами создан этот мир. И конечно же, все происходящее в этом мире
обладает соблазнительностью, несвойственной двум другим измерениям; это словно оазис
покоя после пустыни волнений.
Он подробно представляет все, что его окружает – работу, дом, развлечения. В
архитектуре дома отчетливо видны элементы модернизма: плоские кровли, гладкие
поверхности наружных стен, большие стеклянные плоскости, лаконичность объема. Что
касается материалов, то это нестандартное сочетание дерева, стекла и камня. В рисунке
фасада читается определенная суровость. Дом ориентирован на окружающий ландшафт и
приоритетный вид из окон. Так как дом стоит на участке со сложным рельефом (в горах) с
большим перепадом высот, то распределение функций по этажам отличается от обычного.
Центральную часть занимают лестничные холлы, объединенные винтовой лестницей.
Таким образом лестница является центральным элементом, на который нанизаны все
этажи и мансарда. Несущая колонна облицована гранитом, ступени сделаны из беленого
дуба. Функциональные зоны распределены по вертикали: на первом этаже находятся
бассейн, сауна, технические помещения и гостевая комната, на втором – личные
апартаменты членов семьи, а третий этаж предназначен для дневного пребывания и
приема гостей. Перемещение людей по дому осуществляется не снизу вверх, как это
бывает в домах с обычной планировкой, а сверху вниз. В интерьерах жилых комнат
важную роль играет цвет. Из всей палитры выбраны самые чистые, локальные цвета:
голубой, розовый, желтый, красный, зеленый. Особенно экстравагантно выглядят
апартаменты хозяев. Часть этого помещения, выполняющая функцию мини-гостпной,
выкрашена в голубой цвет, а стены в зоне спальни – ярко-розовые. Зато интерьер
гостиной почти монохромен. Стены сложены из тонированного кирпича, на полу –
паркетная доска из бука. Гостиной свойствена гигантомания: гранитный портал камина и
гигантские воздуховоды поражают своими циклопическими размерами, отделка стен
местами выполнена из цельных мраморных плит. Третий этаж дома имеет два уровня,
благодаря чему столовая и кухня воспринимаются в едином пространстве гостевой зоны
достаточно обособленно. Кухня, встроенная в своеобразную нишу, имеет линейную
композицию. Пол в столовой и кухне облицован плиткой из бразильского сланца, этот
камень имеет красивую «шелковистую» текстуру с перламутровыми прожилками.
Палитра детской комнаты построена на контрастном сочетании желтого и цикламенового
цветов.
Дом расположен на склоне, поэтому на каждом этаже предусмотрен выход на террасы.
Со стороны подъездной дороги дом выглядит двухэтажным. А со стороны искусственного
пруда, к которому обращен главный фасад, он трехэтажный. Гараж сделан в виде
пристройки, ворота смотрят на подъездную дорогу. Автопарк состоит из двух
современных автомобилей – Mitsubishi Pajero, Lincoln Town Сar; и двух олдтаймеров –
Lincoln Continental и Dodge Challenger.
Для работы в апартаментах хозяев оборудована студия, окно между ней и спальней
подчеркивает интимность творческого процесса. Перегородки, ограждающие студию,
светлые, а несущие стены выкрашены в темно-серый цвет, мебель – темно-бордовая в
сочетании с ярко-красным. Это настоящая медиатека, здесь можно не только писать
книги, но и снимать реалити-шоу. Многим людям интересно и приятно общатсья с
Андреем Разгоном, так почему не увеличить аудиторю общения за счет книгопечатания,
видео, и интернета?! Самое главное – не обманывать людей, не скармливать им дерьмо и
не лечить фуфломицином. Нах*й приключения гномиков, эльфов, и прочей
психоделической живности, впи*ду фантастические подвиги святых кацманавтов на
темной стороне Луны, вжопу цветные галюны обдолбившихся нариков и религиозные
мечты христанутых фанатиков! Реальным людям нужны реальные истории: как
заработать и потратить деньги – весело и в свое удовольствие. Ведь не зря гуру
современного менеджмента заявляют, что для человека главное – это ходить по магазинам
и трахаться. К сожалению, бывает проще достучаться до небес, чем до мозгов некоторых
высокодаровитых гениев, экологически сознательных засранцев и поденщиков идеализма.
