Погружение в Египет

 или Вечные всадники Гизы
   
                I
В  порт Александрия зашли мы после долгих мытарств по зыбучим хлябям Средиземного моря. У пирса, куда нас ошвартовали, стояла небольшая портовая мечеть, выбеленная известью, с высоко торчащим минаретом, устремлённым остроконечной верхушкой в небо. С минарета через определённые промежутки времени мощным гортанным голосом вещал муэдзин. Вернее, не сам муэдзин, а четыре больших громкоговорителя, направленных на все четыре стороны света, источающих  небесную хвалу Аллаху и призывающих всех правоверных мусульман свершать очередной намаз. Голос звучал громко, с каким-то торжеством и бесстрастием, обволакивал и проникал сквозь кожу, отчего по позвоночному столбу вверх и вниз ходили холодные токи невидимых вибраций. Редкие работники порта в одеждах феллахов, расстилали небольшие коврики и усердно били челом, умывая сухими ладонями лицо, вознося свои молитвы к небесной тверди, в несотворённую, но вечную обитель призрачного рая.
Под оглушительный призыв с верхотуры минарета, мы сошли на твердь александрийского пирса. Навстречу нам попался молодой араб в лёгкой парусиновой рубашке, который никак не реагировал на зычный глас минаретного рупора. Мы жестами показали на мечеть и, молитвенно сложив руки, дали понять, что пора приступать к намазу. Араб дружески улыбнулся и  отрицательно помотал головой.
– Ты разве не муслим? – в недоумении спросил один из нашей компании – старпом Валера.
Араб, к нашему удивлению, тоже ответил по-русски:
– Не-а! Не муслим я. Копт. У коптов другой церковь. Мы христианы.
И он перекрестился, глядя на минарет. Мы  подошли ближе, и он показал на лучезапястном скрещении большого и указательного пальцев правой руки  вытатуированный крестик.
– Копт, – ещё раз пояснил он, – мы молимся инако.
– Мы тоже христиане, – обрадовался Валера, – в душе. Я, например, из староверов. Слышал?
Араб свёл брови, задумался, промычал:
– Нэ, нэ слыхал. Я работал с вашими спыцами на Асуане. Плотину робили. Тама староверов, кажись, не було. Хохлы были, а староверов – нэ.
– Так ты там и языку обучился?
– А хдэ ж ещё – тама. И сало тама обучился рубать. Хорошие, гарны были людины, всему обучили. Вот тильки горилку пити нэ обучился. Слезу вышибает и плохо потом, особливо под утро. Нэ по мнэ это.
– Просто нет в вас алкогольного гена, – пояснил Валера, – поскольку в здешних местах не пьют из поколения в поколение. А у нас горькую с молоком матери впитывают, поэтому и пристрастны к ней. Хотя, разреши у вас свободную продажу спиртного, может, и вы скатитесь в пьянство. У староверов уж на что всегда строго было с этим делом. Знаю точно, отец не пил, дед не пил, а у меня – тяга. Откуда?  – сам чёрт не разберёт.
– Почему нэ разберэт? – удивился копт, – он табе перву рюмку и налывал.
– Ха! – это очень даже может быть, – тут же согласился Валера. С чёртом трудно совладать.
– А ты молыся, – посоветовал копт, – Мыколе молыся и всэм угодникам. Оны помогуть.
– Веселия хочется, а без водки жизнь скучна, друг.
– Веселие, когда Бога узрышь. В Нём и жизть, и веселие. А без Него тёмно и скучно.
– Во, араб какую проповедь нам выдал, – всё удивлялся Валера, когда мы уже покинули территорию порта. Мы-то от веры отошли, опору потеряли. А когда веры нет, то забвения ищешь. А что ищешь, то и находишь. Он-то крепче нас на ногах стоит.
Наконец доходим до здешнего рынка. Продавцы, все как один, зазывают в лавки: «Заходи, товар зашибись, дёшево, только заходи – покупать не надо, посмотри, друг, очень хорошо, кожа, джинсы, костюм, что хочешь? – русский, товар много, только посмотри…». В толчее рынка как из-под земли вырос благообразный египтянин в длинном полотняном балахоне и на хорошем русском спросил:
– Наверное, русские моряки?
– А вы кто? – поинтересовались мы
– Я агент небольшой турфирмы. Могу организовать поездку в Каир, к пирамидам. В поездку входит посещение Гизы, Египетский музей, парфюмерная фабрика, обед в ресторане. Дёшево.
– Сколько? – сразу же возник вопрос с нашей стороны.
– Нужно набрать семь человек, тогда цена составит всего лишь 70 долларов с каждого.
Мы посовещались и пришли к выводу, что нужно использовать такой шанс. В Египте бывать ещё не приходилось и неизвестно, повторится ли подобный заход, а посмотреть на одно из семи чудес света не помешает. Кто знает, проживёшь жизнь, а пирамиды останутся вне поля твоего зрения, за далёкой далью в своём молчаливом одиночестве, рождённым Вечностью. Кому не хочется посмотреть на вечность, тот, наверное, не понимает краткости и бренности своего существования. И, вообще, что такое 70 долларов по сравнению с Ней? Сотни и тысячи поколений сменятся на Земле, а пирамиды будут стоять, и никакие человеческие бури не заставят выйти их из внушающей уважительный трепет немоты. И не спрятано ли в пирамиде Око мироздания, как это отображено на однодолларовой американской купюре? И это Око может увидеть и нас – несовершенных человеков из далёкой не просыхающей  страны Рюс, и мы, может быть, тем самым хоть на минуту приобщимся к Вечности и передадим её эстафету нашим детям и внукам. Короче – надо ехать.
– Считай, троих уже уговорил, – заметил я, – а теперь попробуй собрать полный комплект. Экипаж у нас небольшой – всего десять человек. Боцман с матросами и механиком в карты режутся день и ночь, им не до пирамид, капитан с дедом судно не оставят в любом случае. Остаётся только второй помощник да повар.
– Да и повара кеп вряд ли отпустит. Кто ему отбивные приготовит?
– Действительно, шансы наши тают на глазах, – подытожил я.
