Телекинез

 Магический кристалл хрущобы. Око. Вырванный из глазницы помертвевший глаз. Тусклый и незрячий, как офтольмологической протез, хранимый ночами в стакане. Чудо электроники шестидисятых—семидесятых. Побочная продукция оборонки, чьи конвейеры были настроены на то, чтобы видеть самолеты—шпионы на экранах радаров. Возможно, так  воспринимает окружающий мир  кальмар или еще какое—нибудь простейшее: что-то движется, что-то шевелится – сверхзвуковой реактивный  птеродактиль или бестелесный тихий ангел—не разобрать. Подвижная мишень. Захват цели. Пуск…А потом пусть кто-то сокрушается насчет  зеленых неоновых человечков. Прилетали. Посетили. Искали контакта, слали дельфиноподобные сигналы, а  их…

 Глядя на то, как из подъезда соседнего дома, который виден из моего окна,  мужик, карячась, прет этот самый отслуживший свое кинескоп –не могу не проникнуться важностью происходящего. Что ни говори –не каждый день выносят на помойку  граммофоны,  холодильники, телевизоры и радиоприемники. Подобные события в жизни каждого гражданина отделяют  даже не эпохи, а настоящие геологические периоды. Скажем, вот эта, похожая на  «колонку» стереосистемы одноподъездная  пристройка к крупнопанельному  чудищу-юдищу заселена была двадцать с лишним лет назад. И она, и ещё одна - такая  же, с другой стороны крупнопанельного бронтозавра. Их достраивали в спешке, словно боясь опоздать. Успели...
 
 Вот из этого самого окна своей,все ещё не приватизированной, наблюдал я, как граждане втекали в подъезды вместе со скарбом, сгружаемым с бортовых машин. Как раз из легендарных «хрущоб» - вот в эти самые «брежнёбы». А  истоком этого потока были избушки в деревеньках, откуда заносило крестьянское семя в барачную борозду до- и послевоенных пятилеток. И вот - выперло  из горчичного зерна. Могучий баобаб жизни - с разветвленной кроною отпрысков и чад… 
 
 Это было как раз накануне «красной даты календаря»: жилье ведь старались сдавать к праздничку.  В момент этого вселения-переселения   среди торчащих из кузовов милых сердцу мещанина нужностей можно было видеть и бабушкины шифоньеры, и кухонные гарнитуры советского производства,  и диваны с полочками, и даже этажерки. Среди этого ретро черно-белый телевизор смотрелся ещё вполне цивильной, бережно хранимой от ударов вещью.
 Вселились. Всверлились в железобетонные стены. Пролетарий ванну кафелем обделал, как гробницу для египетской царицы—пусть плещется его Клеопатра. Интеллигент стеллажи для книг возвел. ЖЭУ–мусорные баки оборудовало. И началась эта стереосимфония  вещизма. Буйствующая, не взирая ни на какие смены курсов и экономические катаклизмы. Длинною почти в три пятилетки. Музыка, оптимистичным буги напоминающая, что жизнь-то  про-дол-жа-ется! Кипит. Бурлит. Копошится. Вякает из детской коляски.

 Из левой пристройки-«колонки» прут задрипанный кухонный стол, чтобы впрессовать под самые потолки финский гарнитурчик. Из правой «колонки» выносят вперед ногами просиженную во время карабахских волнений до дыр диван-кровать, чтобы на  место морально устаревшей мебелины водрузить импортную тахту. Там—вышвырнули тумбочку, тут этажерку, чтобы  заменить все это затейливыми стенками, пеналами, шкафами, про какие ещё совсем кажется недавно могли прочитать в страшно дефицитных романах Дюма да и то в сценах,  разворачивающиъхся не  в Бастилии, а в Версальском дворце. Панцирная койка-производительница героев перовой пятилетки не удостоилась даже того, чтобы вписаться в интерьер садового домика—глядеть сны нагрянувшего климакса о могучих тыквах и блаженном житие пенсионного возраста Адама и Евы в огуречно-райских джунглях. Так мебельно-вещевая лихорадка колотила  микрорайон, город, страну…

