«Эскалибур» легко шел вперед, разрезая волны как горячий нож масло; его белоснежный корпус, блестящий на солнце, казался почти живым, отражая все оттенки голубого океана. Ветер был таким крепким, что стонала мачта, сгибаясь во все стороны, и казалось, вот-вот сломается. Однако сделанная из гибкого керопластика она могла выдержать и силу тайфуна. Такими же крепкими были и нейлобумажные паруса, тянущие яхту вперед, к новым островам, которых мы еще не посещали в этом районе Индийского океана.
Тихо пищал электронный навигатор, сверяя реальный курс с проложенным по карте через спутниковые системы слежения, — отклонений почти не было. Конечно, сейчас вел легкое судно автопилот, ибо мы занимались обычными делами, которые приняты на борту: я перематывал на бобину канат, мои товарищи укрепляли шезлонги, чтобы можно было спокойно загорать; было еще куча занятий, но до них еще руки не дотянулись. А что еще делать в эти ранние, но уже жаркие часы?
Солнце встало из-за горизонта и жалило своими лучами, словно расплавленные стрелы, обжигая кожу золотым огнем и заставляя воздух дрожать от жара. Ни одного облачка на небе. И, естественно, ни одной птицы, только водная гладь вокруг. На этой широте климат наиболее суров к тем, кто не выдерживает солнечную радиацию, высокую влажность, повышенную температуру воздуха — неподготовленным пришлось бы тяжко и сложно. Да, мы могли включить микрокондиционеры в своих рубашках, тонких, легких, почти невидимых устройствах, охлаждавших тело и поддерживавших комфортную температуру, и спокойно переносить тропики. Однако так не поступали настоящие яхтсмены. Наоборот, нам нравилось испытывать на себе все тяжести месячного похода по одному из мировых океанов Земли. Ведь это такая романтика, особенно перед тем, что нас ожидало в будущем — более широкие просторы мира.
Кто это мы, задастся вопросом читатель? Отвечаю: это я, Махмуд Азларханов — худощавый, с темными внимательными глазами и волосами, немного небрежно уложенными ветром, студент четвертого курса Ташкентского института ядерной физики, где учусь на инженера ядерных реакторов для космических аппаратов; мои ровесники — Эдвард Болтамор, высокий и статный, с рыжими волосами и веснушками, улыбчивый, немного самоуверенный, студент Аризонской Академии межзвездных полетов, будущий навигатор и пилот планетолетов; и Катрин Шэр — грациозная, с длинными каштановыми волосами, внимательными серыми глазами и мягкой французской улыбкой, студентка Высшей школы искусств Бордо, учившаяся на археолога.
Мы познакомились в прошлом году, когда участвовали в спортивных соревнованиях студентов трех континентов; так уж получилось, что наши комнаты оказались друг против друга, и хочешь не хочешь пришлось вступить в контакт. Через три дня нас невозможно было разлучить, мы ходили вместе на все мероприятия, болели друг за друга, а когда разъехались, постоянно переписывались или перезванивались. В короткие промежуточные каникулы ездили в гости: то ко мне, то к Катрин, то к Эдварду. Именно тогда пришла идея провести два месяца под парусами яхты, чтобы проверить и укрепить дружеские узы. Сказано — сделано: в июле мы арендовали посудину у яхт-клуба «Веселый Роджер» и отправились в плавание. К тому времени каждый из нас сдал экзамены на вождение малыми морскими судами, и нам без проблем отдали прекрасную яхту «Эскалибур». Студенческой стипендии оказалось достаточно, чтобы оплатить проходы в порты, взять провиант, необходимую аппаратуру, спасательные жилеты, навигационное оборудование, а также несколько личных мелочей, которые делают жизнь на борту удобной и уютной — компактные стулья, походную кофеварку и даже солнечные очки для каждого.
Сегодня мы планировали немного поплавать в океане, точнее — в огромной металлической сетке, что свисала с яхты и оберегала нас от непрошенных гостей — акул, мурен и прочих гадостей, которых в последние годы стало много. Многие полагали, что вследствие глобального потепления хищные рыбы размножались с невероятной скоростью, и нападения на людей теперь происходили чаще, чем когда-либо. Но купаться мы собирались только после того, как все на борту будет закончено. Правда, никто толком не знал, когда это «все» закончится, потому что каждый день находилась новая работа: то нужно было укрепить паруса, то почистить корпус от водорослей, то проверять навигационные приборы, то заняться изучением течений и температур воды — казалось, список дел бесконечен, и каждый пункт сам по себе мог растянуться на часы.
Капитаном у нас был сэр Болтамор, как мы официально обращались к Эдварду, — человек с железной дисциплиной и врожденной тягой к порядку. Он любил полный порядок и всегда приучал нас к этому: каждый трос должен быть смотан аккуратно, каждый инструмент на своем месте, каждая вещь — закреплена или убрана. Кто бы мог подумать о другом подходе? Но иногда нам с Катрин все это надоедало, и мы устраивали тихие бунты: отказывались выполнять приказы, ложились прямо на палубу, греясь на солнце, пока разъяренный американец не успокоится и не позволит нам немного остудиться в воде. Он ворчал, наблюдая, как мы плескаемся среди планктона и маленьких рыб, проскальзывающих через сетку, морщил нос и крякал от недовольства. А потом, через пару минут, сам с грохотом прыгал в воду и принимал участие в нашем веселье, шлепая по поверхности океана и расплескивая брызги.
Вообще мы были разными по характерам. Я, к примеру, любил шутки, дурачился, подкалывал всех и часто был неугомонен: казалось, внутри меня работал маленький электромоторчик, который постоянно генерировал энергию, смех и идеи для проделок. Эдвард — полная моя противоположность: флегматичный, спокойный, сдержанный, он любил тишину и порядок; дисциплина для него была не просто привычкой, а частью жизни — как в астронавтике, где каждая команда решает, жить тебе или нет. Но при всей серьезности он никогда не трусил и всегда приходил на помощь, когда кто-то оказывался в сложной ситуации, будь то застрявший трос или неудачная попытка перепрыгнуть через борта яхты. Катрин — это была смесь спокойствия и безрассудства, кокетства и строгости, острословия и мягкости, такая дикая, но одновременно домашняя кошка. Она умела быть одновременно строгой и игривой, серьезной и ласковой, и наверное, поэтому нравилась и мне, и Болтамору.
Удивительно, как мы нашли друг в друге «магнитики», которые притягивали нас, несмотря на различия. Я знал, что, злясь на меня или Катрин за неправильно собранную рыболовную сеть или плохо прочищенную посуду от микроволновки, наш капитан никогда не унижал и не оскорблял — наоборот, терпеливо исправлял ошибки и показывал, как сделать лучше. Девушка тоже могла надуть губки, если кто-то нарушал ее мнение (например, о новых веяниях моды), а через десять минут уже шутила над нами, словно ничего не случилось. Мне тоже было за что подколоть друзей, ведь за недели плавания случалось всякое, но я никогда не позволял себе делать это с желанием обидеть. Мы дорожили дружбой и понимали, что одно необдуманное слово могло охладить отношения и разрушить ту особую атмосферу, что создали вместе на борту «Эскалибура».
Закончив наматывать канат, я поднял глаза. Моя фуражка защищала только голову, но тело уже ощущало горячее прикосновение солнца: лучи словно обжигающие золотые стрелы скользили по плечам, груди и спине, заставляя кожу выделять соль и влажность. Кожа давно приобрела бронзовый оттенок, и еще месяц такой «жарки» я мог бы сойти за представителя негроидной расы — ибо при такой интенсивности излучения мои гены могли быстро перестроиться (шутка).
Катрин надела солнцезащитные очки и легла на шезлонг, пробуя, насколько прочно он укреплен на палубе. Ее длинные стройные ноги, изящные руки и мягкие изгибы корпуса напоминали аккуратно выточенную скульптуру; волосы, слегка развеваясь на ветру, отражали солнечный свет, а взгляд, спрятанный за очками, казался одновременно любопытным и мечтательным. Невольно залюбовался ее фигурой, ощущая легкий прилив тепла не только от солнца, но и от красоты подруги.
— Ну как? — спросил ее Эдвард, протирая руки. Он был в одних шортах, и обнаженный торс давно покрылся золотистым загаром. Мускулы перекатывались под кожей, словно живые пружины, и легко угадывалась сила, сосредоточенная в них — казалось, парню ничего не стоило отжать двести сорок килограмм за один присест. Спина, плечи и грудные мышцы излучали уверенность и контроль, а каждое движение рук было точным и мощным, словно мелодия, отточенная тренировками.
— Нормалёк, — ответила Катрин. — Главное — не свалиться с него, особенно при качке или резком развороте…
— Вот чего не могу гарантировать, так это приятные для тела развороты и отсутствие качки. В это время в Индийском океане штили редки, — пробормотал капитан, собирая инструменты в маленький чемоданчик. — Это вам, мадемуазель, не круизный лайнер, который устойчив к качке, а «Эскалибур» — скоростная яхта, каждая волна ощущается телом, а ветер словно проверяет твою хватку.
— Да ну! Ох, сделал открытие! — скривила губами девушка. — А я то думала, эти месяцы я плыву на… на корыте?
Болтамор фыркнул, явно не любя, когда яхту называли таким неприятным словом. Молча отнес чемоданчик вниз, а потом вышел из каюты и встал у руля. Мы поняли: Эдвард отключил автопилот и теперь сам вел «Эскалибур» по навигационным приборам, видимо, желая почувствовать каждую волну, каждый порыв ветра и всю маневренность судна. Конечно, многие из нас мечтали о том же, но Эдвард составил строгий график: кто, когда и сколько времени может стоять у штурвала, чтобы все успели прочувствовать яхту.
— Не завезите нас на остров, где одни только русалки и сирены, — попросила Катрин, зевая. — А то мне будет скучно среди этих особ. Ведь тебя так и тянет к женскому полу, не правда ли?
— Не говори глупости, Кэти, — фыркнул капитан, вглядываясь вперед. — Я не виноват, что женский пол сам липнет ко мне. И это правда: Эдвард не считался бабником, донжуаном или казановой — обычный прилежный студент, любящий спорт. Если бы я знал заклятие, то давно бы отогнал прекрасный пол от себя, поскольку мне сейчас не до любовных утех.
Ветер с океана свежел и обжигал одновременно, проникая в каждую клетку тела, развевая волосы и заставляя паруса свистеть и шептать на своем языке. Соленый запах океана сливался с горячим солнцем, и каждая капля брызг, разбиваясь о палубу, оставляла на коже холодное прикосновение, мгновенно сменяющее жар от солнца. Я чувствовал, как кожа покрывается мельчайшей солью, волосы липнут к плечам, а глаза щурятся, ловя отражения на воде: маленькие солнечные огоньки танцевали на волнах, переливаясь всеми оттенками синего и зеленого, как живые драгоценные камни.
Катрин смеялась, шлепая руками по поверхности сетки, и капли, разлетающиеся от ее движений, летели прямо в лицо Эдварду. Он фыркал и тут же отвечал своим всплеском, и в этом хаосе брызг и смеха казалось, что время замедлило ход — только море, ветер и мы. «Эскалибур» играла волнами, покачивалась, скользила между переливами света, и каждое движение ощущалось всем телом. Даже стоя у руля, капитан улыбался, будто проверял не только навыки управления яхтой, но и прочность нашей дружбы, наше умение радоваться простым вещам, быть живыми среди океана.
Я вдохнул соленый воздух полной грудью, ощущая, как он сливается с теплом кожи, с легким ароматом загара и смолы с палубы. Волны били в борт, и яхта слегка накренилась, но это только добавляло азарту — каждый рывок, каждый поворот становился маленьким приключением. И, глядя на Катрин и Эдварда, на их улыбки, блеск глаз и движение волос на ветру, я понял, что такие моменты — это и есть настоящая свобода, настоящая жизнь, которую невозможно передать словами.
Но разговор продолжался.
— Ага, конечно, тебе железки подавай, с роботами цацкаться, а до живых сердец тебе дела нет, — несколько сердито ответила Катрин, вспоминая своих подружек, которые умоляли ее познакомить с суровым и неприступным Болтамором. Она вынуждена была остужать их чувства, мол, парень сейчас витает в космических высотах, до вас не снизойдет. — Сколько девушек упустил, сколько закопал своих и чужих чувств, изверг! — сказала она вроде бы шутя, но в каждой шутке, как известно, есть доля, да ирония в ее голосе звенела, как натянутая струна.
Понятное дело, что наш американец это понял и засопел:
— Чего ты ко мне пристала? Ну… не готов я к серьезным чувствам. Закончу Академию, получу диплом астронавта, вот тогда и поговорим о кандидатках на должность супруги!
— Нет, вы только посмотрите на него — он говорит о дамах как о кандидатках! — возмутилась девушка. — Какая черствость! Никаких эмоций, порывов! Ты не рыцарь, который ради дамы проскачет сотню миль, разорвет на части дракона…
— Да ладно тебе, Кэти, хватит дергать нашего капитана, — остановил я, вставая во весь рост и подтягиваясь: ныли немного онемевшие мускулы. Соль на коже застывала белыми крупинками, и каждый порыв ветра казался холоднее солнца. — Сама говоришь, что нужно быть готовым к чувствам, а любовь еще не поселилась в сердце Эдварда.
— И когда это произойдет?
— Он же сказал — после окончания учебы…
Тут терпение у Болтамора лопнуло, и он сказал:
— Хватит попросту болтать, Кэти, сходи в камбуз и приготовь завтрак!
— Вот так всегда, вся стряпня — женскому полу, где равноправие? — недовольно пробурчала Шэр, хотя по графику именно она должна была дежурить на кухне. Девушка встала с шезлонга, отряхнула с кожи соль и, держась за поручни, спустилась вниз. Уже оттуда до нас доносилось ее ворчание о необходимости эмансипации и феминизации экипажа.
— Ага, мы внедрим матриархат! — крикнул я ей.
Что ответила Катрин, я не услышал, потому что мачта заскрипела под ударом ветра. Сначала это был низкий стон, потом он перешел в высокий визг, словно гигантская струна натянулась до предела. Паруса дернулись, яхта накренилась, и ветер, ударивший в борт, поднял в воздух солёные брызги, которые обожгли кожу, будто мелкие искры.
Капитан уставился на меня, видимо, желая дать очередное поручение:
— Ты закончил?
— Ага…
— А двигатель починил?
У нашей яхты был небольшой вспомогательный двигатель — тонкий, как сердце маленького зверька, спрятанный в чреве корпуса. Обычно он работал тихо, как шепот, но в последний раз внезапно зашипел, захрипел и замолк: вышла из строя управляющая плата, и теперь внутри стояла тишина, в которой слышался только запах масла, нагретого железа и солёной влаги. Панель управления моргала тревожным красным светом, словно глаз, который закрылся.
— Еще нет, — признался я.
— Так чего стоишь, спустив рукава? — Эдвард гневно сверкнул глазами. — Нам движок может понадобиться в любую минуту, а ты ничего не делаешь, чтобы починить!
Я не стал напоминать ему, что еще в порту Мадагаскара обратил его внимание на барахлящие микрочипы и необходимость купить новые, а он тогда махнул рукой, мол, ничего страшного. И что же? Уже через сотню миль наш двигатель встал, а я теперь по приказу капитана должен был найти замену вышедшим из строя деталей. Но ведь в открытом океане нет магазина: где мне взять их? Конечно, можно найти выход, соорудить что-то из подручных материалов, сделать что-то, похожее на микрочипы. Я и намеревался это сделать. Просто хотелось немного поплавать, ощутить воду, а уж потом браться за дело — ведь двигатель никуда не убежит.
— Потом искупаетесь, — как бы прочитав мои мысли, сказал Болтамор. Я вздохнул и поплелся вниз, туда, где располагался небольшой склад. Там, между канистрами с маслом, запасными фильтрами, ящиками с инструментами и коробками с электроникой, лежали и старые приборы, разобрав которые, я намеревался вытащить нужные микросхемы и платы. Воздух там был сухой и пах железом, солью, пластиком и прогретой проводкой. Металл стен слегка гудел, передавая дрожь корабля, будто в этом трюме дремало живое сердце.
Вообще-то капитан возлагал на меня большие надежды, и я не мог подвести товарищей. Действительно, на этой посудине только я был инженером — человеком, который понимал все механизмы: движущиеся и недвижущиеся, электронику, гидравлику, старые дизельные моторы и новые ультракомпактные фильтры. Я чувствовал себя и механиком, и доктором для машин. Зато не было равных американцу в умении прокладывать курс и находить самые оптимальные маршруты с учётом всех погодных факторов. Уж из него точно получился бы отличный пилот планетолётов: он мог часами смотреть на экраны, сводить данные ветров, течений, магнитных полей, и всё это казалось ему игрой.
Что касается Кэтрин, то мы с удовольствием слушали её истории о прошлых веках, об открытиях, о тех или иных выдающихся личностях, и поражались, насколько глубоко она знает свой предмет. «Она будет великим археологом», — как-то шепотом произнёс мне Эдвард, и я с ним согласился.
Для некоторых может показаться странным, что мы, жители двадцать второго столетия, продолжаем пользоваться такими примитивными, на первый взгляд, транспортными судами, как яхта. Ведь сейчас эпоха скоростных лайнеров, экранопланов, ракетосубмарин, которые легко пересекают любые водные просторы. Эти плавучие титаны не боятся ни ураганов, ни шторма: их корпуса, обшитые композитами и энергоабсорбирующими панелями, держат курс, словно нож, разрезающий масло. Практически непотопляемые, с сотнями автоматических дронов и самовосстанавливающимися системами, они напоминают города-убежища. За последние пятьдесят лет не было зафиксировано ни одной катастрофы; а если бы что-то и случилось, спасательные миссии, управляемые ИИ, прибыли бы в течение часов, если не минут. Погибнуть на таких кораблях было маловероятно, а управлять ими могли и дети — настолько удобны были интерфейсы.
Мы же выбрали яхту. Самую обычную, без гравитронов, без защитных силовых агрегатов, только паруса, канаты и ржавые лебёдки. Приборы — простые, но надёжные: навигация, определение координат, сигнальное устройство на случай беды. Единственный мотор — устройство с прошлого века, слабое и капризное, использовался лишь для того, чтобы зайти против ветра в бухту, совершить манёвр или состыковаться с баржей, где мы покупали провизию.
Питьевую воду мы добывали прямо из океана: специальные фильтры, похожие на металлические цветы, сжимали морскую соль и выжимали пресную влагу. Когда надоедали брикеты с сухой едой, мы ловили рыбу. Её вокруг нас было великое множество: серебристые стаи играли в солнечных лучах, выскакивали из воды, брызгая радугой. Кстати, наша спутница оказалась довольно умелой кулинаркой. Она научила нас готовить прекрасные блюда из морепродуктов: лёгкие супы с пряным бульоном, хрустящие лепёшки с морскими травами, рыбу, обжаренную на открытом гриле с лимонной коркой и какими-то её тайными специями, которые пахли сразу морем и сушей.
И сейчас мы ждали, что на завтрак будет сделано что-то оригинальное и вкусное: возможно, жареные гребешки с тонкими ломтиками хлеба, может быть — сочный омлет с морскими креветками, а может — её фирменная похлёбка из тунца и водорослей, которую даже при шторме можно было есть с удовольствием. Слюна уже непроизвольно собиралась во рту при мысли о том, как запах свежеприготовленного блюда поднимется из камбуза.
Вообще-то это было обычным явлением, когда студенты на время летних каникул отправлялись в путешествия: границ между странами как таковых уже не существовало — не нужны визы, таможня, паспортный контроль и прочая бумажная волокита. Да, в портах проводились полицейские проверки, но это была скорее дань уважения безопасности, чем серьёзные процедуры, направленные на поимку преступников. Двадцать второй век отличался тем, что криминогенность в мире пошла на убыль, и мало где происходили какие-то проблемы. Полиция работала эффективно, ИИ-системы отслеживания были вездесущи, и шансов скрыться у преступника не было нигде.
Студенты без сложностей оформляли путёвки: кто-то взбирался на Эверест, кто-то бродил по саванне, были любители антарктических просторов, а некоторым везло с полётами на Луну. На рекламных голограммах университетских туркомпаний сияли маршруты: бледные ледники Кхумбу, полосатые стада зебр и львы в прайдах, белоснежные купола станций у Южного полюса, вид из иллюминатора на серебристый лунный горизонт, где между куполами баз медленно проплывают вьючные роботы. Казалось, мир открыт, словно книга, и достаточно протянуть руку, чтобы перевернуть страницу.
А вот мы… нам пришла идея совершить путешествие по двум океанам, испытать на себе все прелести морской жизни. Конечно, на это требовалось мужество: противопоставить себя стихии было непросто. Мы хотели проверить себя — как поведём в минуты опасности, насколько верим друг в друга и можем бросить вызов самой смерти. Нам по дороге пришлось преодолеть два шторма: ветер, как зверь, выл в снастях, волны били по борту, но мы и наше судно выдержали это с честью.
За полтора месяца мы пересекли Атлантический океан, а теперь разрезали волны Индийского. Тропики требовали от нас тоже мужества, упорства и силы воли. Именно здесь Катрин едва не угодила в пасть белой акуле, и только не дремавший тогда Эдвард выстрелил в хищницу из парализатора — та дернулась, брызнув пеной, и ушла ко дну. После этого в ближайшем порту мы взяли огромную металлическую сетку и уже плавали только в ней, спустив её в воду. Перегрызть такую сталь не способна была ни одна зубастая тварь.
Но купание было лишь частью удовольствия. Мы вели дневники, следили за здоровьем друг друга, проверяя на практике полученные знания по медицине, а также изучали культуру тех стран, в которые заходили по маршруту. Неудивительно, что в трюме у нас хранились коробки с сувенирами: фигурки из чёрного дерева, амулеты из костей, маски из вулканического камня, а наши стереоаппараты были до отказа забиты файлами отснятых фотографий — объёмные голограммы пляжей, портов, людей, солнца и штормов, которые хотелось оставить с собой навсегда.
…Было уже девять часов утра, и солнце не просто грело — оно припекало, разливая над палубой густой медовый свет. Океан немного успокаивался: крупная зыбь ещё каталась, но волны уже не хлестали борта, а перекатывались мягко, словно расправляли плечи после ночного бега. Вода сверкала тысячами зеркальных бликов, где каждый солнечный луч дробился на радугу. Лёгкий ветер шевелил паруса, и «Эскалибур» стремительно, но плавно скользил вперёд, как тень чайки по воде.
Катрин заканчивала жарку форели — до нас доносились восхитительные ароматы её кулинарии: тёплый, солоновато-пряный запах рыбы, смешанный с лимонной коркой и морскими травами. Я сидел на корточках, разбирая старый видеодатчик, из которого хотел выколупать пару микрочипов. Металл приятно звякал в пальцах, а винтики перекатывались, как бусины.
И тут до нас донёсся несколько удивлённый голос Эдварда:
— Эй, ребята, смотрите! Какая-то штука наперерез нам плывёт!
Вообще-то нас мало чем можно было удивить: за эти недели мы повидали немало — чем только богаты океаны, даже кашалота и гигантских кальмаров. Хотя вот китов, тут следует признаться, мы ещё не встречали, и сфотографировать их было бы неплохо для коллекции.