Турагент обвёл нас внимательными маслянистыми глазами и, остановившись на Валере – нашем старпоме – с благожелательной улыбкой эмира спросил:
– Как называется ваш корабль?
– Тор. Мы стоим…
– Этого достаточно. К вечеру я подойду к вам. До свидания, господа.
Перед ужином он действительно заявился на наш пароход и представился вышедшему навстречу ему вахтенному помощнику:
– Меня зовут Эльчиминзаде. Мои родители родом из Турции. Но я живу здесь с трёх лет, поэтому очень хорошо знаю Египет. Если бы Вы смогли собрать экипаж, то я мог бы кое-что рассказать об этой удивительной стране. В любом случае, это будет полезно.
В столовой команды собрались все, кроме капитана и повара, и Эльчиминзаде поведал нам о великой египетской цивилизации, о завоеваниях арабов, о разграблениях сокровищ пирамид и феноменальных находках Картера, сопровождая рассказ фотографиями долины Гизы с охраняющим её сторожевым псом – гигантским каменным сфинксом, у которого время избороздило лик глубокими скорбными морщинами.
– А вот фотография Рамсеса II, вернее его мумии. Ей более четырёх тысяч лет. Если бы вам показали на камень и сказали бы, что ему столько лет, вы бы не удивились. А здесь человеческая плоть, которая дышала, двигалась, которая наводила трепет на подданных. Но когда в плоти нет духа, она тоже становится похожа на камень. И сейчас вы спокойно взираете на неё, тем самым спрессовывая тысячелетия в один миг, и становитесь сопричастными этому мигу.
– А где Вы учились русскому, – поинтересовался я, – хорошо излагаете тему.
– В Москве, в Университете Дружбы народов имени Патриса Лумумбы. С удовольствием вспоминаю то время.
– Считайте, что Вы уговорили нас ехать к пирамидам, но капитан сможет отпустить только шестерых. На случай перешвартовки на судне должен остаться штурман, механик и два матроса.
– А я, например, и даром не поеду в эту Гизу, – потягиваясь плотно сбитым телом, пробурчал боцман. Не Божье это место. Проклятье фараонов витает над пирамидами. Сам читал. Все, кто соприкасался с этими разными штуками из гробниц, умерли не своей смертью. Это установленный факт. Я лучше на пароходе придавлю минуток шестьсот, и то пользы больше будет.
Эльчиминзаде встрепенулся, стрельнул недобрым взором в боцмана и быстро парировал только что приведённые аргументы:
– Это скорее миф, чем факт. Любой феномен человеческой деятельности порождает любителей на нём заработать. В Египте зарабатывают на пирамидах, в Англии на Стоунхендже, в России на Мавзолее и так далее. И больше всего зарабатывают на слухах и домыслах. Но у нас честный бизнес. Мы просто показываем уникальное историческое место, а что оно вызовет в вашей душе, это уже не наше дело. Мы берём только за бензин, за амортизацию автомобиля и сервис на месте. Если вас наберётся всего шесть человек, то поездка каждому обойдётся в 80 долларов. За эти деньги вы приобщитесь к вечности. Думаю, что за это не жалко отдать и всё своё состояние.
– А у меня на сегодняшний день это и есть всё моё состояние, – отреагировал боцман.
– Ну, тогда Вы наш клиент, – улыбнулся турагент.
И, действительно, к нашему общему удивлению боцман вдруг согласился ехать. Нас набралось шесть человек.
Рано утром к борту парохода подрулил старый Фольксваген-Пассат с удлинённым пассажирским салоном: сзади, в багажной части стояло дополнительное сиденье для трёх пассажиров. Таким образом, обычный пикап, или хэч-бэк, был переделан в микроавтобус на семь человек. У нас на такую переделку ГАИ потребовало бы десятки согласований, и вообще, вряд ли бы разрешило такое новшество.
Из Фольксвагена  вышел поджарый, смуглый водитель с густыми усами щёточкой. На нём болталась длинная полотняная рубаха, достающая почти до колен, дальше шли шорты, из которых торчали тонкие жилистые икры, на стопах красовались синие резиновые вьетнамки.
– Ахмед, – представился он. Грузимся быстро, время на раздумья нет.
Создавалось впечатление, что все арабские египтяне владеют русским лучше, чем мы английским или немецким, которые пять лет кряду  усердно учили в наших советских школах. Ахмед предложил почему-то именно мне сесть на переднее сиденье – рядом с водителем.
Из Александрии выбирались долго. Несмотря на ранний час, улицы города были запружены. На всём протяжении маршрута мы не заметили ни одного светофора. На перекрёстках постовые пытались как-то упорядочить потоки, но создавалась впечатление, что они только для приличия грациозно махали руками, указывая, кому куда ехать, а все двигались по какому-то стихийному бурному руслу, в котором и нам оказалось место. Уже на окраине дороги стали приобретать вид взлётно-посадочных полос, и наш водитель стал ускорять автомобиль до скорости отрыва от земли. Расстояние в 300 километров удалось преодолеть за два с половиной часа. Изредка поглядывая на спидометр, я отметил, что его стрелка ниже отметки 120 не опускалась, хотя и не заходила за 150. Причём, к скорости так быстро привыкаешь, что 60 км/час уже кажется черепашьим шагом. На пристроенном сиденье боцман с механиком всю дорогу резались в «дурака». Оттуда только и слышалось:
– А мы твою шёстку червонной мамзелью покроем, а королька можно и тузцом огреть – эть!-эть! – вот так мы с твоим вальтецом разберёмся, козырной сёмкой его по сусалам – вот так! А теперь – вот эдак! Э-э-э, да откуда ты чирик вытащил? Отыгралась моя оська. А под занавес получай королевича матёрого забубённого козырного…
Так вот, под этот немудрёный аккомпанемент мы и доехали до юго- западной части Каирского мегаполиса – до самой Гизы. Пирамиды своими конусами уже упёрлись в жаркое акварельное небо, размытое блеклой дымкой полуденного марева. Ахмед передал нас молодому арабу – гиду по Гизе, сказав, что на этом самом месте будет ждать нас в шесть часов.
– Обратно путь будет дольше. Суббота – много машин, – пояснил он.
Новый гид, изобразив широкую улыбку на лице, с каждым из нас поздоровался за руку. Рукопожатие его было вялое, а рука липкая, будто вымазанная в жидком сиропе.
