Капустник и носки

Из цикла «Д р у с б А»

Живописец Псюхин – личность радушная, но бесхарактерная. При крайней антипатии к застольям, но внемля дружеским домоганьям, он систематически причиняет своей малометражке интеллигентские "капустники".
В тот вечер общество подобралось «решпект на бруствер», как нарек данный состав один эрудированный гость. Свежепеченую идиому не расшифровали, потому как гость больше не показывался, но уважили и при случае повторяли.

*
Первоявленцем стал филолог Алупов, естественно-блондиновый росляк. Его тыл прикрывал вечный аутсайдер по шашкам НИИ-лаборант за-и-и-ка-ка Степаняшкин. Следом прибыл непререкаемый доминошный форвард сантехник Пухляев. Сей дородный товарищ отличаем завидной упакованностью чувства нутряного достоинства загодя, напотОм и притом. Чувство гарнирно прославлено тем, что хозяин агностически качает головой на все, всегда, за и вопреки. Плюс изредка не без значительности тянет: "Нда-а-а...". Или: "Ну, эт как еще глянуть"…
А что за вечер без художественной четы Грыжиных? Феодосий Степаныч известен в городе как драматический актер. Прозерпина Августовна – в качестве завклубом "Альтаир". Вам еще комментарии?
Альтернативную свежатину кондовым потребителям "капусты" традиционно фаршируют новобранцы! На этот раз их оглавил толстый губастый мужчина, назвавшийся другом Пухляева Демофантом ("Можно просто Дема"). Передовик сильно попахивал. А если точнее, не сам, а сложно-тональный его пиджак в подпалинах и разводах, феноменально имитирующих прожоги и грязь. Данное амбре шкальнуло все степеня зловония…
 
Кто дальше? Ну, разумеется, Ланда Капитоновна, приятельница Степаняшкина – изувеченная косметикой дамочка с всевосхваляемой чёлкой до потолка.
Ихние крепкие тылы замыкал некто Борик, аттестованный Алуповым, как аспирант-химик. Химика уличал грандиозный клюв феноменальной семафорной подцветки, больше напоминавший сизаря, родившегося в этом месте лица, да так и не сподобившегося взлететь.
Но вот все в сборе и худо-бедно уже разместились за тесноватым, но сосноватым столом, облагороженным дырчатой асимметрией клеенки.

**
Тут и разлился звонок из серии «Не ждали».
Удивленный хозяин заспешил к двери.
В жилище вступил старичок: сам дряхлый, личико дергается, а вся ухоносая пористость дымится от белесых волосков. Растерзав квартировладельца неподкупным взором, со жреческим безмолвием дедуля высморкался, не разуваясь, обошел стол и уселся на свободный табурет. Ровно между другом Пухляева Демофантом и музо-работником Ф.С. Грыжиным.
Не всосав, чей это знакомый, гости уныло переглядывались?

Вволю попугав их слезящимся взблёком, старец строго и чинно чихнул. Сопли побрызгали Грыжина. Грыжин поднял глаза. Свой немой и выцветший укор старче вколотил в упор – под сердце паяца. Не вынесши обвиняюще-пламенных искр, Грыжин неуклюже потупился и виновато пробормотал: "Извините, я нечаянно". Однако утереть малиновый галстук от обильных ноздревых извержений не посмел.

Законфузясь, Псюхин сгонял в кладовку, отрыл складной столик для пленэрных эскизов и привалил его к грязненьким чеботам дряхлеца. Не благодарствуя, тот с достоинством вытер потную ручку о весь салфеточный ассортимент в количестве трех разворованных четвертинок промокашки - вдвое тоньше папиросной бумаги. Далее гость нашарил объемистый капустный урез и, размеренно жуя, строжайше поглядывал на затаившийся мир. Клетчатка не привилась: откушавши четвертинку взятого, сбрызнул прочее в салатницу, плюс личную слюно-добавку. Еще минуты через две дедок вошел в состояние ублаготворенного тремора, но тут же, без переходов, морщась и давясь, давай наплевывать в хрустальную вазочку жижевые экспромты. Экспромтов родилось мистически много. Не совсем по делу окаменелость поперхнулась, долго прорыгивалась, потом с глубочайшим равнодушием пошла прищелкивать языком, чистя то, что должно бы служить зубами. Весь этот период общество не издало ни звука.

