ВЕРА

                ВЕРА



                новелла   
               
   


   Вера уже чуть-чуть жалела, что рано вернулась из Германии.
Особенно остро «немецкую ностальгию» ощутила вчера, когда
хозяйка «игрушечного» киоска тонко нахамила ей при Володьке.   

   Фактически, третий день как хозяйкой стала сама Вера – с того момента,
 когда большую часть условленной суммы отдала в дойчмарках;  остальное договорились через неделю.
   Решали разные второстепенные вопросы (киоск-то, мягко говоря, не благоустроенный, просто конура) – теплоизоляция, электропроводка, что-то ещё…
   Вера по какому-то поводу наивно обмолвилась (точно, не в первый раз – это Маргарите и не понравилось), как бы сравнивая «ТАМ – и ТУТ»:  «…А вот когда я была в Германии…» - но фразу не успела закончить.  Ритка осадила её «на полном скаку», злобно сверкнув глазёнками «в три карата», осадила резко, неприязненно: «Сейчас ты не в Германии!»
   Вера хорошо помнит реакцию Володьки, стоявшего всё это время «в дверях» - возле обшарпанной фанерной створки – в задумчивости листавшего журнал «Zeitglas».
   Он вздрогнул, нахмурился, и, показалось Вере, заскрипел зубами.

   Володька не выносил, когда её оскорбляли.
   Ещё до её поездки в Германию он едва не застрелил двух соседских подонков (у него почти всегда под курткой имелся «макаров» с полной обоймой), когда, провожая Веру, возле подъезда услышал издевательские замечания тупых бритоголовых отморозков по поводу её фигуры – Володьку взбесил именно тон циничного «комментария» (Володька вообще с тонкой кожей – тяжело так жить, наверное) – по поводу, кстати, вполне фигуристой фигуры, нормальной, не хуже, чем у многих. 

   Вера умела не реагировать на хамство. Когда не имело смысла.
   Главное, что Володьке нравится и её фигура, и вообще…
   Вера не сомневалась – всё дело в личной неприязни. Вот как в том старом фильме – кажется, «Мимино»? Ну в оч-чень личной.
   Так бывает. Как любовь с первого взгляда – но только наоборот.

   Бывшая хозяйка холодного киоска с её польским гонором и базарными повадками рыбной торговки – адская смесь вульгарности со «шляхетными» замашками – с самого начала «торговых контактов» вызвала у Володьки (недоучившегося, и поэтому комплексующего аспиранта) чувство «глубокого отторжения». Строго противоположное чувству «глубокого удовлетворения» Генеральных секретарей канувшей в бездну эпохи.
   Вера её тоже не переваривала, но – бизнес, ничего личного. Той нужны были деньги, а Вере - киоск.

   «Хочешь, за окошком – Альпы?..» - задавался вопросом – в сто первый раз – хлипкий динамик знакомым до боли голоском Земфиры. Вере Земфира нравилась – не как женщина, песни её нравились. И вот эта… «под лондонским дождём»… За окошком посерело, второй раз за утро начал моросить дождик, почти лондонский – салтовский. Вере захотелось вдруг апельсинов из песни – а ещё здоровенный кусок «наполеона». Скоро соседке напротив привезут лотки с булочками, пирожными – надо купить.
   Вера давно решила, ещё до Германии - подзаработает чуточку деньжат на своё маленькое – но СВОЁ ! – дело: на киоск, в котором начнёт продавать (за умеренную цену) игрушки – детям, их мамам и бабушкам, папам и дедушкам. Но, главное – детям.
   
   Преувеличением было бы утверждать, что Вера так уж до безумия любила детей. «Фишка» была в ином.
   Во-первых, Вера не хотела наживаться на ком бы то ни было.
   Во-вторых, Вера хотела находиться в окружении славных игрушек – мягких, пластмассовых, разных – и отдавать их людям.
   В детстве она мало игралась – родители редко покупали куклы. Что говорить, и кормили-то девочку, мягко говоря, через раз. Мама увлеклась то ли йогой, то ли томными глазами лысого кришнаита (чем-то ей тот дядька, случайно попавшийся на улице, приглянулся), домой приходила поздно, и содержимым холодильника интересовалась мало. Впрочем, кастрюлю с полусырыми макаронами там всегда можно было найти, время от времени мамочка исполняла кухонную обязанность. Но без мяса (ах, эти редкие – и только в доме любимой бабушки – макароны «по-флотски»!..) и кетчупа ежедневные макароны в горло не лезли. Вегетарианцев девочка не понимала в принципе. Когда всё есть, можно и повыкобениваться. А когда не на что купить ни яблок, ни лимонов?..
   Отец же кушал в основном водочку – её, родимую – но продуктами обеспечивать семью как-то забывал. Закусывал теми же – холодными, не разогревал почти никогда – макаронами.
   В общем, Вера так и росла, полностью предоставленная самой себе.