Мы с Катрин выскочили из своих помещений, предвкушая именно такую встречу. Но то, что было в синих водах, показалось странным. В трёхстах метрах от нас плыло какое-то веретенообразное тело грязно-зелёного цвета с выступающим горбом. Оно двигалось бесшумно, окутанное едва заметным голубым сиянием, словно тонкой дымкой или светящимся щитом. Блики солнца, встречаясь с этим сиянием, распадались на холодные искры, а сама вода вокруг будто становилась темнее и глубже. На животное оно было мало похоже.
— Что это? — удивилась девушка, прищуриваясь. — Корабль или животное?
— Не знаю, но минуту назад океан был чист, я не застал тот момент, когда он появился, — виноватым голосом заявил наш капитан. — Вдруг — бац! — и возник перед глазами. Всплыл, может, быстро из-под воды…
В ихтиологии все мы были слабы, однако я с уверенностью мог сказать, что это не животное. Во всяком случае, животные таких размеров в океанах не водятся — а оно было больше, чем кит, в несколько раз. Говорят, на Европе, спутнике Юпитера, зафиксировали гигантское существо — оно, по словам астроокеанологов, медленно плыло под толщей ледяного панциря, оставляя за собой длинные светящиеся следы, словно чернильные струи фосфора, и его мягкое, тёмно-синее тело иногда проступало сквозь лёд как тень из сна. Но поймать его пока не удалось (хотя, если честно, и не пытались — руки не дошли у исследователей до этой планеты). Да только это там, в космосе, а на Земле вряд ли кто-то встречал подобное…
— Это не рыба, — с твёрдостью сказал я. — Оно не изгибается, хотя видны какие-то плавники…
— А может, плезиозавр? — неуверенно предположила девушка.
Вообще-то она, как археолог, должна была знать и палеонтологию, но одно дело — возиться с костями доисторических животных, где можно заглянуть в энциклопедию, а другое — видеть собственными глазами нечто и пытаться определить, кто это.
Но Эдвард был скептически настроен:
— О чём ты говоришь, Кэти? Какой плезиозавр? Они все вымерли более шестидесяти миллионов лет назад, это когда астероид грохнулся на Землю — забыла, что ли, эту историю? Да и не было среди морских ящеров таких громадных размеров… Оно явно более ста метров — какое существо могло достигать таких размеров? Да и горба у плезиозавра не было… Нет, это не живое существо, это, скорее всего, корабль…
— Странный тогда корабль, — произнёс я и подошёл к радару, чтобы просканировать этот таинственный объект.
Прибор пискнул, и экран остался зеленым, чистым, только тонкая линия горизонта. Я ещё раз нажал на кнопку сканирования, и опять прибор ответил, что пусто — ни пятна, ни отметки, словно мы смотрим в вакуум. Маленькая лампочка режимного индикатора мигала ровно, как сердце в коме, но жизни на экране не было.
— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Болтамор.
Я растерянно ответил:
— Ничего не понимаю… Радар ничего не фиксирует, словно и нет никого впереди…
— Ты, наверное, неправильно сканируешь, — недовольным голосом сказал капитан, чем сильно меня рассердил. Как это — я не умею работать с радаром? Да это может сделать пятиклассник, не то чтобы студент!
— Если ты такой умный, то повозись с радаром сам, — со злостью процедил я и отошёл в сторону.
Эдвард крякнул и подпрыгнул к прибору. Я слышал, как он возился, настраивая веньеры, потом стучал кулаком по монитору, после чего рявкнул:
— Блин, радар не работает. Ещё этого нам не хватало! То с двигателем непорядок, то теперь эта неприятность!..
— Радар работает, но он почему-то не фиксирует этот объект…
— Ребята, как можно не зафиксировать эту массу? — удивилась Катрин. — Оно весит тысячи тонн…
— Корабль или животное — для радара всё равно, он обязан был его увидеть, но сигналы проходят мимо, не отражаются. Значит, прибор или неисправен, или… это какой-то призрак. Чёрт побери, я не знаю, что это может быть!..
Девушка с удивлением посмотрела на меня:
— Ты сказок начитался, Махмуд, какие призраки в океане.
Я несколько смущённо развёл руками:
— Ну, помнишь всякие небылицы о «Летучем Голландце»? Или о Бермудском треугольнике? Всякое болтали раньше…
— Это была эпоха невежества, а сейчас мы осваиваем космос — какие ещё небылицы ты воспринимаешь всерьёз?
— Небылицы или правда, но мы должны понять, что это, — тут Эдвард достал из чехла бинокль.
Это был старый морской прибор с оптическими линзами, массивный, с тёмно-зелёным корпусом, слегка поцарапанным временем. Складные латунные дужки ещё помнили руки офицеров, а линзы, несмотря на возраст, сверкали чисто, как лёд. Говорили, что этот бинокль принадлежал прапрадеду капитана, когда тот служил в Военно-морском флоте США. Конечно, по мощности он уступал самым простым инфравизорам или стереоскопам, но — на безрыбье и рак рыба — он был единственным инструментом, с помощью которого можно было разглядеть таинственный объект.
А тот приближался быстро и бесшумно.
Прильнув к окулярам, Болтамор замер, после чего сказал:
— Это корабль… Наверное, субмарина… Старая конструкция… Такие лет сто пятьдесят не строят, если не больше…
— Я же сказал — корабль-призрак, вот тебе и морские фантомы, — пошутил я.
У Шэр округлились глаза, она не верила.
— Сейчас вылезут пираты, захватят нас в плен. А мы споём с ними: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо…»
— Подожди-ка, там что-то на борту написано… сейчас прочитаю, — Эдвард подкрутил окуляры, прижав их к лицу так, словно хотел проткнуть взглядом пространство. — Ага, вижу… латинский шрифт… Номер сто сорок два и… «Вулкан»… название корабля…
— А ну-ка, — вдруг всполошилась Кэтрин. — Дай мне бинокль!
Она буквально вырвала прибор из рук капитана и сама стала всматриваться в серый, разрастающийся силуэт. Он шёл наперерез нам, и я уже различал металлические борта, антенны, люки, выступающие части, горб — какая-то нелепая и в то же время хищная конструкция; с острыми углами, проржавевшими швами и неестественно гладкими участками обшивки, словно их отливали не люди, а кто-то иной. От корпуса веяло угрозой, как от спящей акулы, а массивные «плавники» рубок и антенн походили на костяные гребни доисторического чудовища. Это было явно старинное судно: такого не было ни в одном современном пароходстве.
И тут наша спутница выдохнула, будто у неё разом перехватило дыхание:
— Боже мой, это же «Вулкан»!
Мы с недоумением посмотрели на неё.
— Ты знаешь что-то об этом корабле?
— Это… корабль-призрак!
Я рассмеялся:
— Ха-ха-ха! Не ты ли минуту назад упрекала меня, что я начитался сказок и верю в Санта-Клауса?!
— Про Санту я ничего не говорила… но это субмарина двадцатого века!.. Не верю своим глазам…
Судя по лицу, Кэтрин действительно была ошарашена. Щёки у неё побледнели, брови сдвинулись, глаза расширились до белков — не восторг, а именно страх, с примесью уважения к тому, что не должно существовать. Как историк, она знала больше нас, и поэтому мы потребовали пояснения:
— Говори — не томи! Что это за штука!
— Это подводная лодка с ядерными ракетами… Ребята, это не шутка — реальность, это угроза всем нам! Если на борту действительно пираты, то неизвестно, что сейчас будет…
Её слова нас озадачили: какие ещё ядерные ракеты? Сейчас нет никаких боевых субмарин — на Земле царит мир и нужда в армиях давно отпала. А про пиратов — это вообще нонсенс. Морских разбойников можно увидеть только в старых приключенческих фильмах. Девушка явно несла чепуху. Но в то же время было неясно, откуда эта субмарина взялась…
— Нам нужно поменять курс, иначе мы столкнёмся! — вдруг сказала Шэр, и Эдвард заметил, что на самом деле мы опасно сближаемся и нужно человеческое вмешательство.
Дело в том, что нас тянул парус, которым управлял компьютер. В свою очередь, тот не «видел» неизвестный объект — на экране маршрута пустота — а значит, не собирался совершать упреждающих манёвров, чтобы избежать столкновения. Субмарина также продолжала своё движение, никак не реагируя на нас, скорее всего, экипаж не видел наш «Эскалибур».
— Нужно подать сигналы, чтобы они сменили курс, — с тревогой произнёс капитан.
— Ты смеёшься? У того корабля водоизмещение как минимум в тридцать тысяч тонн, он не сможет быстро сменить курс, а если мы врежемся в него, или он в нас, то от яхты и мокрого места не останется, — мрачно сказал я, понимая, что менять направление следовало именно нам.
Вода бурлила впереди подлодки, словно огромная турбина гнала её вперёд. Пенные буруны разрывали гладь, образуя клубящиеся белые дорожки, в которых искры солнца сверкали, как стеклянные осколки. Воздух дрожал от низкого гулкого шума — будто из глубины океана поднимался заводской котёл.
— Чего вы стоите — сворачивайте парус! — закричала нам Катрин, и мы бросились к мачте.
Прежде всего следовало стянуть канаты, однако они были насажены на катушки с сервомоторами, которые приводились в движение по сигналам компьютера. А это было не просто: канаты сделаны из супернейлона, тугие, как струны гигантской арфы; алюминиевые катушки плотно сидели в пазах, не поддаваясь; керомачта была такой крепкой, что её не сломали бы мы и топором. Девушка с тревогой наблюдала, как я и Эдвард пытались скрутить парус или повернуть его в сторону, чтобы сделать манёвр: ладони скользили по грубой оплётке, мышцы сводило от напряжения, пот срывался каплями. Ничего не получалось.
— Нужно отключить компьютер, тогда снимется блокировка с сервомоторов! — крикнул я, и Катрин бросилась к приборной панели, щёлкнула тумблерами.
Автоматика отключилась, и теперь наших усилий было достаточно, чтобы изменить направление движения нашей яхты. Да только уже было поздно. Мы оказались прямо на линии субмарины. Ещё несколько секунд — и нас протаранят.
— Я же говорил, что нужно было починить двигатели ещё в порту! — заорал я, хотя напоминать об этом не имело смысла. Конечно, при включённом двигателе мы легко ушли бы от контакта с «Вулканом», да только что сейчас об этом спорить?
— Не болтай — тяни канат! — кричал мне Болтамор, сам налегая на штурвал.
Тут мне удалось стянуть канат с катушки и потянуть на себя так, что парус рванулся, развернулся в другую сторону. Ей-богу, ещё бы секунд двадцать, и мы проскочили бы прямо перед носом субмарины. Но этого времени нам не досталось. «Интересно, а на нём есть люди, или это на самом деле корабль-призрак, полный мертвецов?» — успел подумать я, глядя, как субмарина надвигается к нам вплотную.
Секунда — и раздался страшный удар: глубокий, гулкий, будто каменная глыба рухнула в медный котёл. Яхта дёрнулась, корпус затрещал, нас троих швырнуло в воду. Холодная толща сомкнулась, словно разом выдернула землю из-под ног. Мы очутились в каком-то еле заметном голубом тумане: пузырьки, обломки, полосы света в воде. Перед моими глазами замерцали крошечные звездочки, а огромный борт субмарины раскрошил «Эскалибур», как камень яйцо — доски с треском ломались, керопластик крошился, металлические крепления вылетали, сверкая.
— Махмуд, Эдвард, помогите! — закричала откуда-то Катрин, её голос тонул в гуле и брызгах. Я рванулся к ней, пытаясь схватиться за обломки и отыскать её среди волн. Услышал призыв о помощи и Болтамор, который тоже ухватился за кусок обшивки. В этот миг мачта рухнула прямо ему на голову. Керапластик, способный выдержать давление глубины, с хрустом лопнул, и длинная, как копьё, балка сломалась надвое. Брызнула кровь, Эдвард схватился за затылок.
— Damn it to hell! — вырвалось у него по-английски, так, что я даже не понял смысла, но тон искажённого боли голоса говорил сам за себя.
— Эдвард! — тут кричал уже я, не зная, кому мне броситься на помощь. Морщась от боли, капитан махнул мне рукой: мол, справлюсь, спасай Шэр. Я кинулся на другую сторону уже тонувшей яхты.
Но тут… меня словно магнитом стало тянуть к субмарине, которая продолжала двигаться вперёд как ни в чём не бывало. Экипаж таинственного «Вулкана» даже не заметил, что протаранил малое судно.
Я пытался отплыть подальше, грёб изо всех сил, но усилия были напрасны — вода будто превратилась в густой сироп, каждая попытка сделать движение вязла в нём. Тело тянуло к металлическому гиганту, как опилки — к электромагниту. Меня развернуло, волна ударила, и я скользил по глади, теряя дыхание, ощущая себя абсолютно беспомощным.
Бац! — меня ударило о корпус. Боль пронзила плечо, воздух вырвался, и мир погас. В последние секунды я всё же заметил, как на горбе субмарины открылся люк и оттуда выскочили люди, бежавшие в нашу сторону…
Видимо, они вытащили меня, барахтавшегося у борта корабля, а также идущих ко дну Кэтрин и Эдварда, ибо очнулись мы уже на борту. По моим щекам хлестал какой-то парень — ладонь за ладонью, быстрые, отрывистые удары. Способ, хотя и неприятный, но достаточно эффективный, чтобы привести в чувство.
Я хотел сказать, мол, хватит, больно, но изо рта хлынула солёная вода, которую я всё-таки наглотался, пока тонул. Горло сжало, кашель выворачивал грудь, глаза слезились. Холодная палуба под щекой, запах ржавчины и мазута, чьи-то сапоги возле головы, крики — всё смешалось, и только постепенно сознание возвращалось.
— Жив, — коротко произнёс парень с неприятной хрипотцой. Лицо у него было исполосовано длинным шрамом — от левого уха через щёку до верхней губы, словно кто-то рассёк его саблей. Глаза смотрели прямо в упор — колючие, жёсткие, ледяные, будто ножи. Короткая щетина на висках, трёхдневная грязноватая борода, колечко на левом ухе. Пятнистая, как у хищного зверя, форма с потертыми вставками, на поясе — тяжёлые приборы, похожие на орудия пытки. Всё это вместе производило впечатление не моряка и не учёного, а человека с гнусной профессией — наёмника или палача, каких давно, казалось бы, не осталось.
Очистив лёгкие от воды, я поднял глаза и огляделся. Под потолком тускло горел жёлтый плафон, свет его был старым, ламповым, из тех, что едва шуршат, но всё равно бросают резкие тени. Каюту качало, воздух был густо пропитан солёной влагой, ржавчиной и маслом. Стальные переборки с рёбрами жёсткости, вытертые до серого матового блеска, сверкали пятнами. У люка стояли два бритоголовых человека в той же странной пятнистой одежде, держа в руках какие-то трубки-приборы: не телескопы и не микроскопы — больше походили на оружие или приборы слежения. На их лицах застыло странное выражение сосредоточенности и отрешённости, будто происходящее здесь их не касалось.
На полу, прямо на металлическом настиле, лежали Кэтрин и Эдвард. Над ними склонился ещё один мужчина — движение его рук было мягким, почти ласковым. На нём был белоснежный китель морского офицера, застёгнутый под горло; ткань по фасону явно из прошлого века — с нашивками и золотым кантом. Белый на фоне пятнистых форм выглядел так же чужеродно, как голубь среди стервятников.
— Чего вы с ними цацкаетесь, Артуро? — кисло произнёс по-английски человек со шрамом. — Это диверсанты, с ними нужно коротко и быстро. Вон как я привёл в чувство этого сосунка, — он кивнул на меня. — Тресните им по голове, а ещё лучше пните под бока — живо очухаются!
Сосунок? Вот уж обозвали! Никогда такого я в свой адрес не слышал. И за что избивать моих друзей — что они сделали плохого? Я не успел возразить, потому что офицер поднял голову, посмотрел на человека со шрамом и сказал с явно испанским акцентом:
— Харрисон, ваши методы неприемлемы для меня — я не палач, а врач. Какие это диверсанты — это же юнцы! Им по двадцать лет! Джордж, не сходите с ума!
— Простые пацаны на «Вулкан» попасть не способны! — процедил тот, кого назвали Харрисон. — Не забывайте, у нас за кормой флоты США, Советского Союза и Европы, и каждый мечтает засадить нам в борт по торпедке! В этом смысле любой, кто хочет проникнуть на «Вулкан», для меня враг!
— Никто бы не имел таких целей, если бы вы не угнали субмарину…
— Не злите меня, Артуро, не злите. Лучше приведите в чувство девушку и парня, что у ваших ног. Мне нужно допросить их. Не смотрите на меня, Артуро, не сильно давите на мои родственные чувства. Я ведь могу и позабыть, что мы троюродные братья! Так что с ними?
— У парня сотрясение мозга, ему нужен покой, а не допрос. А девушка… с ней всё в порядке, просто полуобморочное состояние.
Тут Джордж снова обратил взор на меня, носком ботинка ткнув в бок. Было больно, однако увернуться я не смог — мышцы не слушались, будто тело не моё. Всё вокруг качалось, звуки становились вязкими.
— Тогда поговорю с этим. Эй, ты меня понимаешь? — гаркнул он мне прямо в ухо.
Я вздрогнул, попытался откинуться назад, но тело было как ватное, руки дрожали, ноги не держали — будто парализовало от переохлаждения.
— Понимаю… только не кричите, — еле ворочая языком, произнёс я. — Чего вы хотите от нас?
Харрисон довольно загоготал:
— Я же говорил, не следует цацкаться с пленными. Правда, акцент у него странный… иностранец, наверное…
— Мы — пленные? — мне было неприятно слышать это слово, особенно, когда я не понимал, что происходит и где нахожусь.
— А что вы думали, когда вас забрасывали на наш борт, что мы примем вас за Санта-Клауса? — стал сыпать на меня вопросы человек со шрамом, глаза его холодно сверкали. — Вы сюда прибыли на геликоптере или самолёте? Как вы очутились на «Вулкане»? Какова ваша миссия и задание? Кто командир? Кто руководит вами — русские или американцы?
— Какое ещё задание — о чём вы? — с возмущением сказал я, чувствуя, как злость поднимается выше страха. — Вы потопили нашу яхту тараном, и говорите о какой-то несуразице? Вы разве не видели, что мы шли перпендикулярным курсом?!
Несколько секунд допрашивавший меня человек удивлённо смотрел на меня, потом вдруг хрипло рассмеялся:
— Так вы просто путешественники? Ха! Я уж подумал, что диверсионная группа... Вы правы, Артуро, этим сосункам далеко до бравых ребят из спецназа. И одеты они странно...
Странно? Кто бы говорил! На мне — серебристые шорты из несгораемого неотклеивающегося материала, облегающие так, что на жаре в них было прохладно. На руке — гибкий наручный блок: компас, минихронометр, датчик погоды и сигнал SOS в одном. На ногах — мягкие туфли из лёгкого композита, которые не промокали и держали тепло. Эдвард и Кэтрин были одеты так же, только у девушки поверх всего была тонкая накидка, меняющая оттенок от серого до голубого. Так выглядели все яхтсмены двадцать второго века. А вот пятнистая одежда людей, окружавших нас, с их странными приборными ремнями и шевронами, выглядела как костюмы с исторического маскарада — будто сошли со страниц учебника по войнам прошлого столетия.
— Так куда вы направлялись? — поинтересовался Харрисон, его губы изогнулись в улыбке, но глаза остались холодными, пронизывающими. Недоверие сквозило в каждом слове, словно он всё ещё искал подвох.
— В Австралию...
— В Австралию? Гм... Ну-ка, ребятки, обыщите их, — приказал Джордж двум стоящим у люка.
Те, не выражая ни капли смущения, двинулись к нам и начали грубо ощупывать, выворачивать карманы, снимать с рук приборы. Пальцы их были цепкими и жёсткими, как у воров. Я попытался оказать сопротивление, но тело по-прежнему не слушалось, мышцы были будто налиты свинцом.
Через минуту перед Харрисоном лежала вся наша мелочёвка. Он с недоверием перебирал вещи, среди которых оказался золотистый парализатор — тонкий, как карандаш; гибкий космический хронометр; кристаллофон с записью современной музыки; миниатюрный гидросканер, определяющий глубину и состав воды; саморазогревающийся контейнер с питательными капсулами и ещё несколько компактных приборов для навигации и безопасности. Для нас — обычный набор яхтсменов, но человек со шрамом вертел их в руках, будто это противопехотные мины, пальцы сжимали вещи осторожно, но злость в его взгляде только росла.
— Говорите — путешественники? А это что? — он ткнул в меня парализатором, блестящим золотистым «карандашом». — Такие приборы не носят обычные яхтсмены! Это минирация? Прибор для лазерного наведения на цель? Чего молчишь — с головой не в порядке?
Я крякнул с изумлением:
— О чём это вы? Это обычный парализатор...
— Парализатор? То есть оружие?
— Ну да, оружие... только не боевое, а для охоты на рыб. Парализатор не убивает, а только усыпляет — он выпускает молекулы сонного газа на сто метров и усыпляет мгновенно.
Харрисон хмыкнул, осклабившись:
— Так его можно использовать и для военных целей, не правда ли, заморыш?
Мне не понравилось, как он опять меня оскорбил. Слова «заморыш», «сосунок» звучали как плевки. Я почувствовал, как во мне поднимается горячая волна — хотелось рвануться, ударить, плюнуть ему в лицо. Но я заставил себя проглотить эту обиду: тело всё равно не слушалось, и вызов сейчас ничего не изменил бы — только хуже сделал бы нам всем. Я молча смотрел ему в глаза, удерживая взгляд, чтобы хоть так показать, что я не трус.
— Вы смеётесь? Кто выдаст нам, студентам, боевое оружие? И зачем оно нам для морского путешествия? — возмутился я, голос мой сорвался, потому что злость и растерянность смешались в одно.
— Хе, студенты… А это что? — Харрисон ткнул мне под нос мой хронометр. — Скажи мне, что это обычные часы!..
Вообще-то это были не обычные часы, а универсальные: они автоматически подстраивались под текущее время любой планеты, считывая её вращение и солнечные сутки. Космонавты пользовались такими, чтобы точно определять координаты, рассчитывать орбитальные манёвры и выполнять астронавигационные операции. Кроме того, это был мини-компьютер, радиометр и сканер в одном. С виду — тонкий тёмно-серый браслет, на котором горела мягким светом гибкая голографическая шкала; по касанию менялся интерфейс. Мне его подарил дядя Ахмед, служивший на космической станции у Венеры.
— Это мультифункциональный космический хронометр, — произнёс я, стараясь говорить спокойно.
— Да? Мультифункциональный? — Харрисон вертел прибор в руке, не понимая, как переключить режимы. На дисплее шли непривычные символы, индикаторы мигали. — Больше тянет на какой-то шпионский гаджет, — пробормотал он.
И тут его лицо вытянулось, скулы напряглись, пальцы сжали прибор, будто он держал живую гранату. Губы шевельнулись, взгляд стал острее.
— Что это показывают? — он повернул экран ко мне, где горели цифры.
Я посмотрел и спокойно ответил:
— Десять часов утра по Гринвичу, второе августа две тысячи сто семьдесят пятого года…
— Чего-чего? — Джордж растерянно посмотрел на Артуро. Тот пожал плечами. У люка двое бритоголовых переглянулись и заговорили на языке, который мне был неизвестен:
— “Wat in hemelsnaam is dit?”