Еще чуток передохнув, старик выдал салют из воздушных пузырей и опять страшно долго сплевывал в запачканную вазу, причем, не всегда точно. Эта фаза рептильной активности завершилась тем, что дедунин нос, длинный и верткий, задвигался быстро и с прогибами, впитывая все ближние ароматы, покуда не припал к лацкану усложненно-тонального пиджака Демы. Впитав букет, старик отвернулся и, гадливо гримасничая, протянул: «Фу-фу-у»! Но опять же не выдержал и обильно схаркнул. На этот раз пострадал непросохший эскиз свежего творения Псюхина со скромной припиской "Гармония". Толстая женщина – задний фас, неглиже и поза «раком» - над треснутым тазиком с помоями. Скудный интерьер композиции, похоже, заглотнул весь окружный реквизит.
Дема хмуро рыгнул. Первая ласточка недовольства не впечатлила старца. Он лишь порвал ссохшийся ротик, докторально сцедил: «Носки стирать надо. И почаще, воняют», - и, клокоча носоглоткой, заспал.

***
Вздох облегчения зараз раздвинул каморку на пару измерений. Всем стало хорошо и вольготно. Лишь Дема удрученно закис в искусственном изоляторе.
Мало-помалу храбрея, народ сперва робко, а потом все уверенней попивал чаек, заедая черствыми сендвичами на основе прошлогодних сухарей и осьмушки сырка «Орбита». Коротенькие перемолвки засасывали все новых участников.
Дема угрюмо пованивал и исподлобья поглядывал. На Пухляева. Принципиально не признавая приятеля, тот щедро дарил все свое нерастраченное джентльменство П.А. Грыжиной.

- Второго дню была прэмъэра «Отэлло», - мультяшно комкая розовый ободок в нижней части черепа, воодушевленно щебетала польщенная завклубом. – Мой Фэдюнчик отождэствлял стражника с алэбардою. Это было Нэчто!
Младший преемник Мочалова\Качалова стушевался.

- Ето, если не ошибает память, творчество Шуллера, - сумничал Борик и насторожился. - Или нет? Да-да, я имел в виду «Кон»… «Кон»… «Кон… Акелу», записанную Жорж-Задом. Однако какая связь у «Акелы» с Жорж-Задом? Не мог же он и ту и это, про «Маугли», того самого… - к несмелому речитативу Борика прикнопились нотки беспокойства. - Впрочем, это всё, знаете ли, аллегры, гербарии и это самое…. Того… Я охотно и досконально выслеживаю актуальный литературный процесс. Вот, значит, осилил две громких вещицы на дне, я имел сказать: на дню. М-гм, да так вот одна из них поименована… как же?.. А, ну да: «Опасное лето в одиночестве» Габриловича-Лоркеса. Вещь чудная, но нудная, хо-хо, простите за матку, которая - правда. Вторая попроще. Не помню, правда, совершенно о чем… Этого… Хамингуэя. Но, по правде, мне всей этой муры, то есть мишуры, наше родней как-то. Тургенев там, который про «Му-Му» или Чехова «Осенний сад» или там «Обломов» этого… Гончара… Олеся1 которое... - Борик осекся, его спугнули паралитически оттянутые подбородки супругов Грыжиных.
 
- «Вишневый»… «Вишневый сад», а не «Осенний», - с опасным для здоровья свистом поправил ражий университетский разбойничек Алупов.
- Да, вообще-то, насчет етого, насчет сада я, значит, того… Но я, в натуре,  больше всех его уважаю. – И Борик вдумчиво стер свой мелкий лоб голубоватым от живописи кулаком.
- Н-да… - глубокомысленно выдохнул Пухляев. - Хотя, эт как еще глянуть.
Ошалевшие капустоеды начали быстро-быстро моргать, но, в конце концов, резюме сантехника было воспринято, как риторическое доказательство его всем известной осведомленности.
Прения возобновились. Но голосов убавилось: скамью отщепенцев, вкупе с Демой, пополнил химик Боря. Его грустный голубь-нос неуютно ёжился, точно изготовившись умереть, но потом успокоился и уснул в ласковом лиловом сиянии. Жертвы остракизма мрачно вминали капустное крошево в клеенчатое решето.