– Меня зовут Ахмед, – представился он, сменив выражение лица на маску делового человека.
– Что это у вас тут все Ахмеды получается? – заметил боцман.
– У вас какое имя больше в ходу? – тут же спросил гид.
– Говорят, что Иван. Хотя ни у нас в экипаже, ни среди моих знакомых Иванов нет.
– Ну, вот, друзья: у вас Иван, а у нас Ахмед. Чему удивляться? Программа у нас такая: сейчас я вас запускаю к пирамидам. Территория эта большая, за час её не обойти. Можете воспользоваться верблюдом. Будут подходить гиды, цену спрашивайте заранее. Здесь открыта для посещения только одна гробница – в пирамиде Хеопса. Вход бесплатный. Желаю приятно провести время. Встречаемся на этом месте через час.
Он посмотрел на часы:
– Нет, через полтора часа. Следующий визит в Каирский музей. Потом нам надо успеть на фабрику парфюма и в мастерскую сувениров, там есть хороший, дешёвый папирус. Дальше обед вот в том ресторане, – он показал рукой на довольно обширное одноэтажное здание под плоской крышей, – ну, а дальше я передам вас Ахмеду Первому. Он повозит немного по Каиру, а потом уже довезёт до Александрии. Быстро. Не успеете опомниться. Вопросы есть?
– Ахмед, где ты научился так хорошо говорить по-русски? – задал я свой контрольный вопрос.
– Э, где-где! Поживи здесь, не тому научишься. Это у вас в Союзе все при работе. Здесь такого нет и не будет. Каждый выкручивается, как может. Я, вот, выкручиваюсь так. Походите, посмотрите по сторонам, сами увидите, как здесь живут. Русский меня, по крайней мере, кормит.
Мы зашли на территорию Гизы – северного кладбища  древнейшей столицы Нижнего Египта – Мемфиса. Под ногами – слежавшийся песок Ливийской пустыни. Отец ужаса – Большой безносый Сфинкс с раскрытым, как у кобры, каменным капюшоном охранял владения усопших фараонов. Рядом с небольшой пирамидой одной из цариц Хеопса лежали несколько верблюдов. К нам подбежал жизнерадостный арапчонок и с очаровательной улыбкой возгласил:
– Camel, camel! Seat down, please!
– How mach? – сразу спросили мы.
– O! Nothing, – ответил милый паренёк.   
От него веяло таким доброжелательством и гипнотическим целомудрием, что мы сразу ему поверили: он хочет в силу своей жизнерадостности и любви к миру бесплатно прокатить иностранцев на своём верблюде. Среди поверивших оказались я и мой сын, который числился у нас матросом. Боцман с механиком, старпом и повар решили посмотреть на нас со стороны.
– Первый раз такое слышу, – пожимал плечами боцман, – чтобы на верблюдах и насынг. Это что, бесплатно, что ли?
– Сейчас, вот, и посмотрим, – в задумчивости проговорил старпом.
Арапчонок, узнав, что мы русские, тут же переключился на наш язык:
– Это хороший верблюд. Садись, пожалуйста. Садись – ничего не стоит.
Мы оседлали миролюбивых верблюдов, покрытых вязаными ковриками с мелким орнаментальным рисунком. Впереди седла была прикручена толстая палица, плотно обмотанная полотняным жгутом. Когда верблюд вставал на задние ноги, – а именно с них он начинает свой подъём, – я понял, что если бы не эта опора, в которую я тут же вцепился руками, то лететь бы мне кубарем с высоты седла на голову бедного животного. Да, на верблюда, как на коня не запрыгнешь – высоковат. Да и горб не даст ногу забросить. Говорят, что езда верхом на верблюде – идеальное упражнение для позвоночника. Недаром у кочующих и оседлых феллахов-бедуинов, в жизни которых верблюд играет основную роль, не наблюдается таких болезней, как остеохондроз или геморрой. При каждом шаге верблюда позвоночный столб наездника превращается в эластичный стебель, извивающийся в неком ритмичном ритуальном танце. Это было очень приятное чувство.   
Арапчонок сопровождал нас и ласково-подобострастно заглядывая в глаза:
– Good? Харашо?
С высоты двух человеческих ростов мы наблюдали панораму древнейшего в мире кладбища с надгробными пирамидальными постаментами, выше которых до недавнего времени не было на земле ни одной постройки. Вот это память о предках! Не то, что наши убогие погосты с покосившимися от времени надгробными плитами. Всем усопшим, конечно, такие пирамиды не поставишь. Иначе человечество только и занималось бы возведением подобных монументов. Ни много, ни мало, на строительство только одной пирамиды Хеопса, ушло около двадцати лет.
– Ты слышишь, Толян? – обращался я с высоты своего положения к боцману, который сопровождал наш небольшой караван, – у нас собственной комнаты в коммуналке, бывает, за всю жизнь не добьёшься, а здесь персональная гробница на всю послежизненную смерть.
– Да, – подтверждал Толян, – впечатляет.
Арапчонок дружественно поглядывал и на боцмана, и на меня, и на моего сына, а особенно – на верблюда. Остальные члены нашей группы мигрировали несколько поодаль, вращая головами и шаря глазами по достопримечательностям.
– Ну, что, Ахмед, – обратился я к симпатичному погонщику верблюдов, – у пирамиды Хеопса останавливай свои корабли пустыни.
– Али, – поправил погонщик с обворожительной улыбкой, – меня зовут Али, с вас десять долларов.
Мы с сыном недоумённо переглянулись.
– Ты же сказал nothing – ничего не стоит…
– Я сказал правду: сесть на верблюда ничего не стоит.
– Ну, ты хитроман! Сесть – ничего, а слезть – десять долларов. Так?
Али усердно закивал и ещё шире расплылся открытой и немного застенчивой улыбкой, весьма удовлетворённый нашей догадливостью.