   Изредка приезжала бабушка. Старалась на выходные увезти внучку – в свою двухкомнатную квартиру на Павловом Поле, где жили ещё и вторая дочь с мужем, хамовитым пузатым дядькой, и внучок, не жаловавший Веру – видел в ней конкурента на столовую ложку. Когда внучок подрос, утащил из дому золотое кольцо – мальчику нужны были деньги, и вслед за мельхиоровыми ложками из серванта «в дело» пошло имевшееся в единственном экземпляре семейное золото. Точнее, бабушкино. Единственная золотая вещь, имевшаяся у бабушки. Золотые цепи родной мамаши плохиш-внучок не трогал, у недопередоросля-балбеса на это ума хватало.
   Гипертония, сердце… С каждым годом бабушка чувствовала себя всё хуже и хуже, на Салтовку ездить перестала. Теперь сама Вера после школы ездила к ней и частенько оставалась ночевать, постепенно – фактически – переехав к бабушке. В тесноте и …почти не в обиде – на двоюродного братца она старалась не обращать внимания; в той семье все терпели друг друга, и точно так же друг на друга орали. Все. Кроме Веры и бабушки.
   Присутствие взрослеющей Веры сдерживало родственничков – девочка не позволяла повышать голос на старую женщину.
   Тем временем старшая сестра – на Салтовке – быстро выскочила замуж, родила, и с Верой общалась ещё реже, чем раньше. Муж сестры приезжал только на выходные – работал в Ахтырке, на газовом промысле.
   Правда, к тому времени, как Вера познакомилась с Володькой (точнее, задолго до «судьбоносной» встречи), они как-то опять сдружились с сестрой – вместе нянчили малышку, вместе смотрели телесериал «Моя вторая мама», вместе гуляли – когда Вера возвращалась из школы.
   А к тому времени, как Вера познакомила Володьку с бабушкой, со школой было покончено раз и навсегда. После 8-го класса Вера пошла в «зелёный техникум» - ей понравились шикарные теплицы на улице Шевченко – и пошло-поехало, почти как в песне… Открытый грунт, закрытый грунт, ягодки-цветочки, «овощи-фрукты, разные продукты»…
   Однажды практикантки дружной толпой высаживали перед университетом сальвию и флоксы – переделывая газон в цветник. А Володьку вместе с другими студентами прислали из деканата, помогать.
   С тех пор они с Володькой встречались постоянно. Уже седьмой год.

   Приехав, она созвонилась с Володькой, и в тот же день они встретились, посидели на лавочке, на улице Пушкинской. Вера рассказывала о Германии, Володька с интересом переспрашивал, потом смотрели принесенные ею фото – целую пачку! Володьке особенно понравилась одна фотография – где Вера сидит на широком подоконнике в тёмной комнате, а за открытым высоким окном – сверкающие снегами горы!.. Зелёные склоны – и сияющие вершины! Где это, что это?!
   Вера объяснила. Август её хозяева решили провести «на даче» – в Альпах, у границы с Италией. У них там скромный домик с мансардой (чердаком, по-нашему) и небольшой виноградник. Вшестером – Ганс, Хельга, трое детей и, конечно, «прекрасная няня» Вера – отправились в горы. Автомобиль накручивал виражи по серпантину дорог, поднимаясь всё выше по склонам, сперва пологим, затем всё более крутым.
   Ехали совсем недолго, полдня. Правда, время от времени – она заметила – Ганс явно лихачил, увеличивая скорость. Наверное, знал, где нет полицейских. Ерунда, что все немцы законопослушные и никогда не нарушают законов и правил – правила дорожного движения муж Хельги с удовольствием игнорировал. Но никогда не рисковал.
   Фотографию в мансарде их альпийской «дачи» сделал старший ребёнок Хельги – Вера сунула ему в руки фотоаппарат и, счастливая, уселась на широченный подоконник. Любовалась шикарным пейзажем. А немецкий мальчик её увлечёно фотографировал. Несмотря на то, что именно он придумал называть её «злая Вера» - «boshafte Vira» - как бы в шутку. Но Вера на самом деле обходилась с детьми довольно строго. Шалить – в отсутствие родителей – не позволяла. Честно говоря, она всех троих разновозрастных детишек не очень-то любила, считала вредноватыми избалованными «гансиками». Работа есть работа, хозяев – и их детей – не выбирают.
   И всё же они почти подружились к тому времени, когда Вере надо было возвращаться домой.