Когда все-обо-всёмный разговор пригнулся к вопросам питания, «рыбевшая» до поры Ланда Капитоновна включила вдруг всю свою эрудицию. И, стоит осправедливить, в мясо-молочном аспекте равных ей не нашлось. Уважительно разинув говорилки, публика минут десять внимала не только прическе, но и ее фундаменту.
Что до Степаняшкина, всегда слывшего наиболее малозаметной из непримечательностей стола, того прямо-таки пучило от гордости, что это у его, именно его знакомой, столь недюжинные способности к порабощению масс.
Но это лишь первые четверть часа, а потом НИИ-заи-и-ке пришлось свыкнуться с малоутешительной перспективой дамопокинутого одиночки. Ибо Ландочкин пунцовый овал расточал золотые блики… строго по адресу филологического флибустьера Алупова.
Когда речь зашла о том, велика ли вероятность практического оправдания теоретических слухов о понижении цен на водку, «штрафная скамейка» - Дема и Боря – радостно воспрянула. Однако теме не дали разгона, погасив за отсутствием самого предмета. Изгои врыли хмурые зенки в кожистую ботву.

****
По ходу любомудного диспута о смерти Наполеона, когда особенно час¬то и веско баритонило пухляевское: "Ну, это как еще глянуть", - раздался противненький сип закемарившего Демы:
- Корову, ва-аще, не хер дергать за хвост! А то вот одна проб...дь в шкафу повесилась...

Местное человечество коллективно подавилось и хором зашикало на хама. Но, раскрыв глаза, Дема стал совсем другим. Легко одолев давешнее малодушие и грозно вертя мутными зенками, он начал медленно возносить кулак, а потом уже опускать - с каждым мигом все скоростнее и решимее, пока, наконец, не грохнул им по столу:
- Да вы что, сучьи выссанки, жрать да брехать сюда припёрлись? - тут яростные децибелы его рева превысили допустимую в "хрущевке" шкалу. И задрожала убогая люстра, и закачался потолок от гневного топота соседей. - Водка когда, матери ваши?!
Вопль расколупал яичко нежных сновидений строгого геронта. Озадаченно разведя голые куполки век, бич капустника брезгливо выцелил очаг мятежа, поднес к виску заскорузлый пальчик, постучался к самому себе и грозно выпятил губу.

Ф.С. Грыжин услужливо придвинул ему чаёк. Старость звучно разродилась плевком и демонстративно отвернулась. Обалдевший Псюхин с сосульчатыми глазами метнулся к холодильнику и приволок шкалик водки, скучавший там с Первомая, если не с дня космонавтики.
Усмехнувшись чему-то своему и по-своему, Дема моментом положил на бутылочку граблю, которую оперативно накрыла расписная хваталка иронически ухмылявшегося Борика. Свободной левой тот произвел выразительный жест, не оставивший камня на камне от дёминых гегемонистских претензий.
- Жорик Задов, отгони лапешник. Не ровен час, расплющу харю. - Пробовал урезонить конкурента Дема, но дрожь в голосе свидетельствовала о внутренней шаткости его полномочий.

- Откинь присоски, хмырёк пахучий, и мой их чаще, чтоб не воняли. - Осадил ласковым верлибром Борик.
- Жабры выверну, - коротко посулил Дема, аннексируя горлышко бутылька второй рукой.
Гости с трепетом поджидали ответ. Борик надежд не обманул, парировав  вражеский выпад громким сценическим смешком:
- Что ж ты, сволочь с толстыми ляжками, губошлеп поганый, рыгальник-то раззявил?! А???

Препирательства могли бы затянуться до полной непредсказуемости, кабы не царственный старичок, что повелительным мановением узловатых пальчиков заставил дуэлянтов отринуть от прибора. Локальная цивилизация напряженно внимала. С молодецкой сноровкой старпер извлек из кармашка жестяной раздвижной «аршинчик», тщательно протер его углом скатерки, единственным левым клычком обстриг пузырек, капнул оттуда, поднес стакашку ко рту и торжественно застыл, точно ему предстояло величайшее священнодействие либо же, напротив, небывалое мученИчество.
Жреческий экстаз невольно передавался пастве. Соблюдя тайный ритуал, старейшина чмокнул, величественно втянул содержимое, без интервала налил-осушил, и еще раз, и еще быстрей...
Борик и Дема, точно спаянные, завистливо скребли гада адскими взорами. Ликвидировав алкоголь до последней капли, дед неожиданно харкнул, верхние градусы выплеснулись точно на пиджак Ф.С. Грыжина. Протерев салфеткой дряблую личину, старикан свирепо зыркнул на дважды потерпевшего. Виновато пригнув голову, тот молитвенно испросил пощады.