Да и пускай они ****утся в свой прекрасный мир – искать связь времен, разгадывать
линии на песке, принимать космические послания и изобретать позы для сдерживания
эякуляции. Есть еще квартирные бомжи – люди, которых природа не предназначила для
мышления; занятые своим малым и несложным делом, они знают один вид удовольствия
– пиво, диван, телевизор.
Кроме студии, есть другая, гораздо более обширная творческая лаборатория – это
завораживающая природа вокруг. Дом находится в лесу, но при строительстве ни одно
дерево не пострадало. Лесные красавцы обступили усадьбу со всех сторон, их вершины
теряются в синеве. Из окон главного фасада, и с террас открывается вид на горы –
высокие хребты виднеются за лесом в глубоком отливе неба. Их вершины, окутанные
полупрозрачной дымкой, выглядывают из-за пологих отрогов. Всюду видны глубокие
провалы, нагромождения разрушенных скал. Облака пристают к вершинам, как сказочные
корабли, и бороздят синь, сдавленную мрачными утесами. Золотом блестят туманы,
сползающие с крутых отрогов, точно волна волос.
Вокруг хребта шумят множество рек и речек, вытекающих из вечнотающих снегов.
Шумные потоки вырывают в земле глубокие ложбины и силой разрывают цепи лысых и
черных гор, образуют ущелья, а вырвавшись на раздольную плоскость, своевольно катят
по ней свои струи.
Создавая по своему образу и подобию сынов своих и дочерей, самых любимых создатель
ограничил в разуме, чтобы они побыстрее с ним встретились – перерезали вены,
закинулись немеренным количеством кислоты, или другим творческим способом
отправили бы себя в лучший мир. Реальные же люди знают, что не может существовать
лучшего мира, чем этот, и живут долго, получая максимум удовольствий. Одно из
которых – отправлять зверье к своему звериному создателю. Что может быть
увлекательнее охоты: увидев зверя, воспламениться страстью следопыта-охотника и идти
по следу, не зная расстояний, пропастей, темноты, пурги; бежать через болота,
карабкаться по скалам, пробиратсья через заросли, не чувствуя ушибов, царапин на лице –
все подчинено этой страсти. Но вот прогремел выстрел – и все заглохло… до того, как в
поле зрения появится новая добыча.
Вне всякого сомнения – завалить зверя сложнее, чем нюхнуть дурь или ширнуться.
Например, олень. Один из верных способов – чтобы не носиться за ним по всему лесу –
надо выследить его любимые заросли, какой-нибудь ельник, залечь там, и свистеть в
специальный манок, подражая жалобному крику олененка, зовущего на помощь. На эти
звуки стопроцентно прибежит олень, чтобы закончить свою жизнь похвально,
героическим поступком – охотник пошлет в него, вместе с огненным пучком света, кусок
горячего свинца.
Или зимующий медведь – тут нужна еще и смелость. А еще охотничьи собаки, они
необходимы для того, чтобы найти берлогу и разбудить, раздразнить зверя. Медведь часто
делает берлогу под вывернутыми корнями упавшего дерева. Подбежав к лазу, собаки
начинают громко лаять, утаптывают снег, расчищают рабочее место для атаки, лезут в
берлогу, царапают медведя когтями. Охотник тем временем выбирает позицию.
