Долгожитель

Он вошёл в село со стороны покрытых вечными снегами гор, в сопровождении трёх дюжин ребятишек разного калибра, как сказал дед Изот - от ППШ до шестнадцатого. Может, среди этой ватаги были дети  другого возраста, но в нашем селе, ни у кого не было ружья, ни меньшего, ни большего калибра, названного дедом Изотом, потому он так и сказал.

Вообще-то, раньше в селе была мелкашка, стреляющая совсем уж невообразимо маленькими пульками, но она пропала пятьдесят лет назад, сразу после войны, вместе с исчезнувшим хозяином, чудаковатым, напичканным бредовыми идеями, такими же дикими, как и его дикое для наших мест имя - Парфенон.

 За давностью лет о Парфеноне и о мелкашке забыли, потому дед Изот так и сказал: от ППШ до шестнадцатого, так как ППШ все видели в музее Великой Отечественной войны, а ружьё шестнадцатого калибра, одно на всё село, было в наличии у деда Изота.

Село наше находится далеко в горах. Со стороны долины иногда, раз-два в год, можно увидеть незнакомого человека - заходят к нам торговцы всякой всячиной, вербовщики, обещающие золотые горы, скупщики старины. Однажды, даже цыгане забрели. А со стороны гор Главного Кавказского хребта, которые в наших местах считаются непроходимыми, за последние восемьдесят лет, а именно столько помнит дед Изот, в село никто из чужих не входил.

Если бы пришедший был хорошо одет и чисто выбрит, аборигены решили бы, что он ночью, когда все спали, никем не замеченный, прошёл через село в горы, а теперь возвращается назад...
Или хотя бы был древним стариком, выжившим из ума и отбившимся от какого-нибудь дальнего села.

Но незнакомец был молод, здоров, пострижен, одет хотя и старомодно, но вполне прилично, его красивое гордое лицо с весёлыми, смеющимися, любознательными глазами, украшала недавно вошедшая в моду трёхдневная щетина.

Весь он представлял собой огромный клубок любопытства: постоянно вертел головой во все стороны, поворачивался вокруг себя, всё разглядывал, всё ему было интересно, будто видел он это впервые. Так что, взвесив все «за» и «против», дед Изот определил:  возраст двадцать пять лет, образование - не начатое среднее, умственное развитие - незаконченное детское.

Дед Изот был, как вы уже догадались, сельским шутником. «Но, может быть, и просто пижон», - закончил он  характеристику пришельца.

Незнакомец шёл по селу, как по своему родному. Хотя любопытство раздирало, смотрел он на всё и всех внимательно, но, проходя мимо, лишь слегка кланялся и, что удивительно, ни у кого ничего не спрашивал, не задавал вопросов. Уверенно свернул с улицы в переулок, потом в другую улицу, дошёл до дома Ваги Цинанаури, бойко взбежал по скрипучим ступеням крыльца и смело открыл дверь в дом.

Семья Цинанаури обедала. Во главе длинного стола - сам хозяин, Вага, справа от него - старший сын Реваз, слева - младший Гоги. За ним, по старшинству, три дочери: Нана, Тамара и Аза. Рядом со старшим сыном - жена Нино. За столом оставалось ещё три места, в будущем - для сыновей, а пока они использовались для гостей, и в настоящее время пустовали.

Пока незнакомец пристраивал в углу мелкокалиберную винтовку и снимал добротный немецкий рюкзак, все с любопытством наблюдали за ним. Первым нарушил молчание глава семьи:
- Жена, поставь ещё один прибор... Нана, дай гостю умыться с дороги, - он встал, поклонился, указал рукой на гостевой стул, - прошу разделить с нами трапезу.

 Надо знать Вагу Цинанаури, чтобы не удивиться его поведению: он был насколько любопытен, настолько и горд, чтобы сдержаться и не наброситься на незнакомца с расспросами. 