Старика пробрало. Раскрасневшись, он благодушно крякнул и, резко задрав руку, шмякнул ею по своей, с позволения сказать, плевательнице. Потом в задумье повертел лапёшкой и решительно вытер ладонь о тот же многострадальный пиджак Грыжина Ф.С. Заслуженный артист Средне-Спального района угодливо захихикал и участливо протянул сигарету "Камел" с приготовленной к вспыху зажигалкой. Снисходительно икнув, деда уважил и затянулся. Пепел стряхивался прямо на скатерть, отчего та выгорела сразу на 8 вишенок.
Мистерию раздраконил Дема. Неприлично скрипнув стулом, он ринулся в прихожую. Хлопок двери вторично похерил умиротворение шамана. Он недовольно кашлянул, но сравнительно быстро успокоился, вальяжно разбросал члены по табуретке с этюдным столиком и, прищелкнув пальцами, стал жиденько насвистывать "Мясоедовскую". Борик, нате вдруг, участливо подтянул. Холодно сверкнув скважинами, неприступный шаман пресек панибратские дерзости. Досвистав до конца, он шумно и остервенело просморкался, почистил руки оконной шторкой и с достоинством удалился в сортир.

Во весь период очистительного процесса старческого организма за столом царило траурное затишье. Покончив с аппетитными процедурами, зловещий тролль возник в прихожей, откуда долго, спесиво и удивленно осматривал перепуганных гостей, после чего шатко повернулся по оси и оставил жилплощадь Псюхина при распахнутых дверях.
Где-то на нижних пролетах чванливым эхом отклеился дубль его светской отрыжки. Повеселевший художник аккуратно прикрыл дверь. Лишь только после этого гости всеединым сольным оптом дали волю групповому бешенству.
Кумир исчез, рабы порушили оковы и взбеленили кухонный эфир крамолой белокочанной фронды. Наибольше разорялся Борик, обещая «достать старого пролежня, обпуканного  пидохрюка и отвинтить ему усохлую тыкалку».

*****
Дзынь!!!
Звонок пресек бунташные шатанья. Всей труппой кочерыжники засохли, как немой привет "Ревизору". Одних окриворотило, других окосорылило.
На цыпочках, подтыкая ладошкой истекающее соплями самообладание, прокрался к двери Псюхин и, осенив себя зигзагом, тронул замок. Напряжение уперлось в апогей. Народец с ужасом гадал, что как подлый карла укрылся за дверью, дабы выудить и намотать все их дерзостные клеветы?!
Злонамеренно скрипнули полы. П.А. Грыжина попыталась прижать обе руки к прыгающему сердцу. Тщетно: докерские ладони разбрыкивались ходунами грудей. Не менее озабоченный Пуxляeв косо бдел за драмой двух несчастных сочлений единого тела.
И!!! и…
О-о-охххх!!!...

Могучий взрыв облегчения колыхнул общество и атмосферу. Тому было несколько причин.
Первая: проход заледоколил Дема!
Вторая: его чахлый, крапчатый пиджак радикально взбух, причем в том же месте, что и у клубной Прозерпины.
Третья: Демофант молча шагнул к столу и с триумфальным неспехом принялся выуживать из карманов одну за другой… раз, две, четыре… шесть (!) бутылок "пшеничной" (и столько же причин для счастья)…

Каждая демина выкладка сопровождалась пропорциональным взлетом из-под бровей Борика стекленеющей преданности и непросыхающего умиления. На финише операции "пшеничная" Борик во всеуслышание покаялся: де-мол, «был категорически не прав, преступно заблуждён и сую свои аргументы в зад».
Спертая теплынь царила за столом: млеющие взоры ласкали прозрачные купели. Лишь бодрый пасынок богемы Псюхин лётал по кухне, весело позвякивая кружками и стаканАми.

******
…Минул час, а, может, полтора.
Застолье несло убыль, заметную и неотвратимую. Положение, близкое к  вертикальному, блюли лишь П.А. Грыжина и Ландочка, то бишь вся слабая доля коллектива, а также Борик, Демофант, хозяин квартиры и демонический мужчина Пухляев. Категорически недоставало: супруга бюстославной завклубом "Альтаир", нестойкого, как оказалось, во всем филолога Алупова и Степаняшкина, уползшего в аут с первой рюмки. Впрочем, позы павших заслуживают маленькой конкретики.

