Хвост ящерицы

                ОЗОРНЫЕ РАССКАЗЫ
               
                Александры Тихоновны  Сусловой,
                записанные от скуки, с её слов

               
                Будь проклят тот, кто
                соединил воедино любовь
                и честь.
                Шарль Бодлер
               
               
                Любовь без совести
                так же пуста, как совесть
                без любви.
                Ваш покорный слуга

                ВМЕСТО АННОТАЦИИ

Тетушка моя, Александра Тихоновна, Царствие ей Небесное, прожившая долгую и нелегкую жизнь, до конца дней своих как-то умудрилась сохранить редкую для своих лет наивность и удивительное простодушие. Казалось, что душа её была невинна и безоблачна, как у ребенка, без пятнышка и даже без намека на какое-либо непотребство.  Когда она говорила об интимном и произносила нецензурные словечки, в её устах и в  интонации они не казались чем-то, не дай Бог, грязным и непристойным. То, что в так называемом порядочном обществе принято называть неприличным, она даже не считала нужным скрывать. Говорила просто и естественно, как дышала и ела хлеб.
Хорошо изучив ее и почувствовав её открытом всему свету сердце, я однажды, скучая и не зная, куда себя девать, попросил ее рассказать, о первом поцелуе и как она потеряла девственность. Нисколько не смутившись от довольно хамского вопроса, Александра Тихоновна охотно и подробно рассказала, как это произошло.