Становиться против лаза опасно – зверь может наброситься даже после удачного
выстрела. Поэтому надо встать слева или справа – по обстановке и в зависимости от того,
с какой руки охотник стреляет, и укрыться за деревом. Собаки неистовствуют, и вскоре
из-под корней показывается лобастая морда медведя. Спросонья ему неохота вылазить, и
он снова прячется обратно. Но собаки поочередно врываются в лаз, напуганные рычанием
зверя, отскакивают, затем опять бросаются к лазу. Медведь снова показывает на
мгновение свою разъяренную морду, охотник ловит на себе его зеленовато-холодный
взгляд. И снова прячется. Собаки отчаянным лаем вызывают косолапого на поединок, тот
фыркает, злобно ревет, отпугивая наседающих псов.
Проходит минута, другая… Охотник пристально следит за берлогой. Вдруг снег в том
месте дрогнул, разломился, и на его пожелтевшем фоне показалась могучая фигура
медведя – гордая, полная сознания своей страшной силы. На секунду он задерживается,
решая, с кого начинать.
Собаки быстро меняют позицию, подваливаются к заду медведя и мечутся на линии
выстрела. Охотник выжидает момент. Медведь торопливо осматривается, делает шаг
вправо, но в следующее мгновение меняет ход, скачком бросается влево, подминает под
себя обманутую собаку. На выручку рванулась другая, с одного прыжка она оседлала
зверя и вместе с ним катится вниз, под откос. Первая собака, вырвавшись, лезет напролом.
Все смешалось со снежным вихрем, взревело, и поползло на охотника. Вот мелькнула
разъяренная пасть медведя, хвост собаки, глыба вывернутого снега. Медведь огромным
прыжком все же смахнул с себя собак, бросился к охотнику, но пуля прупредила его
атаку. Зверь ухнул, воткнул в снег окровавленную морду и скатился к ногам охотника.
Густая темно-бурая медвежья шерсть переливается черной остью от ветерка, такая шкура
украсит любой интерьер.
… Андрей не принадлежал на 100% ни одному из этих трех измерений, если сделать
моментальный снимок его деятельности, то можно было бы увидеть, что он находится
преимущественно, например, в первом измерение, и на одну четверть в двух других. А
если он находился преимущественно в третьем, то видел со стороны, в чем вынужден
жить – так, как если бы сам не участвовал в этих событиях. Это было как воспоминание о
некоторых пейзажах, результатом зрительного постижения, которое потом навсегда
оставалось в его памяти; и как воспоминание о запахе, оно было окружено целым миром
других вещей, сопутствующих его появлению. Оно возникало обычно, не выходя из
длинного ряда предыдущих видений, только прибавляясь к нему, и отсюда появлялась
возможность сравнения параллельных жизней, которые Андрею приходилось вести, из
которых одна была чересчур бурной, другая слишком печальной, третья – невероятно
далекой. И тогда нелепость такого существования представала перед ним с такой
очевидностью, что только в эти минуты он отчетливо понимал вещи, о которых человек
не должен никогда думать, потому что за ними идет отчаяние, сумасшедший дом или
смерть.
В отличие от параллельных прямых две первые жизни должны были пересечься, и можно
было сойти с ума от одного только ощущения ужаса, что это неизбежно произойдет,
вопрос времени. Вести себя на публике как ни в чем не бывало помогал своеобразный
душевный наркоз, притупляющий чувство опасности. Но в минуты просветления Андрею
начинало казаться совершенно необъяснимым, почему он ходит на завод, летает по
командировкам в другие города, проезжает на машине по городу, который кажется чужим
и незнакомым, который должен пролететь и скрыться, как поезд, но который он все не мог
проехать – точно спишь, и силишься, и не можешь проснуться.
И поскольку, в силу удивительного стечения обстоятельств, Андрей одновременно
вынужден был вести несколько различных жизней, то ему приходилось встречаться с
людьми, резко отличающимися друг от друга во всем, начиная с материального
положения, и кончая непроходимой разницей в том, что составляло смысл их
существования; с одной стороны, это были компаньоны, клиенты, друзья, с другой – те, с
помощью кого он планировал резкими и энергичными мерами поправить пошатнувшееся
положение, люди, которые в силу сложившихся в обществе предрассудков не афишируют
род своей деятельности. Решение этой задачи было потеряно много лет назад, когда
учащийся младших классов Андрей Разгон впервые прогулял урок по математике, а
симптоматика приближающейся катастрофы проявилась первой необъяснимой
недостачей на фирме в 1998 году.