Всех живописнее разворотило Алупова: в крошечной уборной приютилась верхняя часть его туловища, а нижняя, представляя серьезный контрдовод эстетике нудизма, заголилась на всю и без того не хоромную прихожую. Обесконтроленный паж Мельпомены с кукольной разболтанностью был рассыпан то там, то здесь - по дивану и по полу. Всех неприметней притулился отвергнутый поклонник энциклопедической Ланды: грудка лаборанта девалась невесть куда, с опрокинутого мольберта свисали лишь худющие клюшки в клетчатых брюках и разноцветных носках.

…Интимный пробормот лился томно и бессвязно. Собутыльники (-цы)  цвели пионовым отливом, пылали пионерским кумачом, и фламандские их щеки красили кухню в нежный цвет кремлевских стен.
Демонический мэн Пухляев вяло, но бдительно следил за бутербродом Псюхина. Сам живописец осовело мигал. В 14-й раз отказавшись от метода глубокого бурения, он лишь хлипко теребил непрощупываемую мини-юбку Ланды. Рядом, одышливо ухая, в безумной своей любви изъяснялась Пухляеву экзальтированная супруга лицедея. Но намертво прикованный к чужому бутерброду, тот лишь бесстрастно, хоть и внушительно сопел: "Да... Ну, эт как еще глянуть".
Буддистская невозмутимость довела даму до нирваны, и она далеко не платонически взалкала:
- О, мой Ромео!!!
 
- Ну, это как еще глянуть, - отбарабанил с пухляевскими модуляциями ехидствующий гражданин Борик.
Великий слесарь, по всему видать, принял пародийный трюк близко к печени. Во всяком случае, цвет его лица стал редисочным, а мозг, не утрудясь даже сакраментальным афоризмом, направил кулак с пятым стаканом водки к вместилищу родных зубов. Сей подвиг был встречен фанатическим: «О, мэн! Не могу»!!!
Между тем, Дема с Бориком, в непредвиденном закруте дружбы, без устали хлопали один другого по плечу и слезно рассыпались в нежностях, как то: "дружбанчик", "братанец", "корешок", "карифанище"…

Однако в канун приема энного и всклень стакана Дема вдруг омрачился и, вскочив, со страстью протрубил:
- Должен внести ясность. Носки я стираю, господа прокураторы масонской ложи. Извольте отнюхать. А то воняет, воняет, такой, понимаете ли, поклёп.
Борик незамедлительно поддержал «кореша на час»:
- Эт точно. Он только под мышками не моет. Оттедова и пруха, у-а-га-га!!!
Дема деловито согнулся в поясе и потянулся, очевидно, за доказательствами своей правды. Вестибулярный аппарат нагрузки не снес. Впрочем, извержение на пол не смирило оправдательного порыва. Дема уполз под стол. Его таинственные и невидимые манипуляции за скатертью вызвали слабое любопытство и сильное шушуканье.
 
Вернуться, и по возможности перпендикулярно, ему посчастливилось с седьмой попытки, а быть может - с восьмой: трезвых свидетелей давно не осталось. Короче, упершись в стол левой рукой и вознеся над гостями твердые, как автопокрышки, носки инопланетной палитры, он возвестил:
- Отнюхайте! – и сильно задел кругляшами нос П.А. Грыжиной.
Под салонно-трагическое: «Не ху… а-ах!..» - дама лишилась чувств и повстанчески рвущимся выменем спланировала на сильно спружинившие руки Пухляева. Не суетясь и не сентиментальничая, уравновешенный сантехник произвел пальцами несколько вдавливаний самой выдающейся области завклубовского тела, потом вынул из кармана пузырек валерьянки и стал оттуда капать прямехонько в ноздрю 48-летней "Джульетты". Хрипло мурлыкнув, женщина еще раскованней расползлась на покренившемся вместе со спинкой стула Пухляеве. Явив стойкость оловянного романтика из скандинавской байки, жэковский мыслитель строго отметил:
- Носки стирать надо, - не конкретизируя виновника, но очень неодобрительно качая головой…

- А я стираю? - болезненно переживая происходящее, загорячился Дема и в подтверждение вытянул из внутреннего кармана пиджака еще пару, как и первая не имеющую аналогов в природе. - Я всегда-с, да будет вам известно, господа прокураторы масонской ложи, так вот, я всегда-с имею принцип по оконцовку производительных работ уложивать носочки в карман-с. Вот так?
- И где, брати-ик-шка, проте-икает твоя прои-ик-зводительная акти-ик-вность, ик? – в стиле Степаняшкина благодетельно поинтересовался Борик.