   …Если б кто знал, какой там чистый, прозрачный воздух! А небо!.. Совсем не такое, как здесь, в Харькове… 
   А через пару дней они съездили в Италию – провели в соседнем государстве ещё полдня– там, в Европе, всё рядом, рукой подать.
   Володька сказал, что эту фотку он должен увеличить – посмотри, мол, разве сама не видишь? – настоящая картина! – выпросил плёнку (Вера сказала строго – смотри, не испорть мне!), и через неделю принёс большую фотографию, почти 4-го формата. Похожую на обложку хорошей детской книжки. Книги сказок. О приключениях маленькой девочки в чужой – но волшебной – стране.
    И точно, теперь она увидела то, что поразило Володьку – на самом деле, просто настоящая картина! Чем-то разноцветная глянцевая поверхность напоминала живописные полотна старых мастеров Средневековья; один раз Володька водил её в художественный музей – водил, конечно же, в Харькове, она всё помнит.
   И ведь вышло совершенно случайно – случайно выбранный ракурс, идеальное сочетание цвета и светотени, мягкие оттенки и чистые цвета одновременно, чудный контраст… и вовремя сделанный маленьким немцем снимок.
   Чудо! Разве нет?

   Конечно же, с Володькой они, в конце концов, расстались.
   Что это было? Сильное чувство, да – иначе как бы они столько лет пробыли вместе? Ну, почти вместе. Если не считать той ночи с двоюродным братцем в Киеве… что на неё нашло?.. и ещё того молоденького паренька, на дискотеке возле «Красной мельницы» на Салтовке. Забыла, как зовут. Они оба тогда изрядно выпили. Кузен, кстати – тогда, в Киеве – тоже был оч-чень пьяненький. Киевская тётя подозревала, что Вера определённо воспользовалась родственником, которого увидела второй раз в жизни. Сейчас Вера и не вспомнит, зачем они с мамой рванули в Киев.
   …Сильное - но, вряд ли то, что называют словом «любовь».

   Вначале им было хорошо вдвоём, и они подолгу разговаривали, прежде чем запрыгнуть в кровать. Но постепенно становилось не о чем говорить. И встречи – две или три за неделю – превращались в …какую-то физиологию, выполнение придуманных «физических» обязанностей.
   Вера чувствовала, что внутри нарастает раздражение. А в нём – словно клубится нечто не объяснимое словами, тёмное, привнесённое. Какие-то проблемы, которыми он с нею не хотел делиться. Наверное, что-то на работе. В институте назревало сокращение штатов. Из инспекции Володька давно ушёл – и, Вера считала, совершенно напрасно. Наступил бы на горло собственной песне, и подписывал то, что требовалось. С начальством не спорят – даже если начальство насквозь гнилое, продажное и коррумпированное.
   Что-то пошло не так.
   Или чего-то не хватало с самого начала?
   
   Напоследок он её сильно обидел. Однажды сказал, под утро, с кривой - ухмылкой? – тоскливой, беспросветной гримасой: «Ты меня затрахала». Сказал как бы между прочим, словно думая вслух – он не хотел её обидеть. Но обидел.
   Вера ушла и больше не возвращалась. И не звонила. И он, сволочь, не позвонил.