А незнакомец, молча вымыв руки, сполоснул лицо, вытерся полотенцем, поблагодарил Нану лёгким прикосновением к  руке и сел за стол...

Налив немного вина, выпил маленькими глотками, одобрительно крякнул, утвердительно покачал головой...

Отломил от лаваша, положил в рот, тщательно пережевал, проглотил, опять крякнул и покачал головой.

Достал кинжал, отрезал кусочек брынзы, после продолжительной работы челюстями, проглотил... 

Отделил от кости маленький кубик баранины, долго перетирал здоровыми зубами, прежде чем проглотить...

Запил глотком вина.  Крякнул.  Сложил на груди руки - как полноправный хозяин дома, обвёл глазами стол и упёрся взглядом в хозяина.

Вага закончил трапезу, встал. Как по команде, встали его домочадцы. Молча, пригласил незнакомца в горницу. Тот пропустил Вагу вперёд, проследовал за ним, закрыл дверь, преградив путь остальным членам семьи. Подошёл к Ваге, положил руки на плечи, пристально посмотрел в глаза и просто сказал:
- Здравствуй, сынок.

Для отца он был явно молод, но не в правилах Ваги удивляться.
- Здравствуй, незнакомец, - ответил Вага, указав рукой на мягкое кресло.
- Мебель, вижу, сменил... А где кресло орехового дерева с высокой спинкой?
- Лежит на чердаке, - без тени удивления ответил Вага.

Его распирало любопытство: откуда, впервые появившийся в доме незнакомец, знает о кресле орехового дерева? Но грузинская гордость не позволяла спросить об этом. Он приоткрыл дверь,  что-то сказал по-грузински младшему сыну.

- Кресло тяжёлое, один Гоги по лестнице его не спустит, - сказал незнакомец.

 Вага едва не вскинул брови от удивления: оказывается, незнакомец знает, что кресло тяжёлое...  Вага и то об этом забыл - уже лет двадцать, как его снесли на чердак - но сдержал себя, и, высунув голову в открытую дверь, добавил:
- Возьми с собой Реваза.

Понял, что незнакомец понимает грузинский язык, но вопросов по-прежнему не задавал: мне от него ничего не надо, ничего не буду спрашивать. Ему надо - пусть первый говорит, решил он для себя.

- Кресло хорошо сохранилось? - спросил незнакомец.
- На чердаке сухо, - лаконично ответил Вага. Видимо, этот экзотический незнакомец один из тех, которые ходят по сёлам и за бесценок скупают предметы антиквариата: старые иконы, кинжалы, сабли. Однажды, спрашивали  старинную мебель. Вага об этом кресле забыл, а то, может, за хорошую цену и продал бы...

- На спинке имя деда сохранилось? - спросил незнакомец.  Вага вообще не помнил, было ли там что на спинке, а сохранилось или нет - и подавно не знал. Размышлял, как ответить. Ему не хотелось признаваться в своём незнании, но  выручили сыновья, принесшие кресло в комнату.

Незнакомец радостно подбежал к нему, отметив, что с кресла успели снять пыль. Гладил потемневшее дерево, хлопал  ладонью, постукивал пальцами...

Только теперь Вага увидел, что на спинке кресла, красивыми замысловатыми вензелями, вырезано имя деда: Реваз Цинанаури.

- Сына в честь деда назвал? - перехватив взгляд Ваги, спросил незнакомец.  Вага едва заметно кивнул головой. -  А что ж второго не назвал в честь отца?
- Отца  не помню. Имя у него было не наше, заграничное, - зло сказал Вага. 
- Куда же он делся, отец твой?
- Никто не знает.  Пропал, как сквозь землю провалился.
- А мать тебе разве ничего не говорила о нём?
- Говорила, будто умом тронулся и в горы ушёл...

Вага задумался: незнакомец пришёл в село той дорогой, по которой пятьдесят лет назад, оставив беременную жену, ушёл в горы отец... Ему сейчас лет семьдесят пять. А этому - не больше двадцати пяти... Ровесник Реваза... И сходство разительное... Разве только внук? И о кресле знает, о надписи на нём... Наверно, от отца...