 И вот, словно Гамлет с черепом бедного Иорика, – сосед с кинескопом, напоминающий вициновского героя в обнимку с четвертью самогона. Ох, и упился же он этой сивухи! А муть – вроде как на дне осталась, дымной, фантомно—серебристой массой, обозначенной краем  «экранного поля». Осторожно идет сосед, упершись щекой в «ствол» годами стрелявшей в него «электронной пушки», чтоб не оскользнуться на предпраздничном гололеде! Ведь пользуясь смутными временами,  дворники подсачковывают. Ползучая такая забастовка—не брать метел и пихла в руки, деньги получать, жалуясь, что всё равно – мало!  Правильно делает  сосед, что  не торопится—упасть с кинескопом – это все равно, что броситься на гранату. Недавно было – взорвался телевизор у алкаша в квартире возле школы. Алкаша –в клочья. Кота вынесло вместе со стеклами и вышвырнуло на крышу соседнего магазина, жив остался мурлыка,  сняли его с крыши подоспевшие пожарники. Сосед осторожно водружает кинескоп верхом на разломанный стул с малиновой обивкой. Будто посидеть перед дорожкой. Прощай ненужная деталь! Этот мой сосед известный в округе телемастер Франсуа Вийонов.  Он даже вирши слагает и ходит в стихотворный кружок. Пишет на стенах, пользуясь свободою слова и гласностью:

У кого сломался телек,
Или же магнитофон,
Ощущая бодрость в теле,
Совершите марафон…

 Имеется в виду—бегите , братцы, ко мне. Если хоть черно-белым,  ламповым беда, хоть с «цветником». На самом деле он никакой не Вийонов. И не Франсуа. Настоящая его фамилия татарская – Мусаев. А звать его Шамилём. Он мыслит стихами. Рекламными слоганами. Мистик он. Поэтому дальше слово «марафон» в этой рекламной паузе срифмовано со словом «телефон». Номер—соответственно – указан. Ну а между строк гарантируется безусловное налаживание показа теленовостей,  голливудских ужасов и  сериалов про благородных ментов…

 Все. Возложил  сосед свою взрывоопасную ношу  поверх кип  читанных газет и предвыборных листовок, бросил последний грустный взгляд на бесполезную стекляшку, за которую лет ещё птянадцать тому можно было отхватить кругленькую сумму – и направился восвояси.  Теперь только остается приехать  мусоровозу – и произвести загрузку содержимого бачка – в скрежещущее нутро. Там, может быть, и  разорвется эта перемалываемая железом вакуумная мини-бомба—да кто ж от того пострадает? И вот настольгически  посвечивает  усовершенствованная инженерным гением  «лампочка Ильича» в предвечерних сумерках, мерцает,  напоминая и перенося во времени…

  Звонок в двери. Отворяю. Это он. С чемоданчиком. Черненьким, пластмассовым. Хмурый он. Так ведь захмуреешь, когда сдохли поочередно попугай, кот и собака. Ну и жена при смерти. Об этом он мне поведал в прошлый раз, когда приходил подлатать мой забарахливший "цветняк".

- Все избавился! –говорит.- А то лоджия и без того захламлена теперь уже «цветняками»…Не успеваю с помоек таскать. Что дальше будет? Клиент с лампы на электронику переходит. А там –на компьютеры. Всё - я остался баз работы…

 Он вытаскивает из чемоданчика книжицу стихов , обещанную в прошлый раз. И присев на корточки , подписывает её, развернув на пристроенном на коленях чемоданчике, в утробе которого прячется паяльник, используемый криминалитетом для выпытывания секретов - где деньги лежат?
- Вот –как обещал! – протягивает он мне тощую тетрадку. – Пришлось мотоцикл продать, на котором по клиентам ездил. Да начто он мне? Теперь я  и без него спокойно премещаюсь…Знаешь как? Посредством телекинеза. Во всех квартирах, где стоят отремонтированные мною телевизоры…Я там вот такие мини-телепортеры установил, раскрыл он чемоданчик и показал маленький кубик с двумя проводками. И когда хозяев нет, проникаю…Дистанционно включаю телевизор и материализуюсь через экран...

