Стульчик

   Так  вот  и  живем...
   Из  грязи  в  князи  и  обратно.
   Случилась,  братие,  в  наших  краях  Пасха.  А  у  нас  по  этому  случаю  каждый  год  бывает  общегородской  Крестный  Ход.  С  четырех  концов  города  одновременно  стекаются,  как  ручьи,  людские  реки  к  Спасо - Преображенскому  собору,  где  служится  Пасхальная  Вечерня.
   Так  вот.  Храм,  где  мы  служим,  и  где  ночью  встречали  Пасху,  находится  совсем  не  в  том  месте  города,  откуда  нам  идти  назначено  Крестным  Ходом.  Так  что,  отслужив  службу  и  хорошо  посидев  за  праздничным  столом,  я  с  сотоварищами  засобирался  к  Сретенскому  храму,  где  должна  была  формироваться  колонна - одна  из  четырех,  восточная, - для  Крестного  Хода.  Товарищи  пошли  пешком,  а  я  по  причине  своих  больных  ног,  поехал  автобусом.  Приезжаю  к  Сретенскеому  храму,  а  там  еще  нет  никого.  И  стоит  такой  одинокий - одинокий  и  грязный - прегрязный  стульчик,  в  аккурат  в  самом  мусорном  месте,  на  котором  бомжики  местные  сидят,  когда  просят  подаяние.  Мои  ноги  мне  подсказали,  чтобы  я  на  этот  стульчик  присел  в  ожидание  прочей  Вознесенско - Георгиевской  братии.  Ну,  я  и  присел.  А  баночку  нищенскую  в  руки  взял,  потому,  как   там  мелочь  была.  Не  могу  же  я  чужую  милостыню  выкинуть  на  землю!  Так  и  стал  я  сидеть  на  нищенском  месте  с  этой  коробочкой  в  руках. 
   Тут  из  Сретенского  храма  со  службы  начал  выходить  народ.  И,  завидев  меня,  понесли  они  мне  свою  милостыню:  кто - что.  Дали  мне  и  яичек  крашенных  и  денежек.  Причем,  поскольку  большинство  из  прихожан  знало  меня,  то  давали  мне  сразу,  начиная  с  десятки.  А  уж,  когда  наши  подъехали,  тут  и  вовсе  началось  такое!  Стали  мне  давать  купюру  за  купюрой,  и  все  крупные.  Подъехала  супруга,  с  сыном  Антонием,  невесткой  Котей,  свахой  Любой  и  со  всеми  моими  сладкими  внуками - и  ну  надо  мною  смеяться!  А  какая-то  бабуля  сердобольная,  не  зная,  что  это  моя  семья,  их  прилюдно  отчитала,  чтобы  над  каликой  смеяться  не  смели.
   Так  и  сидел  я,  целых  полчаса,  пока  не  подъехали  наши  отцы  и  не  пришла  пора  уходить.  Встал  я  с  нищенского  места,  и  баночку,  в  которую  набрал  много  денег,  поставил на  паперть  храма.  Вот  кто-то  обрадуется  зело!  Пусть  и  нищему  будет  маленькое  Пасхальное  чудо,  поскольку,  ту  сумму,  что  набрал  ему  (ей)  я,  им  бы  не  собрать  и  за  неделю.
   Долго  потом  я  шел  в  колонне,  вместе  со  всеми  нашими,  и  размышлял  сам  в  себе  о  том,  что  такое  со  мной  случилось?  И  понял.  Изменил  внутренне  меня  этот  стульчик,  на  котором  я  сидел  всего  лишь  полчаса.  Изменил!  Поверьте,  братие,  совсем  непросто  сидеть  на  этом  стульчике  и  принимать  то,  что  тебе  дают.  Совсем  не  просто!  Начиная  все  это,  как  хохму,  как  прикол,  я  пришел  к  выводу  о  том,  что  не  дай  мне  Бог  когда-нибудь  очутиться  на  таком  вот  стульчике.  Не  дай  Бог!  И  этот  вывод  был  уже  серьезен  настолько,  что  пропало  у  меня  желание  шутки  отпускать  по  этому  поводу.
   Одно  только  утешало - поработал  я  нищим  на  славу.  Собрал  сумму,  которую  сам  никогда  бы  не  подал.  Да  и  не  бывает  у  меня  в  кармане  таких  денег.  Тобишь,  ту  милостыню,  что  была  адресована  лично  мне,  я  переадресовал,  а  проще  сказать,  подарил,  кому-то,  кто  зело  долго  мытарствуя,  нуждается  в  этих  деньгах  поболе  моего,  спит  по  углам  и  закоулкам  и  на  этом  проклятом  стульчике  сидит  и  в  холод,  и  в  дождь,  и  в  жару.  И  если  бы  не  мои  больные  ноги,  утружденные  двумя  ночными  службами,  ни  за  что  не  сел  бы  на  нищенский  тот  стульчик.  Потому  что  это  все - очень  горький  хлеб.
... Очень  трудный  и  очень  горький  хлеб  ...