Ведьма

 
               


     Овощной рынок небольшого провинциального городка. Деревянные прилавки, вытянувшиеся в несколько рядов,  сплошь завалены щедрыми дарами природы. Терпко пахли груды крупных, толстых, мясистых помидор. Пупырчатые хрусткие огурчики весело задирали темно-зеленые хвостики и щурились желтыми ссохшимися венчиками. Задрав раздутые животики, прикрывшись разлапистыми шапочками, поблесивали лиловые баклажаны.
          В ведрах раскинулась пышными букетами зелень: кружевная петрушка, игольчатый укроп, малиново-черный базилик, нежная пахучая кинза. Красавцы яблоки с царским величием демонстрировали свои достоинства – оранжевые, красные, полосатые, наливные. Истекали соком груши. В срезанных пластиковых бутылках дремала недотрога-малина. Рядом – плошки с черникой, черемухой, ведра со смородиной, лесной клубникой – горстями бы их да в рот, да раздавить зубами их духмяную мякоть, да ощутить на языке нектарный вкус.
     Большие корзины пучатся упругими  груздями, покрытыми землей и прилипшими листьями. Свитые низки сушеных белых грибов перебивают своим таежным запахом даже острый дух лука и чеснока.
       Мощные капустные кочаны окружены пучками чисто вымытой, яркой, сладчайшей моркови, бордово-коричневой усатой свеклы, горькой черной редьки. Машины подвозят мешки с глазастой картошкой.
       

       Одуряющие запахи, яркая мозаика красок, сочная свежесть – все дары земли на выбор! Покупай! Покупай! Не скупись! Налетай! Ну-ка попробуй! Отрежу, отсыплю! Не дорого! Только что с грядки! Самое вкусное! Самое свежее!

        Гомон, шум, споры...

                ***

     В пестрой толпе, не замечая толкотни и суеты, неторопливо шла девушка. Черные буйные кудри небрежно прихвачены на затылке дешевой пластмассовой заколкой. Загорелое скуластое лицо с миндалинами темных глаз  неподвижно, как у мраморной статуи. Лишь на шее чуть трепещет тонкая жилка, да небольшой завиток волос, выбившийся из-под заколки, пушистый, беспомощно-милый, прижался к позвонкам худенькой спины.
     На ней были старые джинсы, почти потерявшие цвет, байковая рубашка в крупную бело-серую клетку,  дырявые кеды.
      В распахнутом вороте рубашки, прячась в ложбинке между смуглыми крепкими грудями, на тонкой серебряной цепочке висела небольшая золотистая янтарная капелька, составлявшая неожиданный контраст с поношенной одеждой.

      
       Девушка изредка подходила к прилавкам, выбирая места, где  больше людей, увлеченных жаркой торговлей. Гибкие тонкие пальцы незаметным и привычным движением схватывали то огурец, то помидор, то яблоко. Добыча мгновенно исчезала в глубине объемистой холщовой сумки на длинном ремне, перекинутом через плечо....

                ***


     Выбравшись из толпы, девушка побрела по улице, застроенной неказистыми домиками, мимо подгнивших заборов, чахлых палисадников, неровных поленниц. Кое-где возле домов паслись коровы, они  щипали траву и отмахивались хвостами от надоедливых мух.

      Из-за угла вывернула шумная компания подвыпившых парней. Разухабистый детина отделился от приятелей, приблизился к девушке, глумливо прищурил глаза и схватил ее за грудь.

     - Пойдешь со мной, красотка? – хрипло засмеялся он – Я тебе что-то покажу!

    Девушка вздрогнула. Его грубое прикосновение, сквозь рубашку, сквозь кожу, обожгло ее. Голову сжала резкая боль, в висках застучало, забилось, запульсировало. Сквозь красный морок вспыхнула яркая жестокая картина:
      ночь, покосившийся забор, в придорожной канаве, поросшей бурьяном, лежит парень. Оплывшее лицо его избито до неузнаваемости. Кровь сочится из разбитых губ и ссадин на руках. Он лежит скрючившись, поскуливая от боли, и зажимает ножевую рану в боку. Никого рядом нет, только далекий лай собак да слабый шорох травы.