– Это не мне десять долларов, – заговорил откровенный отпрыск, чтобы окончательно снять с себя все подозрения в каком бы то ни было лукавстве, – мне не надо, это хозяину…
И он указал на невзрачного араба, сидящего у пирамиды. Араб кутался в потёртый длинный халат, из которого на длинной шее торчала голова с грязным тюрбаном. Хозяин верблюдов (если он вообще был таковым) даже не удостоил нас взглядом. Мы прекрасно понимали, что слезть с верблюдов без участия нашего милого и хитрого мальчика мы не сможем, так как были полностью в его власти. Ведь он руководил верблюдами при помощи удил-постромок, свисающих с добродушных морд смирных и послушных животных, а также с помощью «волшебной» палочки, обмотанной по спирали тонкой пурпурной лентой. Пирамида Хеопса была перед нами, верблюды по сигналу остановились, и верблюдовод, глядя на нас снизу вверх своими честными глазами, излучающими любовь и терпение, ждал от нас платы за приземление. «Если он не посадит своих верблюдов, – подумал я, – восседать нам на них до морковкиных заговений». В кармане у меня была лишь стодолларовая купюра. У этого мальчугана сдачи не дождёшься – в этом я был более чем уверен.
– Толян! – закричал я недалеко маячившему от нас боцману, – влипли! Выручай, если можешь.
Толян, оценив обстановку и показав всем пустые вывернутые карманы своих необъятных белых брюк, побежал за подмогой. Подмога подошла в виде нашего старпома.
– Палыч, у меня только одна десятка, остальные все крупные, – объяснил он ситуацию.
– Отдай этому опричнику, – попросил я, – иначе мы с Димоном войдём в историю, как вечные всадники Гизы.
– Десять долларов с каждого, – поправил наш арапчонок.
Старпом протянул ему десятку и веско произнёс:
– Держи, пока дают, а то получишь у меня по шее, бизнесмен хренов!
Взмахнув своей «волшебной» палочкой и потянув за постромки удил, наш «бизнесмен» поочерёдно посадил своих верблюдов, и мы смогли слезть с сёдел. Я подошёл к верблюду спереди и заглянул ему в глаза. В них не было и тени насмешки, а таилась глубокая, таинственная и неспешная мудрость. Сколько в этом животном было человечности и терпения. Он не просил у нас ни долларов, ни рублей за свою работу и смиренно принимал свою участь, не нуждаясь в излишней опёке. И какая ему нужна опёка, если он месяцами обходится без воды, а питаться может одними колючками, днём он аккумулирует тепло, а холодной ночью использует его. Ну, плюнет он иногда в сердцах на кого-нибудь, но это же от чистой души. Благороднейшее животное. Человек – примитив по сравнению с ним.
На стуле у входного проёма в пирамиду Хеопса сидел надзиратель в голубой форменной рубашке.
– Как ты думаешь, Валера, – спросил я у старпома, – вход в пирамиду платный?
– Ахмед сказал, что нет. Выход может быть платным. Ты же видишь, что они тут творят.
Пока мы стояли, чтобы убедиться, что на выходе служитель денег не берёт, к нам сбоку подошёл интеллигентного вида египтянин и предложил рассказать всё, что известно на сегодняшний день о пирамиде, в которую мы вознамерились войти. Валера сразу спросил о цене предложенной услуги.
– О! я возьму всего пять долларов.
– С каждого? – предусмотрительно спросил мой сын.
– Нет, нет. Весь мой рассказ будет стоить именно пять долларов. А сколько человек меня будет слушать, не имеет значения.
– Пусть говорит, – решил Валера, – этот вроде внушает доверие. На нём и рубашка форменная. Правда, штаны зелёные малость подкачали, но ничего – посмотрим, что он нам наговорит на эту сумму.
– А со ста у тебя сдача будет, – спросил я, чувствуя, что здесь нужно иметь мелкие купюры.
– Ноу проблем, – улыбнулся добровольный гид и вытащил из кармана довольно толстую пачку замусоленных денег, давая тем самым понять, что говорит правду.
– Верим, – обнадёжил его наш повар Петерис, – валяй, рассказывай нам, кто, зачем и как строил этот погребальный дом.
– Друзья, – начал наш неожиданный гид, – перед нами Усыпальница фараона Хеопса – крупнейшая из египетских пирамид, единственное из Семи чудес света, сохранившееся до наших дней. Архитектором Великой пирамиды считается визирь и племянник Хеопса. Под его началом работало около 30-ти тысяч человек. Он также носил титул «Управляющий всеми стройками фараона».
– Или начальник стройтреста, – сострил боцман.
– До 1300-го года, – невозмутимо продолжил рассказчик, – пирамида являлась самой высокой постройкой на Земле…
– А что ты заканчивал? – прервал я рассказ нашего симпатичного араба.
– Факультет журналистики при МГИМО.
– Тогда понятно. Непонятно другое – почему ж тогда не журналюкаешь?
– При Анваре Садате меня стали преследовать по политическим мотивам. Пришлось уволиться из газеты «Аль Нил». Теперь прикармливаюсь у пирамид.
– А какая здесь высота? – спросил Петерис, почёсывая затылок.
– А ты на глазок сколько дашь? – предложил задачку боцман.
– Метров двести точно будет, – прикинул наш заслуженный кок.
– Глазомер часто обманывает в ту или другую сторону, – внёс коррективы гид, – высота пирамиды почти сто пятьдесят метров.
Вход образуют каменные плиты, уложенные в виде арки. Если есть желающие, можете спуститься по пролому к нижней погребальной камере.
Желающих опять оказалось двое: я и сын, делающий свой первый в жизни рейс. Боцман опять ссылался на проклятие фараонов:
– Лучше туда не спускаться. Подцепишь какую-нибудь древнюю бактерию, она тебя с потрохами и съест потом. Ну их к лешему этих фараонов. Мне и рассказа хватает за глаза.
Мы спустились с Димой по узкому длинному наклонному лазу длиной не менее ста метров. Под ногами настелены широкие доски, вместо поручня – тоже доска. Мрак слегка разжижали редкие тусклые лампочки. Приходилось идти на полусогнутых, да ещё пригибать голову. К фараону, или духу фараона, видимо, иначе не ходят. Воздух – спёрт. Действительно, казалось, что атмосфера осталась здесь со времён возведения пирамиды и древние микробы и бактерии, неизвестные современной медицине, витают в этой прямоугольной и сумрачной погребальной яме. В таком случае посетителям нужно было выдавать респираторы. Задерживаться тут долго не хотелось.
