Дракон с китайской вазы

Магический кристалл ГУМА «Россия», проходя сквозь тебя, луч надежды блуждает по площади имени основоположника марксизма, затвердевая… Смотришь — здесь нахохлившиеся возле ящиков с подмороженной семеренкой и заледенелой хурмой тёти, там пенсионерка с гомункулусами огурчиков в банке, в третьем месте позавчерашние пионерки, засосанные бурным течением перемен в частые фибры барахолки. На этом пятачке, кажется, ещё не выветрился ёлочный запах Рождества, а коробейницы, повинуясь звуку звенящей в роще свирели, уже предлагают колготки, босоножки и «легкие платья из ситца». Колготки для жены и двух дочерей — чем не подарок? Тем более что вдруг обнаружилось: эластичной синтетикой очень хорошо укутывать на зиму яблони на даче. Чтоб мыши кору не обгладывали…

— И вот я в самолёте, направляющемся чартерным рейсом в Китай, — доносится до меня голос рассказчицы из соседней барахольной подклети.
С заинтересованностью маньяка перебираю эротично упакованные чулочно-носочные изделия. А сам слушаю. Сейчас из золотой клетки стосковавшегося по покупателю сердца челночницы вылетит цветистая птаха базарной байки. Так, случается, какой-нибудь волнистый попугайчик порхнет в отворённую для проветривания форточку — и, ежели на дворе лето, будет себе летать и кормиться, удивляя своим ярким тропическим оперением городских сорок, ворон и воробьёв, а вот ежели зима…

— Баксы-то я в лифчик затолкала. Как мамка велела. Мешки, сумки, баулы были при мне. Помощников-грузчиков мне не надобно, потому как я не книжница, а лыжница, и свово милого, пока он не сел за драку, бывало, так могла приласкать, што он у меня… И вот мы в Китае… Идём по тамошней барахолке, закупаемся. Я, понятно, нагребаю, как мамка велела, детских кроссовочек, игрушек-трансформеров, платьишек… В общем, детский ассортимент. Понабрала я этих маечек, кепочек, даже не доставая тех баксов, что были упрятаны в лифчике… Приварок выкорячивался ого-го! И вдруг смотрю — фарфоровая ваза. Ну точь-в-точь как у нас в картинной галерее, в том зале, что рядом с комнатой, в которой портрет императрицы Екатерины и лепнина на потолке. И как посмотрела я на ту вазу — так и обомлела… Представила, как я украшу свою фазенду, возведу камин, поставлю там эту вазу, разведу золотых китайских рыбок в аквариуме — и стану кайфовать… Ну чё я зря на стройке мантулила, месила раствор, лопату-мастерок из рук не выпускала? Чё я свою фазенду не украшу? Но, глянув на ту вазу, по боку которой вился чешуйчатый золотой дракон, я уже не представляла своего счастья без неё. Отошла я в сторонку, за рядочки, сунула руку в лифчик, отсчитала сколько надо баксов — и ваза уже была упакована в сумку, которую я волокла на спине наподобие верблюда Великого Шёлкового Пути…
 Как и говорила мне мамка, в Китае я никому не доверялась и с мужиками тамошними — ни-ни… К тому же мною так овладела мечта о фазенде, где я поставлю свою вазу с драконом, что я уже представляла, как сошью шёлковый халат навроде платья императрицы и буду позировать для фотографий, снятых на «Кодаке»…
 И вот — Толмачёво. Родная земля. Растаможка. То-сё… Просьба обождать…
 И подходит ко мне чернявый такой китаец. И, обращаясь ко мне по-русски, говорит: «Я знаю, вас звать Наташа! И вы очень любите китайский фарфор…» — «Угадали» — «Я видел, как вы покупали вазу, а я как раз из провинции Цзинь-Динь, где их делают…»

И завязался у нас с ним разговор. «Откуда знаш — как звать-то?» — «А ваша подруга в Пекине на весь базар кричала — Наташа да Наташа!» — сузил плут глазки-щёлочки. И летели мы уже на такси ко мне домой, где, отправив на лето детей к мамке в Колывань, я уже не ждала свово суженого с зоны… Да и чё ждать этой растаможки, как у моря джонки? И втемяшился же мне в башку этот дракон с фарфоровой вазы, но только казалось мне, что назвавшийся Ли Бо молодой китец либо чёрт, либо оживший дракон с той вазы… Заговорил он меня в свете фонариков китайской кухни, куда мы заехали выпить и подкрепиться. Говорил он много. И всё про фарфор…
И когда повернулся ключ в скважине и мы оказались в моей спальне, он опять про фарфор. Всё, что ни попадало ему под руки, когда бегали его пальцы по пуговкам и молниям, он называл фарфоровым. Будто я не женщина, а ваза…
Проснувшись, я обнаружила…

Тут к ячейке, где были выставлены дождавшиеся-таки растаможки детские кроссовочки, подошли покупатели, и недорассказавший занимательной истории цветистый попугай, порхнув, взвился и полетел между рядами.
— Берёте или нет? — насторожилась пиалоликая красавица: слишком уж пристально разглядывал я картинку, на которой была изображена обтянутая плотным эластиком нижеватерлиниевая часть Венеры Боттичелли. Слишком уж подозрительными выглядели мои поползновения составить из колготочных упаковок маленький такой гаремчик.
— Ими хорошо яблони на зиму укутывать! Чтоб мыши не грызли, — ляпнул я невпопад, потому что всегда жалел прекрасный пол. Глядя на то, как модницы вышагивают в одних колготочках по трескучему морозу, я невольно представлял ветви яблонь с натянутыми на них супер-пупер-символами нашей колготной жизни. Почему-то представлялось, как ранней весной, когда ещё лежит снег под малинником, я приезжаю на дачу, чтобы снять с зябнувших всю зиму веток эти самые колготы. Отчего-то представлялось, что от прикосновения моих рук оживут дремавшие всю зиму почки, распустятся белые звезды цветов — и в результате таинственной цепи метаморфоз и превращений осень дарует моей ладони крепкое, плотно ложащееся в частую сетку линий судьбы каким–то непостижимым чудом уловленное яблоко…
— Ну, так будете покупать или нет? — с ещё большей тревогой в голосе легла хозяйка на прилавок, прижимая к нему своё увесистое добро, и я услышал, как хрустнул фарфор под её курткой. — А то вон у Кати квартиру обчистили… Надумала баксы из лифчика доставать на базаре. Да ещё в Китае! Вот и лоханулась! И от вазы одни осколки после растаможки. Ни вазы, ни визы… Да и под китайца косивший оказался из своих. Чернявенький такой татарчонок с какой-то другой барахолки. Мошенник! Теперь вот ищут по фотороботу среди контрабандистов… Хорошо хоть товар на растаможке завис, а то бы и кроссовкам ноги приделали… Ну так берёте?
— Заверните! — приголубил я три упаковочки, как с белоснежного блюдечка выпивая чайную каризну её мгновенно потеплевших глаз…