- А что? И скажу! Не вижу никакого зазора! - пафосно возгласил Дема и, встав в позу Медного всадника без лошади, рявкнул. - У меня профессия насущностно благородная. Я, господа масоны, ассенизатор! - И докажу. – Увлекаясь, он принялся шарить по карманам, наверное, в поисках трудовой книжки или, что тоже не исключено, изобретательского патента. А натыкался на все новые пары и одинарные "разведёнки". Атмосфера комнаты стала смахивать на миазмы тех стоков, что нежно транскрибированы в… Ну, типа «вонючки», только на букву «г»!
Ланда, которая уже минут пять как поглаживала лобик прикорнувшего на ее румяных коленках Псюхина, что сломался сразу же после официального предложения руки и сердца, гневно поджала ублекшие губки и брезгливо заткнула нос:
- Ф-фу. Вонючий бебезьянин.

*******
Странный генеалогический тезис потряс Дему. Перекрыв клапан благопристоя, он разразился фонтаном подзаборных экспромтов, увенчав их веско и конкретно:
- Ты.............. кака макаки, и думаешь… что твои красные подгузники… шанелём пахнут? Хрен тебе в сраку. Я пока под столом… лазил, чуть не сдох от ихней запашары. Только мои носки и перешибли. И, вообще, у тебя ляжки дряблые.
Нижняя челюсть Ланды потяжелела центнера на полтора. Не давая ей сосредоточиться на достойном выкидыше, Дема с ходу атаковал пробудившегося кавалера:
- И у е...нотоида твоего Пи...дюхина обе портянки дырявые. А уж пахер..! - не отыскав сравнений, Дема возвел глаза к лампочке без абажура (нет, все-таки наоборот). - И, ваще, у него ширинка и все под нею - впуклое .
Псюхин сделался белее аиста. Ланда шарахнулась вбок. Лишась пышной и теплой опоры, незадачливый абстракционист рухнул под стол. С мстительным хохотом Дема резво сиганул следом и мгновенно выполз, торжествующе махая заношенными обмотками Псюхина, после чего они реактивно устремились к приглянувшемуся месту посадки - лицу П.А. Грыжиной.

В этот момент Пухляев правою рукой равнодушно вправлял стакан с водкой в не ведающее сбоев горло. Внеочередной уход Прозерпины в бессознательное сильно напряг его левую. Борьба за равновесие была тяжелой, но не было пролито ни капли.
У Демы нездорово поблескивали глаза, он один дрыгался быстрее, чем все лопасти вентилятора в месиве нетрезвых мух.
- А ведомо ль вам, что у Пухляева сифилис и зубы сгнили? - гаркнул он прямо в ухо приоткрывшей глаза завклубом и забил проказливо костяшками пальцев по столу. На этот раз память оставила Грыжину надолго.

Надругавшись над слабым полом, Дема перекинулся на чересчур сильный. Резко выбросив руку к лоснящейся щеке Пухляева и вцепившись в нее всей пятерней, он подтянул к себе изумленную рожу приятеля, смачно куснул мясистый нос и обмазал объедками всю рельефную овальность. Упустив тело воздыхательницы, Пухляев застелил животом пиршественную скатерть.
Нейтрально наблюдавший все это Борик, лишь временами диковато взгоготывал и жрал себе водку. Только ведь не всё коту масленица.
Озоровато жонглируя зрачками, Дема вдруг развернулся к недолгому клеврету, приблизил ко рту миску с подсолнечным маслом и что есть силы дунул в его сторону. Жирнющая струя облила аспиранта в анфас и до основ.

- А ты ведь зэк! Зэк! - с восторгом проревел Дема, тыча грязным пальцем в замасленную грудь Борика. - Я твою харю на зоне видал. Ты химик, это точно, да только не аспирант. Ишь, урка-драматурка, да я, может, сонеты люблю этого, как его, Шопена! Токо ты не Шопен, ты шпана! Ха-ха-ха! У тебя под штанами на дерьмоотводе татуировочка: «Козел». Вот так!
Ошалев на миг-другой, Боря с воплем: "Ливер пущу!" и вилкою наперерез погнался за Демой. И такая тут завертелась карусель, такая пурга заметелилась, что все, кто был, со стульев попадали, смахнули мольберт и прочую мебель.