— “Het kan niet waar zijn…”
— Что вам непонятно? — спросил я.
— Что за чепуха — какой это сейчас две тысячи сто… Сейчас тысяча девятьсот девяностый год! — рявкнул Харрисон.
Пришла очередь усмехаться мне:
— По-моему, не у меня проблема с головой, а у вас! Вы живёте по лунному календарю или ведёте отсчёт по календарю майя? Может, по эпохе динозавров?
— Шеф, по-моему, парень врёт! — крикнул один из стоящих у люка.
Лицо у Харрисона нервно дёрнулось.
— Как мы можем попасть в двадцать второй век? Ведь это “Вулкан”, а не машина времени!
— Не знаю… но этому парню нет смысла врать, — покачал головой Джордж, рассматривая другие вещи, вываленные из наших карманов. — Если они не диверсанты, то, может, действительно из будущего… Последнее время на “Вулкане” происходит что-то непонятное… Эти ребята — ключ к разгадке нашего положения…
— Ключ? Я ничего не понимаю, — признался я. — Мы спокойно плыли по Индийскому океану, а вы протаранили нас…
— Индийскому? Ха! Так мы шли по Атлантике и не собирались входить в воды Индийского океана! Как мы могли очутиться там, где нас быть не может? — Харрисон пронзительно посмотрел на меня, будто я обязан знать ответы. — У нас самые лучшие навигаторы, они не ошибаются…
Тут слово вставил Артуро:
— Но если между нами два века, то всякое может быть…
— Вот тут меня и удивляет это, — процедил сквозь зубы Джордж. — Я хочу знать всё. Поэтому оживите вот этих двоих, — он указал на Эдварда и Кэтрин, продолжавших лежать на полу отсека. — Мы их допросим. А я пошёл докладывать коммодору!
Он открыл люк и вышел. Один из охранников последовал за ним, а второй остался, не сводя с нас настороженных глаз. Его палец дёргался на трубке-приборе, что он держал в руках. Теперь я уже понял, что это было архаичное оружие. Длинная чёрная винтовка с телескопическим прикладом, массивной цевьём и тонким стволом — М-16 времён конца двадцатого века. Штурмовая винтовка, из которой стреляли патронами 5,56, способная выпускать очередь с такой скоростью, что человека просто разрывало. Оружие старое, но до сих пор смертельное, и палец охранника лежал на спусковом крючке, готовый сорваться.
Тут Артуро, пристально глядя на меня, спросил:
— Вы действительно из двадцать второго века?
— Да, — ответил я. И, в свою очередь, спросил: — Что с моими друзьями? С ними всё в порядке?
— Да, видимых повреждений нет, но я им введу пару укрепляющих растворов, — сказал Артуро, открывая тяжёлый металлический медицинский ящик. Крышка с ржавыми петлями скрипнула, внутри — аккуратные стеклянные ампулы, тюбики с выцветшими этикетками, толстостенные шприцы с толстыми иглами. Он закачал в них прозрачные препараты и сделал уколы Эдварду и Катрин. — Они скоро придут в себя… Не беспокойтесь, это не наркотики, не яд… тонизирующие вещества. Я — врач, и моя профессия связана со спасением жизни, а не с её лишением.
— Надеюсь, что вы знаете, что делаете, — я с сомнением смотрел на эти архаичные медицинские инструменты. Подобное я видел лишь за стеклом музеев. Здесь же это действовало в руках врача.
Офицер пытливо посмотрел на меня и продолжил расспросы:
— Вас как зовут?
— Махмуд Азларханов…
В помещении было тесно, едва хватало воздуха. Мигали лампы под потолком, давая тусклый желтоватый свет. Пахло сыростью, старым железом, мазутом и йодом. Где-то в глубине корпуса глухо шумели моторы и шелестели вентиляционные трубы. Металл стен был чуть влажным на ощупь — от конденсата.
— Как? Махмуд… Аз… О боже, мне не произнести ваше имя…
— Оно обычное для тех мест, где я живу…
— Интересно, а вы откуда?
— Из Ташкента…
— Ташкента? Где это? Это город двадцать второго века?
Я был неприятно поражён узкими географическими знаниями офицера. Силы постепенно возвращались: в пальцах перестала быть ватная слабость, ноги ожили, я осторожно присел, подтянув под себя ноги, ощутил холодный металлический настил под ладонями. Сердце билось ровнее, дыхание стало глубже.
— Этому городу почти две с половиной тысячи лет, — сообщил я, — и он, естественно, продолжает развиваться в условиях двадцать второго столетия.
Артуро виновато сказал:
— Извините, если обидел. Просто я не слышал никогда об этом городе…
Я вздохнул:
— Всё ясно… Ташкент — это столица Узбекистана, республики, входящей в Советский Союз…
— Так вы русский?
— Нет, я — этнический узбек, а Россия — это самая большая республика из пятнадцати, образующих Союз. Просто вы ассоциируете СССР только с Москвой и Россией, забывая или не зная, что есть и другие члены федерации.
— И чем вы занимаетесь, когда не плаваете на яхте?
— Изучаю ядерную физику, специализируюсь на реакторах для космических кораблей…
Тут офицер не сдержал изумления — его брови поползли вверх, зрачки расширились, он чуть подался ко мне:
— Ух ты! Вы летаете в космос?
— Конечно! — я кивнул. — На Марсе и Луне уже действуют постоянные поселки, там есть купольные города, лаборатории, жилые блоки для семей. Идёт активное освоение спутников Юпитера и Сатурна, подо льдами Европы строят станции, добывающие редкие минералы, а на Венере, в верхних слоях атмосферы, висят платформы с заводами и фабриками, работающими в автоматическом режиме. Космос — это та сфера, на которую ориентируется вся земная экономика: от энергетики до медицины. Перелёты между планетами стали такими же привычными, как когда-то межконтинентальные авиарейсы. Космические профессии стали обыденными, как, к примеру, повара или шофёра. Раньше ребёнок мечтал быть летчиком или капитаном корабля, а теперь мечтает быть инженером-астронавтом, геологом-исследователем Ио или экологом Марса.
— И вы хотите сказать, что всё это сделали коммунисты? — недоверчиво спросил Артуро, прищурив глаза.
— Нет, конечно, — я усмехнулся. — Хотя государств с коммунистической системой стало больше за последние сто лет. Однако на Земле мирно существуют все политические системы, нет диктатуры и насилия. Войны давно прекратились… А почему это вас так волнует?
— Хм, нам внушали, что коммунисты — наши первые враги, — медленно сказал Артуро. — И ведь мы и пошли служить во флот, чтобы спасти себя от Советского Союза…
Я внимательно посмотрел на Артуро:
— А вы кто?
— Я — Артуро Хорхе Бетанзо, лейтенант медицинской службы, судовой врач. Служу на борту атомного ракетоносца «Вулкан»…
— А тот, что был пару минут назад… этот Харрисон — он кто?
Глаза у Артуро погрустнели.
— А он мой родственник. Мы оба родом из Перу, но являемся гражданами США. Правда, профессии у нас разные… я — врач, а он… пират.
— Я думал, что пираты давно вымерли, как динозавры…
— Что вы! В двадцатом веке пиратство — это, увы, выгодная работа. Наркотики, грабежи, захваты заложников…
— Причём тут двадцатый век? — удивился я.
— А то, что он из двадцатого века, Махмуд, — раздался вдруг голос Катрин. Я чуть не вскочил как ужаленный.
Артуро рассмеялся:
— Я же сказал, что с ними всё в порядке. Парню, правда, нужно отлежаться, всё-таки сотрясение мозга, а вот с сеньоритой всё нормально.
— Что ты этим хочешь сказать, Кэти?
Девушка присела, провела рукой по мокрым волосам, огляделась. При виде её стройной фигуры стоявший у люка охранник заржал противным, сиплым голосом, поднял брови и провёл большим пальцем по горлу — жест получился грубый и недвусмысленный. Но Катрин проигнорировала его, лишь слегка дернула подбородком.
— Ты что-нибудь слышал о «Вулкане»?
Я признался, что нет.
— Тебе, как специалисту по ядерным установкам, следовало бы знать об устройствах атомных подводных лодок двадцатого столетия… — мягко, но с оттенком упрёка сказал Артуро.
Пришлось признаться, что кое-что в учебниках эта тема затрагивалась, но меня в большей степени интересовали современные ядерные агрегаты: компактные, на ториевом или гибридном топливе, с полностью автоматизированной системой управления, не требующей постоянного персонала; установки, которые за счёт плазменных теплообменников и сверхпроводящих контуров способны выдавать энергию для межпланетных перелётов годами без дозаправки. Их модульность, безотказность и чистота работы казались мне само собой разумеющимися.
— Историю субмарин я просто перелистал, — смущённо произнёс я.
— Очень жаль, — Артуро покачал головой. — Тогда бы ты узнал многое…
Он повернулся к Катрин, и его лицо, до этого спокойное, выражало и удивление, и осторожный интерес: лоб нахмурился, губы чуть приоткрылись, взгляд стал испытующим, будто он хотел рассмотреть её до самого дна.
— Зато вы знаете что-то о нас?
— Конечно, ведь я — археолог, историк… — спокойно ответила Катрин.
— Хм, нами теперь интересуются археологи? — у перуанца лицо вытянулось: брови поползли вверх, в глазах мелькнула тревога, а на скулах заиграли тени недоверия.
— Вы, амиго, уже прошедшая история, и только археологи копаются в прошлом, — отрезала Кэтрин, может, несколько резко, а потом вспохватилась. — Извините… Поэтому уж не обижайтесь на нас, жителей двадцать второго века, мы на ваши дела смотрим с другой стороны, с высоты прошедших столетий. Дело в том, что мы с тобой, Махмуд, — тут она повернулась ко мне, — на борту легендарной атомной субмарины «Вулкан» Военно-морских сил США, которую угнали пираты десятого сентября тысяча девятьсот девяностого года и которую никто больше не видел. Ты помнишь песню:
«Из тёмных глубин всплывает субмарина,
Десяток мертвецов прицелились на нас.
Торпеды и ракеты — готовы, только дай-ка
Пирату Сервантино отдать один приказ…»
— Да, я помню, — ответил я. — Это из старого фильма, что я видел в детстве. По-моему, об угнанной морскими разбойниками какой-то подлодке… Но это ведь приключенческий фильм…
— О коммодоре Сервантино песню сочинили? — неприятно поразился Артуро. — Уж… не ожидал такой почести… А про мертвецов… вы правы, тут много таких… ходячих трупов…
— Это не легенда и не фильм, Махмуд, — Кэтрин чуть подалась ко мне. — Мы на борту той самой субмарины, о которой потом поставили десятки фильмов и написаны сотни книг… Многое стало известно, сеньор Бетанзо, о том, что было тогда, но ничего неизвестно, что стало после. О вас знают всё и в то же время очень мало. «Вулкан», сеньор Бетанзо, прозвали «Летучим Голландцем», потому что вы подобно призраку вдруг появлялись на виду и исчезали в никуда.
Я слушал и не мог понять: ведь это произошло почти двести лет назад. По внешнему виду моряков субмарины не скажешь, что им за два века — дашь тридцать-сорок лет. «Прожить столько лет физически невозможно», — лихорадочно рассуждал я. Может, здесь что-то законсервировалось? Время, к примеру… Но как? Как это возможно? Ведь до сих пор не существует технологий управления временем… Загадка!
Тем временем беседа продолжалась. Врач говорил:
— Мы никуда не исчезали… точнее, коммодор Сервантино ведёт «Вулкан» в скрытом режиме, работает соответствующая система. Мы знаем, что за нами сейчас охотятся все военно-морские силы, и поэтому лишь изредка всплываем для ориентации, хотя ничего не видим — наши приборы глухи… так говорят те, кто дежурит третьи сутки у экранов.
— Увы, за вами уже давно никто не охотится, потому что вы навсегда пропали из поля зрения, — покачала головой Кэти.
Она взглянула на меня и, заметив полное недоумение на моём лице, пояснила уже мне:
— Итак, Махмуд, слушай… В 1990 году было подписано соглашение между Организацией Варшавского договора и Североатлантическим союзом — НАТО — о двадцатипроцентном разоружении ядерных сил: баллистические ракеты, самолёты-бомбардировщики, морские линкоры-ракетоносцы. Так удалось снять напряжённость между двумя военными блоками, угроза ядерной войны снизилась… Кроме того, под демонтаж должны были пойти по десять ядерных подлодок от СССР, США, Франции и Великобритании. Субмарина «Вулкан» — новейший корабль типа «Огайо», запущенный в строй за два года до этого события, — предполагалось также разделать. Девятого сентября лодка встала у причала военно-морской базы Мейпорта1, и в течение двух месяцев техническая комиссия должна была разработать план по реактивации атомного реактора, снятию с дежурства ракет и так далее.
— Но комиссия не успела приступить к делу, — вставил слово офицер. — Из ста сорока членов экипажа на вахте осталось всего двадцать, остальные перебрались на базу… И тут на нас напали пираты. Точнее, я привёл одного на борт — это был Джордж Харрисон, мой троюродный брат. Он напросился на прогулку, мол, интересно ему взглянуть на мощный ракетоносец, и я получил разрешение на это от капитана Моррисона. Но я не знал, что в голове у родственника. Он принёс с собой баллон с усыпительным газом и открыл его, когда вошёл в рубку, сам надев маску… Мы все потеряли сознание… А когда очнулись, корабль был уже в океане, а на борту находилось тридцать человек — все мерзавцы и подонки…
— Но-но, уж не очень-то, сэр! — рявкнул стоявший у люка охранник, который не скрывал своего интереса к нашему разговору. — Не стоит злить джентльменов удачи!
Кэтрин отмахнулась от него, как от назойливой мухи, и продолжила фразу Артуро:
— Это была бригада наёмников, пиратов, которые за большие деньги выполняли различные миссии, естественно преступные. Об этом стало позже известно ФБР, которое провело расследование и выявило не только исполнителей, но и заказчиков. Но исполнитель… о-о-о, это яркая личность. Смелый и отважный Марчелло Сервантино, пятидесятидвухлетний морской офицер, был не лишён чувства высокомерия и тщеславия, ему хотелось многого в этой жизни. Да, хладнокровия и бесстрашия ему не отказать, и не зря многие капитаны хотели иметь именно его в своих первых помощниках. Но до своей субмарины он не дослужился.
Мы с Артуро внимательно слушали рассказ моей подружки; врач наклонился чуть вперёд, подбородок лег на сжатые пальцы, взгляд потемнел, будто он пытался в голове состыковать прошлое с настоящим, а я чувствовал, как у меня по спине бегут мурашки.
— Последний его поход был в качестве старшего помощника капитана на подлодке «Лос-Анджелес», а вообще он начинал службу с «Трешера», который, как известно, погиб, но тогда Сервантино не участвовал в плавании по семейным обстоятельствам. Он дослужился до высоких званий, пока не поссорился с начальством, избил высших офицеров, угрожал им оружием, и ему указали на дверь, выдали «волчий билет», лишили званий и привилегий. Ему повезло, что не осудили, а ведь он совершил воинское преступление. В злобе Сервантино обещал рассчитаться со всеми обидчиками, он вступил в связь с мощной группировкой пиратов, контролировавших Южно-Китайское море. Пираты имели контакты с Северной Кореей, и именно Пхеньян сделал заказ на атомную субмарину. За семьдесят миллионов долларов Сервантино и тридцать его соратников, большинство из которых уволенные за неблаговидные поступки моряки, решили захватить «Вулкан»…
— В армии и на флоте много подонков из числа офицеров, и мы не стыдимся того, что с ними делали, — отозвался охранник, будто желая подчеркнуть каждое слово. — Сэр Сервантино — смелый капитан, настоящий лидер, и мы охотно пошли с ним в его деле. И мы получим то, что заслужили, — свои миллионы…
Он выпрямился, расправил плечи, взгляд его стал холодным, как сталь ножа. На скулах играли желваки, тонкая полоска ухмылки пересекала лицо; в этом было не бравада, а почти религиозная гордость. Казалось, он не сомневается ни в капитане, ни в себе, ни в том, что деньги — лишь награда за долгую верность.
— Вы их не получите, — резко оборвала его девушка и продолжила свой рассказ, к которому прислушивались мы все. — Ваш троюродный брат Харрисон был одним из приближённых Сервантино. Он не был моряком, но имел отношение к армии, был из спецназа, участвовал в военных операциях в Африке и Латинской Америке. Его прозвали «Кровавый крот»… потому что он нападал внезапно и убивал всех, кого встречал на пути. На его счету не только партизаны и наркодилеры, но и обычные крестьяне, жители деревень… Он был убийцей.
— Этого я не знал, — выдохнул Артуро. На его лице проступило неподдельное отвращение: ноздри дрогнули, губы побелели, пальцы сами собой сжались в кулаки. Он отвёл глаза, словно боялся встретить чей-то взгляд, и тихо добавил: — Хотя я ему никогда не доверял, ещё с детства… Но не думал, что он дойдёт до измены. И не ведал, что он мясник.
— Вы ещё не то узнаете, — хохотнул охранник, играя автоматом в руках. На его губах застыла презрительная ухмылка, глаза блестели каким-то опасным весельем. — Харрисон — это машина смерти, и знает этот парень точно, где у кого находится душа, поэтому быстро достаёт её из тела своим кинжалом. Я был с ним во многих операциях в Африке, и перерезали немало местных…
Артуро с презрением посмотрел на охранника и отвернулся, будто запахло гнилью.
— Дальше, — попросил он.
— Да-да, и мне интересно, — сказал я.
Шэр усмехнулась, откинула прядь волос, блеснув насмешливым взглядом, и сказала:
— Итак, Харрисон получил баллон с усыпляющим газом — и усыпил всех. Тридцать головорезов напали на охрану ночью и уложили всех из оружия с глушителями, поэтому выстрелов никто не услышал. Все знали хорошо своё дело, потому что в считанные минуты субмарина завела двигатели и стала покидать базу. И лишь когда она вышла в открытое море, все вспохватились. Никто не понял, что произошло, кто дал разрешение экипажу вывести лодку, и лишь когда к причалу прибыли охранные подразделения, то увидели трупы и поняли, что подводный корабль просто захватили…
— Мы это сделали быстро и аккуратно, ни один пикнуть не успел, — ухмыльнулся охранник, явно наслаждаясь воспоминаниями. — Я лично перерезал горло троим молокососам, которые считали себя подводниками. Они даже оружием воспользоваться не сумели… Дамочка, вы знаете очень многое для историка…
— На борту подлодки ни у кого не было оружия, за исключением капитана Смитта, лишь у него оказался пистолет, однако им воспользоваться не смог, будучи усыплённым, — сердито произнёс перуанец, с ненавистью глядя на охранника. Его голос дрожал от сдерживаемого гнева. — Ключи от оружейного арсенала были у него, и вы, гады, первым делом отняли их, а потом стали выпытывать пароли к запуску ракет…
— Ракет? Зачем им было запускать ракеты? — удивился я, не веря своим ушам.
— Заказчики хотели удостовериться, что ракеты «Трайдент», которых на борту «Вулкана» целых две дюжины, на самом деле снабжены ядерными боеголовками и их не успели снять. Была выбрана цель — один из островов Тихого океана. Дело в том, что до Северной Кореи Сервантес собирался добраться не через Атлантику и Индийский океан, а обогнув Южную Америку, придерживаясь южных широт, практически у Антарктиды, пройти через Тихий океан и сдать субмарину на одной из секретных баз. Ракета должна была продемонстрировать миру, что с пиратами шутить не следует, и оставшиеся ракеты они запустят уже по Китаю, СССР и США, чтобы развязать Третью мировую войну…
— Ужас какой! — воскликнул я. — Это бесчеловечно!
Охранник издал звук презрения — короткий, как сплюнул. Губы его скривились в кривой ухмылке, в глазах вспыхнул хищный блеск. Он слегка дёрнул плечами, будто ему скучны и наши эмоции, и сам разговор, а пальцы привычно барабанили по автомату. Казалось, его всё это только забавляло — идея конца света и наша дрожь перед ней.
— Скорее всего, испытать ракету хотели ударом по островам то ли чилийской принадлежности, то ли Великобритании… точно не помню, — призналась девушка. — Это выяснилось позже. А тогда сотни кораблей и самолётов США, в частности, из Норфолка, бросились в погоню, но она исчезла. Я знаю, что на ней было какое-то устройство, которое позволяло заглушать сигналы, сканирующие окружающее пространство, то есть она была как бы невидима для радаров. СССР и другие страны не могли не заметить этой операции и потребовали пояснения, и тогда американцы признались, что совершен угон субмарины. В поиске и уничтожении «Вулкана» приняли участие и советские военно-морские силы, а также флоты Франции, Италии, Великобритании, Канады, Аргентины, Китая…
— И что же… нас не нашли? — спросил Артуро, голос его стал тихим, но в нём чувствовалась надежда, будто он хотел услышать, что всё это давно закончилось.
— Нет, последний раз спутники с космоса зафиксировали субмарину в трёхстах милях от Мейпорта, а потом вы исчезли… — покачала головой Кэти. И для меня пояснила, видя полное недоумение на моём лице: — Итак, Махмуд, слушай… В 1990 году весь мир искал вас, но до секретной базы вы не добрались. Кстати, эту базу через несколько недель штурмовали спецгруппы из США и СССР, были уничтожены все, кто оказал сопротивление. Оставшиеся в живых из пиратов признали, что выполняли заказ Пхеньяна. Но лодка до острова не дошла… Вот в чём и странность… Прошло почти два века, а вы всё ещё только плывёте туда!..
Я почему-то мысленно представил субмарину, прорезающую не глубину, а само время — длинный, как чёрный кит, корпус скользит не по слоям воды, а по невидимым пластам лет, ввинчиваясь в мягкую толщу веков; вокруг не синь океана, а вязкая тьма, где светятся точки-звёзды, как медузы, и нет ни дна, ни поверхности, только бесконечный тоннель между эпохами.
— Как это возможно? — вздрогнувшим голосом спросил охранник. Его охватил настоящий животный страх: побледнел, как будто из него выкачали кровь, глаза расширились и забегали, на лбу выступили крупные капли пота, пальцы на автомате задрожали. — Я никак не могу взять в толк, что прожил две сотни лет, хотя лодку мы захватили три дня назад!
— Не скажу, что вы уж совсем исчезли, — заметила Катрин. — Вас иногда фиксировали… но в виде какого-то приведения. Сотни человек были свидетелями, как вы вдруг возникали из ниоткуда, плыли несколько секунд куда-то и вновь исчезали. Многие считали, что это мираж, или мистификация, выдумки людей, но уж больно правдоподобно всё выглядело в их рассказах. Корабль прозвали «Летучим Голландцем». И я не верила всем этим рассказам, пока наш «Эскалибур» не врезался в вас…
— Что за «Эскалибур»?
— Наша яхта, — пояснил я офицеру. — Мы на нём проводили летние каникулы… Плыли по Индийскому океану, пока не повстречали «Вулкан». Вначале даже не поняли, что это — корабль, думали какое-то животное…
Тут застонал Эдвард, и Артуро склонился над ним. Наш капитан не пришёл в сознание. Перуанец бережно переложил его, чтобы не затекли члены, подложил под голову какой-то свёрток, который нашёл в углу — грязный, но мягкий, похожий на рулон старого спасательного плота; аккуратно расправил руки, проверил зрачки.