Потом Ахмед повёз нас на площадь Ат-Тахрир в Каирский музей, насчитывающий до 120 тысяч экспонатов из захоронений владык Древнего Египта – наместников бога на Земле. Мы бродили по залам среди артефактов. Почти к каждому залу с экспонатами был приставлен служитель в чёрной униформе, похожей на полицейскую. Наконец-то, мы дошли до главной реликвии музея – посмертной маски Тутанхамона, усыпанной множеством драгоценных камней. К ней подпускали малыми группами. В этом зале по углам стояли уже четверо служителей, но какой-то особой египетской породы: статные, корпулентные, с бесстрастными, будто выточенными из чёрного дерева, лицами, с холодными и всевидящими глазами. Они походили на близнецов, вырубленных из одного ствола. На поясе у каждого, на сдвинутом немного вбок ремне, висел чёрный воронёный пистолет запредельного калибра с отставленной в бок рукояткой, напоминающей толстый торчащий под прямым углом обрубленный сук. Поэтому к маске фараона подходили мы медленно, плавно, как рыбы в аквариуме, чтобы, не приведи Господи, не вызвать каких-либо подозрений со стороны темнокожих стражей, которые, собственно, и казались главной достопримечательностью этого небольшого музейного помещения. Удовлетворив любопытство и переместившись в смежную залу, я остановился посреди в некоторой растерянности – мои коллеги-соплаватели уже успели разбежаться, и я не знал, куда идти дальше. Видимо, уловив мои колебания, ко мне тут же подошёл дородный служитель и с внимательным и ласковым выражением на лице, показывая пальцем на дверь, за которой хранилась национальная реликвия,   поинтересовался:
– Mask good?
– O! Mask is very good!
Служитель удовлетворённо кивнул головой и, подняв вверх указательный палец, с гордостью произнёс:
– Eleven kilograms! Pure gold!
– Eleven kilograms? Fantastic!
– Were are you from? – поинтересовался любопытный служитель. France?
– Нет, из России. Наш пароход стоит в Александрии. А сюда – на экскурсию.
Было видно по глазам, что служитель ничего не понял. А я, после нескольких встреч на Египетской земле, пребывал в полной уверенности, что здесь все знают русский.
– Руссия, – повторил я.
– Russia? – с некоторым недоверием произнёс он. Russia is very good.
И он повторил жест цезаря, дарующий жизнь гладиатору.
– What town? – задал он контрольный вопрос, чтобы окончательно убедиться в моей искренности.
– Санкт-Петербург, – сразу и без запинки отреагировал я.
Было видно по глазам, что он окончательно поверил:
– Saint-Petersburg – good town! Kairo  good?
– Kairo – very  good! – с удовольствием отметил я.
Смотритель сглотнул слюну так, будто проглотил кусочек редкого деликатеса. Далее он стал спрашивать насколько гут Гиза, сам Каирский музей, пирамиды, Большой Сфинкс. Потом он перешёл на личности: начал с короля Фарука. Напомнил мне, что Абдель Насер был Героем Советского Союза. И долго не мог смириться с тем, что Анвар Садат, по моим представлениям, not so good, поскольку все остальные были good, вплоть до Хосни Мубарака. Закончив с египетскими деятелями, он перешёл на наших. Начал он почему-то с Горбачёва:
– Gorbachov good?
– Not so good! – возразил я.
Служитель выразил крайнее удивление:
– Gorbachov, Perestroyka – not good?
– Yes, very bad, – подтвердил я.
Служитель сокрушённо покачал головой и не стал продолжать длинный список наших деятелей. Ему было достаточно и Горбачёва. Он отошёл в сторону и время от времени искоса поглядывал на меня. Создавалось впечатление, что как только я покину этот зал, он тут же позвонит куда надо, и меня схватят или на выходе из музея, или даже раньше, и наденут кандалы за нелояльность к высшему руководству своей страны.
На выходе из музея стоял наш экипаж в полном экскурсионном составе. Они-то и взяли меня под белы руки и повели к нашему импровизированному автобусу.
– Ахмед торопит, – пояснил старпом на ходу, – отстаём от графика.

                II
Фабрика парфюма расположилась в двухэтажном вытянутом доме, где на втором этаже нас уже ждали. Были приготовлены стулья и небольшие столики, похожие на ломберные. На них выставили продукцию фабрики – пробы различных духов, разлитых в пузатые бутылочки матового стекла с длинными конусными притёртыми пробками. Каждая бутылочка имела бумажную этикетку с арабской вязью. Ахмед на этот раз был при деле – он переводил то, что неспешно говорил нам представитель местной фабрики. Представитель в длинной до пят домотканой одежде цвета камуфляжа военных кораблей, который на профессиональном языке называется шаровым цветом, с видом потомственного философа разъяснял нам историю зарождения и развития «духопроизводства».
Местные духи, оказывается, уходят своими корнями в четвёртое тысячелетие до нашей эры. В Древнем Египте самыми распространенными компонентами благовоний были мирра, мастиковое дерево, можжевельник, семена пажитника, фисташки. Обычно их растирали в порошок, а затем смешивали с «основой», в качестве которой служили смолы хвойных деревьев или мёд. В моде были сладкие, тяжёлые запахи.
– А откуда это известно? – с интонацией явного сомнения cпросил вдруг Толян, громко зевая. Какой запах духов был у моей невесты в день свадьбы? – не припомню. А здесь аж до нашей эры, да ещё – тысячи лет.
Менеджер «духопроизводства»  в шаровом балахоне сделал внушительную паузу и посмотрел на боцмана с профессорской гримасой, вызванной репликой безнадёжно тупого и нерадивого ученика. Когда Ахмед перевёл на арабский «бессмертный» посыл нашего боцмана, докладчик сделал знак рукой, и из-за высокой деревянной полки со склянками выбежал тёмнокожий мальчик. Получив какой-то наказ, он очень скоро вернулся с круглым подносом, на котором стояли две джезвы и запотевшие бутылки с Кока-Колой и водой. Всё было расставлено по столикам, и Ахмед предложил:
– Господа, выбирайте сами – кофе, Кола, – и, посмотрев на боцмана, добавил, – не беспокойтесь – всё за счёт фирмы.