********
…Первыми под визг Ланды из-под стола выпорхнули ее импортные рейтузы и плавно оседлали чеканный профиль Ф.С. Грыжина, так похожего в этот час на почившего командора. Следующим оттуда выскочил Дема. Прыгая, как ужаленная в каку макака, он лупил в тарелки, будто в литавры, расшвыривал залежи носков и возбужденно подвывал:
- Ага! Я носки со всех стянул! И у всех воняет, у голубчиков. Все, все, все вы носки не стираете!!!
Следующим из-под стола кое-как вырвался измочаленный Пухляев. На раздутой щеке краснели четыре дырки - следы одной недоброй вилки. С присвистом отдуваясь, Юпитер ЖЭКа брякнулся на табурет и вплеснул в рот остатки водки.
Его физиономию перемесило: спиртово-питательный раствор нагло сочился сквозь отверстия.

- Дырявая клизма в авангарде сортирного прогресса! – благостно прокомментировал Дема.
- Ну, это как еще налить, - не изменяя себе даже в минуты кризиса, сумрачно буркнул Пухляев и, сопя, потек под стол.
Опустевшее место тотчас заполнил всклокоченный Борик. Пугливо озираясь, он на карачках припустил к туалету. Трясущиеся руки стыдливо прикрывали левую ногу с отпоротой до самой промежности штаниной. Тщетно: с пухлой икры сиренево рычало и блеяло: «Боря – Козел», а под самым внушительным местом человеческого тела малость помельче: «И это тоже Боря».

*********
Когда вызванный соседями милицейский наряд выставил дверь, богемное пристанище Псюхина могло украсить библейский сюжет на тему то ли Содома, то ли погрома, короче - Апокалипсиса…
 Среди несусветного сплетения татуированных ляжек и волосатых ягодиц, бюстов и пупков, лифчиков и колготок, трусиков и носков бродили смертоносные флюиды, а между ними ползал в стельку пьяный мужик. Тычась носом в повсюду раскиданные и уже упомянутые предметы, он жизнелюбиво вскрикивал: "А труснячок-то тоже не стирают!"…

Когда его попытались поднять, мужчина героически вырвался из рук тройки бугаев и голодной барракудой набросился на казенную обувь малогабаритного  сержанта. Какая-то секунда с четвертью, и пулеотражающая кожа прокушена насквозь. Запломбировав прорыв носярой, хищник оповестил, по меньшей мере, квартал: "Ура! Моя милиция носки не стирает", – после чего удовлетворенно притих в правых-и-порядочных руках.

**********
…В вытрезвителе Демофант долго обнюхивал соседа, потом еще дольше разглядывал, пока не опознал тщедушного старикашку, повинного во всей случившейся катавасии.
- Экий ты клоп. - Презрительно молвил Дема. - И еще сказывал, будто я воняю. Сам, ваще, без носков блондает. А несет как от помойки!!! Злопыхатель и клеветник…
Умиротворенное личико соседа тревожно вздулось, затрепетало… Неизъяснимая расслабуха прокатилась по ссохшемуся организму, ответившему повсеместным, радостным раскрепощением. Кишечник тоже откликнулся…
Пук!!!
Выхлоп ОВ был так могуч, что бывалый ассенизатор впал в кому.
Старичок младенчески выдохнул: "Ихь"…

1. Борик демонстрирует энциклопедическую эклектику, препарируя\комбинируя на свой ляд ФИО писателей: немца Фридриха Шиллера с пристежкой его авторству шекспировской драмы «Отелло», француженки Жорж Санд, колумбийца Габриеля Гарсия Маркеса, испанца Гарсия Лорки, эсесесеровца Евгения Габриловича, североамериканца Эрнеста Хемингуэя. А еще он для чего-то скрестил русского писателя Ивана Гончарова с купринской героиней «Олесей» и украинцем Олесем Гончаром, что суммарно образовало Олесю Гончар. Борик также отъявленно путает «Консуэло», макулатурно востребованный в те годы роман Жорж Санд, с именем волчьего вожака Акелы из «Книги джунглей» (про Маугли) британца Редьярда Киплинга. «Осенний сад» - популярное в среде тогдашних пьяниц дешевое плодово-ягодное винишко.

1982 год.

Восстановлено и отредактировано в марте-апреле 2010 г.

Иллюстрация позаимствована в интернете. Авторство не установлено. В случае претензии, будет снята.