— Его нужно в мой медотсек, — озабоченно произнёс офицер, проводя ладонью по лицу Болтамора. — Там ему будет лучше, чем в этом техническом отсеке.
— Это решит Харрисон, куда отправить пацана, а не вам, — прервал его охранник, злыми глазами смотря на нас. Видимо, он встревожился: гонорар уплыл из его рук, ведь тех, кто обещал большие деньги, уже давно нет в живых. На лице у него отразилось смятение — губы дёргались, как будто он пытался что-то высчитать, взгляд метался, в нём сражались жадность, паника и надежда на чудо. «Что я тут делаю и что вообще делать в такой ситуации?» — видимо, подобные мысли крутились в его не слишком интеллектуальной голове, и это обстоятельство не могло не волновать пирата.
— Э-э-э… мэм… вы не врёте — два века? Или это шутка? — переспросил он.
— К чему нам шутить, — огрызнулся я. — Думаете, мы врём в отместку за ваш таран нашей яхты? Сейчас конец двадцать второго века! И думайте, что вы делаете! И что вас ждёт в наше время! Там не позволят вам запустить ракеты!
— Мне не понять, как мы сделали такой скачок во времени, — тихо произнёс Бетанзо. — Может, вы поясните, как это возможно… Ведь ваша наука ушла вперёд за эти годы…
— Даже нашей науке ещё не ясны вопросы времени, — отмахнулся я. — Говорю вам как человек, имеющий знания в физике… Не знаю, как удалось три дня растянуть в два века…
Тут я сам задумался. Уравнения Эйнштейна, из которых следуют парадоксы замедления времени при огромных скоростях, всплыли в памяти. Теории искривлённых пространственно-временных тоннелей, гипотетические кротовые норы, эффект близости к чёрной дыре, квантовые флуктуации гравитационного поля — всё это, казалось, было красивыми формулами, но не практикой. Даже в XXII веке человек не научился управлять временем, только моделировать его на компьютерах. Разве что непредсказуемое стечение полей — электромагнитных, гравитационных, радиоактивных — могло создать карман, в который провалилась субмарина, растянув часы в столетия, а пространство в годы. Но это были только гипотезы — никто никогда не видел, чтобы они срабатывали в реальности.
Катрин тронула за плечо офицера, мягко, но настойчиво:
— Может, Артуро, вы нам расскажете, что тут произошло?
— Да-да, — поддержал я, — может, вся разгадка на борту «Вулкана»… Расскажите…
Тот устало пожал плечами, осмотрелся в узком металлическом отсеке, потом опустился на узкую откидную скамью у переборки — ту самую, что на подлодках заменяет сиденье в кают-компании, — и начал говорить:
— Очнулся я уже, когда лодка шла под водой часа три. Голова страшно болела после газа… У меня руки были связаны. Меня и ещё нескольких матросов оставили в живых, но не из-за гуманности, а потому что им не хватало людей для работ — ведь корабль большой, механизмов уйма. Я им был нужен лишь как судовой врач: среди них не было ни одного с медицинской специальностью. И если бы не это, то Джордж пристрелил бы и меня без всякой жалости, ему плевать на родственные связи. Он же пытал при помощи наркотиков и ножей капитана Смитта, чтобы тот выложил ему пароли к активации ракет, но тот мужественно перенёс их и… умер от болевого шока…
— Ох, какой ужас… — выдохнула Катрин, прижав пальцы к губам. Её лицо побледнело, в глазах скопились слёзы, зрачки расширились от отвращения; пальцы дрожали, как у человека, впервые увидевшего кровь.
— Да, я всего лишь констатировал смерть, — печально произнёс Артуро. — Но кроме капитана никто не знал кодов, и это бесило пиратов. Они знали, что будет погоня, и включили блок-контур…
— Чего-чего? — не понял я.
— Это устройство, которое делает субмарину невидимой для радаров и позволяет двигаться сквозь толщу воды практически бесшумно — ни один гидролокатор не уловит звуки моторов, винтов и даже трения корпуса о воду. И тут произошло непредвиденное… Один из пиратов неправильно ввёл команду, спутал последовательность операций. Компьютер, естественно, заблокировал систему, решив, что это делается умышленно. Тогда Харрисон в ярости отключил компьютер и запустил блок-контур вручную — что не предусматривалось никакими инструкциями. Сбилась точная настройка, и вдруг… раздались какие-то странные звуки, субмарину закачало, а потом всё успокоилось… Однако нас окутал какой-то мерцающий туман. Пираты не знали, что это такое, и стали требовать от нас, оставшихся в живых, пояснений…
— И что вы им сказали?
— А что мы могли сказать, если сами прежде этого не видели? Система «невидимка» всегда работала нормально, и тумана никогда не было. Это пираты сами повредили механизмы блок-контура, что-то перепутали там в их соединениях или агрегатах… В итоге, мы плывём, не видя окружающего мира, не улавливая никакого сигнала. Вокруг нас только вода и… туман.
— Вы отключили блок-контур?
В этот момент плафоны на переборках вдруг затеплились тусклым, почти мёртвым светом, словно на мгновение погасла сама жизнь корабля; тени сжались, металл заскрипел. Потом лампы снова вспыхнули, рванув белым, резким светом. Воздух задрожал от лёгкого запаха озона. Становилось ясно, что где-то падает напряжение, а электросеть работает на пределе.
Я ждал ответа от Артуро, но услышал его от другого человека.
— Нет, это оказалось невозможным, — произнёс охранник, кусая губу. До него постепенно доходило, что, возможно, из-за этого агрегата и произошли такие события. — Там какое-то силовое поле, к которому нам не подступиться. Весь ядерный реактор и блок-контур окутаны чем-то невидимым, через что не пройти — отбрасывает. Несколько ребят уже сломали себе руки, пытаясь добраться до рубильников этого агрегата. Капитан злится, но мы ничего поделать не можем с этой хренотенью!
— Значит, вы плывёте в режиме «невидимка», но с изменёнными параметрами?
Артуро кивнул:
— Вот так мы и плывём к секретной базе, не зная, где мы точно. Хотя Сервантино ведёт корабль по карте, исходя из данных скорости, однако компьютер не подключен к навигационным космическим системам, ибо тогда нас легко было бы засечь. Мы всплыли, чтобы сориентироваться по окружающему пространству, но этот туман мешает нам увидеть что-то, да и если видим, то ненадолго…
Туман внутри и вокруг «Вулкана» был не похож ни на обычный морской смог, ни на пар, что поднимался с воды. Он переливался бледными голубыми и серебристыми оттенками, словно внутри его капелек таилась собственная, слабая энергия. Каждое движение воды, каждый шорох или шаг на металлической палубе создавал легкое свечение, будто туман реагировал на вибрации.
Снаружи субмарины он растекался по поверхности океана, окутывая корпус полупрозрачной, мягкой вуалью. В свете подводных прожекторов борт казался будто парящим в космосе: обводы блестели, отражая холодный свет, а контуры винтов и руля исчезали в серебристом мерцании.
Внутри лодки воздух был густой, вязкий, и каждый вдох отдавался лёгким покалыванием в легких, как будто микроскопические молекулы тумана слегка реагировали на биохимию человека. Свет плафонов преломлялся, переливаясь на стенах и оборудовании, создавая иллюзию движущихся теней: приборы казались ожившими, металлические трубы и панели — слегка колышущимися, будто лодка сама дышала.
При каждом резком движении или шаге туман слегка закручивался, образуя маленькие вихри и спирали. Звуки приглушались: шаги становились глухими, шепот — почти прозрачным, а вибрации оборудования отдавались еле заметным эхом, словно пространство вокруг было заключено в мягкую, полупрозрачную оболочку.
Эффект был одновременно завораживающим и тревожным: казалось, что «Вулкан» находится в границе двух миров — привычного реального и какого-то непостижимого измерения, где пространство и время подчиняются своим законам. Даже взглянув наружу через иллюминаторы, нельзя было различить горизонт: вода и туман сливались в бесконечный серебристый поток, по которому субмарина скользила будто по космическому вакууму.
Каждое мерцание тумана то успокаивало, то настораживало: иногда казалось, что внутри него кто-то или что-то наблюдает, следит за каждым движением. В сочетании с тихим гулом двигателей и биением сердца членов экипажа это создавало ощущение полной изоляции от привычного мира — будто «Вулкан» плыл сквозь саму ткань времени.
- Получается, когда видите вы, то видят и вас, — предположил я, глядя на Бетанзо с напряжением. — Это какое-то окно, двустороннее. Потом оно захлопывается, и вы опять невидимы для другого мира, а тот мир невидим для вас… Тогда история о «Летучем Голландце» основана на реальных событиях. Гм… интересную теорию можно выдвинуть на вашем практическом примере.
Бетанзо тяжело вздохнул, лицо его потемнело:
- Боюсь, что именно это и потребует от вас Марчелло Сервантино, — тихо, почти печально произнес он. — Потому что вы — ученый-физик.
- Что вы, что вы! — махнул я рукой, стараясь скрыть волнение. — Я всего лишь студент, хочу стать инженером ядерных реакторов и двигателей космических аппаратов. Я не физик-исследователь, не ученый… Что я могу сделать? Ведь я мало что знаю о вашей субмарине…
Охранник сжал губы, глаза его сжались в тонкую линию:
- Вам лучше что-то сделать, — прошипел он, голос был резким, угрожающим. — Потому что это спасет вам жизнь. Лучше пошевелите извилинами…
- Он прав, — тихо добавил Артуро, слегка озабоченно. — Капитану не нужна лишняя обуза. Он допросит вас и может потом пристрелить. Но вы — человек будущего, знаете больше нас о физике, можете что-то предположить и разработать план, как остановить наше продвижение в тумане и… во времени…
В голове мелькнула нехорошая мысль: минуты на «Вулкане» могли растягиваться до суток или месяцев за пределами субмарины.
- Эй, эй, если мы на борту «Вулкана», — воскликнул я, — то значит, тоже движемся во времени!
Катрин прижала руку ко лбу, глаза блестели тревогой:
- Ой, я опоздала на свадьбу Марины! Она собиралась замуж в ноябре! — голос дрожал. — Она будет очень недовольна, если я пропустила это событие… И учеба в университете…
Я вспыхнул:
- Причем твоя Марина? — выпалил я. — Дело серьезнее, чем я мог предположить. Мы сейчас на борту пиратского корабля с ядерным реактором, ракетами и блок-контуром, работающим в неизвестном мне режиме! Это опасный потенциал для нашего мира! Если мы передвигаемся во времени, можем аккумулировать внешнюю энергию, и неизвестно, сколько ее теперь у нас! Корабль — как конденсатор, и неизвестно, что произойдет, если цепи блок-контура разомкнутся, и мы очутимся в обычном времени — возможен взрыв невиданной мощности, катаклизм глобального масштаба! Это как аннигиляция материи и антиматерии!
Охранник хмыкнул, губы скривились в презрительной улыбке:
- Вот видишь, уже строишь теории, а говоришь, что ничего не знаешь. Но это не все… Вы не знаете другого.
Мы переглянулись:
- А что еще? — спросил я, недоверчиво.
- Несколько ребят пытались покинуть субмарину, когда началась эта внештатная ситуация с блок-контуром, — продолжил он, глаза блестели от возбуждения и страха. — Испугались, прыгнули в воду… но их, как магнитом, притянуло обратно. Никакие попытки уйти с «Вулкана» не имели результата. Мы тут как проклятые… И вы тоже. Так что были очень удивлены, когда вдруг появились вы… Значит, кто-то из вашего мира может проникнуть к нам… А возможно ли уйти обратно? Думаю, вы этим самым вновь вернули какую-то надежду…
Я лишь пожал плечами, не зная, что ответить.
Артуро вздохнул, лицо его стало серьезным:
- Я знаю, что в лабораториях Пентагона проводились эксперименты с криогенной заморозкой — читал документы. Человека можно заморозить хоть на сто лет, а когда размораживали, ему казалось, что прошло всего несколько минут… Может, этот блок-контур работает как криогенная камера?
- Вы говорите об анабиозе, и это давно используется людьми для дальних космических полетов, — ответила Катрин, слегка наклонив голову, взгляд ее был сосредоточен и холоден. — Опыты Пентагона рассекретили, и они стали достоянием мировой науки. Теперь космонавтика полностью пользуется результатами тех исследований. Но не думаю, что ваш пример уместен к этому случаю.
- Мне кажется, что Кэт права, — заметил я, прищурившись. — Замораживается ведь организм, а вы бодрствовали, были в движении. Потом оказались вне нашего мира, а это говорит о другом факторе — возможно, вы находитесь…
- Теперь уже мы, а не вы, — слабо улыбнулся Артуро, его взгляд был задумчивым, но дружелюбным. — Не забывайте, вы на борту «Вулкана», и делите с нами ситуацию…
- Ах, да… — кивнул я, осознавая масштабы происходящего. — То есть мы находимся не только вне времени, но и пространства… Ибо это взаимоувязано. Время и пространство неотделимы, и если исказить один, то это зеркально отражается на другом.
- Ты хочешь сказать, что мы сейчас и не в Индийском океане? — вздрогнула Катрин, глаза расширились, голос слегка дрожал. — А где-то в другом, например, в Северном Ледовитом…
Мне пришлось снова пожать плечами:
- Вполне возможно… а также вероятно, что плывем по Аральскому морю, который находится глубоко внутри континента…
В этот момент люк резко открылся, и в отсек вошел Харрисон. Его лицо было странно унылым и растерянным, прежняя нагловатая ухмылочка исчезла, уголки губ опущены, глаза потемнели и смотрели сквозь людей будто в пустоту. Видимо, ситуация потрясла его куда сильнее, чем кто-либо предполагал.
- Я сообщил коммодору о вас и о том, что вы из двадцать второго века, — голос его был низким и сдержанным, без привычной агрессии. — Не скрою, он был ошарашен не меньше меня и захотел встретиться с вами. Но не сейчас, а чуть позже. Вам выделят один отсек, где вы сможете находиться до того момента, пока не решится ваша участь. Охрану не поставим, не потому что доверяем, а потому что людей не хватает. Но попытаетесь сбежать с «Вулкана» — пристрелим! Я лично всажу в каждого обойму, предварительно выпотрошив брюхо… Артуро подтвердит, что на такое я способен.
- Да, у него талант убивать и мучить, — нахмурился перуанец, лицо стало серьезным, губы сжаты. — Но этого парня нужно перенести в медотсек, — он указал на лежащего до сих пор в беспамятстве Эдварда, — ему необходима медицинская помощь. Не думаю, что он намерен оказать вам сопротивление…
Пират лишь пожал плечами, голос его был ровным, но в нем чувствовался вызов:
- Под вашу ответственность, сеньор Бетанзо! Повторяю — убежит один, убью всех. Так что вы отвечаете друг за друга! И не смотри на меня, родственник, такими злыми глазами, — он с ухмылкой повернулся к Артуро. — Это работа такая, ничего личного…
— Работа? Знала бы моя мама, кто у нее по крови в родственниках, давно бы отреклась от такой родословной, — сплюнул Артуро, криво усмехнувшись.
Харрисон нахмурился, пальцами медленно потер переносицу, будто сдерживая внутреннюю вспышку, и вдруг, резко, без предупреждения, шагнул вперед и нанёс удар. Его кулак, сжатый так, что побелели костяшки, со свистом рассек воздух и врезался Артуро в скулу. Звук удара был глухим, как удар по сырому дереву. Офицера швырнуло к переборке — он ударился плечом о металл, соскользнул по стене и осел на пол, тяжело дыша.
Охранник восторженно заулюкал, издав нечто среднее между криком и хохотом — резкий, сиплый звук, от которого веяло одичалой радостью. Он даже подпрыгнул на месте, хлопнув ладонями, как мальчишка, увидевший драку на школьном дворе.
— Не хами мне, Артуро, — процедил Джордж, его глаза были узкими щёлками. — Я ведь могу сильно разозлиться. Надеюсь, это будет тебе уроком.
Он резко развернулся на каблуках, тяжелые ботинки скрипнули по стальному полу, и вышел из отсека, не обернувшись.
Артур держался за скулу, пальцы дрожали. Кровь прилила к лицу, глаза его потемнели, в них метались гнев и боль — это была не просто злость, а настоящая ненависть, затаённая, холодная, будто клинок, спрятанный под одеждой. Будь у него оружие, я был уверен: он бы без колебаний всадил в своего троюродного брата всю обойму.
— Как вы? — спросил я, протягивая руку врачу.
Тот, стиснув зубы, принял её, и я помог ему встать. Катрин с возмущением смотрела вслед ушедшему Харрисону, её глаза сверкали, губы были плотно сжаты.
Тут в отсек ввалились ещё трое пиратов. Шли они нагло, с лёгкой раскачкой, будто чувствовали себя хозяевами.
— Вас велено отселить в отдельный блок, — сказал один из них. Это был лысый мужчина с бледной, блестящей, словно натянутой кожей. От левого уха до верхней губы тянулся кривой шрам, затягивавший угол рта в постоянную ухмылку. На правой щеке у него чернела татуировка огромного паука, лапы которого будто расползались к глазу и шее. Личность мерзкая, и имя соответствующее — Тарантул.
— А раненого? — Бетанзо указал на лежащего без сознания Эдварда.
— А его к вам, док, в лазарет на лечение, — ответил Тарантул, голос его был хриплым, с сухим щёлкающим акцентом, как будто он разговаривал, не выпуская сигарету из зубов.
Пираты бесцеремонно схватили Эдварда за руки и потащили по коридору к медотсеку, игнорируя протесты Артуро и Катрин. Я пытался придержать голову своего капитана, чтобы тот затылком не бился о металлический пол, но один из охранников ткнул меня в грудь своим прибором-оружием.
— Куда прёшь? Ты знаешь, что это такое?
— Полагаю, что какое-то примитивное оружие… — пробормотал я.
— Примитивное? — фыркнул тот, ухмыльнувшись. — Я знаю, что ты из будущего, но даже тебе этот примитивный автомат сделает хорошую дырку. Так что не лезь…
— Но это мой капитан, он без сознания… — пытался пояснить я, но всё было напрасно: пираты меня не слушали, продолжая движение.
Вскоре мы оказались в лазарете — отсеке, где стояли три металлические койки с бортиками, встроенные в стену. На столах вдоль перегородок громоздились ящики, тумбочки с хирургическими инструментами, стерильные пакеты и стеклянные банки с прозрачными растворами. Под потолком тускло светили лампы дневного света, а в углу тихо жужжали аппараты мониторинга. Воздух пах йодом, пластиком и холодным железом — смесь госпиталя и машинного отделения. Пираты бросили Болтамора на одну из коек, как мешок, не утруждая себя осторожностью.
Нам — мне и Катрин — приказали следовать дальше. Мы шли по длинным узким коридорам субмарины: тусклые лампы под потолком качались, отражаясь в стальном полу; с обеих сторон тянулись трубы, иногда капавшие конденсатом, пахло солёной влагой, дизельным маслом и горячим металлом. Слышался далекий гул турбин и стук, как пульс огромного зверя.
Через несколько минут нас привели в один из жилых отсеков. Здесь, судя по всему, раньше размещались члены прежнего экипажа. Большинство мест было пустым — на корабле оказалось слишком мало людей, чтобы занять все койки и ниши. Сами пираты перебрались ближе к центру управления. В нашем отсеке было неожиданно уютно и относительно просторно: свет здесь был мягче, пахло чистотой, видно, моряки любили порядок и ухаживали за лодкой. Койки были встроены в стены глубокими нишами, рядом располагались металлические шкафы, запирающиеся на ключ, а над койками были аккуратные сетчатые полочки с остатками личных вещей — книги, фото в рамочках, кружки.
Тарантул ткнул меня своим оружием в бок и с ухмылкой сказал:
— Это ваше место проживания, пятизвёздочный отель «Вулкан». Добро пожаловать, приятель, гы-гы-гы!
Его коллеги поддержали этот лошадиный смех не менее отвратительными звуками — один захрипел, будто старый мотор, другой затряс плечами, выдав сквозь зубы мерзкое свистящее фырканье, третий смачно заухал, имитируя, кажется, обезьяну. Всё вместе напоминало зверинец, а не экипаж подлодки. Окинув нас презрительным взглядом, пираты развернулись и, переговариваясь полушёпотом, ушли.
Мы остались наедине с Катрин. Она держалась, но по лицу было видно: ошарашена и встревожена. Конечно, непросто пережить катастрофу, очутиться на борту старинного судна да ещё в обществе мерзавцев, ощутить на себе их хамство и угрозы.
— Не волнуйся, всё будет хорошо, — сказал я, хотя сам не очень-то верил в это. До сих пор я был в шоке и не верил окружающей реальности — да и кто смог бы?
— Я надеюсь… Хотя больше беспокоюсь за Эдварда…
— С ним будет всё хорошо. Тебе нужно поспать, отдохнуть…
Девушка не спорила, медленно улеглась на нижнюю койку, сжала руки на груди. Её плечи чуть дрожали, глаза закрылись, дыхание стало ровным. Минуту спустя она уже спала, лицо разгладилось, губы чуть приоткрылись, ресницы дрожали, как у ребёнка. Я бережно укрыл её ватным одеялом, запахнув его до подбородка.
Самому же спать не хотелось. В голове роились сотни предположений, как рой встревоженных ос, но ни одно не оформлялось даже в гипотезу, не говоря уже о приемлемом объяснении. Слишком мало данных и фактов. Любой учёный строит своё мнение на основе расчётов, наблюдений, эксперимента, анализа — а у меня не было ничего. Только обрывки рассказов и собственные догадки.
Субмарина продолжала мчаться куда-то в неизвестность. За бортом мог быть океан или пустыня, но мы не знали, что нас окружает. Может быть, мы шли внутри огромного водного пузыря, скользившего сквозь параллельный мир или даже в иной галактике. Я представлял себе это как гигантскую каплю, сдвинувшую пространство и время, — и наш «Вулкан» в центре этой капли, как муха в янтаре. Мысли путались, клубились, как сизый дым, и я не мог развязать этот узел загадок. Сами посудите, насколько всё казалось невероятным: подлодка, пираты, путешествие сквозь время и пространство… и при этом наше собственное щекотливое положение заложников.
Прошёл около час.
Люк отворился, и в отсеке появился Эдвард. Голова у него была перевязана чистым бинтом, под которым темнело пятно крови. Глаза смотрели затуманенно, взгляд блуждал, словно он всё ещё находился в полусне. Он ступил внутрь неуверенной, чуть дрожащей походкой, плечи сутулились, пальцы вцепились в дверной косяк.
— Эдвард, ты чего не в госпитале? — вскочил я с койки.
— Не захотел остаться, к вам напросился, едва пришёл в себя, — ответил Артуро, входя следом. — Он не верит, что находится на борту «Вулкана»… Да, вот, я вам принёс одежду. Это моя униформа, которую ношу здесь. Может, кому-то маловаты, а кому-то великоваты… простите, другого просто нет.
Он протянул нам свёрток. Форма подводника была тёмно-синей, плотной, с длинными рукавами, отдавала солью и машинным маслом. На груди серебрилась нашивка с красным крестом и змеёй — знак судового медика.