      Эти картины были ее мучением. Прикосновение чужой ладони заставляло ее кровь закипать. Кровь бурлила, заполняла раскалывавшуюся от боли голову, несла в каждой своей капле кусочки чьей-то жизни, переливавшейся в нее. Кусочки, как в калейдоскопе, смешивались, разбивались осколками, путались. И вдруг, в какой-то момент, сливались в живое видение. Она видела, нет, она предвидела, что случится.

      Так было не всегда. Такой мукой ее нутро заполнялось только тогда, когда там, в чужой жизни, была боль. Эта боль разрывала ей виски, затылок, шею, позвоночник, скручивала в тугой клубок все внутри. Спасением было отступление – отскочить, оторваться от навалившейся беды, стряхнуть ее с себя, вогнать в землю.

    Девушка отшатнулась. Она топнула ногой и хриплым низким голосом крикнула, резко, будто бичом хлестнула:

    - Брысь! Пошел вон!

     Глаза ее вспыхнули таким неистовым пламенем, что парень шарахнулся в сторону.

    -Не ходи сегодня к своей Машке, худо будет – сказала она и, отвернувшись, побрела дальше.

     Парень оторопело замер, потоптался, покрутил пальцем у виска и испуганно сказал: «Ненормальная!»

     Приятели, покуривавшие и удивленно наблюдавшие за происходящим, заговорили нарочито громкими голосами:

    - Слышь! А откуда она Машку-то знает? Может догоним, накостыляем слегка?

     - Да пошла она! – сплюнул парень и, стряхнув наваждение, вразвалочку направился дальше..... навстречу своей судьбе......

                ***

   Девушка вышла на привокзальную площадь и подошла к скамейке, притулившейся к обшарпанному зданию вокзала. Села, вытянула ноги. Хотелось есть. Она достала из сумки яблоко и задумчиво стала похрустывать сочной мякотью, вытирая ладонью капли сока с подбородка. Рядом присела пожилая женщина, поставила на скамейку  корзину, покрытую белой тряпицей.

   - Можно я с тобой посижу? – спросила она ласково.

     Голос у нее был тихий, мягкий, усталый. Девушка отодвинулась и выкинула в урну огрызок яблока. Не замечая ее молчания, женщина продолжала, слегка окая и вытирая кончиком платка губы:

     - Умаялась я, жара-то сегодня какая. Я вот с  утра пирожков напекла, да на вокзал подалась. Пассажиры-то быстро мои пирожки раскупают. Вкусные у меня пирожки, с картошечкой, вот они и радуются горяченькому. Да годы-то уже не те. Устаю. Ноги вот болят. Посижу с тобой немножко. А как следующий поезд придет, опять пойду на перрон. Мой-то пьет все время. Что заработает, то и пропьет. А потом на меня шумит. Ему, вишь ли, есть надо, да одежонку какую-никакую справить. А я что! Сил-то нету. Раньше на путях работала, а сейчас не могу. Ноги-то отказывают.

     Женщина вытянула вперед отекшие ноги, подушками выпиравшие из стоптанных домашних тапочек, как опара из квашни. Приятно была вот так тихо посидеть, да поговорить. Слушатели-то редко находились.

    - Хочешь пирожка? – спросила она и отогнула тряпицу.

      В корзине, наполовину пустой, лежали пышные, румяные пирожки. Девушка взяла один.

     - Спасибо, - сказала она и стала есть еще теплый, удивительно вкусный пирожок.

    - А ты, милая, гляжу, не местная. Чтой-то я тебя раньше здесь не видела. Чать приехала откуда? – продолжала женщина беседу.

    - Да нет, я недалеко живу, - сказала девушка и назвала деревню, через которую ей не раз приходилось проходить.

   - Можно я еще один пирожок возьму? – спросила она.

   - Бери, бери. На тесто-то я мастерица. Бывало соседи приходили, просили пирогов напечь. Дак я никому не отказывала. А теперь вот торгую.

     Она грустно замолчала. Девушка взяла пирожок и спрятала его в холщовую сумку. Потом повернулась к женщине:

   - Дайте мне вашу руку, - сказала она, и голос ее зазвучал так же мягко и ласково, как у женщины, будто перетек в нее, сохраняя певучесть и оканье.

   Женщина протянула руку, непонимающе глядя на девушку. Та зажала пухлую ладонь своими сухими горячими руками.

   - Какой жар-то от тебя идет, - покачала головой женщина, - уж не болеешь ли?