– Я водички попью, – решился Толян, – знаю я «за их счёт».
– Вода – это обязательное приложение к кофе, – пояснил наш переводчик, – кофе очень крепкий. Если его не запивать водой, будут проблемы с желудком.
Кофе разлили по маленьким чашечкам, и строгий представитель фирмы продолжил свой рассказ:
– Может быть, это покажется невероятным, но сейчас прилагаются усилия для воссоздания запаха очень древней композиции, которой пользовалась царица Хатшепсут. Она жила 3.5 тысячи лет назад. Уже точно известна одна составляющая – ладан или запах богов. В те времена его привозили из страны Пунт.
– Дело осталось за малым, – добавил наш кок Петерис, – найти ещё 33 ингредиента.   
– Вы не смейтесь – приедете к нам через год-два, мы предложим вам духи царицы Хатшепсут. А пока начнём с духов «Клеопатра». Это лучший подарок для жены. Здесь собраны в неповторимый букет жасмин, роза, лимон, бергамот, бобы тонка, пахучая смола опопонакс, ваниль, ирис…
Ахмед взял указанную нашим лектором склянку, открыл притёртую стеклянную пробку с тонким наконечником, и с него на запястье скатилась капля Клеопатры. Тыльной стороной ладони Ахмед энергично растёр это место, понюхал и, подняв вверх подбородок, произнёс что-то на арабском. И сразу же поднёс своё запястье под мясистый нос боцмана, который никак не отреагировал, а только сказал:
– Для меня, кроме Тройного одеколона, других духов не существует. И вообще, моё обоняние давно атрофировано. Мне что Клеопатра, что нашатырь – всё одно. Все эти букеты не для моего носа.
Ахмед с презрительным сожалением посмотрел на боцмана и подошёл к Диме, тянущему из длинного, тонкого стакана чернильную Кока-Колу.
– Молодой человек, у тебя девушка есть?
– Жена, – честно признался Дмитрий.
– Тогда это для неё.
И Ахмед повторил манипуляцию с каплей душистого парфюма на руке возможного покупателя.
– Да-а, – протянул наш матрос-рулевой, – это запах!
Чтобы подтвердить эффект, Ахмед капнул из флакончика и остальным сидящим невольникам парфюмерного эксперимента. Я уловил дурманящие восточные запахи с едва уловимым привкусом мускуса, пачули, ладана и ванили. Цветочных запахов я почему-то не почувствовал.
– Запомните, друзья, что у женщины, от которой пахнет второсортными духами, нет будущего. А у нас только первоклассные духи. Ещё со времён Древнего Египта качество отмечалось специальным знаком – крестиком в кружочке. Чем больше таких символов, тем выше качество. Заметьте, на наших пробных духах везде по три символа. Это означает – высший сорт.
– Я тебе таких крестиков хоть сейчас нарисую десять, – с явным сарказмом на лице признался боцман.
– Больше трёх не бывает, – парировал Ахмед, не глядя в сторону оппонента. А теперь – внимание!
Ахмед снял со спиртовки стакан с закипевшей водой, уронил в него каплю всё той же Клеопатры и стал, как опахалом, махать ладонью над благовонным испарением. Мы, действительно, почувствовали ароматы древнего Востока. Даже боцман зашевелил своим толстым носом, лишённым обоняния, и высказался так:
– Чувствую, вроде берёзой запахло, как в русской бане. Это – по мне.
Ахмед заметно оживился:
– Аромат Клеопатры пробьёт самую толстую кожу. И я должен открыть маленькую тайну: именно вам фабрика предлагает не духи, а концентрат духов. Из этого флакончика, который стоит у нас всего 25 долларов, делают сто флаконов стандартной Клеопатры. На сто граммов спирта добавляете десять капель этого концентрата, и вы – обладатель лучших духов в мире. И стоят они в магазинах Европы… Как вы думаете – сколько?
– Сто долларов, – тут же, как в трубу, бухнул Толян.
– Наконец-то, наш уважаемый боцман начинает что-то понимать. Именно – сто долларов.
– Да, я это так – наобум, – скромно признался добровольный «оценщик», потупив глаза.
Валера опять достал свой калькулятор и уже через минуту заключил:
– Четыреста процентов прибыли. Поздравляю. У вас хороший бизнес.
– Не забывайте, друзья, что пока этот эликсир дойдёт до Европы, расходы на транспорт, рекламу, упаковку и блеск парфюмерных магазинов  съедают все доходы. Поэтому нам выгоднее продать наш товар здесь по минимальной цене, а вам выгоднее купить его у нас, а не где-нибудь в Париже.
– Мы не коммерсанты, – заметил наш кок Петерис, –  нам голову над этим ломать не надо, живём по схеме: нас толкнули – мы упали, нас подняли – мы пошли. И самое главное – за это ещё и деньги платят. Отработал честно контракт, получку получил и – гуляй, рванина.
Ахмед очень неодобрительно посмотрел на нашего повара и, оттопырив ладошку в его сторону, будто это был старый забытый экспонат в Каирском музее,  назидательно произнёс:
– Не коммерсант – это очень плохо. Надо хотя бы чуть-чуть, но быть коммерсантом.
– Для этого ещё и ум нужен, – подвёл черту боцман, как бы солидаризируясь с поваром.
– Умный коммерсант может быстро разориться, – как формулу, вывел Ахмед, – хитрый – никогда.
– Вот, то-то я всё время чувствую, – зачесал боцман затылок, – что ты всех нас тут обхитрить хочешь.
– Это неправда! Моя хитрость честная, открытая. Хитрить – ещё не значит врать. А выгода в коммерции должна быть обоюдной. Вот, я вам предлагаю духи. Для нас это выгодно? – Да! А для вас? – Тоже! Вы получаете дорогой товар по низкой цене. Мы получаем свою выгоду без головной боли, продавая на месте.
Ахмед говорил очень убедительно.
– Вам не нравится Клеопатра? Берите Нефертити.
Взяв у представителя фирмы новый пузырёк, наш «честный» продавец  проделал те же манипуляции:
– Нюхайте-нюхайте! Давай я капну тебе, и тебе тоже…
Боцмана он обошёл стороной.