— Спасибо… — поблагодарил я.
— Азиз, поясни, что это значит? — глухо произнёс Болтамор, осторожно и как-то неуверенно присаживаясь на стул. Он морщился от боли, видно было, что удар достался ему серьёзный, и несмотря на сильные обезболивающие, неприятные ощущения остались. — Что за «Вулкан», куда мы плывём?
В этот момент Катрин проснулась, резко приподнялась на локте, глаза её блеснули радостью:
— Эдвард, ты с нами, это хорошо! Как себя чувствуешь?
— Не скажу, что прекрасно, однако это лучше, чем быть мёртвым, — проворчал наш капитан. — Голова раскалывается, словно внутри работает паровой молот… Так, я слушаю, чего я пропустил?
Я замялся, не зная, с чего начать.
— Э-э… ты что знаешь о «Летучем Голландце»? — спросил я наконец.
Болтамор гневно сверкнул глазами, в голосе его прозвенела сталь:
— Что я знаю? Я, как яхтсмен, изучал историю мореплавания и знаю эту легенду. Могу тебе сообщить о своих знаниях… Итак, легенда гласит, что в одна тысяча шестьсот сорок первом году голландский капитан Ван дер Декен (или, по некоторым версиям, Ван Страатен) возвращался из Ост-Индии и вёз на борту молодую пару. Капитану, этому негодяю, приглянулась девушка; он убил её суженого, а ей сделал предложение стать его женой, да только та отказалась и выбросилась за борт. Это разозлило Ван дер Декена, и он поклялся найти её даже на том свете. При попытке обогнуть мыс Доброй Надежды корабль попал в сильный шторм, и многие посчитали, что это девушка, точнее, её дух мстит им за убийство суженного.
Мы втроём переглянулись, удивлённые глубиной знаний Эдварда. Он говорил тихим, но твёрдым голосом, будто читал по памяти старинную хронику:
— Среди суеверных матросов началось недовольство, и штурман предложил переждать непогоду в какой-нибудь бухте, да только самоуверенный капитан застрелил его и нескольких недовольных, а затем поклялся, что никто из команды не сойдёт на берег до тех пор, пока они не обогнут мыс, даже если на это уйдёт вечность, и что он не боится призраков. Этим Ван дер Декен, слывший страшным сквернословом и богохульником, навлёк на свой корабль проклятие. Теперь он, бессмертный, неуязвимый, но неспособный сойти на берег, обречён бороздить волны Мирового океана до Второго Пришествия. Хотя, по некоторым версиям, у него есть шанс обрести покой: раз в семь лет Ван дер Декен может вернуться на землю и попытаться найти ту, что добровольно согласится стать его женой.
— А вы неплохо знаете мифологию, — с удивлением произнёс Артуро.
Болтамор хмыкнул и продолжил, словно желая выложить всё, что помнил:
— Есть ещё кое-что… Ван дер Декен поклялся продать душу дьяволу, если сможет невредимым миновать мыс и не наскочить на скалы. Его пожелания исполнились, и он был обречён на вечные скитания.
Ещё легенда: команда голландского торгового судна заболела страшной болезнью. Из страха, что болезнь может быть занесена на берег, ни один порт не принимал судно. Корабль с умершими от болезни, от отсутствия воды и пищи моряками до сих пор бродит по морям и океанам.
Третья легенда: команда корабля натолкнулась на другой корабль-призрак — «Кенару», пиратское судно-спектр, которое грабило и уничтожало другие корабли. Команде «Летучего Голландца» удалось одолеть «Кенару», но на них перешло проклятие «Кенары»; теперь они бороздят бесконечные просторы и не чувствуют ни боли, ни усталости, ни тепла, ни холода, мучаются этим, а встречающиеся корабли они молят о помощи, но те, не пытаясь помочь, разделяют с ними проклятие «Кенары»…
Э-э-э… Одна из версий рассказывает о капитане Фалькенбурге, который был обречён скитаться по Северному морю до дня Страшного суда, играя в кости с дьяволом на собственную душу… И ещё, что я помню: команда «Летучего Голландца» так торопилась домой, что не пришла на помощь другому тонущему кораблю. За что была проклята.
— Стоп! — поднял я ладонь. — Ты прекрасно просветил нас всех, и могу тебя заверить, что мы на борту прототипа того корабля, только военного. «Вулкан» — это атомный корабль двадцатого столетия, который угнали пираты и который через пространство и время проскочил два века…
— Чего-чего?
— И сейчас продолжает мчаться в будущее. И мы вместе с ним!
Эдвард ошалело посмотрел на нас. Даже боль, казалось, отступила, глаза его расширились, он несколько раз моргнул, будто пытаясь прогнать мираж:
— Ребята… вы шутите?
— Да какие тут шутки, — мрачно произнёс Артуро, прищурив глаза. — Ядерное оружие и подводная лодка в руках негодяев, которые убили пол-экипажа и хотели накрыть остров атомным ударом — на такие темы не шутят… И вы для них — не больше, чем лишние свидетели. Единственное, что их интересует, — правда ли они в двадцать втором веке и как изменить ситуацию…
— К-ка-кую с-ситу-аци-ю? — заикаясь, спросил Болтамор. Он пропустил основную часть наших бесед и, разумеется, не был в курсе.
Я вкратце изложил ему то, что знал. Пока я говорил, лицо капитана заметно менялось: и без того осунувшее, оно стало белым, как холст; по скулам заходили мелкие судороги, пальцы невольно теребили край повязки, глаза стекленели и будто проваливались внутрь себя. Он хрипло выдавил:
— Значит, мы на борту того самого «Летучего Голландца»?
— Ну, не совсем… — попытался я смягчить. — Это другой корабль, хотя теоретически экипаж можно назвать сбродом мертвецов и призраков… Ну, это потому, что для нашего времени они мертвы…
— То есть?
— Ну, двести лет люди не живут.
— Вместе с ними и я мёртв? — с удивлением спросил Артуро.
Я отмахнулся:
— Вы меня не поняли. Биологически вам столько, сколько было в момент захвата субмарины. Физически — а это по отношению к нашему реальному миру — вы имеете возраст в две с половиной сотни лет. Столько никто прожить не в состоянии даже в нашем столетии. В этом и парадокс. Поэтому я произнёс слово «призраки»… Мы на борту атомного призрака!
— А я думала, что время тут замедлилось, и я не постарею, всегда буду выглядеть молодой, — несколько расстроенно сказала Катрин, опустив взгляд.
— Увы, увы, увы, — развёл я руками. — Природу не обманешь…
Болтамор крякнул, пощупав повязку на голове, и сказал:
— Я изучал различные теории, связанные с пространством и временем, много гипотез выслушал от профессоров… По их мнению, время и пространство изменяются только у «чёрных дыр», и то под влиянием чудовищной гравитации…
— Ты хочешь сказать, что мы превращаемся в «чёрную дыру»? — удивилась Катрин.
Артуро не знал, что такое «чёрная дыра», и попросил пояснений.
Я объяснил:
— «Чёрная дыра» — это область пространства с такой колоссальной массой и плотностью, что её гравитация не позволяет ничему уйти наружу, даже свету. Внутри пространство и время ведут себя иначе, растягиваются, искривляются, а любая материя, оказавшаяся за горизонтом событий, навсегда теряется для внешнего наблюдателя.
— О боже мой! — произнёс врач.
И тут у меня похолодело внутри:
— Подожди-ка… Действительно, может блок-контур изменил гравитационные линии, которые выталкивают нас из реального мира в подпространство, но при этом наращивает массу корабля… Тогда мы можем действительно коллапсировать, превратиться в этакое подобие «чёрной дыры»… Бог ты мой! На Земле формируется такое, что может поглотить её и всю Солнечную систему, едва только достигнем критической массы и вынернем из параллельного мира!
Слушавший всё это врач замахал руками:
— Эй, о чём это вы? Мы на обычном корабле с обычным оборудованием! Какая ещё «чёрная дыра»? Это где-то в космосе возможно…
— У вас необычный лишь блок-контур, который изменил практически всё на субмарине, — прервал я его. — Теперь мы угрожаем всему миру своим появлением из неоткуда… Хотя это только предположение. Может, всё иначе. Ведь никто из нас никогда не видел и не слышал об экспериментах со временем и пространством. Но то, что мы наблюдаем сейчас, говорит о наших крошечных знаниях о мире. Кто мог предположить, что неправильно набранная команда на компьютере вызовет неадекватное функционирование блок-контура, который, в свою очередь, повлияет на временные поля и вызовет релятивистский эффект?
В кабине зависло тяжёлое молчание.
— Азиз, ты можешь устранить последствия аварии и прервать релятивистский эффект? — девушка выразительно посмотрела на меня. Остальные тоже уставились на меня с умоляющим взглядом.
— Я не собираюсь проводить время в лодке в обществе негодяев…
— Я тоже, — поддержал Эдвард.
Бетанзо ничего не произнёс, только склонил голову.
В ответ я только вздохнул. Обещать было просто — но как исполнить взятые тогда на себя обязательства? Ведь мы ничего не знали о ситуации.
— А что мы можем сделать? Мы тут как военнопленные… И неизвестно, что нас ожидает!
— От головорезов Марчелло Сервантино и Джорджа Харрисона хорошего ждать не следует, — поддержал Артуро, его голос прозвучал глухо, как из глубокой шахты. — Нужно вам выторговать для себя особые условия, чтобы вас не тронули. Упор делайте на то, что только вы, обладая большими знаниями, сумеете размокнуть временные поля и вернуть субмарину в нормальный мир.
— Если мы сумеем это сделать, то где гарантия, что они нас потом не убьют? — быстро произнёс Эдвард. — Предлагаю биться… до конца…
— С твоим положением — вся голова в бинтах! Нам только идти в атаку, — усмехнулась Катрин, но в усмешке слышалась тревога. — Конечно, чувством благодарности эти гады не располагают… Но подумайте, какую опасность корабль несёт миру — даже в наше время ракеты с атомной начинкой — это не бирюльки, это серьёзно! Сейчас всё ядерное оружие под контролем ООН и оно используется вне Земли, для освоения космоса. А тут неконтролируемые никем двадцать четыре баллистические ракеты… Кроме того, как я поняла, мы ещё наращиваем энергетический потенциал, так что сейчас «Вулкан» — супербомба…
— Это точно…
— Так что ты предлагаешь?
Ответить Катрин не успела. Люк с металлическим стоном откинулся, и в каюту вошёл Харрисон. За его спиной стоял Тарантул, который плотоядно рассматривал девушку, сжирая её глазами; на лице читались не мысли, а хищный инстинкт. Лысина блестела при свете плафонов, будто он нарочно намазал кожу каким-то кремом. От обоих шёл холодный, тягучий запах опасности; казалось, сама аура этих людей пропитана кровью, грязью и ненавистью. Трудно было поверить, что такие — не персонажи романа, а настоящие, живые люди прошлого.
— Подымайте свои зады, детки! — хохотнул пират, хлопая в ладоши. — Пора на беседу с коммодором. Давайте, давайте, не засиживайтесь, это вам не свидание, а серьёзная встреча…
— А мне можно, сэр, потом поразвлечься с этой сучкой? — спросил Тарантул, играя бицепсами, как бы демонстрируя силу, раздувая грудь.
Эдвард с ненавистью посмотрел на него; если бы не головная боль и другая обстановка, то лысому пирату досталось бы по полной. Драться наш капитан не любил, но умел — на татами по дзюдо он не раз брал призовые места.
Катрин встревоженно посмотрела на нас, ожидая нашей защиты.
— Не смей, Джордж… — рявкнул Артуро.
— Мы не позволим это! — с твёрдостью сказал я.
— Что тут позволительно, решают только сэр Сервантино и я, как его помощник, — злым голосом произнёс пират. Ему не понравилась наша уверенность.
— Я бы… — начал было Эдвард выставлять свою позицию, но договорить не успел.
Харрисон слегка кивнул, и Тарантул всё понял. Он нанёс мощный и резкий удар под дых нашему капитану — кулак, будто кувалда, врезался в живот, от чего Болтамор согнулся пополам, глухо охнул и повалился на колени, хватая ртом воздух.
В ту же секунду в лоб капитана уткнулся ствол пистолета, который держал в руке Харрисон.
Артуро бросился было к нему, но я ухватил его за локоть, мол, стой…
— Ещё одно слово, и пуля размозжит тебе мозги, — процедил пират, его губы вытянулись в тонкую, бескровную линию.
— Он будет молчать! Не стреляйте! — выкрикнула Катрин.
Эдвард с ненавистью смотрел на Харрисона и молчал. Он понимал, что тот действительно выстрелит, не раздумывая. Но и терпеть унижение не мог.
И тут девушка сказала:
— Не стреляйте! Я сделаю то, что вы хотите, только не убивайте его.
Наш друг с изумлением и в то же время с неодобрением посмотрел на неё. С другой стороны, было ясно, что Катрин спасала его от смерти, и она поступила благородно. Нельзя сказать, что Эдвард хотел такой жертвы, ведь Шэр как бы покупала нам жизни у негодяев. Перуанец только развёл руками.
— Я не позволю… — выдавил из себя Болтамор.
И тут я сказал:
— Вы не выстрелите…
Пираты с удивлением посмотрели на меня:
— Это отчего же? Что останавливает от этого меня? — Харрисон прищурился, на губах заиграла нервная усмешка.
— Мои знания и навыки будущего, — произнёс я, глядя Харрисону прямо в глаза. — Убьёте — тогда вам никогда не выйти из того положения, в котором находитесь. Ваша подлодка — это мина замедленного действия, и часики уже отстукивают ваше время. Рванёт так, что и молекулы не останется. Только мы — ваша реальная надежда вернуться в нормальный мир и остановить негативный процесс.
— Парень прав, Джордж. Только он разберётся в той каше, которую ты с Сервантино заварил на «Вулкане», — глухо поддержал меня военный врач.
Тарантул хотел было что-то вякнуть, однако Харрисон оттолкнул его плечом, и с явными нотками неудовольствия произнёс:
— А ты прав, гадёныш… И ты, родственник, тоже говоришь верно. Я пока стрелять не стану — всё решит коммодор. — Он убрал пистолет, щёлкнул затвором и засунул оружие за пояс. — А теперь поднимайтесь — и вперёд!
Мы не стали спорить и двинулись вслед за Тарантулом. Последним шёл Харрисон, бурча что-то себе под нос. Коридоры на подлодке были узкими и короткими: всё разбито на секции, через каждые несколько шагов — люк, его надо открыть, протиснуться, закрыть. И всё же при всём этом мы чувствовали реальные размеры корабля.
Субмарина класса «Огайо» была чудовищем — каплеобразная, вытянутая, с мощной, как плавник кита, рубкой, к которой крепились крылоподобные горизонтальные рули и вертикальные, управляющие потоками воды у винтов. Длина — больше ста семидесяти метров, ширина — четырнадцать, осадка — двенадцать, а подводное и надводное водоизмещение соответственно восемнадцать и двадцать тысяч тонн. По таким показателям корабль превосходил линкоры первой мировой, а по боевой мощи ему и вовсе не было равных.
Главное оружие — ракеты «Трайдент», двадцать четыре вертикальные шахты, две чёткие линии, уходящие вглубь корпуса. Перед стрельбой субмарина всплывает на глубину десяти метров, сбрасывает скорость почти до нуля, давление в шахтах выравнивается с забортным, открывается наружный люк, и тонкая мембрана отделяет ракету от океана. Парогазовая смесь с чудовищным давлением выталкивает «Трайдент» наружу. На высоте сорока метров срабатывает первая ступень, бортовой компьютер берёт курс и ведёт ракету дальше, холодно и безошибочно.
К счастью, пиратам не удалось запустить ни одной ракеты. Капитан Смитт умер мученической смертью, но не выдал секрета. Теперь ракеты были просто балластом — пускай потенциально опасным, но пока нестрашным для жителей Земли. Хотя я не был бы так беспечен, учитывая, в каком положении сейчас находился «Вулкан».
Кроме того, на подлодке четыре торпедных аппарата калибра пятьсот тридцать три миллиметра с десятью торпедами. Двигаясь в толще океана со скоростью четверти сотни узлов, лодка испытывала колоссальное сопротивление воды, и чтобы снизить его, все выступающие части — перископы, антенны, стабилизаторы и рули — были уподоблены плавникам рыб, а число отверстий в наружном корпусе сведено к минимуму. Движение обеспечивал семилопастной винт диаметром около семи метров со скошенными серповидными лопастями — такая конструкция снижала кавитационные шумы. Рабочее погружение — триста метров, максимальное — более полукилометра.
В носовой части, сразу за обтекателем гидролокатора, находился отсек с торпедными аппаратами; в центральной, рядом с рубкой — главные системы управления. Сюда же поступали данные о воздушной обстановке с радиолокатора, о подводных объектах — с гидролокатора. Рядом располагались системы радиоспутниковой навигации и пульты запуска ракет, которые хранились в отсеке за боевой рубкой. Атомная установка — водо-водяной реактор, две турбины по тридцать тысяч лошадиных сил, плюс дизель-генератор в полтора мегаватта. Корабль обслуживал экипаж в сто семьдесят человек.
Всё это я узнал чуть позже. А сейчас я шёл и старательно запоминал каждую деталь. В институте мне доводилось изучать схемы и макеты космических кораблей — этот опыт сейчас пригодился, ведь многое в конструкции подлодки было схоже.
По дороге мы встречали других пиратов. Они с недоверием и опаской смотрели на нас, словно на чужаков, которых нельзя понять. Видимо, слух о том, что мы из будущего, дошёл и до них. Может, проблемы с блок-контуром они сваливали на нас, а может, считали нас агентами спецподразделения. Трудно было угадать, что у них на уме. Но то, что они настроены враждебно, ощущал каждый из нас всеми клеточками организма. Не совру, если скажу: и мы к ним относились без дружеских эмоций — это всё-таки были убийцы, преступники.
— Нам ещё долго идти? — наконец не выдержала Катрин, глядя на гулкий коридор.
— Пришли, красотка! — противно хихикнул Тарантул, откинул защёлку и распахнул тяжёлый люк.
Капитанская каюта оказалась небольшой, но явно обустроенной со вкусом старого морского волка. Стены обшиты панелями красного дерева, отполированного до янтарного блеска; встроенные полки с книгами уходят вверх к самому потолку, между ними — бронзовые фигурки китов и кораблей. На столе — компактный, но явно дорогой компьютер, рядом с ним — приборы, штурманские карты, несколько карандашей в стакане. В мягком, тёплом свете ламп стояли три кресла, обтянутые бархатистой тканью цвета морской волны; напротив, в углу — узкая, но аккуратно застеленная кровать, на полу — персидский ковёр с затейливым рисунком, поглощающий шаги. В стену был вмонтирован шкаф с форменной одеждой и аккуратно вычищенными ботинками. Чуть поодаль виднелась массивная дверца сейфа с кодовым замком — наверняка там хранились либо ценности, либо коды запуска ракет. Из рассказа Артуро я уже знал: доступ к сейфу пиратам так и не удалось получить.
У стола стоял высокий мужчина в форме морского офицера. Он держал бокал красного вина, лениво вращая его, и даже это движение казалось выверенным. Жестокость чувствовалась сразу: взгляд, холодный, колючий, словно прошёлся по нам раскалённым утюгом. Глаза — серые, с металлическим блеском, орлиный нос, тонкие губы, искривлённые в ухмылке, короткая стрижка, тронутая сединой, подчёркивала жёсткость черт. Судя по фигуре, Сервантино не отказывал себе в спорте: широкие плечи, сильные руки, мускулы под офицерской рубашкой жили своей жизнью.
— Пленные доставлены, господин коммодор, — отчеканил Харрисон. В голосе слышалась странная смесь усердия и опаски: пират явно побаивался командира и старался держаться услужливо, как стюард перед капитаном.
Слово «пленники» резануло по ушам. Эдвард не удержался:
— Пленники? А может, рабы ещё?
Джордж подскочил, как ужаленный, — при коммодоре его поддели, и он не мог это стерпеть. С ненавистью он повернулся к Болтамору:
— Тут могут находиться или соратники, или враги. Или пленники, которые ближе ко второму, чем к первому!
— А мы точно не первые и не станем вторыми, — гордо парировала Кэт. — Но вы не взяли нас в плен. Вы потопили нашу яхту, и мы волею случая оказались на вашем борту…
Если бы не Сервантино, Харрисон — я в этом уверен — хлестнул бы девушку. Хамства он не терпел ни от кого, даже от слабого пола. Но коммодор резко пресёк это: отстранил помощника коротким, но властным движением, шагнул нам навстречу и сказал:
— Подожди, Джордж. Не переоценивай свою физическую силу — тут она бесполезна. Ты уже пытался выведать тайну у капитана Смитта, и в итоге тот унёс её с собой в иной мир… А потом произошла эта авария, которую мы до сих пор не можем ликвидировать…
Тот побледнел и невольно отступил назад.
— Я хотел как лучше, сэр, — прохрипел он, едва не сглатывая слова.
— Не сомневаюсь… — холодно отозвался Сервантино. — Но об этом мы поговорим чуть позже. Садись в кресло, пока я буду беседовать с нашими… гостями.
Коммодор нарочно смягчил обстановку, не называя нас ни пленниками, ни соратниками. Его взгляд задержался на каждом из нас, словно он взвешивал каждое слово:
— Итак… вы — жители конца двадцать второго столетия. Это правда или всё-таки какой-то розыгрыш?
— А чего нам разыгрывать? — с недоумением бросил Эдвард, поправляя повязку на голове. — Что нам это даст?
— Не знаю. Может, это планы тех, кто гонится за нами…
Катрин фыркнула:
— За вами никто не гонится уже много и много десятилетий. О вас забыли. Вы как «Летучий голландец» — миф, далёкая история, страшная сказка для детишек на ночь…
Сервантино вспыхнул, глаза у него стали узкими и жёсткими:
— Обо мне вспомнят, как только я запущу ракету. У меня «Трайденты», а не макароны! И даже ваши современные системы вряд ли их перехватят.
Теперь пришла моя очередь фыркнуть:
— Если вы сумеете достать ключи к запуску ракет и… сумеете вернуться в обычный мир. А так ваши ракеты не выйдут из шахт — их разорвёт в десяти метрах над корпусом.
Коммодор сдержал злость, но кулак его с глухим стуком опустился на стол.
— Но вы знаете, на каком корабле находитесь?
Девушка спокойно ответила:
— Да, коммодор. События, связанные с похищением «Вулкана» из Мейпорта, известны всему миру, но сейчас этим интересуются только историки, к числу которых отношусь и я. За двести лет о вас сложены легенды, мифы, сняты фильмы и спектакли, написаны книги, защищены диссертации. Вы не представляете, какими героями… ну, только отрицательными — вы стали. Вам некуда спешить, господин Сервантино: пиратской базы, которая была готова вас принять, давно не существует. Там сейчас станция подводного слежения.
