Родной человек

     Случайно встретившись с Екатериной Семёновной, мы несказанно обрадовались и долго наговориться не могли. Живём-то мы недалеко, ходим по одним улицам, а вот встретиться несколько лет не  привелось. Было дело, работали вместе, а теперь старушка с палочкой  осторожно ступала по обледенелой дорожке. Мы пошли рядом, по обыкновению расспрашивая о разных разностях.
     - Знаете, я сегодня весь день под впечатлением одного события. Да
  и событием это не назовёшь, - смущённо так призналась ей.
     - Раз запало в душу и требует осмысления, значит, это и есть событие, -
  подбодрила моя знакомая.
     - Утром шла на работу. Прошла проходную и иду себе потихоньку. Скользко так, что каждый пройденный шаг считается за удачу. Помните, ещё
  при вас, где-то возле водокачки сука пятью щенками ощенилась. Из них
  только двое остались. Остальных в посёлке люди разобрали по дворам.
  Большие, лохматые такие, настоящие сибирские собаки выросли. Комбинатовскую территорию считают своим домом и очень ревностно стерегут. Увидят старых работников, ещё издали хвостом виляют, новичков облаять могут.
  А ежели что худое заподозрят - не пропустят, пока сторожа не подойдут.
  Одним словом свою службу исправно несут. Чужих собак уж точно не потерпят.
     Вот иду я сегодня и вижу, что небольшая пятнистая собачонка, с купированным хвостиком, меня обгоняет. Ещё подумала: "Наверно с кем-то на машине через вахту проехала и теперь гуляет, поджидая хозяина". Вдруг, откуда
  ни возьмись, одна из наших сторожевых собак нагнала её. Собачонка съежилась
  с испугу, жалобно заскулила, прося пощады. Разница в величине собак так
  велика, что страшно даже подумать, чем бы всё кончилось, случись потасовка.
  И это всё в нескольких метрах от меня.
     - Ну, что ты, Матильда! Пожалей её. Она маленькая, - прямо, как человека,
  попросила я сторожевую собаку.
     Большая серая собака остановилась, внимательно посмотрела на меня и
  отошла в сторонку. Пятнистая собачонка припустила бежать в сторону гаражей, поминутно оглядываясь. Наверное, ей и самой не верилось, что гроза
  миновала. И, вот, я до сих пор под впечатлением этого, в общим-то, заурядного случая. Главное меня поразило то, что, даже собака, может проявить милосердие, пожалеть слабого и простить его оплошность. Как же мы,
  люди, должны жить и ладить меж собой…
     - Видите ли, собаки не знают, что такое деньги, а люди из-за них
  страшнее всякого хищника становятся. Тут уже культура и то, что мы называем грехопадением, всё побоку, когда речь заходит о своем кармане, -
  со вздохом молвила Екатерина Семёновна. - Мне иной раз кажется, что
  теперь уже перевелись люди готовые подставить плечо незнакомому человеку,
  случись какая беда. А пожертвовать собой, как это было не так давно,
  и говорить нечего.
     Мы молча шли по дорожке думая каждый о своём. Неожиданно старушка остановилась и пристукнув палочкой, предложила:
     - Хотите, я вам одну историю расскажу? Рассказчик из меня, не так чтобы
  очень, но вы не осудите. Как уж смогу.
     - Что вы, какой разговор? Хоть до вечера могу слушать. Екатерина Семёновна, может присядем на скамеечку? Видите, солнышко уже по-весеннему
  пригревает.
     Мы сели на скамейку, старушка прокашлялась и начала рассказывать.
     - Жила себе семья купеческая. В любви и благополучии жили люди. Семь
  лет так-то прожили, а деток всё нет и нет. Свекровь строжится, невестку
  постами да поклонами изводит, глаз с неё не спускает. Кто-то посоветовал ей, чтоб послала невестку к бабке-ведунье. Дескать, она порчу с неё
  снимет. Но прежде чем посылать, надо подготовить молодку.
     Вот, в четверг, свекровь самолично из семи печей золу выгребла, из
  семи колодцев первую воду собрала. Вечером велела баньку истопить. Уж
  мыла, парила, березовым веничком нахлестывала молодое тело невестушки,
  а под конец всю её золой обсыпала и собранной водой омыла. Велела надеть рубаху ненадёванную и в самую полночь, в одной рубахе отправила к
  ведунье. Уж чего там эта бабка делала с нею, про то не знаю, только
  под конец дала ей чего-то выпить. Та выпила и вроде как захмелела. А
  старушка велит ей обратно домой отправляться.