– Ну, как?! Здесь собраны ароматы дурманящего иланг-иланга, пряной орхидеи, китайского пиона, египетского жасмина.
– Маловато будет! – произнёс обиженный боцман, которого лишили Нефертити.
– И хочу обратить внимание, – невозмутимо продолжал Ахмед, знающий дело не хуже самого служителя фабрики, – для производства только этого количества экстракта необходимы более десяти тысяч  цветков жасмина и более трёхсот роз.
– Про розы ты ничего не говорил, – подловил его боцман.
– А вот сейчас и говорю.
– И что? – Тоже 25 долларов? – поинтересовались мы.
– Эти духи стоят дороже, но для вас – двадцать пять. Только из уважения к вашему боцману. Есть ещё экспериментальные букеты за двадцать. Вот, например, этот: здесь присутствуют цитрусовые ноты. Нюхайте, пожалуйста. Здесь и тубероза, и сандаловое дерево, и мускус, и даже запах цибетовой кошки – гамма любви юных наложниц.
– Про наложниц понятно, – отозвался опять боцман, – а вот что за цибетовая кошка? Тибетская, наверно?
– Цибетовая! – твёрдо поправил Ахмед. – Только у неё есть специальные железы, в которых и содержится пахучая жидкость цибет – очень дорогой компонент. Если вашему боцману они покажутся очень пикантными, могу предложить что-нибудь попроще и, соответственно, подешевле. Например, вот эти мускусные духи с оттенками можжевельника и древесины ценных пород.
– Сколько?! – выпалил боцман.
– Всего 10 долларов.
– Беру! – неожиданно расщедрился наш старый просоленный моряк, обросший по уши ракушками. – Запах можжевельника родной с детства. Буду закапывать в нос от насморка. Старпом, одолжи мне 10 долларов до первой выплаты.
– Жена будет довольна вашим выбором, – подтвердил намерение клиента Ахмед.
Поддавшись на уговоры, возбуждённые крепким кофе, от которого тряслись руки и прыгало сердце, мы все взяли по флакону – кто «Нефертити», кто «Клеопатры». Мой сын решился на два флакона, особенно оценив запах экспериментальных духов с цибетом. Все были очень довольны.

                III
График нашего экскурса сместился, – наступило обеденное время, – и вместо сувенирной мастерской мы поехали в обещанный Ахмедом ресторан. Там он тоже был своим человеком. Нам выделили стол и предложили отведать местных блюд. Для начала выставили большую глубокую чашу с салатом под названием «Порт-Саид». Для разжигания аппетита, как пояснил Ахмед.
– Это чисто мужское блюдо, – развивал тему Ахмед, – в нём сельдерей, яблоки, бананы, листья салата, помидоры…
– Оксюморон, – с видом знатока заключил старпом Валера .
Мы все переглянулись в недоумении, и на наших лицах проступил знак вопроса.
– Это ты кого так обозвал? – с вызовом спросил кок.
– Салат, – пояснил старпом, – сочетание несочетаемого – мужское начало.
– А что, женщинам есть его нельзя? – с неподдельным изумлением спросил боцман.
– Вы же не хотите, чтобы у женщины, например, росла борода, – своего рода притчей вклинился в наши разборы Ахмед, – тогда ей незачем есть и мужской салат.
– Логично, – хором ответили мы и принялись за салат, обильно политый жёлтым майонезом.
После салата всем захотелось мяса.
– А к нему бы ещё и пива, – мечтательно прошлёпал толстыми губами боцман.
– Алкогольные напитки здесь не подают, – заметил я к неудовольствию любителей пива. В лучшем случае подадут чай фараонов.
– Я предлагаю очень древнее блюдо, – обратился к нам Ахмед, – варили его ещё во времена строительства пирамид. Предназначалось оно в основном для рабов. Называется кошары. Бобы, фасоль, чечевицу и злаки варят в одном котле. Потом всё это смешивается с жареным луком. Очень сытно.
– Им то хорошо было, они на свежем воздухе работали. А нам ещё в машине три часа ехать. Не выдержим. И потом, мы что, рабы? Нам мяса давай. Или рыбу, в крайнем случае.
– Специально для боцмана можно заказать барабульку по-александрийски, – предложил Ахмед.
– А почему не по-каирски?
– По-каирски тебе предложат в Александрии, – предположил наш кок.
– Что есть барабулька?
– Рыба.
– А мясо?
– Тогда предлагаю на всех мусаку! – с энтузиазмом «отрубил» тему Ахмед, – это жареные баклажаны, прослоенные бараньим фаршем и запечённые под толстой сырной коркой.
– Годится! – с удовлетворением махнул рукой боцман, будто дал отмашку «марш».
Тарелки с мусакой были огромные, еле помещались на столе. Блюдо отличалось пикантной остротой и умеренной жирностью. Поэтому ярко-красный с кислинкой чай фараонов «каркадэ» оказался очень кстати в конце нашего обеда.
– Делают его, – пояснил Ахмед, – из лепестков ибискуса или – суданской розы. С каждого по десять долларов.
–  Эльчимин сказал, что обед входит в стоимость поездки, – возразил, было, старпом, а боцман активно подтвердил этот тезис.
– Какой Эльчимин?
– Заде!
– Ну, это вы у него и спрашивайте, – с явным укором в наш адрес протянул Ахмед.
– Та же история с верблюдами, – толкнул я в бок сына.
Деваться было некуда. Боцман опять взял в долг десять долларов, и мы все расплатились за «шаровый» обед. Но жить, всё равно стало веселей.

Ахмед быстро усадил нас в поджидавший недалеко пикап-автобус, и мы понеслись по улицам Каира теперь уже в мастерскую сувениров. Наш гид и там оказался своим человеком. Он стал показывать нам изделия местных промыслов: различные женские украшения, медные чайники, подносы, ажурные лампы, кофейные мельницы, джезвы, и многое другое. Поскольку большого энтузиазма эти вещи у нас не вызывали, Ахмед стал нахваливать изделия из кожи: всевозможные восточные пуфики, очень прочные сумки из верблюда, красивые витые плётки. Одну из плёток Ахмед снял с полки и, как дрессировщик в цирке, протянув её по полу, резким движением хлёстко щёлкнул тонким концом.