Надо отдать должное коммодору — он стойко принял этот удар. Не выронив ни слова, допил бокал вина, медленно прошёлся по каюте и, наконец, произнёс:
— Я — профессиональный моряк, полжизни отдал флоту. Умею командовать людьми и способен выполнить сверхзадачу, знаю этот корабль до каждого агрегата и узла. Признаюсь, о блок-контуре был мало осведомлён — устройство установили недавно, к нему приставили специального офицера-инженера. Включали его несколько раз строго по процедуре, как записано в судовом журнале. Но мой человек напутал при подаче команд — произошёл сбой. Какое-то силовое поле окутало водо-водяной реактор, несколько важных узлов, и теперь туда не подступиться. Более того, такое же поле появилось за пределами субмарины, и нас словно отрезало от внешнего мира. Приборы слепы, акустика глуха — я не вижу ничего и не уверен, правильно ли плыву. Моя маршрутная карта, которую я составил заранее, не соответствует реальности, а проверить я не могу — вокруг проклятый голубой туман. Я был уверен, что уже у Аргентины, но по вашим словам мы сейчас в Индийском океане…
Мы с Эдвардом и Катрин переглянулись и кивнули.
— Да, это так. Именно там вы потопили наш «Эскалибур»…
Сервантино, сложив руки за спиной, не отводил взгляда:
— Мы даже не заметили вас. Только по удару поняли, что напоролись на что-то. Я дал команду выяснить причину, несколько человек выскочили наружу, и они увидели вас… Это удивительно: раньше силовое поле никого не впускало и не выпускало. Как вы очутились в поле корабля — это мой первый вопрос. И ещё мне не ясно, как из-за какого-то блок-контура «Вулкан» закинуло на два столетия вперёд — это второй вопрос.
Я нахмурился, подбирая слова:
— Вы продолжаете двигаться во времени и пространстве. Я сам пока мало что понимаю, но думаю, что только гравитационное поле Земли удерживает вас. А так вы давно оказались бы на иных планетах. Ваш окружающий мир — это несколько километров воды, которые то забрасывают вас в параллельное пространство или подпространство — я точно не знаю, — то вытягивают обратно на Землю. Вы как маятник, качающийся между разными Вселенными.
Я сделал паузу, глядя коммодору прямо в глаза:
— Теоретически, у вас то, о чём человечество мечтало — машина времени и пространства. Если научиться управлять блок-контуром, можно получить огромную силу. Преодолевать любые расстояния, полёт в иные галактики составит считанные секунды. Можно вернуться в прошлое или заглянуть в будущее. Трудно даже представить, какими средствами вы сейчас обладаете.
Услышав это, Сервантино облегчённо выдохнул, словно взял в руки козырь:
— Да, это верно. Это хороший козырь. Как я понял, вы — физик?
Я чуть смутился:
— Я учусь на инженера атомных агрегатов и хорошо знаю физику.
— В любом случае, — коммодор кивнул, — ваша наука ушла вперёд, и у вас больше шансов разобраться. Предлагаю договор: вы устраняете аварию и отключаете блок-контур. Мы возвращаемся в наш обычный мир — на Землю. А я за это отпускаю вас. Пока вы на корабле — гарантирую жизнь, если вы, конечно, согласитесь на сотрудничество.
— А если нет? — холодно спросил я.
У коммодора был жёсткий ответ:
— Тогда зачем вы нам? Если нам суждено плавать между мирами до конца жизни, подобно «Летучему Голландцу», то проживём с удовольствием. Ваша девушка будет обслуживать экипаж, который уже сейчас стонет без женской ласки, а вы… пойдёте за борт — лишние рты мне не нужны.
Эдвард вспыхнул, губы у него задрожали, но я быстро схватил его за руку:
— Мы согласны. Считайте, что я уже начал работу.
Сервантино облегчённо откинулся на спинку кресла, а Харрисон гадко загоготал.
— Только мне нужно содействие, — добавил я.
— Что именно?
— Мне нужны схемы и чертежи корабля, все приборы, которые имеются на борту — чтобы разобраться в ситуации и произвести нужные расчёты.
— Это не проблема. Согласен.
— Мне нужен доступ во все каюты и отсеки корабля.
Харрисон вопросительно посмотрел на коммодора. Тот помедлил, затем произнёс:
— Принимается. Но у вас будет спутник — Тарантул. Он будет сопровождать вас, чтобы вы не наделали глупостей или… чтобы мои ребятки случайно не обидели вас.
Я понял, что приставленный человек будет выполнять скорее функции соглядатая, чем телохранителя. Но выбирать не приходилось.
— И ещё вопрос, — сказал я. — Мы куда плывём?
— Никуда… — в голосе Сервантино прозвучала сухая усталость. — После вашей информации я перестал контролировать движение: все расчёты оказались неверными. Корабль плывёт в неизвестность, и бортовой компьютер ничего не поясняет. Не работает астронавигационная система и другие устройства определения координат. Признаюсь, мы не в состоянии отключить энергетическую установку, двигатели работают в автоматическом режиме. Мы просто плывём — и к счастью, пока ни на что не напоролись… ну, за исключением вашей яхты.
В этот момент Болтамор резко повернулся к коммодору:
— Если мы вернёмся в обычный мир, то что вы будете делать? Ведь по нашим законам вы — преступники. Тюремная камера на Меркурии вам гарантирована.
Эти слова вызвали у Сервантино мгновенную, почти звериную реакцию. Лицо его словно сжалось, прищуренные глаза стали холодными, как осколки льда, а под кожей на скулах заходили жёсткие мышцы. Улыбка исчезла — осталась тонкая чёрточка губ.
— Я стою на корабле стоимостью в полтора миллиарда долларов, — зло выдохнул он. — Уверен, что за два столетия её цена выросла на несколько порядков. Правительства будущего купят её у меня. «Вулкан» — суперподлодка. И это гарантия моей безопасности и безопасности моих людей. Вы нас не тронете!
Я скептически покачал головой:
— Ваша субмарина безнадёжно устарела, никто не захочет покупать рухлядь, которая несёт экологическую угрозу. Один только атомный реактор чего стоит! Вы сами не знаете, на какой бомбе плаваете. «Вулкан» отправят на разделку, как и хотели сделать две сотни лет назад.
Коммодор вдруг успокоился, губы его дрогнули в подобии улыбки, и он холодно взглянул на меня:
— Не отрицаю такой возможности. Однако… у меня есть двадцать четыре ракеты «Трайдент», способных преодолеть более восьми тысяч километров. В каждом из них заряд в десятки мегатонн. Это серьёзно даже для вашего времени. Поэтому я буду торговаться… Хорошо торговаться. И ваши правительства вынуждены будут считаться с этим.
Не скрою, Сервантино знал, что говорил. У него действительно были все «тузы» на руках — атомное оружие остаётся оружием и в наше время. Современные системы ПРО, конечно, способны перехватить эти «Трайденты», но стопроцентной гарантии нет. Где-то да рванёт. Сколько погибнет — нетрудно представить…
В моём воображении уже вставали кадры: над Парижем, Ташкентом, Токио, Нью-Йорком распускаются чудовищные огненные грибы. Сначала ослепляющий бело-голубой шар, потом столб пламени, жадно рвущийся вверх, а следом — чёрный, с рваными краями, клубящийся купол, медленно поднимающийся в небо. Городские улицы, стеклянные башни, набережные — всё сметается ударной волной, а люди, как куклы, разлетаются по воздуху. Этот сценарий был слишком реален, чтобы отмахнуться от него как от фантазии.
— У нас нет больше вопросов, — сказал я глухо, и мои спутники закивали. У них не было желания оставаться здесь дольше, особенно рядом с такими хищниками, как коммодор и его помощник.
— Можете идти, — сухо ответил Сервантино, даже не взглянув на нас. Он подошёл к столу, налил себе ещё бокал красного вина. Харрисон жестом указал нам на люк, и мы вышли.
— Исключительный негодяй, — прошептала Катрин.
Шедший за нами Харрисон ухмыльнулся:
— Ещё какой! А иначе мы бы не сумели провернуть эту операцию…
— Ты ещё ответишь за это, родственник, — угрюмо произнёс Артуро.
— Эх, Артуро, какой ты осёл, — с досадой протянул пират. — Ты был богат? Ты ишачил на военных, а в итоге имел маленький дом и кучу долгов. А я мог дать тебе больше… Только ты же честный и порядочный!
Мы сворачивали в коридор, когда чуть не уткнулись в чью-то широкую спину, перегородившую нам путь. Это был Тарантул.
— Капитан приказал тебе сопровождать этих людей, — Харрисон кивнул на нас. — Вот этот парень, — он ткнул пальцем в меня, — получает доступ по всем палубам. Следить будешь, чтобы… его никто не обидел!
— Гы-гы-гы! — не удержался от смеха лысый пират. — Чтобы его не обидели? Малыша этого? Чтобы ребятки не пустили его по кругу, как шлюшку?!
Эдвард опять вспыхнул, готовый рвануть на пиратов, но на этот раз его удержала за руку Катрин. Она сжала ладонь крепко, почти в кольцо, её пальцы обвили его, а взгляд был такой настойчивый и одновременно тревожный, что даже Эдвард не мог не замолчать. В её глазах читалось: «Не спорь, иначе погибнем все». Нельзя было спорить с ними, ведь наша жизнь полностью находилась в руках этих людей.
В сопровождении Тарантула мы вернулись обратно к месту нашей «прописки». Пират пробурчал что-то невнятное о том, что если я решу начать передвигаться по кораблю, чтобы выполнить приказ коммодора, то должен вызывать его по линии внутренней связи.
— Ясно, — коротко ответил я, и Тарантул с характерным щелчком закрыл за нами люк, оставив ощущение, что нас словно заперли в клетке.
— Как у вас тут тесно, — пожаловалась Катрин, оглядывая отсек. Он был функциональным: койки вдоль стен, встроенные шкафчики, узкие проходы, столик для работы и несколько пультов контроля — всё компактно и экономно.
На это Артуро, который решил остаться с нами, пожимал плечами:
— А у вас в будущем подводные корабли просторнее?
— Конечно! — воскликнула она с восторгом.
И тут в разговор врубился я:
— Вообще-то это стандартные размеры для космических кораблей — около двухсот метров. В конструкционном плане они близки к субмаринам. Например, на современном японском планетолете «Нубида», где я проходил месячную практику, размеры практически такие же, как у «Огайо», столько же палуб, только отсеков больше, и ядерная энергетическая установка иная. В экипаже — тридцать человек.
Я вспомнил этот планетолет, летящий по маршруту Луна–Меркурий, когда через иллюминаторы пробивался холодный серебристый свет Солнца, а на фоне чёрного космоса каждая деталь конструкции, каждый модуль корабля был виден с невероятной чёткостью. Летели плавно, но внутри стоял лёгкий гул двигателя, ощущался запах смазки и металла, и всё это казалось удивительно близким, почти домашним, несмотря на пустоту вселенной вокруг.
— На «Вулкане» в пять раз больше, — покачал головой перуанец. — Именно столько обслуживал корабль и выполнял задание наш экипаж. На короткое время мы могли принять ещё сто человек из морской пехоты или спецгрупп, например, «Морских котиков». А вообще-то для увеличения интенсивности боевого использования наша субмарина укомплектована двумя экипажами — «золотым» и «синим», поочерёдно несущими боевое дежурство. Первоначально лодки эксплуатировались со стодневным циклом: семьдесят пять дней на патрулировании и двадцать пять — на базе. Во время пребывания на базе производилась смена экипажей, выполнялись работы по техническому обслуживанию и межпоходовому ремонту.
— Да, при таком количестве людей не развернешься… тесновато, — вздохнула Шэр. — И скучно, небось, было?
— Что ты, что ты, — развёл руками врач. — Когда скучать-то? Тут есть и кинозал, и танцплощадка, и солярий. У меня в подчинении было три врача и пять фельдшеров — работы хватало. Корабль требует постоянного обслуживания и контроля, здесь нет стопроцентной автоматики, как, наверное, на ваших звездолетах. Тридцать человек — это минимум для плавания, и именно столько здесь пиратов! Марчелло Сервантино знал всё и продумал каждый узел, прежде чем захватил лодку. А вообще-то Майпорт — это не наша база.
Мы посмотрели на него с удивлением:
— Почему?
— Обычно боевое дежурство начинается и заканчивается на военно-морской базе «Бангор», штат Вашингтон. Но в течение нашего плавания мы иногда заходили в Перл-Харбор, на Гавайях, для пополнения провизии или смены экипажа. Но на этот раз было дано нам задание закончить поход в Мейпорте, где нашу лодку должны были разоружить, а потом отправить на разделку согласно новым договоренностям с Советским Союзом. Но я слышал, что хотели, прежде всего, снять блок-контур, чтобы переустановить на другое судно — ведь это было самое секретное устройство подводного флота… И тут нас ждал сюрприз в виде пиратского захвата… — Артуро покачал головой.
В этот момент девушка вдруг произнесла:
— А где мы будем есть? Я голодна как акула…
Если честно, то и у меня в желудке ветер свистел, но я терпел. Однако даже силе воли приходит когда-то конец, и я тоже не удержался от восклицания:
— Хе, и я голоден… как бегемот!
Эдвард кивнул, присоединяясь к нам. И тут Артуро улыбнулся:
— Ах, да… Вы оставайтесь здесь, я же схожу в камбуз и принесу вам чего-нибудь перекусить.
Он встал и покинул отсек. Мы же оживленно стали переговариваться о текущей ситуации и о том, как нам удрать с корабля. Каждый предлагал свои варианты: пробраться к рубке, попытаться взломать панели управления, или дождаться ночного дежурства пиратов и тихо спуститься к шлюзам. Обсуждение шло шепотом, каждый понимал: любое неверное движение может вызвать ярость Харрисона или Тарантула, а это означало бы мгновенную расправу.
Естественно, никому из нас и в мыслях не приходило задерживаться долго здесь. Меня смущало вот что:
— Если по бортовому времени со дня захвата «Вулкана» и его угона с Мейпорта прошло более трёх дней, то по-нашему это два столетия…
— И что? — тревожно спросила Кэтрин.
— А то, милая, что мы тут почти сутки… и за бортом пролетел ещё один век!
Болтамор и Шэр вскрикнули одновременно:
— Ой!
Я вздохнул:
— И я говорю: ой! Нам нельзя долго оставаться тут, ибо каждый день — это почти сто лет в нормальном мире.
Я остановился, поскольку увидел побледневшие и ошарашенные лица друзей. Конечно, и мне было не по себе от таких мыслей. Хотелось верить, что мои выводы неверны…
— Махмуд, ты должен исправить положение! — твёрдым голосом произнесла наша спутница. Было видно, что она только во мне видит того человека, который способен решить проблему.
— Как?
Эдвард произнес:
— Ты сказал, что блок-контур — это своеобразная машина времени и пространства…
— Да… скорее всего, это так…
— Но любой машиной можно управлять… Разработай теорию этого поля, как оно функционирует и как им можно управлять. А вдруг тебе удастся изменить вектор времени? То есть повернуть поле в прошлое…
— И мы вернемся в двадцать второй век? — с надеждой спросила Кэт.
Ответом капитана был его взмах рукой в мою сторону:
— Это всё зависит от Махмуда!
Не скрою, я был озадачен. Но мне показалось, что в словах Болтамора есть рациональное зерно. Действительно, существуют разные гипотезы о времени и пространстве, почему бы не построить на их базе интерпретированную схему, используя ситуацию с «Вулканом»? Может, что-то и выйдет… Если управлять блок-контуром через бортовой компьютер, можно изменить направление полей, и, как выразился Эдвард, вектор времени: его можно повернуть назад, замедлить или ускорить ход событий, словно перекраивая ткань пространства, чтобы субмарина двигалась не просто через воду, а сквозь само время.
И тут я вспохватился. А как же накопленная энергия? Ведь за все время движения в параллельном мире субмарина впитала колоссальный объем энергии… Что будет, если мы вынырнем из подпространства? Следовало произвести расчеты, чтобы избежать катастрофы. Но об этих опасениях я ничего не сообщил друзьям, чтобы они не впали в отчаяние.
К счастью, люк открылся, и в отсек вошел Артуро, неся металлическую корзину с едой. В ней были аккуратно уложенные бутерброды с разными начинками — ветчина, сыр, свежие овощи, мягкий хлеб; несколько бутылок соков, апельсинового и яблочного; шоколадные батончики и плитки, орехи и сухофрукты, аккуратно завернутые в фольгу.
— Горячей еды не осталось — никто не хочет дежурить на камбузе, — покачал головой перуанец. И тут он взглянул на Кэтрин. — Харрисон сказал, чтобы ты завтра в шесть была там, видимо, придется стряпать. Это лучше, чем… обслуживать экипаж натурой.
Мы тоже решили, что Кэтрин лучше быть на кухне и готовить еду, пока мы с Эдвардом не закончим исследование и не выработаем решения. А сейчас мы с рычанием набросились на еду и в один присест слопали всё: бутерброды исчезли, как будто их проглотила земля; соки были выпиты до последней капли; шоколад и орехи съедены, словно это было наше последнее угощение. Когда корзина опустела, мы откинулись на спину, с трудом переваривая столь стремительный прием пищи, и продолжили обсуждать блок-контур и стратегию действий.
Артуро слушал внимательно и согласился:
— Вы правильно делаете, что хотите сбежать. И я с вами. Не верьте Сервантино — это негодяй. Он без жалости убьет вас, когда вы разберетесь с проблемой и всё исправите. Но подлодка не должна вернуться в нормальный мир — пускай летит в неизвестность…
Естественно, такие мысли были и у нас. Никто не собирался давать шанс пиратам вершить свои грязные дела в ином времени. Я сообщил врачу, что собираюсь попробовать изменить течение времени и вернуть всех нас в точку рандеву, то есть в двадцать второй век.
— Я не гарантирую точное время, — предупредил я. — Но отклонение может составить… два-три года… или десять.
— Десять?! — с возмущением воскликнула наша спутница. — И не думай! Меня ждут родители — что я им скажу? Что путешествовала в каком-то странном измерении на старом судне в обществе негодяев?
Артуро смущенно кашлянул, покраснел и скользнул взглядом по комнате, словно пытаясь найти оправдание своим словам, но не смог подобрать ни одного разумного объяснения.
— Ох, извините, это касалось не вас…
— Нет, ничего. Я вас понимаю… Ладно, теперь спите. У вас много завтра дел.
Нас не пришлось упрашивать дважды. Через пять минут мы спали. Корабль-призрак медленно и бесшумно скользил сквозь темные воды, его корпус отражал редкие проблески приборных огней, создавая иллюзию плавного движения сквозь туманное, почти осязаемое пространство, где время казалось растянутым и неуловимым.
Нас разбудил Тарантул. Он вошел в отсек и, стукнув по столу, прорычал:
— Эй, вы, сосунки из будущего! Встать! Быстро в камбуз! Это касается тебя, сеньорита! А вы, болваны, — он обратился ко мне и Эдварду, — начинайте свои опыты. Я буду сопровождать вас по кораблю.
Мы быстро вскочили, умылись и, перекусив на скорую руку, разбрелись. Кэт осталась в камбузе, а мы с Эдвардом и Тарантулом отправились обходить энергетические установки и снимать показания с приборов. Я диктовал данные, Болтамор аккуратно записывал всё в блокнот. После обхода мы вернулись в отсек, где на столе лежали технические документы субмарины: схемы, инструкции, расчёты всех агрегатов. Их было так много, что нам пришлось тщательно изучать каждый узел, разбирать функции каждого прибора, чтобы понять принцип работы сложной системы.
Я попросил обратно свой мультифункциональный хронометр, который был на руке у Харрисона:
— Это миниатюрный компьютер, на нём я могу делать сложные математические расчёты.
Джордж с неохотой расстался с часами, но с усмешкой напомнил, что это считается трофеем и не забудь вернуть.
— Конечно, — ответил я.
Мы углубились в расчёты. Сначала создали математическую модель субмарины, учитывая форму корпуса, распределение массы, центры тяжести и силу сопротивления воды. Потом ввели данные с приборов «Вулкана»: давление, температуру, скорость потока, показания энергетических установок. Далее добавили сведения о геомагнитном поле Земли, солнечной активности, плотности воды, энергии тектонических плит и многое другое — данные, которые брали из собственной памяти, ведь на борту ничего такого не фиксировалось.
Получилась первая схема. Мы с Эдвардом рассматривали её со всех сторон, сопоставляя с теориями учёных и нашими знаниями. Больше всего подходила концепция многовекторного пространства Паулюса, ученого двадцать первого века, который работал с большим коллайдером в Европе: пространство — не однослойное, а многомерное, с множественными векторами, где движение объектов зависит от направления энергии и взаимодействия временных полей. Но и она многое не объясняла: как именно блок-контур вплетает субмарину в эти слои времени и энергии, оставалось загадкой.
— Нам нужно сделать замеры, — сказал я товарищу.
— Какие?
— Мой хронометр может регистрировать до трёхсот показателей: от гравитации до движения молекул в обшивке корабля, от энергии сопротивления металла воде до колебаний магнитного поля. Это может дать дополнительные данные.
— Согласен.
Как только вернулся Тарантул, мы сообщили, что хотим вновь пройтись по кораблю. Он кивнул и стал сопровождать нас, скучая и явно не понимая, что мы делаем. Мы обошли весь «Вулкан» от носа до кормы, заглянули даже в ракетный отсек и сняли показания хронометра. Пираты, которых мы встречали по пути, смотрели угрюмо и с ненавистью, сжатые губы, насупленные брови, глаза полные подозрений и злобы. Мы старались не обращать на них внимания, чтобы не провоцировать конфликт. К счастью, Тарантул мгновенно пресекал любые попытки пиратов вмешаться: одному он даже въехал в нос, когда тот попытался скрутить мне руку, после чего уже никто не осмеливался подходить близко.
Так прошло три дня: недосыпание, исследования и расчёты. В итоге мне удалось составить схему пространственно-временного континуума по концепции Паулюса. Вроде бы сходилось, и у меня возникла надежда: управлять процессом возможно. Я смогу повлиять на работу блок-контура и изменить направление времени. Для этого требовалось получить доступ к центральному компьютеру субмарины, и, видимо, придётся идти к Сервантино и пояснить необходимость этого, естественно, не раскрывая всех деталей.
Но только было ещё кое-что, что меня тревожило. Сердце словно сжималось в тугой кулак, дыхание становилось прерывистым, а в груди росло странное ощущение приближающейся опасности, которой не находилось объяснения. Тревога словно тянула меня вниз, мешала сосредоточиться, и я даже на мгновение ощутил холодок паники.
И тут вспыхнула догадка, едва я узрел несколько цифр в наших блокнотах. О боже, они были разными. Это означало… невозможное.
Я не стал говорить ничего Эдварду и, пока он спал, провёл серию вычислений. Когда всё сходилось, я почувствовал тяжесть осознания и едва удержался, чтобы не закричать.
Когда все проснулись, поели, и к нам пришёл Артуро, я произнёс несколько замогильным голосом:
— Ребята, боюсь, что дело хуже, чем я раньше предполагал…
Все встревоженно посмотрели на меня.
— О чём ты, Махмуд? Мы не сможем вернуться в своё время? В свой нормальный мир? — воскликнула Катрин. Эдвард и Артуро ждали моих пояснений.
— Меняется структура вещества… В этом мире идёт замещение частиц атомов… Подлодка и мы, живые существа, постепенно превращаемся… в антивещество…
— Чего-чего? — не понял перуанец.
Но Катрин и Эдвард знали больше, поэтому они сдавленно смотрели на меня. Девушка села ошарашено на стул, не в силах произнести ни слова.
