То, что живёт в нас... Глава 3

"БОГ НАЧЕРТАЛ В СКРИЖАЛЯХ..."

     Настольная лампа высвечивала только клавиатуру компьютера и небольшое пространство вокруг неё – вся остальная часть комнаты тонула в полумраке. За спиной тихо работал радиоприёмник, настроенный на "Маяк". В вечернем ток-шоу обсуждали какую-то очередную высосанную из пальца проблему. Собственно, раздражала даже не сама проблема, а манера её обсуждения ведущими – с дурацким хихиканьем, какими-то жаргонными словечками, уместными, может быть, на какой-нибудь молодёжной FM-радиостанции, но никак не на государственном радио, имевшем такие традиции! Вспомнилось, с каким благоговением настраивал отец на эту радиостанцию их радиолу "Восток-57", пока тёмно-зелёный лепесток "магического глаза" не сливался в одну тонкую светлую линию. Правда, тогда, в середине шестидесятых, по "Маяку" передавали только новости через каждые полчаса, а в промежутках звучала музыка…
     "Лучше бы они одну музыку ставили!" – подумал с досадой и тут же про себя чертыхнулся, вспомнив, какую "музыку" слышит каждый день.
     Привычка слушать радио выработалась с детства, когда у них в большой по тем меркам комнате, а было их в доме аж две да плюс кухня, на стене между окнами висела чёрная радиотарелка, которая не выключалась почти никогда. Радиотрансляции начинались в шесть часов утра с Гимна Советского Союза и им же заканчивались в двенадцать ночи. Больше всего запомнились детские передачи, которые вёл Николай Литвинов, репортажи с футбольных матчей с неистовым Вадимом Синявским, ну и, конечно, незабываемая производственная гимнастика с жизнерадостным голосом Гордеева под звуки рояля…
     "Ладно, хоть позывные оставили те же…" – отметил машинально, когда услышал после фирменной мелодии "Подмосковных вечеров" голос диктора: "Московское время двадцать три часа…", тут же подумав о себе с иронией: "Стареешь, Владик, стареешь… Ворчишь по любому поводу, умник великий, а сам-то вспомни себя пацаном семнадцатилетним – тоже ведь не подарок был! Рок-музыкой соседей донимал, портвейн с друзьями из горлышка пил, курить начал в восьмом классе… Каждому поколению своё. Только сдаётся, мы что-то всё больше по нисходящей движемся…"
     Последняя строка стихотворения, наконец, легла на белый виртуальный лист текстового редактора – тут радио не мешало, оно было только привычным фоном. Ещё раз перечитал всё целиком:

Бог начертал в скрижалях "Не убий"
в надежде, что земные человеки
пойдут дорогой будущих мессий
и не убьют, и не солгут вовеки…

Корм не в коня: другой в чести кумир,
телец златой – не богобоязливость,
но почему-то, чем богаче мир,
тем больше в нём видна несправедливость.

Над нами власть, цинична и хитра,
насилует прилюдно слово "демос",
не потому ль, что перед ней мы немы,
в душе желая властного ковра?

И Церковь так богата и пышна,
что поневоле мысли навещают:
толста, видать, у батюшки мошна
и кружка в церкви вряд ли всё вмещает.

Мне после осознания всего
грех совершить так хочется однажды,
что вопрошаю Бога самого:
как быть, когда душа горит от жажды?

Вот так и замыкается кольцо:
отринув промежуточные звенья,
стою, подняв к Нему своё лицо,
держа в руках последние каменья…