     На то время уже рассвет забрезжил. Идёт молодуха, спотыкается, в
  глазах двоится, а в душе райские птицы поют. Знамо дело зельем опоена
  сердешная, не в себе была. Кто ей встретился в столь ранний час, про
  то она и сама не помнит. Только сблудила она с ним. И надо ж тому случиться, понесла. А муженька на ту пору дома не было. По торговым делам
  ездил. Возвращается он, а жена уже на третьем месяце. Бледная, худая,
  взгляд беспокойный, то плачет, то ни с того ни с сего расхохочется.
  Спать легли, жена больной сказалась. Ну, муженёк, уставший с дороги,
  повернулся на бок и захрапел, а женушка тихонько, крадучись, шасть за
  порог.
     Надумала молодуха дело страшное, греховное. А всё потому, что любила
  мужа своего, а того хуже боялась строгую свекровь. Как же ей было признаться, что дите носит незнамо от кого. Вот надумала она утопиться. Ну,
  чтоб никто не узнал о её позоре. По тем временам позора пуще смерти
  боялись.
     Вот, идёт она к речке, а сама горькими слезами заливается. Подходит
  к обрыву, а её уже старушка-ведунья дожидается. Стала та старушка бедную женщину  от беды отговаривать, а она ещё и упрямится. Поперекались они, а потом
  всё ж таки договорились. Вернулась молодуха домой и в постель легла.
  А как солнышко взошло старушка в калитку постучалась. Открыла ей свекровь и с первых слов стала на невестку жалиться:
     - Беспокойная она какая-то стала, худющая. Не ест, не пьёт, одни
  глаза в пол лица и те всё в сторону глядят, будто подменили её. Поглядела б ты, Сидоровна, на неё, а то я уже и сама хотела невестку к тебе вести.
     - Погляжу, погляжу, - буркнула старуха и велела невестку в баню привести. Заперлась там с нею, а через какое-то время выходит и говорит
  свекрови: - Я тебе, конечно, не указ, но коли хочешь видеть невестку
  здоровой, отпусти в те места, где пуповину ей вязали. Надо молодице тем
  воздухом подышать, водицы из того же колодца попить, да в ней же ежедень
  в корыте поплескаться, будто она дите новорожденное. Вот всё в ней и возродится.
     Свекровь, услышав такое, даже с лица сменилась, но встретившись взглядом
  со старушкой сдержала свой норов, лишь только спросила:
     - А сколько времени ей там нежиться?
     - Всё в руках Божьих, но я думаю, что после Крещения домой воротится.
     Уже на следующее утро отправили невестку гостить к матери родной.
  Муженёк укатил по дорогам торговым, а матушка при доме осталась.
     Приезжает доченька к родной матушке. День, другой гостит. Мать нарадоваться не может. Не знает где посадить и чем попотчевать дорогую гостью.
  А у дочки такая тяжесть на душе, что ничего ей не мило, да всё скрыть пытается. Только разве ж от матери утаишь, она беду сердцем чует. Вот как-то
  сели они ужинать, а дочке ничего в рот не идёт.
     - Доченька, ласточка ты моя, кровиночка родная, нечто я не вижу, что
  сердечко твоё мается отчего-то. Сядь со мной рядышком, положи головушку
  на колени, как когда-то бывало и всё, как на духу, расскажи матушке своей.
  Вот оно и полегчает.
     - Ой, не полегчает, маменька! Ношу я под сердцем дитё нелюбимое и от
  того мне и жить не хочется.
     Все, как было, рассказала она матери и, наплакавшись досыта, затихла.
     - Что случилось, то уже случилось, доченька. Одно тебе скажу: кто отец,
  не так уж и важно. Дите-то твое, родное. Как же можно не любить его?
  Вынашивай ребёночка, рожай Богом данную душу и возвращайся к мужу, а я
  малютку у себя оставлю. Может, когда какую копейку подкинешь, а нет - то
  уж как-нибудь проживём.
     На том и порешили.