— Что это значит, друзья? — взмолился Бетанзо.
Я продолжил объяснять ему:
— Э-э… проще говоря… Антивещество — это материя, состоящая из античастиц; об их существовании было известно в ваше время. Согласно теории, силы, определяющие структуру материи — сильное взаимодействие, создающее ядра, и электромагнитное взаимодействие, формирующее атомы и молекулы — идентичны как для частиц, так и для античастиц. Это означает, что структура антивещества должна быть тождественной структуре обычного вещества. Отличие возможно лишь через слабое взаимодействие, но при обычных температурах его эффекты несущественны.
— Ведутся долгие рассуждения о том, почему наблюдаемая часть Вселенной состоит почти полностью из вещества, и существуют ли области, заполненные антивеществом. На сегодняшний день эта асимметрия — одна из самых больших нерешённых задач физики. Предполагается, что столь сильная диспропорция возникла в первые доли секунды после Большого Взрыва. Первым объектом, полностью составленным из античастиц, был синтезированный в 1965 году анти-дейтрон; затем были получены более тяжёлые антиядра. В середине 90-х годов XX века в лабораториях был синтезирован атом антиводорода, состоящий из позитрона и антипротона. После этого началось детальное изучение его свойств.
— Я не понимаю… Что это означает? — схватился за голову бледный врач.
— …При взаимодействии вещества и антивещества их масса превращается в энергию. Это реакция называется аннигиляцией. Антивещество — лидер по плотности2 энергии среди известных веществ, — отметил я. — Если подлодка выйдет из параллельного мира в наш, это вызовет глобальную катастрофу. Представьте нашу массу… Это почти маленькое солнце, которое взорвётся над Землёй и испепелит всё живое. Тот астероид, что упал шестьдесят миллионов лет назад, уничтожил девяносто процентов жизни, включая динозавров. Но десять процентов биосфера потом восстановила… «Вулкан» не оставит ни одного шанса. Планета станет непригодной для жизни: атмосфера и вода будут выброшены в космос, земная кора расплавится, начнутся тектонические изменения… Наш мир превратится в пустыню хуже Марса…
- Точнее! – потребовала Шэр.
Я сказал:
- Водоизмещение «Вулкана» — 20 тысяч тонн. Если вся его масса превратится в энергию через аннигиляцию, то по формуле Эйнштейна получаем примерно 1,8 миллиарда тераватт-часов — колоссальная энергия, способная уничтожить всё живое на планете.
- Это огромная энергия, - мрачно произнес Эдвард.
Теперь перуанцу все стало ясно.
- О, боже!.. – выдохнул он, и его лицо побледнело, губы дрожали, а взгляд метался между нами, словно он пытался ухватиться за какую-то опору в воздухе. Руки бессильно опустились вдоль тела, плечи подрагивали – страх буквально стучался в его сердце, замораживая все движения.
Шэр спросила:
- Махмуд, и что нам делать?
- Нужно срочно покинуть субмарину, пока мы еще не успели трансформироваться в антивещество. Процесс затронул пока только корпус лодки, который впитывает энергию «черной дыры», но скоро дойдет очередь и до нас.
- Но как? Как покинуть, если невидимое поле, генерируемое блок-контуром, не выпускает никого! – вскричал Артуро. – Как отключить этот агрегат? Ты смог бы?
- Смог бы, но этого делать нельзя, - произнес я. – Поле – это единственное, что удерживает лодку в параллельном мире и не дает соприкасаться с нашим. Исчезнет оно – «Вулкан» вернется на Землю – и произойдет взрыв.
- Так что ты предлагаешь?
Я почесал нос и после этого заявил:
- У меня есть кое-какая идея. Итак... Из-за ошибки пирата, вводившего данные в бортовой компьютер, изменились параметры работы блок-контура, и он создал поле, которое изменило пространственно-временной континуум, то есть выбросило «Вулкан» в подпространство, но при этом ускорило временной поток. Поэтому у нас течение времени отличается от нормального мира. Но блок-контур работает несинхронно, нестабильно, прерывается цепь, и субмарина на короткое время возвращается на Землю по гравитационным полям планеты. И так будет длиться до тех пор, пока не остановится реактор из-за выработки ядерного топлива, а это ждать придется лет двадцать точно.
- На Земле пройдут миллионы лет... – выдохнул Артуро.
- Точно, миллионы... Из-за того, что блок-контур на короткое время размыкает цепь, поле ослабевает – но не исчезает! – и «Вулкан» появляется в обычном мире, и его видят те, кто оказывается поблизости. Помните легенды, ребята? «Летучего Голландца» видели на Памире, на озере Байкал, в Сахаре, у Везувия и еще черт знает где...
- Да, помним...
- Это означало, что субмарина не возвращалась обратно в то место, откуда она исчезла в первый раз или в последующие. Ведь Земля сама меняет координаты в галактике и вращается – так можно объяснить данное обстоятельство. Пункт возникновения из подпространства смещается. Поэтому корабль видели в различных местах. И по случайности никто не попадал на борт. А вы, - тут я обратился к Артуро, - не могли покинуть его, так как не знали, когда произойдет это короткое размыкание цепи, и выход будет открыт и для вас. И все же... нам не повезло. Именно в один из таких моментов мы нарвались на «Вулкан». К счастью, накопленного энергетического потенциала было не столь много, чтобы произошел взрыв... Но произойди это сейчас – от нас и от подлодки ничего бы не осталось.
Все сдавленно молчали и слушали. В воздухе висла смесь тревоги, страха и напряжения, словно каждый из нас ощущал холодный поток времени, что сжимал грудь. В глазах друзей читалась смесь недоверия и надежды, а воздух будто плотной пленкой обволакивал мысли, не давая выдохнуть. Даже привычный шум корабля казался приглушённым, как если бы сама субмарина замерла, прислушиваясь к тому, что мы собирались предпринять.
Я продолжал:
- Если вести исчисления, то сейчас там, за бортом, – моя рука уткнулась в корпус, – где сорок второй век...
- Ох! – вскричали мои друзья. Они страшно побледнели, будто холодный ветер времени пронесся через их тела.
- Но я продумал, как все изменить.
- Как?
Я взял бутерброд со стола, откусил и сказал, жуя:
- Можно изменить вектор времени, влияя на блок-контур. Я понял, как это следует сделать. Блок-контуром можно управлять, для этого с центрального компьютера следует дать определённую комбинацию команд, которая позволит изменить напряжение и полюса магнитных полей. Такая инверсия вызовет и смену вектора. То есть мы двинемся в обратном направлении – от настоящего в прошлое...
- Ох, - уже радостнее произнесли спутники, и в их глазах зажглась искорка надежды.
Смотря на их ожившие лица, я показал блокнот с цифрами и сказал:
- Вот комбинация и схема движения. Я попробую изменить вектор, ускорить временной поток, чтобы мы могли быстрее вернуться в наш век. Хочу сказать, что блок-контур будет продолжать функционировать… субмарина не должна вернуться в обычный мир, ведь она трансформируется окончательно в антивещество. И тогда кранты всей жизни на планете…
Артуро с сомнением спросил:
- То есть «Вулкан» будет двигаться в прошлое? В кайназойскую эру, в триасовый период, и в тот момент, когда зародилась жизнь на Земле? И будет это до того момента, пока не остановится реактор и не отключится блок-контур?
- Вы верно меня поняли, сеньор Бетанзо, - ответил я. – Но когда это произойдёт, катастрофа неизбежна. Надеюсь, это будет до зарождения жизни на Земле, тогда это нас никак не коснётся… Хотя… кто его знает, может «Вулкан» очутится до того момента, когда произойдёт Большой Взрыв…
Эдвард фыркнул:
- Махмуд, это было более тринадцати миллиардов лет назад! Но если это будет в неизвестно каком пространстве галактики, то вообще не страшно…
Катрин выслушала нас и спросила:
- Хорошо, я поняла. Но какой план?
Ответ был готов у меня:
- Я кое-что продумал… Итак, мы идём к Сервантино и говорим, что хотим изменить временной поток, а для этого следует изменить работу блок-контура. Если он позволит нам войти в центральный компьютер, то мы сумеем перестроить блок-контур в нужном нам режиме. Потом… минут через двадцать нам всем следует подняться наружу и ждать…
- Чего? – переспросил Эдвард, нахмурившись.
- Окна! – ответил я, указывая на схему в блокноте. – Как только появится окно, мы должны немедленно прыгнуть в него. Таким образом мы вернемся в свой мир. Что касается субмарины, то я сделаю так, чтобы компьютер сменил режим работы блок-контура, и «Вулкан» продолжит движение в подпространстве, только в прошлое.
- Это неплохо придумано, – кивнул Эдвард, сжатые кулаки выдавали его внутреннее напряжение. – Главное, чтобы пираты ни о чем не догадались…
У Артуро появились сомнения:
- Вы не знаете Сервантино. Он не доверяет никому, а вам – тем более. То, что он вам позволил перемещаться по палубам лодки, еще не означает доверия, это всего лишь тактика. Он может оставить вас в центральном посту, а отправить наверх своих людей, чтобы проверить, как идут ваши эксперименты и наблюдения. Ведь вероятность вашего побега он не исключает никогда. Поэтому он разъединил вас, и только отдыхать позволяет вместе. Ваша каюта всегда под контролем. Он даже меня спрашивает, чем вы занимаетесь...
Я с удивлением посмотрел на офицера:
- И что же?
- А ничего, – пожал плечами перуанец. – Говорю, что вы вспоминаете о своих делах в университете, о коллегах и прочей ерунде… Не знаю, верит ли он этому, но и мне он не доверяет – в этом я уверен… Так что он найдет повод, чтобы вы не были вместе.
- Тогда нам нужно сделать так, чтобы все мы наперекор всему были наверху! – твердо произнес я. – Это единственный у нас шанс! Потому что потом я включу блок-контур на непрерывное действие, никаких временных щелей и прочего – субмарина уйдет в глубокое прошлое.
Это понимал каждый из нас. Тогда перуанец предложил:
- Может, мы будем крутиться возле рубки под каким-нибудь предлогом, а как только ты поднимешься наверх, то и мы проскочим наружу.
В отсеке мерно работали приборы, их бледный свет отражался в металлических стенах, отбрасывая длинные тени. Плафоны светили слабым янтарным светом, и комната казалась тесной и холодной. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом масла и электроники, а тишина нарушалась лишь тихим гудением агрегатов. Мы ощущали мрачную обстановку: предчувствие надвигающейся опасности, напряжение и скрытая тревога делали пространство словно сжатым и давящим.
- Но там всегда стоит охранник, – возразил я, ощущая холодок страха. – С автоматом!
- Я его возьму на себя, – уверенно произнес Эдвард. Даже с повязкой на голове, он расправил плечи, и бицепсы сыграли под кожей, показывая, что молодой капитан физически готов справиться с охранником. Его движения были уверенными, мощь в руках и стойка выдавали не только силу, но и умение использовать её.
Впрочем, наш капитан был не только мастером в рэгби, но и знал кое-что из восточных единоборств. Только Катрин с сомнением в голосе спросила:
- А ты уверен? Ты еще не поправился…
- Чтобы свернуть шею одному негодяю, много здоровья не требуется, – мрачно ответил Болтамор, и его взгляд пронзил пространство, словно проверяя прочность металлических стен.
Мне же казалось, что достойным соперником Эдварду может стать Тарантул – этакий бугай с огромными мышцами, весь в татуировках, с ледяным взглядом и походкой, словно готовой раздавить любое препятствие. Уж точно жуткая личность, внушавшая страх даже бывалым морякам. Мне казалось, что между ними ещё будет схватка, но не думал, что так скоро…
- Теперь нам нужно сообщить Сервантино о необходимости проведения эксперимента, – сказал я, сжимая блокнот и ощущая, как напряжение ещё сильнее сжимает мышцы плеч.
Меня словно услышали в небесной канцелярии, потому что в этот момент с тихим скрипом открылся люк, и в проеме появился Харрисон. За его спиной красовалась угроза в лице Тарантула: лысый, весь в татуировках, с холодным взглядом, скаливший зубы.
- Ну, люди из будущего, – сказал Джордж с заметным презрением, даже не взглянув на родственника. – Коммодор хочет видеть вас. Надеюсь, вам есть что сказать…
- Да, мне есть что сообщить ему, – подтвердил я, чувствуя, как сердце стучит чуть быстрее. – Думаю, он будет доволен.
Харрисон удивленно посмотрел на меня; он не ожидал такого спокойствия и самоуверенности.
- Да?.. Гм, тем лучше для вас…
Мы последовали за ним в центральный пост, где находился Сервантино. Там также сидели несколько человек, следивших за приборами, хотя вся эта работа была лишена смысла: датчики были глухи и слепы, а компьютер фиксировал лишь внутреннее состояние корабля, не давая никакой информации о внешнем мире. Гидроакустика молчала, навигационные системы ничего не сообщали.
Однако коммодор строго поддерживал порядок. Без этого на «Вулкане» наступила бы полная анархия и хаос. Он требовал от всех подчинения и выполнения задания, несмотря на то, что блок-контур разрушил любые планы и отправил субмарину черт знает куда. Мне рассказали, что в первый день один из пиратов взбунтовался, и Марчелло быстро разрядил в него пистолет. Труп забросили в холодильник – я как раз и обнаружил его, когда снимал показания с хронометра. Голова была разорвана, одежда пропитана застывшей кровью, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, как Сервантино расправляется с недовольными. Этот случай служил уроком для остальных, и они стали заметно нервничать, наблюдая необъяснимые явления на «Вулкане».
Нас встретили с явным недоверием: пираты сверкали глазами в нашу сторону, сжимая губы и сутулясь, будто готовясь к прыжку. Никто не произнес ни слова. В центральном посту мерно жужжали приборы, свистели датчики, горели экраны, а плафоны освещали человека у перископа – хотя смысла в нем не было: субмарина шла в надводном положении, и даже через окуляры невозможно было разглядеть пространство.
Увидев нас, Сервантино заложил руки за спину и с холодной строгостью спросил:
- Есть результаты?
Я решил умолчать о трансформации в антивещество – это было слишком опасно. Лучше сосредоточиться на эксперименте с блок-контуром.
- Вот, – произнес я, показывая исписанный формулами блокнот. Сервантино быстро взглянул на страницы, машинально перелистал их и вернул обратно. Для него это была китайская грамота; он просто удостоверился, что я не сидел сложа руки и действительно занимался делом. По вздернутой брови было ясно: он поставил на нас многое, и мы, похоже, действительно стали его палочкой-выручалочкой.
- Итак… Теперь дайте пояснения устно… и без излишней научной терминологии, – спокойно, но с едва заметной твердостью произнес Сервантино. Его голос звучал ровно, но глаза выдавали напряжение и настороженность: он был готов услышать что угодно, но сразу же искал в словах подвох.
- Хорошо, – кивнул я. – Блок-контур – это, как я уже говорил, фактически машина времени. Я разработал команды, которые позволят нам внести коррективы в его работу… То есть, мы можем вернуться в двадцатый век… Если, конечно, вы действительно хотите туда вернуться…
По рубке пронесся облегченный вздох, но Сервантино одним жестом заставил всех замолчать.
- Вот как? И что для этого необходимо?
- Провести эксперимент, – спокойно ответил я. – Мне нужен доступ к вашему бортовому компьютеру, через который управляется блок-контур. Командами я изменю силовое поле, окружающее реактор и субмарину двумя слоями, а также временной вектор, то есть направление «прошлое–настоящее–будущее» превратится в «будущее–настоящее–прошлое». Надеюсь, гравитация Земли вернет нас из подпространства… или параллельного мира в обычный. После изменения режима работы мы поднимемся на корпус, зафиксируем процесс и внесем коррективы, если что-то пойдет не так. Мои друзья будут заносить данные.
- То есть, могут быть и негативные результаты? – спросил Сервантино с холодной серьезностью.
Я развел руками:
- У меня всего лишь примитивные приборы с вашей подлодки и один хронометр, который я адаптировал для работы с задачей. Его мощности недостаточно для полной обработки данных. Над такими проблемами бьются лучшие институты и научные центры Земли десятилетиями, а я всего лишь студент. Не все может получиться сразу… Может понадобиться несколько дней… Но если теория верна, вы вернетесь домой… Более того, сможете управлять временем и пространством – и это могущественная сила. Весь мир станет вам подвластен.
Напряженная тишина воцарилась в центральном посту. Каждый пират, от мала до велика, слышал наши слова и затаил дыхание, ожидая реакции своего командира. Сервантино замер на мгновение, взгляд его метался между приборными панелями и нами, словно пытался прочесть скрытые мотивы. Он раздумывал, сжимая пальцы в кулаки, его разум тщательно анализировал каждое слово, каждый нюанс. Как человек, прошедший суровую жизненную и военную школу, он ощущал подвох, но не мог определить, где именно. Артуро был прав – Сервантино никому не доверял.
- Если вы вернете нам обратно… то сами… сами как вернетесь в свое время? – вдруг спросил Харрисон, слегка дрожащим голосом.
Эдвард повернулся к нему, выдав заранее подготовленный ответ:
- Надеюсь, что вы вернете нас домой… Ведь ваша субмарина теперь не просто подводный корабль с баллистическими ракетами, но и машина времени. Черт с нашим «Эскалибуром» – хотя отличная яхта была – все равно вы его не вернете и не восстановите. Просто дайте нам пожить в своем времени, со своими близкими и родными… А что намерены делать вы – это уже ваши проблемы.
- Да, точно, – поддержали его Кэтрин и Артуро. Но на последнего с изумлением посмотрел Харрисон:
- Бдяяя, родственник, а ты куда? В коммунистический рай? Может, ты состоял в рядах любителей книг Маркса и Ленина?
- Это тебя не касается! – огрызнулся врач. Было видно, как он сжимал челюсти, а взгляд, полный ненависти и раздражения, метался между братом и окружающими. Казалось, еще одно слово – и вспыхнет драка. Но Сервантино словно мгновенно выключил накал напряжения одним ударом по перископу:
- Прекратить скандал, мне этого сейчас не хватало! Насчет возврата в ваше время – мы еще поговорим. Но ваше предложение принимается… В части проведения эксперимента. Но помните, если обманете – расстреляем!
- Хватит нам угрожать! – вспыхнул Эдвард. – Мы сами понимаем, что не стоит с вами шутить. Тяжело работать, когда под носом пистолет…
- Это стимулирует вас быть правильным, – кисло произнес Джордж, глаза его блеснули холодом и презрением, словно предупреждая: любая ошибка будет стоить дорого.
Я повернулся к Сервантино:
- Итак… вы мне даете право работать на компьютере «Вулкана»?
- Он в вашем распоряжении, – коротко по-барки сделал жест в сторону пульта коммодор.
Не медля, я сел за пульт, положил перед собой блокнот. Рядом устроился Харрисон, держа руку на кобуре, как бы намекая: ошибок быть не должно. Я и не собирался нарушать осторожность – аннигиляция не шутка. Менее чем за секунду можно было уничтожить и себя, и весь мир.
Сначала я провел тест, проверяя, как компьютер реагирует на команды. Старые панели и ламповые индикаторы моргали, щелкали реле, гудели трансформаторы – техника была устаревшая, но еще действующая. По щиткам пробегали коды, а через интерфейсы шли сигналы к агрегатам: регуляторы полей, силовые обмотки реактора, блоки стабилизации магнитных полей, вентиляторы охлаждения и системы датчиков. Компьютер корректно считывал команды и управлял всеми устройствами.
Бог ты мой, это была древняя техника, наши современные системы давно ушли вперед. Но сейчас важен был лишь доступ к блок-контур, а его компьютер поддавался. Пират-программист, который натворил прежних дел, уже не мог вмешаться: система заблокировала его команды, чтобы не усугубить ситуацию. Я снял блокировку, ввел новые установки, снова заблокировал систему. Заодно отключил команды на запуск ядерных ракет – на случай, если коммодор решит устроить хаос после нашего возврата. Пусть это станет сюрпризом.
Харрисон внимательно следил за мной, но явно не понимал, что происходит, и объяснений я ему не давал. Сервантино стоял на мостике, наблюдая за каждым движением. Рядом напряженно стояли друзья и перуанец, глаза их блестели от волнения.
- Всё, – произнес я, завершив операцию и последним ударом по клавишам запустив процесс реализации. В ответ на мгновение погасли огни, а затем снова вспыхнули ярким ровным светом. По субмарине пронесся едва заметный гул ядерного реактора, корпус слегка затрясся, и мельчайшая дрожь прошла через пол и стенки.
Пираты сначала вздрогнули, но, заметив, что Сервантино спокойно стоит, успокоились. Однако косые, подозрительные взгляды на меня остались – им явно не нравилось, что кто-то из будущего решает судьбу их «Вулкана». Напряжение повисло в воздухе, ощущение контроля и угрозы одновременно висело над нами, словно плотная, невидимая завеса.
- И что теперь? – спросил Харрисон, оглядываясь. Он явно ждал какого-либо катастрофического эффекта: вдруг корпус подлодки сотрясется, раздастся треск металла, вода хлынет внутрь, и «Вулкан» исчезнет в неизвестном измерении. Лицо его было бледным, глаза расширены, руки слегка дрожали, а каждый мускул напрягался от ожидания неминуемой гибели.
- А теперь мы должны выйти на наружу и посмотреть, действительно сменился вектор времени, – сказал я, беря блокнот с пульта. – Мне нужны несколько измерительных приборов, по которым Кэтрин и Эдвард снимут показания…
Коммодор кивнул:
- Хорошо, ступайте. Харрисон вас проводит и проследит, чтобы эксперименты ваши не вышли за пределы разумного…
«Он не доверяет», – подумал я, хотя это и так было известно. Нас сопровождали трое, среди которых оказался Тарантул. Сегодня пират выглядел неважно: его лицо было покрыто синяками и царапинами, губы сжаты, а глаза сверкали раздражением. Он бурчал под нос, словно каждый звук мира раздражал его, а огромная фигура в сочетании с мускулистой торсом и татуировками делала его похожим на человекоподобного монстра, готового в любой момент разорвать любого, кто приблизится.
- Как только снимите показания – возвращайтесь, я жду дальнейших ваших действий, – продолжал Сервантино. Мы обещали управиться быстро.
Эдвард взвалил на плечи несколько тяжелых приборов, Кэтрин несла два полегче, а мне достался чемоданчик с инструментами мелкого калибра. Пираты, конечно, не собирались помогать – их единственное средство «помощи» ограничивалось автоматами. Смотря на оружие, я был уверен: прорвемся, лишь бы не заподозрили что-либо.
Харрисон открыл люк, и мы с ним первыми вышли на внешнюю палубу. Было тихо: лишь всплески воды у бортов, синий мерцающий туман и гул двигателя создавали ощущение, что мы плывем в другом мире. Силовое поле ещё удерживало объекты: Тарантул, бросив в сторону металлическую деталь, увидел, как она столкнулась с невидимой преградой, выбросило искры, и кусок с глухим звонким стуком упал в воду. Пират проворчал:
- Поле ещё есть.
- Скоро оно исчезнет, – ответил я, ставя чемоданчик на холодный металлический пол.