Иногда – это происходило чаще всего при пробуждении в самолете или поезде, или в
гостинице чужого города – у него все смешивалось в его представлении и в беззвучном
пространстве, наполнявшем его воображение, сквозь немые мотивы и длинную галерею
человеческих лиц, похожую на двигающиеся и исчезающие лица бесконечно струящегося
экрана, в котором появлялись и пропадали то нравоучительно-спокойное лицо
Халанского, то беспощадное выражение Владимира Быстрова, требующего финансовый
отчет, то непреклонная Ирина, то наглые ухмылки разномастных «решальщиков
вопросов», «офисных» и милицейских, с которыми судьба стала сводить чаще, чем
хотелось бы, то неловкая грация Таниной фигурки, ее неповторимо юный размах.
Незримое присутствие этой девушки он ощущал рядом с собой всякий раз, когда
обнаруживал очередной просчет в своей работе. Закрывая глаза, он видел берег моря в
летний день, дрожащий, горячий воздух над галькой, огромное солнце на голубом небе; и
Таню, её пленительное тело, струящееся и плывущее перед глазами. Он видел его,
находясь в разбитой машине на обочине горной дороги, ощущая физическое ожидание
того трагического и неизвестного молчания, которое должно было прийти на смену
громадному и медленно умирающему движению, этому беззвучно протекающему
времени, чье течение он уловил, и, заглянув в будущее, подсмотрел свою судьбу.
Беззвучная симфония мира, сопровождавшая существование Андрея во всех его
воображаемых измерениях и пространствах, звучала все слабее и слабее и вот-вот должна
была умолкнуть. Ряд обстоятельств, случайных встреч, происшествий, чьих-то жизней,
воспоминаний, мыслей, ощущений, весь этот бесконечный мир, в котором Андрей прожил
свою жизнь, свелся к тому, что он очутился здесь, в замкнутом пространстве железной
коробки, которая еще недавно ездила на четырех колесах, а рядом с ним находится
мертвая девушка. Не в силах пошевелиться, он чувствовал рядом с собой призрак чужой
смерти, и когда свершился обратный переход к его обычной жизни и исчезло ощущение
присутсвия странного трехмерного мира, возникшее после столкновения, появилось
другое ощущение – холодная близость смертельного пространства, на краю которого он
смог удержаться, но не сумел спасти другого человека.
В темном воздухе, одни за другими появлялись и исчезали фонари, в далеком небе были
видны звезды, на стекле перед Андреем, как в детском оптическом приборе, сверкали и
текли то приближающиеся, то удаляющиеся огоньки автомобилей, и танцующие световые
линии их отражались на прозрачном черно-синем фоне. По мере того, как проходило
время, ему нужно было делать над собой все большее и большее усилие, чтобы вспомнить
подробности своих видений во время мучительнейшего и притом упоительного
метафизического приключения. Он любовался красотой ночного сочетания светящихся
линий, перспективой серпантина, темно-зелеными, резко освещающимися
автомобильными фарами и мгновенно пропадающими во тьме ветвями деревьев на
повороте горной трассы. Видение будущей жизни медленно увядало в его глазах; это
было похоже на то, как если бы он начал постепенно слепнуть и количество вещей,
которые он видел, стало бы мало-помалу сокращаться – вплоть до той минуты, когда
наступила бы полная мгла.
Когда родственник Василия привез Андрея в Волгоград, он уже ничего не помнил о том,
что пережил, находясь в разбитой «девятке». Силился, но не мог припомнить подробности
этого видения, в котором, как по оракулу, были предсказаны дальнейшие его действия.