                ХВОСТ ЯЩЕРИЦЫ

-Ох, милый мой, и не говори, какая я была тогда дуррой. Мне тогда, в 48-м, исполнилось 16 лет, но, как на грех, я рано созрела, и у меня уже к тому времени все выросло, как у женщины, кроме мозгов. Целовать себя, правду сказать, я не позволяла, боялась, думала, от поцелуев дети родятся. В кино насмотрелась – как поцелуются, так, глядишь, через десять минут уже дети бегают. Боялась целоваться!
Тогда мы, после войны, все скопом строили социализм под руководством Сталина и мечтали дожить аж до самого коммунизма. Не напади на нас тогда немец, может и дожили бы! Так что в голове моей один Сталин и социализм крутились, да еще пожрать да выспаться.
Словом, жили трудно, но весело. А когда отменили карточки, так стало еще веселей. Отец мой погиб на фронте, а матушка была из простых, Волоколамских, работала на фабрике «Красная Роза» уборщицей. Набожной была очень, в церковь ходила причащаться и исповедаться в любую погоду.  Зарабатывала они по тем временам мало, но нам на двоих хватало. Аппетит у меня был отменный, и росла я, как на дрожжах. Ягодицы,  жопа то есть, без меня на ходу сама  ходуном ходила, на нее даже солидные люди оглядывались. Да и сиськами Бог не обидел! «Ох, Санька, говорила матушка,  как бы не довела тебя твоя жопа до беды. Смотри у меня, лапать не позволяй». А я ж не виновата, что походка у меня такая!  В трамвае, бывало, в давке, находились охотники пощупать, да я и внимания не обращала, пощупают и перестанут.  Ребята из нашего двора меня Булкой прозвали. Позовут, бывало, «Эй, Булка, поди-ка сюда» и я отзывалась, не обижалась, веселая бвла, танцевать любила. Как говорится,  смолоду была плясунья и под старость невтерпеж.
Это, о чем я, да, вспомнила. Как-то в седьмом классе – дальшея учиться не стала, не до учебы было – нам дали задание написать сочинение   «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» Ну я и написала все, как есть, про отца, про мать, про комсомол и про коммунизм, в который все мы скоро попадем. А после уроков ко мне подскочил, как сейчас помню, Вадим, дворовый хулиган и выдумщик большой, от него вся улица стонала, и спрашивает: «Ну и,  чему вас сегодня учили?» «Про социализм и коммунизм»,– говорю.
Нас тогда раздельно учили уму-разуму, так и не научили.
«А ты знаешь, он говорит, что такое настоящий коммунизм?» Я, по правде сказать, тогда не знала толком, но была уверена, что на Земле при коммунизме наступит рай и все люди будут жить, как в раю.  «Правильно»,– говорит, а ты знаешь, что при коммунизме, как и в раю,  не будет бедных и богатых, а у людей все будет общее, и они  будут друг с другом делиться всем самым ценным, что у них есть?» «Это, как понимать?» – спрашиваю. «А очень просто: я тебе бескорыстно отдаю,  чем сам богат, а ты от души даришь мне самое ценное, что есть у тебя».
Я тогда, ей-богу, и не поняла, к чему он клонит, ну дурра-дурой была, а он не унимается и говорит: «Чего  ждать пока все люди на Земле начнут делиться. Давай, мол, мы с тобой начнем, глядишь и остальные подтянутся». «У меня, говорю, нет ничего ценного».  «Неважно, говорит, зато у меня есть и я, хоть сию минуту, готов отдать». «Ну, ладно, говорю, дай, если не жалко». «Тогда, говорит он, надо найти укромное местечко, чтобы нас никто не застукал, а то ко мне  приставать начнут, чтобы я и с ними поделился.  Пошли, говорит.»
Ну, я и пошла,   ни о чем таком не думая, не подозревая даже – ужасно глупая была. Залезли мы с ним   на какой-то чердак – уж точно, пошла барыня к обедне, очутилась в кабаке! Вот тут-то он мне и заявляет: «А теперь повернись ко мне спиной и сними трусы». «А это-то зачем?» – я спрашиваю. «Я, говорит, сейчас все тебе объясню. И объясняет, что, мол, у меня между ног есть такая штука, о чем я и без него знала, похожая, говорит, на персик – это и есть твоя  копилка, как бы сберкасса, по-научному влагалица. Слышала, говорит, храните деньги в сберегательной кассе! А я, говорит,  в этот персик, как в копилку, вложу свою драгоценность и оставлю в ней навсегда».  «И что же я  так и буду ходить с твоей драгоценностью?»  «Да» – отвечает, глядя мне прямо в глаза. «Нет, говорю, ты сначала покажи мне, что ты собираешься  в мою копилку положить». «Нельзя, говорит, ты не должна  видеть мой подарок, он особенный,  и мне с ним будет очень трудно расстаться. Но ты его сразу почувствуешь. Это часть меня, которая оторвется, как хвост у ящерицы, когда за него хватают, и останется у тебя».  «А я так и буду ходить с хвостом этим между ногами?» «Ничего подобного, говорит, он в твоей копилке растворится и разольется по телу».
Словом, он убедил меня, и я сняла-таки трусы. Потом он попросил меня повернуться к нему спиной,  наклониться и расставить ноги. Я, конечно, делала все, что он просил. Было темно и ему пришлось повозить рукой у меня между ног, и когда он нашел, наконец, «персик», я, действительно, почувствовала, как он в него вставил что-то круглое и твердое вроде палки. Теперь-то я знаю что, а тогда даже не догадывалась. И давай этой палкой елозить туда-сюда, туда-сюда… «У нас, говорил он тогда, самый что ни на есть полный коммунизм». И я  верила, пока он елозил, что  у него эта палка оторвется, как хвост у ящерицы, и во мне останется, а потом разольется по всему телу. А он елозит и елозит, я не выдержала и спрашиваю: «Скоро хвост-то твой оторвется?» «Птерпи, говорит, скоро сказка сказывется!» Ну а потом вынул, натянул штаны и убежал.  Вот, какая я была наивная дурра! А какой он в  меня «хвост» вставлял, я узнала, когда замуж вышла.
Но это еще не все! Видать, Вадим рассказал всей шпане о нашем коммунизме, и ко мне стали приставать, в сберкассу все захотелось, но  мне и за первый коммунизм досталось от матушки, Царствие ей Небесное! Уж потом, правду сказать, понравилось, но то произошло это после отца Николая, нашего священника приходского, когда он нечистую силу  искал…
А коммунизм в головах наших созреть должен, а не    под жопой, прости  меня, Господи!