     Время подошло, молодуха дочку принесла, оклемалась маленько и к мужу
  укатила. А мать тетешкается с дитём и просит у Боженьки здоровячка, чтоб
  на ноги поднять её.
     Три годочка девчоночке минуло. Прихворнула бабушка. Думала так чего-то,
  а ей всё хуже и хуже. Вот, значит, лежит она и с тоскою в потолок глядит,
  а у самой одно на мысли: "Через кого дочери весточку послать? Случись
  чего со мной, пропадёт девчоночка..."
     - Тю-у, блазнится мне или взаправду паучок по паутинке спускается? -   чуть слышно промолвила она. И уже в следующую минуту отворилась дверь и
  в горницу вошла незнакомая старушка.
     - Знаю я беду твою, - садясь у её изголовья сказала пришедшая. - Врать
  не привычно мне, а потому прямо так и скажу: скоро осиротеет внучка твоя.
  Доверься мне. Я поживу покамест в доме твоём, за дитём присмотрю, да и
  тебе не так тоскливо будет при последней минуте. А потом Ульяницу в свою
  избу уведу. Не бойся, не обижу дитя невинное. Подрастёт, силенок накопит,
  а как отправлю её под венец и сама землёй укроюсь.
     Так и случилось. Схоронили бабушку соседи, а на следующее утро, чуть
  свет, отправилась старушка-ведунья с девчушкой в глушь дремучую. Стали они
  там летовать в маленькой лесной избёнке и только на зиму перебирались в
  деревеньку.
     Растёт Ульяница русоволосым ангелочком среди деревьев, цветов и птиц
  Не пуганых. Бабушка ей о травах да о кореньях рассказывает, а того пуще
  учит, как теплотой рук своих распорядиться. С виду девчушечка, как и все
  детишки в её возрасте, да только силой необычайной её земля-матушка одарила. От того, кого погладит ладошкой – хворь отступит, силы прибудет. Не ведомы ей желания корыстные, греховные. Живёт, что родничок лесной
  поёт, чистый, не замутнённый житейскими невзгодами. А вот матушке её родной
  в то время не сладко приходилось. Всё, что случилось с матерью, поведала
  ей старушка-ведунья и велела о дочери не тосковать, а во всём на неё положиться. Да разве ж сердцу прикажешь? Опечалилась сердешная. А того
  хуже совесть, что червь древесный, сердечко точит, ни дня, ни отдыха не
  знает. Другой грешит, что хромой пляшет, на каждом шагу спотыкается и
  всё ему ни по чём, будто так и надо. Совестливому человеку тяжельше вдвое,
  не живет, а карается. И от этого внутреннего огня сухотка у неё приключилась.
  Истаяла вся, что полночная свечечка. Не стало сил с постели подняться.
  Каких только лекарей муженёк не приводил, пытаясь вылечить жену, всё бестолку.
  Нет таких докторов, чтоб совесть лечили. А тут ещё матушка попрёками
  донимает. "Нечего на негодную бабёнку добро переводить. Если в первый год
  наследником не одарила, то теперь уже и ждать нечего. Скорей бы руки развязала… Чай не одна она такая. Другая, получше первой, отыщется. Вон,
  сединой тебя, что пеплом припорошило..."
     Другому матушкины слова по сердцу пришлись бы, а этот - вздохнёт и опять
  к постели жены спешит. С ложечки её кормит, да каждое словечко ловит.
  А уж при последней минуте, говорит он ей:
     - Как же я без тебя жить буду?
     Вот, тогда-то, она призналась, что в таком-то месте живёт ещё один
  родной мне человек. Силилась имя назвать, но холодный сон одолел. Муженёк
  же, от нахлынувшего горя сказанное начисто из головы выпустил.
     Минул год как не стало жены. Печальный вдовец, ложась спать, платок её
  рядом на подушку кладёт, и всё просит, чтоб во сне навестила. Редко снилась
  жена. Всё как-то издалека видеть её приходилось. Звал, а она не слышит,
  рукою махал - не узнаёт. Проснётся ещё горше на душе от снов таких.
     Между тем матушка, что ни день донимает сына: "Женись! Чего медлишь?
  Хочу, пока жива, на невестку поглядеть, да внука к груди прижать".
     - Кровоточит в душе незаживающая рана, будто солнышко для меня зашло.