  - Нет, у меня руки всегда такие, - ответила девушка, поглаживая ладонь, - я вот так подержу вашу руку, слегка поглажу ее, вот здесь проведу, вот здесь нажму. Ноги-то ваши болеть больше не будут. Добрая вы, живите долго, - сказала она, встала со скамейки, приветливо махнула рукой и пошла в сторону железнодорожных путей.....

                ***

     Сначала она долго брела по насыпи. Потом спустилась вниз на проселочную дорогу. Наклонилась, сняла кеды, подцепила их пальцами и пошла дальше. Ноги проваливались в нагретую солнцем дорожную пыль, фонтанчиками просачивавшуюся сквозь пальцы босых ног.

    Бесконечные луга простирались почти до горизонта. Душистые травы едва шевелил ветерок. Над одуванчиками и колокольчиками тихо гудели пчелы.

    Вдали показалась дымчатая полоска леса. Девушка сошла с дороги и по лугу, по прохладной траве направилась к лесу. Вошла в густые заросли черемухи и  калины. Ветки шлепали ее по лицу, цеплялись за рубашку. Потом деревья накрыли ее благодатной тенью. Вот они раздвинулись, и девушка вышла на небольшую полянку.

      Там, под раскидистой березой, ее ждал он.

    - Я тебе пирожок принесла, - сказала девушка и достала из сумки остывший пирожок.

     Он аккуратно взял пирожок и начал есть. Девушка села на траву и прислонилась спиной к березе. Он улегся рядом и положил ей на колени голову. Девушка задумчиво гладила его по голове и молчала. Глаза ее смотрели вдаль, туда, где садилось желтое солнце. И мысли ее блуждали по дали времен...

                ***

    Она не помнила, кто она, где был ее дом. Видели ее глаза такой же бесконечный луг с высокой травой. Она, подросток, бежит босая по лугу. Бежит, раскидывая руки, счастливая, беззаботная. Бежит навстречу тучам. Тучи огромные, темные, тяжелые. Они причудливо меняют очертания, то сливаются, то расходятся. И видит она волшебные миры, такие далекие, такие таинственные. Вздымаются тучи огромными горами. Одна гора похожа на гигантскую голову с насупленными бровями, с развевающимися во все стороны седыми космами волос. Кажется ей, что это сам Перун на своей колеснице летит по небу. Гривы могучих коней смешиваются с бородой Перуна, извиваются лилово-серыми змеями. Все ближе они, все темнее становится кругом. Дождя нет, только вдали погромыхивает гром. Казалось, что тяжелые тучи сейчас начнут опускаться, опускаться, спустятся на землю и заберут девочку к себе, и унесут далеко-далеко. А она будет сидеть в колеснице и смотреть на проплывающую внизу землю.

   Девочка остановилась, подняла к небу широко распахнутые глаза, полные восторга и ожидания. И небо вдруг зарычало, раскололось. Ослепительно сверкнула молния. Она охватила все пространство своими ветвистыми зигзагами и впилась в землю у ног девочки. Черная вспышка оглушающей боли пронзила хрупкое тельце девочки. Она скошенной травинкой упала на землю. И свет померк... и пропала боль... и наступило небытие...

     Стеной хлынул ливень, приведший ее в сознание. Где она?... Что с ней?.... Почему так холодно?.... Мокрая одежда прилипла к телу и от нее не было тепла. Она превратилась в ледяной плащ, в котором запуталась и билась продрогшая девочка. Чтобы немного согреться, она поднялась и пошла, медленно, покачиваясь, едва передвигая негнущиеся ноги, поддерживая тоненькими  ручонками пульсирующую нестерпимой болью голову.

     Так она и шла..... И до сих пор идет в никуда...... От прошлого остался только этот янтарный кулончик, похожий на застывшую слезу. Может быть, это слезы тех, кому она была дорога?..... Где они?..... А может, это она пролила тогда слезы, и одна слезинка застыла на ее груди?.....

                ***

       Девушка встала, стряхнула с себя прилипшие травинки и веточки и сказала:

     - Пойдем домой, скоро стемнеет.

      Они пошли рядом по траве, по белым ромашкам. Узорчатая пятнистая тень деревьев накрыла их, растворяя четкость очертаний.

    Они уходили все дальше и дальше, постепенно сливаясь с лесом....

     Два одиноких силуэта.... Девушка и волк....