– Пять долларов, – произнёс он вслед щелчку.
– Это для садо-мазохистов, – решительно прокомментировал боцман.
– Скорее – для жены, – пошутил кок.
– Ну, да, – добавил наш матрос-рулевой, – сначала её духами подушить, а потом плёткой огреть.
Почувствовав, что все эти предметы не вызывают в нас никакого воодушевления, Ахмед подвёл нас к стене с развешенными на ней папирусами, на которых красовались яркие рисунки: там можно было найти и головы Нефертити, и Клеопатры, и изображения египетских богов. Ахмед показал нам бога Ра, бога Ночи, Хоруса, священную птицу Ибис.
– Папирусы – это визитные карточки Египта. Стоят они от одного до пяти долларов, в зависимости от размера. Главное, что это настоящие папирусы, а не подделки из листьев пальмы и кожуры банана. Здесь всё нарисовано кистью на настоящем папирусе, сделанном по древней технологии третьего тысячелетия до нашей эры.
– Получается – пять тысяч лет назад, – без всякого калькулятора подсчитал старпом.
– Вот именно! В Каире, кстати, есть музей папируса, но в него мы уже не успеваем. В сравнении с папирусом наша бумага использовались совсем недолго, хотя был период, когда они употреблялись одновременно.
– Не помню чего-то такого времени, – с удивлением протянул боцман.
– Восьмой век, уважаемый. Древним египтянам папирус служил не только материалом для письма: он шёл в пищу, служил строительным материалом, из него изготовляли одежду, обувь, циновки, плели корзины и многое другое.
– Ну, например, – опять пристал боцман.
– Что «например»?
– Что – многое другое?
– Например, лекарства.
– От чего?
– От ослабления потенции, например. Оно так и называется «Свиток папируса».
– Так это получается – на все случаи жизни, – восторженно заключил боцман.
– Именно так! Всего за три доллара.
– Беру! – тут же согласился боцман. Повешу дома рядом с картиной Айвазовского «Девятый вал». Люблю морскую тему. Старпом, одолжишь ещё три доллара?
Валера вынул калькулятор и, не глядя на него, подытожил:
– Итого: двадцать три доллара.
Заразившись примером боцмана и впечатлённые рассказами Ахмеда, мы тоже набрали себе папирусов с изображениями богов, фараонов, сцен из давней египетской жизни и смерти. Ахмед сворачивал их в трубочки и закреплял кольцевыми резинками. Выходили мы все из мастерской сувениров довольные, и у каждого в руках был цилиндрический свиток папируса. Боцман приставил свой свиток чуть ниже своего живота, похожего на бурдюк с вином, и с сарказмом, достойным старого моряка, произнёс, философски упёршись взглядом в какую-то далёкую точку в центре Земли:
– Вполне достойный свиток.
Ахмед Второй в целости и сохранности передал нас Ахмеду Первому, пожал нам руки. Ладонь на это раз у него была сухая и крепкая.
– Привет России! – на прощанье почти пропел наш вездесущий гид. Передайте, что без неё и нам тут не жить. Приезжайте ещё!
Смеркалось. Обратный путь в Александрию напоминал большие гонки в  египетской ночи, подсвеченной фарами множества машин, едущих на максимально возможных скоростях. Всё напоминало какую-то бешеную беготню тараканов, спасающихся от действия дихлофоса, ралли без правил, громадную центрифугу светящихся молекул, метеоритный дождь – всё, что хотите, но только не мирную поездку после каирского турне. Машины следовали друг за другом на расстоянии вытянутой руки. Скорость на спидометре нашего модернизированного «Пассата» никак не могла упасть ниже отметки 120. Ахмед периодически ударял кулаками по баранке своего автомобиля и причитал в сердцах:
– Что они плетутся, как индюки!   
И жал-жал на газ, забыв, что есть на свете такое устройство, которое называется тормоз. Это напоминало нескончаемое броуновское движение, в которое мы были вовлечены волею случая. Я опять сидел на переднем сиденье, рядом с Ахмедом, который пытался прорваться сквозь мчащийся поток автомобилей в тёмную даль александрийского горизонта. Он ловко лавировал в текущем потоке автомобилей, пробивая малейшие бреши, возникающие на пути нашего стремительного движения. Лихорадочная гонка на генеральной трассе Каир-Александрия напоминала некую игру – кто кого обставит на пути в райские кущи, куда попадают только первые десять лидеров. В Александрийский порт въезжали мы в полночь. У борта нашего временного обиталища – небольшого грузового парохода с языческим именем «Тор» – нас встречал капитан.
– Поздненько, поздненько, господа туристы. Завтра утром, – он посмотрел на часы, – какое завтра? – уже сегодня у нас перешвартовка и выгрузка.
– А где погрузка? – поинтересовался старпом.
– Дают порт Кавала на севере Греции.
– Значит, пойдём в балласте, – в некотором раздумье констатировал старпом…

Наш дальнейший переход в балласте по Эгейскому морю едва не закончился плачевно: в разыгравшийся не на шутку шторм мы на четыре часа лишились хода. И нас уже наносило на скалистый берег острова Пелагос. Но каким-то чудом нам удалось справиться с ситуацией и в последний момент запустить двигатель, что и отвратило неминуемую катастрофу.
– Это всё ваши пирамиды, – укорял нас боцман, – не надо было лазить туда, и не влипли бы в этот чёртов шторм. Проклятье фараонов не шутка. Вот, на своей шкуре и испытали…
И надо ещё отметить, что все склянки с духами, которые мы скупили на фабрике парфюмов в Каире, благополучно доехали до наших европейских квартир и домов, но запах из них довольно быстро улетучивался, и тех букетов, которыми мы наслаждались, будучи в Египте, не было и в помине. Единственным исключением оказались духи боцмана. Стойкий можжевеловый запах неизменно держался, и даже, казалось, усилился со временем. Боцман с успехом применял их у себя в русской бане: три капли на черпак горячей воды и – на каменку. Дух стоял! – неделю не выходил.
– Как поддам черпачок, – делился боцман впечатлениями, – так будто по уши в Египет погружаешься.