  Звездочки хоть и ярко светят, да тепла в них нет. Много красавиц на белом
  свете, но краше её нет, - отвечает он матери.
     Выслушает мать, вздохнёт, а завтра опять за своё. Страсть как наскучило
  матушкино зудение. Собрался тихомолком и укатил по торговым дорогам. Раньше
  бывало, куда б не ехал, всё домой торопился. Теперь же родной порог стороной объезжает. А время, что мячик резиновый: то красным бочком повернётся, то синим, и всё вперёд и вперёд катится.
     Выросла Ульяница в лесной избушке, похорошела. Бережёт её бабушка пуще
  глаз своих. Всё что знает, что умеет ей передаёт. А там и о женихе подумывать стала. Раскинула карты, да так и ахнула.
     - Вот уж Судьбу ни на белом коне, ни на хромой кобыле не обскачешь.
  А коли так, то и медлить нечего. Передам птичку в мужнины руки и сама
  успокоюсь. Зажилась я уже на этом свете…
     Собрала бабушка по горсти золы из семи печей, первую воду из семи
  колодцев и пошла баньку топить. А как всё было готово, позвала Ульяницу.
  Долго мыла её, веничков из семи прутиков из разных дерев, да при этом,
  только ей ведомые слова нашёптывала. Под конец обсыпала золой девицу и
  омыла водой. Велела надеть рубаху ненадёванную и на пуховую перину
  спать положила.
     - Спи голубица до первой зарницы, - сказала засыпающей девице. Сама
  же вынула из сундука самую толстую свечу, зажгла её и, пока горела свеча,
  все молилась, просила прощения у Господа нашего и помощи у всех Святых,
  чтоб даровали счастье Ульянице.
     Перед самым восходом разбудила девицу, велела косы расплести, выйти
  на порог и, глядя на восток, трижды позвать суженого своего.
     - Суженый мой, соедини руки со мной! - трижды прокричала девица в
  утренней тишине и стала ждать.
     А за день до этого воротился в дом родной купец. Пусто и холодно в
  горнице. Три года минуло  со дня поминок по матери. Некому теперь ни
  приласкать, ни пожурить его. Углы паутиной затянуло, дубовые столы
  пылью покрылись. Уж так тоскливо ему стало, так бесприютно на душе,
  хоть волком вой. Спать лёг, да что-то и сон не идёт. Поворочался с
  боку на бок, вздохнул и стал на охоту собираться. Когда рассвет забрезжил, он уже далеко за деревней был. Идёт, а его будто кто поторапливает. Потом трижды имя своё услышал, как бы издалека позвал кто-то.
  Остановился, осмотрелся. Нигде никого не видать.
     - Послышалось, наверное, - проворчал он. - Посмотреть бы на того,
  кому я понадобился в столь ранний час.
     Он и опомниться не успел, как всё вокруг туманом заволокло. Где   и сколько плутал в серой мороси сказать бы не смог. Но вот выглянуло
  солнышко, золотыми копьями изорвало холодную кисею и всё преобразилось.
  Оказалось, что стоит он на поляне, а на пороге лесной избушки стоит
  жена, молода-молодёшенька, в белой сорочке прикрывающей ноги до самых
  пят. Обрадовался купец, да так, что и думать не подумал: а может ли
  такое статься, чтоб из гроба кто поднялся? Где там? Подбежал к крыльцу,
  стал на колени и руки к ней протянул.
     - Судьба моя! Радость моя единственная! Прими меня в свои объятья,
  обогрей сердечко, приласкай головушку! - не помня себя пролепетал он.
     Ульяница медленно спустилась с крыльца и подошла к нему. И таким
  красавцем он ей показался, будто только о нём и грезилось в девичьих
  думках.
     Тут и бабушка вышла на крыльцо, в избу позвала, да тут же сняла
  образ Господень и благословила. Купец, глядя на молодую невесту, и
  сам помолодел. Годы, хоть на малый шаг, а всё ж отступили от него,
  свалилась тяжесть с плеч, силой молодецкой тело налилось.
     Не долго мешкая, обвенчались они, и перешла Ульяница жить в богатый
  дом купеческий. Уж так им хорошо вдвоём, не наглядятся, не наговорятся друг с дружкой. А бабушка налюбовалась на молодую пару и домой засобиралась. На прощанье велела проведать её в лесной избёнке в аккурат
  через полторы недели.