- А что мать? - осторожно спросил незнакомец.
- Десять лет, как померла. Вот, внуков вырастила и упокоилась.
- А она... сама жила?
- Зачем сама? Со мной... с нами.
- Я хотел сказать - замуж не вышла? Вот... ты родился.
- Отец её беременной оставил. Вот я и родился. Мать говорила, хороший был человек, но с бредовыми идеями... Всё село смеялось над ним... Наверное, это от имени... Парфеноном его звали. Деду пришло на ум такое имя, вот он и испортил жизнь  отцу.
- А что  за идеи  его мучили?
- Разные... Хотел арбуз без косточек вырастить. Виноград без косточек есть, а арбуза нет... Чай на дуб прививал, что б, значит, с одного куста пять пудов снимать... Дрова в пещере сжигал, чтобы по трубам тепло в дома подавать... Хотел, чтобы люди по триста лет жили.

Вага умолк, задумался. Что это он вдруг разговорился с незнакомцем?  Обычно из него слова не вытянуть, а тут... Чем он его приворожил? Нет, тут что-то не так... Но спросить не отважился, гордость не позволяла. 

- Парфенон, отец твой, не знал, что жена беременна. Она от него это скрыла... Иначе не ушёл бы.
- Откуда  знаешь? - не сдержался Вага. Боялся, что незнакомец пренебрежёт вопросом, он будет посрамлён за  горячность. Но тот сказал:
- Открути заднюю ножку кресла, там есть записка.

Вага опрокинул кресло, взялся за ножку... Незнакомец его поправил:
- Не ту, другую.
Ножка не откручивалась. Вага послал Гоги в гараж за ключом... Развёл ключ, накинул на ножку.
- Там резьба левая, - промолвил незнакомец.
Вага надавил в другую сторону, открутил ножку, вынул трубочку пожелтевшей бумаги, развернул...  То, что он прочитал, не поддавалось осмыслению.

Чтобы доказать, что человек может прожить триста лет, молодой, красивый, здоровый двадцатипятилетний мужчина бросил жену, родителей, дом, работу, друзей и ушёл в горы, пообещав вернуться через пятьдесят лет таким же молодым, красивым и здоровым двадцатипятилетним мужчиной!

- Если это шутка, то она тебе удалась. Ты смотришься на двадцать пять лет, - сказал Вага.
Незнакомец,  подошёл к старинному дубовому сундуку, перевернул его вверх дном. Поддев кинжалом дощечку, извлёк из тайника паспорт.

Вага не верил своим глазам: Цинанаури Парфенон Ревазович, год рождения 1926, место жительства - село Аджуба... Штамп о регистрации брака...

Он несколько раз перевёл взгляд с фотографии на пришельца, затем на Реваза и не увидел между ними никакой разницы... Было чему удивляться, было над чем подумать... Ладно, Реваз мог быть похож на деда, это Вага допускал, но между фото на паспорте и стоящим перед ним человеком - шестьдесят лет! Как это объяснить?  Чем? Чудом? Шарлатанством? Или перед ним обыкновенный аферист? Сейчас пройдёт в другую комнату, снимет пару столетних икон, и был таков...

Вага отбросил гордость и засыпал пришельца вопросами:
- Хочешь сказать, что ты мой отец, Цинанаури Парфенон Ревазович? Что тебе семьдесят пять лет? Что ты был женат на моей матери? Что где-то бродил пятьдесят лет и сохранился таким,  каким ушёл из села? Или ты внук Парфенона, он тебе рассказал, где спрятал записку, где - паспорт и ты явился нас разыграть?

- Я твой отец. Ты мой сын.  Всё правда. Мне никто не верил тогда. Я думал, что через пятьдесят лет люди поумнеют  и поверят, но, видимо, ошибся.  Неужели вам не хочется жить по триста, пятьсот лет? Вот, я перед вами, живой свидетель! В моих руках секрет долголетия, возьмите его. Это я заплатил за него пятьюдесятью годами одиночества. А вам отдаю даром!