   Вера вспомнила о встрече в немецком городке, тёплым июльским днём. Её выходной день, суббота (по воскресеньям она стирала до обеда, позже помогала готовить ужин; её хозяева с детьми каждое воскресенье обедали в ресторанчике неподалёку). Она сидит за столиком в маленьком летнем кафе. Лёгкий ветерок гладит волосы. На удивление чистый воздух; не чувствуется выхлопных газов довольно многочисленных автомашин – здесь автомобили почти у всех, но ездят тихо и мало. Жаль, что в Харькове всё не так.
   Здесь, в тихом немецком городке - никакой суеты.
   Тишь да гладь, да Божья благодать.
   Спокойствие и безмятежность.
   Вера медленно пьёт кофе и с любопытством разглядывает прохожих.
   Вдруг за столик, вежливо что-то спросив, садится молодой человек с причёской хиппи. Но явно не хиппи – слишком аккуратны и чисты светлые волосы. Вере всегда нравились блондины. Только Володька, оставшийся в Харькове, исключение – брюнет.
   Вера ещё не очень хорошо говорит по-немецки, но понимает, что юноша художник, что он здесь проездом, навестил друга. Что в соседнем городке скоро – его выставка. Правда, что именно юноша рисует, Вера не поняла. Судя по яркой «визитке» (на синем фоне – диагональная белая линия с рваными краями, такие же неровные жёлтые круги, среди них одно красное пятнышко) он – абстракционист. Или занимается коммерческой живописью, дизайном.
   Видимо, юноша спешит, так как вскоре поднимается, кивает, прощаясь, и, вручив её кусочек плотного картона – яркую «визитку» - размашисто шагает вниз по улице, смешной походкой, словно чуть подпрыгивая на носках – так, пританцовывая, ходят дети.
 
   …Вера решила взглянуть на «визитку», разыскала её среди фотографий, привезенных из Германии -

                DI / DO / SAM
                TOM NOVA
                www.tomnova.com
                tomnova@writeme.com
                Mobile: 0178 8666682
                Moselstrasse 44
                56290 Lutz / Germany

   После «собачки» на «визитке» строка зачёркнута и дописано от руки – «t-online.do» …или «olo»? Непонятно.
   Вера несколько раз пробовала отправлять электронное письмо и так, и эдак, но письмо не проходило. Ненадёжны современные средства связи. Ненадёжны и легкомысленны.               
   Набрать номер? Вера протянула руку к телефонной трубке. Но тут же отдернула, будто её ошпарили кипятком. Во-первых, дорого (с этим киоском она потратила почти все сбережения, а доходы расти вовсе не спешили). И, во-вторых, что она ему скажет, художнику, совершенно постороннему немцу, которого и видела всего-то пару минут? Что её обидел …муж? Не муж? Гражданский супруг? И, действительно, кем он ей был, Володька?
   "Кто был никем, тот станет всем".
   Бред.
   Никаких звонков.

   Увеличенная фотография – таких Володька в прошлом году заказал две, себе и ей – стоит в её комнатке, на маленьком телевизоре. Распахнутое окно, а за ним – чудесные, заснеженные вершины Альп. А на широком подоконнике – она, Вера. Точнее, тёмный силуэт – сверкание альпийских вершин, сияние августовского неба затмевают собою всё, что находится в мансарде немецких друзей - её хозяев, ставших друзьями.

   Когда Вера приходит вечером домой из «игрушечного» киоска, и садится пить ароматный чай с бергамотом – она смотрит на цветную глянцевую поверхность фотоснимка – словно в альпийское окошко, чудное окно в иной, сказочный, мир.
   Вера уверена, что такая же фотокарточка прячется между книг на застеклённой полке в доме Володьки, и он иногда, украдкой, достаёт фото, и смотрит на неё.
   А потом прячет обратно.

   Ей хочется верить… нет, не так. Она верит, что может быть, когда-нибудь…
…откроется окно, за которым блеснут альпийские вершины, и вновь та девушка,
 с немецкой фотографии, взглянет в прозрачное небо, и вдохнёт
   полной грудью чистый воздух… свободы?.. 

               …когда-нибудь      


   «Хочешь, за окошком – Альпы?..» 




                ***         















                Андрей Александрович Рябоконь


(новелла опубликована в издательстве “Zeitglas”, при воспроизведении ссылка обязательна)