Жизнь

     Что за слово это такое? А может звук это, просто возглас? Лишь единого вдоха хватит, иногда даже его четверти, чтоб вымолвить это ёмкое слово. Мы часто произносим в суе, но осознаём значимость его, как воду в пустыне, только тогда, когда она кончается. А жизнь… да вот она, теперь, сию минуту. Течёт по капельке, когда сидим за письменным столом, стоим на автобусной остановке, и когда моем посуду на кухне, прижимаем к груди дитя, подставляем лицо свежему ветру. И всё же, что это такое ЖИЗНЬ?! То, невидимое, чего нельзя пощупать руками, но мы несём её с собой, пока хватает сил, а за труды наши, за радости и переживания она неумолимо чертит нам на лице, а того хуже на сердце скорбные борозды.
     Каждый день, каждую минуту мы стремимся к хорошей жизни, бежим, толкаем друг дружку и, всё же, не настигнув её, теряем из виду. Разочаровавшись в правильности выбора, садимся на обочину, чтоб отдохнуть, отдышаться, осмотреться, поразмыслить. А поразмыслив, оглядываемся назад, на то, через что так стремительно бежали, не предавая значения житейским мелочам. Казалось, что счастье там, в грядущем будущем. Всё вперёд и вперёд. Но однажды наступает минута прозрения, и ты начинаешь понимать, что рассвет давно позади, а солнце неумолимо клонится к закату. И остановить его никак нельзя. Впереди старость, болезни, может быть даже горькое одиночество. Так куда же мы спешим?
     Вольно или невольно начинаем оглядываться назад. К старости, прожитые годы, покажутся куда светлее нынешних. Мы второпях пробежали их, так и не распознав в лицо счастье своё.
     Иные люди мне возразят, мол, чего же хорошего было в нашем прошлом? Ни одежонки, ни обувки, ни поесть досыта, ни попить было нечего. И ссорились, и враждовали между собой. Только и всего, что сил было больше, и тратили мы силушку свою безоглядно, будто у нас её не меряно.
     - Так, да не так. На мир мы глядели совсем по иному, и думалось, мечталось не так, как нынче. Телогрейка на плечах, кирзовые сапоги не стесняли, не тяготили душу. Просто не задумывались над этим, одевали и носили.
     - А что же теперь? Неужели жалеешь о телогрейке? Или о саманном доме под соломенной крышей, с земляными полами? Тужишь по вёдрам на коромысле, по осенней непролазной грязи на дорогах? – спросит меня читающий эти строки.
     - Да нет же. Не об этом тоска моя. И сейчас во многих деревнях живут почти так же. Ничто и никто не держит. Поезжай и живи. Не об этом речь. Там было нечто такое, необъяснимо дорогое, которое невозможно выразить простыми человеческими словами. Видимо ещё не поднялась до той черты, приблизившись к которой можно, хоть издали взглянуть на ту вершину, где гнездится ИСТИНА. Но то, что где-то есть она, я знаю точно. От неё исходит тепло, как от деревенской печки, что и у стола, и у порога, и на лавке чувствуешь его.
     Другое дело, что истина, как вода. Вон её, целая горсть! А водичка меж пальцев – кап, кап, и нет её. Ушла в невозвратность. И опять трудись, копи её в душе своей, чтоб через какое-то время разочароваться. Оглянуться на ворох старых прожитых лет, как на кучу изношенного тряпья и подумать: «А может весь этот хлам в огонь?» Пнёшь ногой брезгливо. Но нет. Отзовётся пинок, будто под дых саданули. Пойдут круги перед глазами.
     - Что пинаешь? От чего отворачиваешься? Что хочешь забыть? Посмотри на руки свои, вспомни, сколько всяческой работы они переделали. Оставшиеся на них шрамы от заживших царапин и ссадин – они тоже твоя история, а значит твоя жизнь. Посмотри на ноги, что ходили не только на свадьбы, но и на похороны. Теперь они не враз пустятся в пляс. Нет той лёгкости, задора. А ведь был же, был.
     Сыны мои нет-нет да и спросят? «Зачем хранишь вещи старые, давно вышедшие из моды?» Я с готовностью обещаю им провести в шкафу «ревизию». И провожу, да только каждая такая «ревизия» заканчивается валерьяновыми каплями. Ведь вещи – это не просто тряпки. Они живые, они говорят, вызывают из глубины памяти те картины, которые видели вместе с нами. И тут уже как не пытайся, не вычеркнуть и не стереть воспоминаний о тех днях и событиях. Опять ложатся старые вещи, как пожелтевшие страницы, на те же места. Только ещё бережнее и с большей любовью складываю их, стараясь не нарушить складочек и перегибов.
     Вот и пойми-разбери русского человека, выверни душу его, как старую шубу, истрёпанную годами и событиями, но всё ещё живую. И совестно теперь ударить по ней, пнуть ногой. Плюнешь в сердцах и подумаешь: «Пусть идёт, как идёт».
     Нет, не хватает у меня духу вышвырнуть, оторвать от сердца, полоснуть по живому, как не разгладить морщин, не обмануть возраст покраской волос, не загладить нынешними событиями память о прошлом. Так что же дивиться тому, что встречаю клевер на обочине как старого знакомого. И липу посадила в огороде. Спросите: «Зачем? Что в ней проку?» А я ухаживаю за нею даже больше, чем за яблоней. И здороваюсь с нею, как с дальней родственницей. И дикая роза у ворот, опять же оттуда, из далёкого детства. И дикая смородина, «пузычки», как мы её называли, пока я буду жива, будут цвести жёлтенькими звёздочками у садового домика.
      А любисток? О-о, это отдельная «статья». На Украине его холит каждая хозяйка. Запах этого растения сопровождает человека от рождения до кончины. И на надгробную плиту ложатся его сочные листья.
     Вот и попробуй, определи, где оно, счастье человеческое, за какими горизонтами притаилось? В чём суть и смысл жизни его? И что оно такое – жизнь человеческая?   
                1999 год.