Пока происходил этот разговор, у дома Цинанаури собралась толпа. Жители села, и стар, и млад, обсуждали  новость: Парфенон Цинанаури вернулся с того света ещё моложе, здоровее и дурнее, чем когда исчез пятьдесят лет назад... Накал нарастал, пока не перешёл в гул сильнее Пирцхского водопада.

Вага решил поделиться новостью с жителями Аджубы и вышел вместе с Парфеноном. К всеобщему удивлению, Парфенон назвал по имени-отчеству почти всех почтенных жителей села, каждого приветствовал, уточнил, там ли он живёт, а некоторых даже ввёл в краску, вспомнив случившиеся с ними пятьдесят лет назад пикантные истории... 

Жителям села Аджуба ничего не оставалось делать, как только поверить, что перед ними действительно Цинанаури Парфенон Ревазович. На этой же сходке, чтобы не откладывать на долгий срок, было решено, что Парфенон вначале обучит умению долго жить небольшую группу односельчан, а в случае удачного завершения эксперимента - всех аджубцев, а уж потом и всех жителей страны.

Провели несколько субботников, восстановили здание винзавода, пришедшее в аварийное состояние после того, как по известному указу были вырублены виноградники и прекращено производство вина. Теперь здесь устроили что-то вроде гостиницы. Парфенон, разумеется, был назначен директором, завхозом и инструктором одновременно, на общественных началах. Когда вникли в подробности системы долголетия по Парфенону, оказалось, что необходимо постоянно жить в этой самой гостинице. Многие по разным причинам на это пойти не могли и отсеялись. Среди оставшихся бросили жребий, отобрали сорок счастливчиков.  Каждый из них принёс кровать, постель, тумбочку или столик.  На пять-шесть человек организовали по одному шкафчику и начались занятия...

Система долголетия Парфенона была удивительно проста. В норме человек восемь часов спит, шестнадцать бодрствует и живёт до семидесяти пяти лет. Парфенон продлевал жизнь за счёт увеличения продолжительности сна и уменьшения, соответственно, времени активной деятельности. А поскольку в покое энергия не только расходуется медленнее, но ещё и накапливается, к тому же, пищи потребляется меньше и на её переработку, опять же, меньше расходуется энергии, то старение организма существенно замедляется. Если ещё жить постоянно при температуре окружающей среды, намного ниже температуры тела, и питаться исключительно растительной пищей без термообработки, - успех обеспечен.

Парфенон разработал режим сна и бодрствования, рассчитанный на увеличение продолжительности жизни до трёхсот лет. Если при обычном режиме человек живёт 75 лет, то, чтобы прожить в четыре раза больше, надо во столько же раз меньше бодрствовать, то есть не шестнадцать часов, а четыре.

В своей гостинице Парфенон установил такой распорядок дня: после пяти часов сна - один час активной работы. Таким образом, сутки делились на четыре части, причём пациенты спали в нормальные сутки по двадцать часов, а бодрствовали по четыре.  При этом ели они один раз в нормальные двадцатичетырёхчасовые сутки.  Один час уходил на питание, один - на занятия гимнастикой, один - на общественно-полезный труд, один на культурно-массовую работу, общение с родными и близкими. 

Понятно, что жить в таком режиме могли только старики и дети, то есть те, кому не надо ходить на работу или в школу. Так что, в первый же месяц произошло много отчислений, перестановок и замен.

Когда группа стабилизировалась, возникли новые трудности: никто не мог спать четыре раза в сутки по пять часов. Парфенону в горах никто не мешал, разговаривать было не с кем, никто не отвлекал,  ни о чём не спрашивал, ничего не рассказывал, не делился новостями, у него не было ни радио, ни телевизора...  А тут...