     Полторы недели минуло, будто день один, молодые и не заметили, как
  время промелькнуло. О бабушкиных словах супруги запамятовали. Где уж
  там, другое на уме. Вот под утро двенадцатого дня снится молодухе сон.
  Будто бы бабушка стучится к ним в окно и говорит:
     - Не гоже так-то, Ульяница! Я тебя уже третий день дожидаюсь. Приди
  и укрой меня.
     Проснулась молодая жена, а в сердце такая тревога, такая тоска, что
  не лежится и не сидится ей. Разбудила мужа и стала в дорогу собираться.
  Сели они в легкую бричку и покатили к лесной избёнке. Приехали, на порог
  ступили, да так и остолбенели. Посреди избы стол стоит, на столе гроб, а
  в гробу, убранная уже, бабушка. Ещё и опомниться приезжие не успели, как
  вдруг, прислонённая к стене крышка сама-собой поднялась и накрыла домовину. В полной тишине гроб медленно поплыл к порогу, потом через сенцы
  и на крыльцо. Ульяница с мужем, словно во сне, следом идут. Плакать не
  плачут, даже страха никакого не чувствуют. Будто бы так и быть должно.
     Прошли за летящим гробом к краю поляны, а там уже яма вырыта. Опустился гроб в яму и в этот миг смолкли птицы, даже ветер листом не ворохнёт. Вот в такой-то тишине подошла Ульяница к краю могилы и бросила
  в неё горсть земли. И тут само-собой зашевелилась земля. За щитанные минуты легла на прежнее место. А как всё успокоилось, опять подул ветер и
  запели птицы.
     Не стали они заходить в пустую избу, затворили входную дверь, батожок к косяку приставили, сели в бричку и покатили домой. Дома выпили
  на помин души, погоревали и живут себе люди добрые в мире и согласии.
  И так-то им вдвоем хорошо, что с большой неохотою купец в путь по делам
  торговым отправлялся. А уж домой так прямо таки на крыльях летел.
     Вот и год пролетел, как на крылечке лесного домика встретила своего
  суженого Ульяница. Вспомнила об этом молодуха и опечалилась. "Люди к
  этому времени младенца в люльке качают, а я всё пустая хожу". Подумала,
  подумала, собрала в узелок поминальники и пошла на лесную поляну на ба-
  бушкину могилку. Долго сидела у травой поросшего бугорка. Всё рассказывала о своем житье-бытье, а потом пожаловалась:
     - Ребёночка хочу, бабушка. А всё в тягость не войду.
     Посидела ещё немного и домой пошла. А ночью ей бабушка приснилась.
  Будто бы входит она в лесную избушку и худую, болезную женщину за руку
  ведёт. Смотрит на незнакомку Ульяница. Вдруг что-то тёплое, родственное
  в груди встрепенулось. И та женщина на неё глядит, а слёзы так и катятся
  по впалым щекам. Упала перед нею на колени, прижалась щекою к ноге и
  стала просить:
     - Доченька! Прости меня за грех великий! Уж очень любила я мужа
  своего. Боялась признаться ему, что, опоенная колдовским зельем, понесла
  незнамо от кого. Прости, что росла ты сиротою без ласки материнской...
     И так она плакала, так просила, так убивалась, что и сама Ульяница
  расплакалась. Обняла мать свою и пожаловалась ей, что тоже хотела бы
  дитя к груди прижать. Услышала эти слова мать, поднялась с колен, заглянула в самую глубину глаз дочерних и говорит:
     - От того у вас не было детишек, что, глядя на тебя, он меня любил.
  И я, все эти годы, не отпускала его. А теперь тебя, дитя моё, я люблю
  больше, потому с легким сердцем отпускаю его любовь и по-матерински
  благословляю ваш брак.
     При этих словах женщина трижды поцеловала дочь свою. Взглянула на
  мать Ульяница и удивилась. Хворь и худоба покинули её тело. Теперь рядом
  стояли две женщины, точь-в-точь похожие, словно сёстры.
     - Пора нам, пора, - сказала бабушка, взяла мать за руку и увела
  за порог.