     Строка "…в душе желая властного ковра?" вырывалась из общего контекста своей двусмысленностью. Посидел немного, прокручивая в голове возможные варианты. Наконец, заменил её на "…и ждём напрасно от властей добра?" Это воспринималось уже лучше.
     Название пришло сразу – "Не убий". Вообще, большинство своих вещей Владислав писал одним махом. Открывался какой-то информационный канал что ли, из которого текли мысли – успевай только записывать. Оставалось потом отредактировать нюансы и маленькие детали, поточнее расставить акценты. А иногда и этого не требовалось. Позже, перечитывая написанное, он сам удивлялся: почему мысль легла именно так, а не по-другому?
     Немного смущало содержание четверостишия о Церкви. Задавал сам себе в который раз вопрос: прав ли, не слишком ли "крутое" обобщение? И всё-таки решил оставить как есть. Вспомнил, что неудобные вопросы о её месте и роли начали возникать тогда, когда после смерти Папы Иоанна Павла Второго в информационных сообщениях прозвучало, что на крышах Ватикана в период ожидания, пока кардиналы выберут нового Понтифика, сидели снайперы. И это в самом сердце католической Церкви! Тогда и возник вопрос, на который не находилось ответа: а почему Предстоятеля нужно охранять? – по логике его сам Бог должен хранить…
     Вопросы, вопросы, вопросы… От них порой приходил в состояние какой-то нестабильности: есть ясность понимания несовершенства мира, а сделать ничего нельзя…
     Подключился к интернету, загрузил свою страницу и "вывесил" стихотворение. Пусть общественность читает. Хотя общественность почему-то не слишком жаловала его произведения. Впрочем, для этого надо было общаться, рекламировать себя, а ему этим заниматься было некогда да и считал, скорее всего ошибаясь, что хорошее и так найдут. С досадой удивлялся непритязательности интернет-сообщества, которое потребляло в основном ту же самую жвачку, коей нынче было полно на радио, на телевидении и, как говорится, "далее – везде…"
     Выключив компьютер, с наслаждением потянулся с мыслью "Баиньки пора" и прошёл в спальню.
     Рита уже спала. Не включая света, он, стараясь не шуметь, разделся и нырнул в тёплую постель. Рита, не просыпаясь, по-детски обняла его за руку, чмокнула плечо мягкими губами и уткнулась в него носом.
     Волна нежности подкатила к горлу. Он осторожно высвободил руку, просунул её Рите под голову и прижал жену к себе. Она только что-то пробормотала во сне…
     Судьба наградила его этой женщиной поздно, уже после пятидесяти. Кроме стройной фигуры, в свои сорок девять она имела острый аналитический ум, чувство юмора и изысканный вкус во всём. Суждения обо всём она тоже имела и, как ни странно, за малым исключением, они совпадали с его сложившимися взглядами на жизнь.
     После смерти первой жены он долго не женился. Та была женщиной властной – один выигрыш жениха в карты у собственного отца чего стоил!
     Дело было так. Она работала в вонкомате, в четвёртой части. Звание имела ефрейторское, но перед ней робели и иные полковники. Однажды один такой явился к ним и начал "качать права", заглядывая в окошечко. Недолго думая, она захлопнула перед разгневанной полковничьей физиономией металлическую дверцу. Крик с той стороны окошка ещё более усилился и перешёл уж совсем в какую-то истерическую тональность. Оказалось, она дверцей прищемила полковнику его форменный галстук.
     Как-то Владислав явился в комиссариат по вопросу призыва в армию своих охламонов: он работал тогда мастером производственного обучения в ПТУ – не приведи Господь ещё раз такое испытать! Тут его Татьяна и взяла на абордаж.
     Когда пришла пора знакомиться с её родителями, отец Татьяны, сам майор в отставке, взбрыкнул было – чем-то потенциальный зять ему не приглянулся, но она поставила ему условие: если три раза подряд выиграет у него в подкидного дурака, отец даст согласие на их брак.
     Выиграть для неё особого труда не составило. Откуда было знать папаше, что в обеденный перерыв у себя в военкомате они играли в игры и посерьёзнее, расписывая с товарищами офицерами порой пулечку в преферанс. А преферанс – это вам не банальный подкидной дурак, тут голова нужна!
     Эх, Танюха, Танюха! Прожили они под одной крышей пятнадцать лет, не родив детей – у жены были проблемы по женской части. Со временем притёрлись друг к другу. Думали взять приёмного мальчика, да случилось это несчастье: будучи в командировке в областном центре – она к тому времени ушла из военкомата и дослужилась до должности начальника отдела кадров в местном совхозе, Татьяна попала при переходе через оживлённую улицу под пролетавший мимо грузовик. Спасти её не удалось.
     Водителя судили. Был он с похмелья, спешил на базу за товаром. Дали ему семь лет, а толку-то? Татьяну уже не вернёшь… Теперь же, слава Богу, есть Рита – его единственный дорогой ребёночек. Вон как сладко посапывает рядом.
     Мысли то расползались в какую-то длинную вереницу, то набегали одна на другую… Наконец, сон победил окончательно.