Но предусмотрительный Парфенон запасся специальными травами, и перед каждым сном потчевал своих пациентов отварами из них, после чего они быстро засыпали и не всегда вовремя просыпались.

 Возникло и ещё одно препятствие для проведения эксперимента, сорок человек надо чем-то кормить! А одного часа, в течение которого пациенты занимались трудом, не хватало даже на то, чтобы приготовить пищу, не говоря уже о том, что её надо добыть. Пришлось отменить гимнастику и культурно-массовые мероприятия, чтобы успеть, хотя бы, приготовить еду из принесенных родственниками продуктов.

Пока было лето, люди с продуктами приходили к винзаводу каждый день. С наступлением холодов, когда надо было ещё и печь топить, - в отличие от Парфенона никто не хотел спать в холодной комнате - и дрова заготавливать, группа стала распадаться. Как их ни убеждал Парфенон в необходимости продолжать эксперимент «до полной победы», каждый день он недосчитывал двух, а то и трёх пациентов.

Вначале родители забрали детей, многие из которых успели простудиться и заболеть. Потом и некоторые старики отправились греться на печке. Теперь Парфенону было уже не до сна. Он крутился, как белка в колесе, чтобы раздобыть продукты, натаскать дров, приготовить обед, накормить оставшихся стариков, уложить спать.

Он выбивался из сил, спал по два-три часа в сутки, чтобы успеть выполнить свои обязанности, привлекал новых пациентов, но группа таяла на глазах. Он не понимал психологии жителей  села. Пятьдесят лет он жил по такому графику, остался  молодым, не постарел ни на один год, предлагал им воспользоваться своим опытом, а они смеялись над ним.

Парфенон неустанно ходил по селу, агитировал, уговаривал, доказывал преимущества нового образа жизни, но к нему никто не шёл, а те, кто побывал и хорошо отдохнул, расходились по домам под разными предлогами: «Внук приехал на каникулы, хочу с ним пообщаться; старуха заболела, надо за ней присмотреть; внучку не с кем оставить, одна дома, как бы беды не натворила; детям надо по хозяйству помогать, скотину кормить».

А дед Изот открыто сказал: 
- Хочу жизни радоваться, а не спать, как медведь в берлоге. Что толку в таком долголетии? Вон, Леонардо да Винчи, спал каждый час по пять минут, всего два часа в сутки, столько изобрёл всего, прославился на века!
 - Но он прожил всего 67, а у тебя впереди ещё двести лет!
- Зачем такая жизнь: не пить, не курить, мясо не есть, не гулять, баб не щупать, только спать!  Так не хочу жить даже один год, не то, что триста лет!

Что касается молодёжи, никого из них уложить в кровать было невозможно. Они пели песни, бросались подушками, устраивали игры. Их нельзя было оставить ни на минуту.

Парфенон добавлял крепости в отвар, они засыпали, спали крепко, просыпались с трудом, не всегда вовремя, а в предназначенное для бодрствования время ходили, как сонные мухи.

Когда кто-то из сведущих стариков высказал опасение, что дети могут пристраститься к наркотикам, родители разобрали всех по домам. Остался Парфенон в своей гостинице с тремя калеками, которым некуда было деться.

Все трое постоянно болели, приходилось, то и дело, вызывать к ним сельского врача из опасения, что вдруг умрут, и он будет тому виной. Спали они подолгу, но не из-за режима, а оттого, что умудрялись каждый день неизвестным Парфенону образом достать бутылку вина, и постоянно были под хмельком.

Надеяться, что они доживут до трёхсот лет, было глупостью, они и теперь уже выглядели древними старцами. Чтобы не испоганить чистоту эксперимента, Парфенон решил его прекратить. Но старикам идти было некуда, они остались доживать свой век на винзаводе, в гостинице.

Вскоре после того, как Парфенон вернулся в свой дом и залёг в спячку, они, выпив лишнего, подожгли комнату и сгорели в ней вместе с винзаводом. К Парфенону несколько раз приходил участковый, допрашивал, вызывал в участок, ему изрядно потрепали нервы. Дело закрыли только тогда, когда обнаружили под сгоревшим зданием винзавода склад со старым, выдержанным вином, которым и лакомились три старца, пока не сгорели.