Что касается «девятки», то водитель ГАЗона узнал её, сразу же оповестил хозяина, и
Василий прибыл на место происшествия одновременно с микроавтобусом «скорой
помощи». В этой местности все друг другу приходятся если не родственниками, то
друзьями или знакомыми, и информация о ДТП так и не попала в милицейские сводки. И
когда Капранов прибыл из Гагр, чтобы забрать тело Ольги из морга, ему так и не удалось
добиться правды от местных, правда, ему показали место аварии, и он туда съездил, чтобы
повесить на дерево венок.
Позже, когда Андрей прошел курс лечения в нейрохирургическом отделении
кардиоцентра, он встретился с Капрановым, чтоб объясниться – конечно же, не выдавая, в
каких отношениях состоял с Ольгой. Она пересекла их жизни и исчезла в немом небытие.
Сказывались последствия травмы, Андрей находился в почти мертвенном душевном
состоянии, он ничего не замечал и ничем не интересовался, был словно погружен в
глубокий каменный сон, из которого не мог проснуться, чтобы жить дальше. Состояние,
похожее на медленное умирание – постепенно стихающий шум жизни, медленное
исчезновение цветов, красок, запахов и представлений, холодное и неумолимое
отчуждение всего, что любишь и что знаешь.
Для Капранова значение гибели Ольги, ее безвозвратного исчезновения было столь
велико, что в нем растворялись все другие соображения, – и после этого не все ли равно, в
сущности, было, хорошо или не хорошо вел себя «брат» Андрей в том мире, которого
больше нет и который умер в ту самую секунду, когда остановилось сердце Ольги?
Александр Капранов не особенно вслушивался в то, что говорил ему «брат» погибшей,
как не вглядывался в его лицо, на котором жизнь вряд ли когда-нибудь оставит свои
жесткие борозды.
Для Андрея, начался период сравнительного равнодушия к собственной судьбе,
отсутствие зависти, спортивной злости и честолюбивых стремлений и, наряду с этим, –
бурное чувственное существование и глубокое уныние оттого, что каждое чувство
неповторимо и возвратное его, столь же могучее движение находит человека уже иным и
иначе действует, чем это было год, или десять лет, или десять дней, или десять часов тому
назад. Это было время бесконечного душевного томления, неповторимого в его жизни, и
те места, где он тогда бывал, впоследствии он видел отчетливо и ясно перед собой, как
только его мысль возвращалась к тому периоду: волжская набережная, Центральный парк
и густые его деревья, ночные клубы и музыкальные волны забойных электронных сетов, в
которых он находил безнадежную и печальную очаровательность; она существовала не
сама по себе, а возникала потому, что была глубокая ночь, а рядом с ним – безмятежные
Танины глаза на её утомленном ночью и музыкой лице. Андрей стал вести существование,
в котором все его внимание было направлено на заботы об очередной встрече с Таней.
Масса воображаемых положений роились в его голове, обрываясь и сменяясь другими; но
самой прекрасной мыслью была та, что Таня, которую он обидел, уйдя от нее той зимней
ночью, Таня, чья тень заслоняла его, и когда он думал о ней, все вокруг звучало тише и
заглушеннее, – что эта Таня будет принадлежать ему. Ее тело являлось перед ним на
процедурах в кардиоцентре, на деловых встречах и в офисе. Он видел бурлящие,
стремительные горные реки, дом в горах, эти мечты всегда существовали в нем, и он стал
воображать там себя и Таню – и туда не доходили отзвуки и образы прежней жизни, точно
натыкаясь на неизмеримую воздушную стену – воздушную, но столь же непреодолимую,
как преграда, разделяющая его существование в хаотическом, часто меняющемся мире, от
существования «разумных» людей в их неподвижном упорядоченном мире; и только
требовательные интонации Таниного голоса проникали в его сознание. Этот голос
рассеивал сумрак мыслей, и звук этого голоса соединял в медленной стеклянной своей
прозрачности происшествие в горах, мысленно прожитую будущую жизнь, с
соблазнительным и сбывающимся, с прекрасным сном о Тане.

Конец третьей книги