 Я слушаю его и смотрю в окно на помойку, в баках которой роется бомж. Он сбросил кинескоп со стула-трона и зачем-то отдирает поглянувшуся ему бархатную малиновую обивку. Я слушаю Вийонова.   Не поймешь то ли он так прикалывается, то ли ему уже совсем чердак повредило от мыслей о пустом холодильнике.  Кинескоп свергнут бомжом с его трона. Недолго он побыл на нем императором. Да, именно на таких экранах  видели мы два раза в год черно-белые демонстрации, провожали  одного за одним  вымирающих генсеков под рыдания  духового Шопена. Сквозь их  фосфорисцирующую поверхность, как сквозь заледеневшее стеклышко, пытались продышаться в цветное, желанное, манящее пальмовыми островами…  Где вы – времена, когда катастрофически не хватало цвета?  Когда были  изобретены светофильтры—радужные целлулоидные нашлепки на экран – для  подмалевки серенькой действительности? Если ещё пейзажик какой попадал в кадр с Чапаем плывущим через реку Урал или с Прохором Громовым на крутом берегу Угрюм-реки, то и вода могла совместиться с синим, и лес—с зеленым. А ежели – Ильич на похожем на мусоровозку броневике –и вдруг голубой с зелененькой лысиной  - явная антисоветчина получалась.  Эти самые  светофильтры чем-то напоминали «подпольные» пластинки-самоделки, нарезаемые на фотопленках с рентгеноскопией легких и позвоночников. Эротичный стон саксофона  - поверх  святых мощей советского аскетизма. Страна, взявшая на «эй-ухнем!» идею мировой революции уже отхаркивала туберкулез по лагерям, изнывала в сплошном радикулитном простреле, когда  засветился на экране совсем молоденький Маслюков с кэвэнщиками.   Аббревиатура КВН совсем не даром повторила «имя» австралопитека  телевизионной эволюции —допотопного телевизора с крошечным экраном-окошечком, в котором  можно было что-то  разобрать только благодаря линзе, похожей на плоский аквариум с водой и плавающими в нём  футболистами  сопреничающих  «Спатрака» и «Динамо».

-Ну ладно, пошел я, - топчется в прихожей Вийонов, делая шаг внутрь  кинескопного полумрака коридорной «отсечки». Ещё немного –и он превратится в свечение между катодом и анодом, а потом и вовсе истает , прогаснув, потому как черно-белого кина болше не будет. Только цветное. А то и стереоскопическое. «Аватар». Хвостатые человеко -звери…   

…Но в полумраке «отсечки» ещё виднеется как силуэт на меркнущем экране – он, ещё шаг вглубь матово-серебристой поверхности.  Как раз  вот на таком экране, ребенком  наблюдал первый выход человека в космос. В нашей-то, ютившейся в барачных теснинах строителей новосибирской ГЭС   семье, в ту пору телевизора не было. Да и в других отсеках—ячеях барачного улья –тоже. Единственный телек на весь подъезд. В квартиру счастливых обладателей телеприемника понабилось народу, как гаванских сигар в бальсовой коробке…И вот  на экране стало появляться нечто. Головастик в скафандре, символизирующий революционный прорыв в глубины Вселенной. Роды чего-то нового. Небывалого. Барачное народонаселение замерло – восторг был столь  силен, что в этот момент как бы исчезли – и пожелтевшая в семейном альбоме-гербарии фотография сгинувшего в лагеях, раскулаченного деда, и зимний сортир весь в фекальных сталактитах, и голь перекатная  вечных ботиков «прощай молодость»…   
   Задраиваю отсек за вышедшим в космос. Теперь он там болтается на тросике-пуповине, помахивая рукой восхищенному человечеству! Парит рядом с душами отошедших на медни в мир иной пса и попугая. На мгновение посещает мысль о том, что, может быть, взорвавшийся в доме возле школы телек -дело его рук, что кубик с проводками начинен пластидом и так вот Вийонов мстит человечеству за переход с ламповых телеприемников на микросхемно-чиповые. Он ведь и сам уже как-то проговаривался о прелестях шахидского рая, где он опять будет подсыпать зерна в кормушку своему крылоклювому и гулять в ближайшем сквере с четвероногим.
   
 Прощай, страна Дальтония! Как бы ты ни называлась, ты была по- своему прекрасна. Как гравюры Доре. Как немое кино. Как «Броненосец Потемкин» Эйзенштейна. Как «Зеркало» и «Андрей Рублев» Тарковского. Как  шукшинский «Живет такой парень», где даже огонь рванувшего горящего бензовоза – черно-белый. Как даггеротип...Теперь «включили» цвет. И глаз режет. И  неуютно. И непривычно. И захватывает дух… 

2000 г. , 2010.