Но Парфенону было уже не до спячки. За ним ходили и сын с женой, и внуки, кормили, развлекали, рассказывали сказки, но за время следствия он возбудился, выбился из ритма, никак не мог заснуть. Ему постоянно что-то мешало: радио, телевизор, тяжёлые шаги грузного сына, игра внуков, визг внучек, проезжающие под окнами машины, ржание лошадей, крики ишаков, стук почтальона и даже пение птиц. Это были забытые им звуки, ненужные, без них человек мог обходиться, но они вдруг всплыли в его памяти и будоражили воображение, заставляли думать о чём угодно, только не о счастливой долголетней жизни.

Если раньше, в горной пещере, у него не возникало никаких мыслей, никаких желаний, кроме одного - доказать правомерность своего проекта долголетия, то теперь, после того, как он личным опытом доказал, что человек до глубокой старости может оставаться молодым, - главная цель его жизни была достигнута, и у него пропал к ней интерес.

Нет, если бы односельчане поддержали, пошли навстречу, с энтузиазмом приняли идею, он бы постарался для них. Вот именно, для них, ведь для себя он уже добился этого, в семьдесят пять лет, выглядит двадцатипятилетним, моложе своего сына, наравне с внуком. Какие ещё нужны доказательства? Они должны бегать за ним, уговаривать поделиться опытом, просить научить их, молиться на него, как на спасителя...

Спасителя...  Да ведь, Иисус Христос, тоже предлагал жизнь вечную, а они распяли его на кресте. Куда мне до него? Они не хотят жить вечно. Они хотят жить, как живут, и столько, сколько жили их деды и прадеды. Тёмные, неграмотные люди, хотя среди них есть и с высшим образованием... Пренебречь такой возможностью!  Да, история повторяется даже через две тысячи лет.

Такие мысли бередили сознание Парфенона, не позволяя ему заснуть ни днём, ни ночью. Ему уже и отвары из сон-травы не помогали, сколько ни пей, только голова дурнеет, а сон не приходит. Одни мысли. А высказать некому. Никому они не интересны, а других в его голове нет, за пятьдесят лет выветрились. Он отстал от жизни... И с односельчанами ему поговорить не о чём, и с сыном, а тем более - с внуками.

Когда у Ваги родился третий сын, Парфенон воспрянул духом, загорелся желанием уложить его в спячку на триста лет. Чище эксперимента не придумать, чем с новорожденным.
Но жена Ваги, мудрая, рассудительная Нино, воспротивилась. Да и сам Вага, видно, пошёл не в отца, а в мать, тоже запретил проводить опыты над младенцем.
Парфенон совсем пал духом, оставил эту затею.

Зиму он провёл в бессонных скитаниях по дому, а весной, случайно взглянув в зеркало, себя не узнал. На него смотрел глубокий седой старик с тусклыми глазами, сморщенным лицом, только зубы ещё продолжали сверкать задорным блеском. Тогда только он понял, почему в доме от него прятали  зеркала, почему домочадцы смотрели на него с таким почтением, и с таким сожалением. За один год бессонницы он прожил пятьдесят лет и пришёл к тому, к чему должен был прийти...

Парфенон смотрел в зеркало и думал: ложиться в спячку ещё на пятьдесят лет, чтобы продлить жизнь до трёх веков, или нет?
 
Но, одно дело, когда тебе двадцать пять, ты молод, красив, здоров и тебе хочется жить вечно!
Совсем другое - жить триста лет дряхлым стариком.
Судьбу не обманешь.
Сейчас ему уже не хотелось жить триста лет.

Ибо Бог мудро решил: когда приходит время умирать, жить уже не хочется.

Фото Танюшки Лабеевой.

Цар                http://www.proza.ru/2010/01/18/418