Seii manifik, не так ли, monamur?

Cheri, почему  я все тебе прощаю,  почему  позволяю тебе зарываться  в свои   волосы  хотя я ненавижу это, почему позволяю потрошить свои книги, почему позволяю потрошить себя, выбивать из прочь весь этот  синтапон  сухости и вечной мерзлоты. Почему пишу тебе стихи на ломаном  французком, завязывая ленты на твоих запястьях.  Думаю о тебе за утренним кофе, когда сигаретный дым так зыбко скользит изо рта.  Ломаю по ночам страницы, исписываю белые листы алой кровью, бегу по грязным улицам и растапливаю  себя в бокале аметистового вина.  Твои глаза – гранитные мезолиты.
Я до сих пор спрашиваю себя, зачем еженочно отстукиваю тебе колыбельную на клавишах клавиатуры, ты-же ее не слушаешь. Просыпаюсь в холодном поту, не то от угрызений совести, не то от привкуса похотлиаого счастья. Каждый раз вставая с утра я иду по паркету усыпанному стеклами, а потом усаживаюсь на стул с ногами на стул и с детской неистовостью набираю твое електронный адрес. Все вокруг заполнено тобой, и я наверное тоже, как  верный атрибут интерьера твоей души, а может и наюборот.
Все рядом с тобой становится так порочно  иот этого мне хочется все более  и более неотрывно продолжать, снова и снова наступать на разбитые осколки своей многограннной натуры.
Все чаще мне хочется задать себевопрос : есть ли предел всему тому, что я делаю?
Но я все еще забываю лб этом, когда телефон судорожно трусится от  твоего звонка, monamur, мы с ним в последнее время так похожи.
В моей душе все еще теплится что-то живое, что внутри меня еще убегает от этого вселенского холода, это живое теплится  во мне не только благодаря тебе, но  ты об этом не узнаешь.
Seii manifik,  не так ли, monamur?