Субмарина разрезала туман, вода искрилась и переливалась, отражая бледный свет. Волны разбегались по борту, а гладкая поверхность корабля скользила сквозь голубую мглу, создавая ощущение почти нереального полета.
Вслед за нами вышли остальные: Артуро, потом Эдвард и Кэтрин, а затем ещё двое охранников. Сквозь зубы они ругались, но до нас не долетало ни слова.
- Сейчас мы начнем, – я рукой пригласил друзей к установке приборов.
И тут на палубу выскочил человек, держа в руках диктофон. Лицо его было напряжено, глаза метались, руки слегка дрожали.
- Сэр, сэр! – крикнул он. – Послушайте запись! Это их разговор, зафиксированный вчера.
Мы переглянулись, тревога мгновенно промелькнула в глазах друзей. Было ясно: нам не доверяли с самого начала, и кто-то, по приказу Харрисона или Сервантино, подложил записывающее устройство. Голос с диктофона, прокрученный человеком, зафиксировал наш разговор о побеге.
Пират нажал кнопку. Сквозь шум моря и наши тяжёлые вдохи послышалось моё предупреждение: "Не забудьте, друзья, что щель будет небольшой, и времени не много – может, секунд двадцать. Я ослаблю поле, но не полностью, иначе антивещество соприкоснется с веществом, и все мы уйдем к праотцам. Постарайтесь держаться друг к другу и смотреть по сторонам. Прорыв произойдет в носовой части субмарины".
Лицо Джорджа вытянулось, глаза налились кровью, а мышцы сжались в ярости.
- Что-о-о? Сбежать вздумали?! – закричал он, хватаясь за пистолет. – Убью!
Но Артуро, стоявший рядом, одним сильным ударом по руке отбросил оружие. Пуля, вместо того чтобы попасть мне в голову, рикошетом от силового поля полетела вверх и с глухим всплеском упала в воду.
Выстрел услышали те, кто находился у люка. Одно из изумлённых лиц показалось в проёме, но Эдвард без колебаний запустил в него один из тяжёлых приборов. Раздался хруст – череп сломался, тело упало внутрь рубки, издавая истошные вопли. Было очевидно, что боль охватил охранника, и ему не до нашей драки.
- Предатель! – закричал Джордж и выстрелил в родственника. Пять дыр на белом мундире фонтаном выплеснули кровь. Перуанец, собравшись с силами, ударил его еще раз по руке и выбил пистолет. Шатаясь, он сполз к носовой части, скользнул по влажной палубе и рухнул за борт. Лишь всплеск воды и темная волна свидетельствовали о том, что тело погрузилось в ледяную бездну. Мы стояли ошеломленные, не веря своим глазам: друг погиб так внезапно, так бесповоротно.
- Тарантул! Чего стоишь! – закричал Джордж, развернувшись ко мне.
Но я ждал его. Мой кулак со всей силы ударил его в челюсть, а левая нога въехала в живот. Пират согнулся, но удержался на ногах – живучая бестия, мышцы сплошной сталью, гибкость и выносливость впечатляли. С хрипом и проклятиями он бросился на меня, размахивая руками, пытаясь сбить с толку. Я уворачивался, блокировал удары, ловил момент для контратаки. Каждый удар Джорджа ощущался как удар молота – кулаки, локти, плечи, ноги; он пытался вывести меня из равновесия, сбить с ног, сдавить грудь и захватить голову. Я же двигался по линии защиты и контратаки, пытался использовать скорость и точечные удары, но каждый контакт с ним отзывался болью в костях.
В этот момент Тарантул поднял автомат, намереваясь сделать выстрел. Но перед ним возник Эдвард. Мгновенно среагировав, он перехватил оружие и ловким приемом выбил его из рук. Автомат отлетел в сторону, а два противника слились в ожесточённой схватке.
Это был настоящий бой без правил – ни реслинга, ни постановки: удары летели в голову, в корпус, в колени, локти, кулаки сталкивались с грудью и плечами. Тарантул мог одним ударом сокрушить череп буйвола, сломать кости человеку, вырвать мышцы – и делал это с привычной лёгкостью и кровожадностью. Эдвард, напротив, не имел такого опыта: сила была, а точности и смертоносного расчета – нет. Он отбивался, использовал ловкость и момент, пытался направить удары противника так, чтобы не получить травму, а ослабить его хватку.
Пират не намеревался сдаваться – он хотел нас уничтожить, бросал удары с непрекращающейся яростью, каждый словно проверял нас на прочность. Эдвард держался стойко, балансировал между обороной и контратакой, но только после нескольких сильнейших ударов, когда почувствовал сопротивление и ловкость Болтамора, смог немного изменить тактику. Ситуация накалялась, дыхание свистело, пот стекал по лицу, а палуба под ногами скользила от воды и крови. Напряжение было предельным – каждая секунда могла стать фатальной.
С высоты, может, и забавно, и странно было наблюдать, как на палубе огромной субмарины бьются на смерть люди. Тарантул и Эдвард были ключевыми бойцами, их удары сотрясали воздух и металл. Не было ни паузы, ни остановки – только хрип, кашель, стоны и свистящие удары. Они выворачивали друг другу руки и ноги, бросали через бедро, перекатывались по палубе, разбивали носы, зубы и ребра. Кровь разлеталась брызгами, оставляя на палубе темно-красные пятна, капли летели в стороны, попадая на металлическую обшивку и отражаясь в тусклом свете плафонов.
Двое охранников, приставленных к нам, вскинули автоматы, но Кэтрин быстро сориентировалась. Она опустила один из своих приборов на голову ближайшего пирата. Послышался хруст – кости под прибором треснули, и человек медленно осел на пол, скользя по палубе в бессилии.
Второй охранник, ревя от злости, развернулся к ней и направил оружие. Но в ту же секунду получил точный и мощный удар в пах. Боль была такой резкой, что он согнулся, согнувшись, словно ломкая трость, а Кэтрин мгновенно добавила удар по затылку. Он остался жив, но на несколько секунд полностью вышел из боя, лишенный реакции и подвижности.
Между тем у меня с Харрисоном дела обстояли хуже. Я применял различные уловки и приемы, но опыта кровавых драк у меня не было, и в темпе и напоре не мог сравниться с противником, привыкшим бить насмерть. Лишь сноровка и ловкость спасали меня. Я сделал несколько бросков классическим способом, сбил его с ног, уложил на спину, а когда он вырвался и снова атаковал, вновь сдерживал его натиск. Мои удары были точны, но недостаточно сильны, чтобы сломить его. Несколько минут такой схватки, и я бы оказался побежден, с переломанными руками и лицом, залитым кровью.
Но наступил счастливый момент. Я заметил у своих ног блестящий предмет – парализатор, что Джордж отнял у меня во время обыска. В пылу боя оружие выскользнуло на палубу. Я схватил его и направил на Харрисона. На его лице возникло выражение недоумения, когда я нажал на кнопку – мгновенно молекула сонного газа ударила ему в голову. Он несколько секунд стоял, сжав кулаки, готовясь к удару, а потом медленно повалился на бок, отключившись надолго.
Не теряя времени, я выстрелил в Тарантула. Эдвард, хоть и не полностью окрепший после катастрофы «Эскалибура», шаг за шагом отвоевывал себе право на жизнь. Лысый пират едва держался на ногах, его лицо, изуродованное шрамами, побледнело и посинело, губы были в крови, глаза горели яростью и болью. Ещё немного – и он бы рухнул на палубу от бессилия. Я же ускорил исход.
Точно так же я выстрелил в второго охранника, который пытался поднять автомат, преодолевая боль. Бух! – и он свалился на палубу, погруженный в глубокий сон.
Прошло несколько секунд, прежде чем мы пришли в себя. На палубе стояла оглушающая тишина. Было ясно, что у нас есть несколько минут свободы, до того как изнутри подлодки явятся новые пираты.
- Так, Махмуд, где щель? – хрипло произнес Болтамор, размазывая по лицу кровь, которая стекала по щекам, оставляя темные полосы на бледной коже, глаза его сверкали, а губы подрагивали от боли и злости. У него был разбит нос, и каждый вдох давался с трудом, но в глазах горел неугасимый огонь.
У меня не было ни бинтов, ни иного перевязочного материала. Я протянул ему свой блокнот:
- Вырви страницы и протри лицо, – сказал я, тревожно глядя на открытый люк. Рука с парализатором была настороженно направлена в ту сторону.
- Когда должна появится пауза в работе блок-контура? – спросила Катрин, сжимая зубы от волнения.
- В течение минуты, – ответил я, глядя на хронометр. – Смотрите по сторонам, вы увидите эту щель!
В этот момент люк захлопнулся. Раздался резкий звук запирающегося замка. Кто-то явно не хотел впускать нас внутрь «Вулкана». Хотя кто из нас добровольно туда бы вернулся?
- Что это значит? – растерянно спросила Катрин.
Послышался новый звук – балластные цистерны начали заполняться водой. Металлические трубы зашумели, брызги ударяли по стенкам, воздух заполнился глухим булькающим эхом, а сама субмарина медленно опускалась в глубину, скользя в полумраке отсеков.
- Сервантино решил погрузить субмарину! – вскричал я, ощущая холод ужаса, который пробежал по всему телу, заставляя мурашки бежать по спине.
- Ну и что? Мы умеем плавать, – отмахнулся наш капитан, уверенно сжимая кулаки. Он явно радовался, что никто больше не появится на палубе.
- О чем ты говоришь? – возразил я. – Если силовое поле не отключится, оно утянет нас вслед за подлодкой! Уже на глубине пятидесяти метров нас раздавит!
Палуба медленно уходила под воду, ледяные струи омывали ноги, капли брызгали в лицо. Катрин вскрикнула, а я сжал ее руку.
- Не беспокойся, мы прорвемся! – успокаивающе произнес я, оглядываясь по сторонам: где же эта щель?
И тут яркий луч солнца прорвался сквозь голубой туман, рассекая его и заливая палубу ослепительным светом. Это означало, что блок-контур уменьшил напряжение силового поля, и теперь мы сможем прорваться. Щель расширялась быстро, лучи солнца играли на воде и металле, превращая их в сверкающую поверхность. Я не стал дожидаться, пока она станет больше, и толкнул девушку.
Она сдавленно закричала, исчезая в ярком свете, туфли мелькнули у моего носа, а затем растворились в сияющей полосе.
- А это безопасно? – спросил Эдвард, нерешительно глядя на дыру.
- Конечно... Чего медлишь, давай! – сердито сказал я, не понимая, чего он теряет время. Щель начала быстро сжиматься, второго шанса уже не будет.
Он кивнул, сунул блокнот в карман, разбежался и прыгнул. Я только увидел, как мелькнули его ноги у моего лица, а потом исчезли в полосе света. Там был мой лучший мир.
Я повернулся, чтобы в последний раз окинуть взглядом корабль, который продолжал погружаться в воду. Рубка скрывалась в пене, вода доходила до пояса. Я собирался прыгнуть, когда охранник, оглушенный Кэтрин, очнулся. Вскочил и с диким криком бросился на меня. Его руки вцепились в мою куртку.
- Не уйдешь… не уйдешь от меня, – злым шипением произнес он. Глаза сверкали злобой, рот был перекошен яростью, вся фигура была напряжена, готовая к нападению.
Я размахнулся и нанес сильную оплеуху. Пират взвыл от боли и отцепился. Не дожидаясь новой атаки, я кинулся к дыре – и успел. Она уже начала затягиваться.
Тот, что прыгнул вслед за мной, завис в воздухе, силовое поле разрезало его тело на две части: одна половина полетела в сторону, другая – с глухим всплеском ударилась о воду. Нас обоих выкинуло из тумана, словно из катапульты, в обычный мир.
Яркий свет ударил меня по глазам, лишая зрения на несколько секунд. Вода остудила тело и быстро привела в чувство. Солнце стояло прямо над головой, его лучи слепили, отражаясь в морской глади. Плыли облака, вокруг не было ни птиц, ни кораблей, ни воздушных судов. Судя по всему, я находился в теплых морях… Но где именно? И где мои товарищи?
- Ребята! Кэтрин! Эдвард! – кричал я, но не услышал ни единого ответа.
Лишь кровь вокруг меня. Я присмотрелся и увидел, как половина туловища мертвого пирата медленно уходила вниз, в темную воду. Его лицо было искажено ужасом, глаза широко раскрыты, рот застывшей гримасой выражал немую агонию.
«Ох, кровь, она привлечет акул», – с тревогой подумал я и начал ощупывать карманы. К счастью, парализатор был в нагрудном кармане – я не уронил его. Мысль о том, что кровожадные хищницы могли атаковать моих спутников, заставила меня лихорадочно грести в разные стороны, зовя друзей.
Я плыл уже, казалось, часа три, но нигде не было ни живой души. Неясно, насколько далеко до берега – мой хронометр, видимо, пострадал в драке и больше не реагировал на команды. Впрочем, это уже не имело значения.
Я сильно устал. Мышцы наливались свинцом, тело тянуло вниз, руки и ноги словно теряли вес, а каждый вдох давался с трудом. Но, стиснув зубы, я продолжал грести. Где-то в подсознании всплывала подлая мысль: напрасно я сопротивляюсь, все равно погибну, как мои друзья; лучше просто сдаться, умереть…
- Нет, я прорвусь! – вскричал я, отбрасывая подобные мысли из головы.
Сознание медленно ускользало, и прежде чем я погрузился в полное беспамятство, заметил, как надо мной завис огромный диск, словно возникший из ниоткуда. Он был сияющим, с гладкой серебристой поверхностью, отражавшей мерцающий голубой свет, который мягко переливался вокруг, без резких теней и бликов. Диск висел неподвижно, словно наблюдая за мной, и его присутствие внезапно придало странное чувство спокойствия.
А потом всё померкло…
- …Алло, Махмуд! Махмуд, очнись! Прийди в себя! – донеслось до меня издалека, голос звучал мягко, но настойчиво, как будто вырывал меня из самой глубины тьмы.
Сознание медленно возвращалось. Внутри меня словно растаял туман, мысли начали упорядочиваться, дыхание выровнялось. Я разлепил веки и осмотрелся. Мягкий голубой свет не резал глаза, не слепил и не пугал – всё было тихо и спокойно. Тело слушалось, ощущалось легким и свежим, как после долгого сна.
Сначала я поднял левую руку и осмотрел ладонь – она была целой, без повреждений. Потом правую – тоже всё в порядке. Мышцы не болели, сердце билось спокойно.
Тут я понял, что лежу на чем-то мягком, приятном на ощупь, но непонятном. Странная кровать… хотя кровать ли это была?
- Наконец-то… очнулся, – послышался тот же голос откуда-то из глубины помещения, ровный и спокойный, вселяющий ощущение безопасности.
Я присел и огляделся. Вокруг меня всё было аморфным и расплывчатым, словно я находился внутри гигантского зыбкого облака. Контуры предметов не имели четкой формы, всё вокруг будто растворялось в мягкой дымке, переливалось и колыхалось, как жидкость под невидимой рукой. Помещения как такового не было – лишь странные очертания, туманно вырисовывавшиеся формы, будто я находился внутри гигантского прозрачного шара или какой-то гигантской емкости, границы которой постоянно сдвигались и исчезали в серо-голубой дымке.
- Где я? – вырвалось у меня, и мой голос показался странным самому себе: хрипловатый, будто исходил не из моего тела, а из далекого эха. Он отдавался в воздухе, смешиваясь с легким шуршанием зыбкого пространства.
- Ты на Земле, – ответил некто, выступая из тумана.
Крик едва не вырвался из груди. Человек, что появился передо мной, был одновременно знаком и чужд. Он казался почти живым механизмом: множество трубок и проводов, вплетавшихся в кожу, светящиеся кристаллики на голове, маленькие металлические вставки в висках и руках. Глаза светились мягким голубым светом, а голос… голос звучал живо, но одновременно металлически. И всё же черты лица были знакомы, до боли знакомы.
- Кто вы? – спросил я, отодвигаясь, инстинктивно защищаясь. Голос дрожал.
- Хм… неужели не узнал? – усмехнулся старец. – А ты, Махмуд, всегда отличался сообразительностью…
- Вы?.. Ты?! О боже! – не мог я закончить фразу. До меня дошло, кем был этот человек.
- Да, Махмуд, это я – Эдвард… получеловек-полукиборг.
- Но как? – выдохнул я, ошеломленный.
- Мне семьсот двадцать лет… Сам понимаешь, что поддерживать жизнь можно лишь вот такими изменениями, – сказал он, указывая на устройства, облепившие его тело: кристаллы, трубки, металлические пластины и проводки, сплетенные с плотью.
Мне показалось, что я вижу дурной сон. Всё вокруг смещалось и колебалось, лицо друга выглядело одновременно живым и искусственным, свет кристаллов отбрасывал странные отражения на туманные контуры, и мне хотелось дотронуться до него, чтобы убедиться, что это не иллюзия.
- Как семьсот двадцать лет? Когда ты успел так состариться? Ведь мы вышли из подпространства всего с небольшим интервалом… Где Катрин?.. Ничего не понимаю…
- Ох, приятель, я тебе всё поясню, – покачал головой старец. – Ты правильно разработал свою теорию… Только не учёл одного: мы не вернулись в прошлое, а продолжали лететь в будущее. Когда мы покидали «Вулкан», на границе силового поля время сильно различалось. У субмарины был накоплен мощный заряд, поэтому выход сопровождался выбросом энергии вместе с нашими телами, а это отражалось на временном факторе. Мы вышли с разными интервалами, и поэтому очутились в разных эпохах.
- Катрин…? – голос сорвался.
- Она умерла две тысячи лет назад… Я её не видел, но посетил криомогилу… Может, и ты увидишь… если захочешь… Я вышел позже, но дожил до твоего появления…
- А где меня нашли?
- В Антарктиде… Там теперь всегда летняя погода… Знаешь, климат изменился за эти годы…
Я был поражен:
- Да?.. Ну и ну…
- Тебя зафиксировали в момент выхода космические спутники, однако не сразу нашли, так как энергия выброса была столь значительной, что повредила часть следящей аппаратуры. К счастью, успели спасти тебя прежде, чем ты потерял сознание… Знаешь, здешние врачи творят настоящие чудеса… Тебе предстоит прожить много и много столетий…
Но меня тревожило другое:
- А что с «Вулканом»? Есть ли какие-либо сведения о субмарине, коммодоре Сервантино и его экипаже?
- Да, есть… Проблему разрешили, и в этом помогли твои записи…
- Мои записи? – удивился я. – О чем ты, Эдвард, я не понимаю? Какие записи я тебе давал?
Мой друг щелкнул пальцем, и перед моими глазами спроецировалась голограмма моего блокнота. Там были все записи и расчёты, схемы, формулы – всё, что я фиксировал перед выходом из подпространства. Ага, я ведь действительно отдал бумаги Эдварду. Неужели они пригодились?
- Пригодились, – кивнул Болтамор. – Более того, по ним сделали необходимые расчёты, чтобы разомкнуть кольцо Паулюса… Сам понимаешь, какое опасное соседство для нашей планеты создавал этот архаичный агрегат…
- Не томи, говори, что сделали?
- Удалось выловить «Вулкан» в подпространстве и отключить блок-контур…
- Но это же привело бы к катастрофическим последствиям! Вы с ума посходили? – вскочил я, но Эдвард рукой сделал жест: успокойся, выслушай.
- Да, это привело к страшным последствиям, – продолжил он, – но не на Земле. Субмарину выкинули за пределы Млечного пути, и там она саннигилировала.
Он щёлкнул второй раз, и голограмма сменилась на изображение яркой вспышки. Страшной силы и интенсивности… Словно свет, который мог ослепить космос.
- Это… сверхновая? – подозрительно спросил я.
- Нет, – ответил он. – Это килоновая.
Я моргнул, пытаясь осмыслить: килоновая – событие, в котором высвобождается энергия, сопоставимая с миллиардами термоядерных взрывов одновременно. Настолько мощная, что способна разрушить звезду, превратив её в ничто, оставив лишь световой след на миллионы световых лет.
- Подлодка оказалась внутри одной из далеких звезд, и там произошла аннигиляция – звезда перестала существовать. Фотография сделана автоматическим зондом, отправленным по траектории, заданной блок-контуpом в подпространство, и вынырнувшим за миллионы парсеков от Земли.
Он взглянул на меня серьёзно:
- Увы, время нельзя повернуть вспять – тут ты ошибся, но пространством управлять можно. Теперь наши потомки бороздят галактики! И благодаря именно тебе, сумевшему развить на практике теорию Паюлюса, и… «Вулкану»!
Я никак не мог собраться мыслями.
- Подожди-ка, приятель… А кто меня спас? Я видел гигантский диск на небе… Это американцы? Или наши, советские?
Я никак не мог сосредоточиться, мысли скакали от одного к другому, сердце колотилось, руки дрожали. Перед глазами пульсировала зыбкая голубая дымка, голова словно была заполнена ватой, и каждое слово старца вгоняло меня в ещё больший ступор.
- Давно нет американцев, как, впрочем, и самой Америки, а также и Советского Союза… Сейчас совершенно иной мир… Но ты всё узнаешь…
Но я схватил его за руку:
- Нет, сейчас скажи… кто?
В этот момент за спиной Эдварда возникло нечто, и я едва не подпрыгнул от ужаса. Существо напоминало человека, но одновременно было абсолютно чуждым. Его голова была удлинённой, как дыня, гладкая, без единой волосинки; лицо лишено носа, а губы – тонкие, почти неразличимые; глаза огромные, черные, словно бездонные колодцы, а уши узкие, как лепестки странного цветка.
Тонкий торс исходил шестью щупальцами, каждое из которых двигалось с невероятной грацией, словно чувствовало пространство вокруг; блестящий красный костюм обтягивал тело, подчёркивая одновременно изящество и чуждую силу. О боже, что за человек-осьминог передо мной?
- Мы… – ответило существо, хотя его рта я не видел. Слова словно вошли в мой разум напрямую. Мысли вторглись в мою голову, не оставляя возможности сомневаться, что это послание было телепатическим.
- Эдвард… кто это? – прошептал я, не в силах отвести взгляда от нового собеседника.
Болтамор остался спокоен, словно наблюдал за обычным явлением:
- Это? Мой коллега Хршьтянкульсон… ох, тебе трудно будет произнести его имя… Нет, это не инопланетянин, а житель Земли… Человек, который изменился в процессе естественной эволюции. Приматы, парапитеки, пезижантропы, неандертальцы, хомо сапиенс – все это этапы нашего организма, и он – потомок, который развился дальше.
Я был ошеломлён:
- Наши потомки? Бог ты мой… Какой тогда на Земле год?
Эдвард не успел ответить. Ответ прозвучал прямо в моей голове, из уст его коллеги:
- У нас иное летоисчисление. Но если по-вашему... Десять миллионов семьсот тридцать второй год от рождества Христова…
Мой далекий потомок равнодушно смотрел на моё побледневшее, поражённое ужасом лицо. Его глаза были бездонны и холодны, а присутствие – одновременно чуждо и тревожно близко, словно показывая, что весь привычный мне мир исчез навсегда.
(23 июля – 12 августа 1989 год, Ташкент-Чарвак.
Переработано 23 сентября 2025 года, Винтертур)
Атомный призрак
© Copyright: Алишер Таксанов, 2010
Свидетельство о публикации №210040700167
Свидетельство о публикации №210040700167
Рецензии