     В ту же минуту проснулась Ульяница, а на душе так легко, такая
  радость, что сроду с нею такого не бывало. А поделиться радостью не
  с кем. Рядом подушка не примята. Муженёк где-то ещё в дороге. Вышла
  на порог, взглянула на краешек восходящего солнца, и сон растаял бесследно, будто туман утренний. Начисто забылся. Осталась в душе надежда
  на что-то несказанно хорошее, которое непременно сбудется.
     Живёт Ульяница в доме купеческом, в шелка наряжается, на мягких перинах валяется, но не загордилась, не огрубела душа её, под богатыми
  одеждами всё такой же родниково-чистой осталась. С раннего утра, у калитки недужные люди её дожидаются. А она умоется, выйдет за ворота,
  каждому поклонится, обо всём расспросит, потом призадумается, вспомнит
  бабушкина слова и что-то посоветует. Люди каждое словечко её на ум берут
  и в дело притворяют. Ежели дитя золотушное приведут или ещё какая беда
  приключится, Ульяница голубкою вокруг него воркует, по головке погладит,
  чего-то пошепчет, подует, каждый суставчик прощупает. И отступает хворь
  от дитяти. Только сама она, после этого бледная и обессиленная возвращается в покои. Добрая молва о ней из уст в уста передаётся. На завтра
  ещё больше болезного люда у ворот дожидается.
     Вот, перед тем, как должен воротиться домой муж, снится ей сон.
  Сидит будто бы бабушка на завалинке лесного домика и исподлобья глядит
  на Ульяницу.
     - Бабушка, ты почто так на меня насуровилась?
     - За то, голуба моя, что недужный люд от хвори избавляешь, Божья
  милость падёт на тебя. А насуровилась, что без меры силу свою тратишь.
  Неси ношу по силам своим. Но это на будущее говорю. Нынче и целый год
  к людишкам не выходи. Силу копи. Вскорости тебе предстоит дитё под
  сердцем вынашивать. Счастливая, но многотрудная дорога предстоит сыну
  твоему. Пожалей его. Укройся от людишек в лесной избушке и, только,
  когда сыну исполнится шесть недель, сперва окрести его, а потом уже
  домой ворочайся.
     Вот этот-то сон Ульяница до последнего словечка запомнила. Всё,
  что предсказано было, сбылось, кроме одного. А дело было так. Вернулся истосковавшийся по молодой жене муж. Только порог переступил,
  жена велит ему коней не распрягать, а вести её в лесную избушку.
  Другой бы и слушать не стал, а этот внял её словам. "Молода-то молода,
  да не по годам умна". Поворотил коней и в лес поехал. Стали они жить
  среди зверья не пуганного, просыпаться под щебет птиц голосистых,
  умываться водой ключевой и думками делиться, что голуби между собой.
  Передохнул купец и опять в дорогу засобирался. Жена его напутствует:
     - Поезжай с Богом, но не мешкая назад ворочайся потому, как ждать
  тебя будут нас двое.
     С великой неохотою на сей раз отправился в дорогу купец. Как не
  исхитрялся, а домой вернулся только через пол года, да к тому же  простуженным, недужным стариком. Жалостью зашлось сердце Ульяницы.
  Стоит сердешная, придерживая шишкой вздувшийся живот и, виновато так, говорит:
     - Много народу всякого от смертушки отворотила, а тебя, в ком
  души не чаю, спасти не могу. Сына вынашиваю. Прости жену свою за
  материнскую любовь необоримую.
     Покатилась горькая слеза по мужнину лицу, но поглядел на жену и
  утешился.
     - Много лет мне о наследничке мечталось. Об одном Бога молю,
  чтоб отодвинул роковую минуту и дал хоть единый разок на сыночка
  взглянуть.
     Время подошло, родился сынок: телом - крепыш, в глазах ум дедов-
  прадедов. Наклонился отец над сыном, поцеловал, а малец ручонкой ко
  лбу родителя дотянулся, безымянным пальчиком ткнул в переносицу.  Враз старика холодным пламенем объяло и в следующую минутку всё исчезло.
     - Отблагодарил сынок за жертвенность твою. Сколько, не знаю, но
  поживёшь ещё на этом свете. Ибо скано: "Милосердие творящий свой век
  продляет!"
     Воротились они с дитём в дом купеческий и долго ещё жили да поживали
  в любви и согласии. Сынок ихний много добрых дел на радость людям сделал.
  Но об этом в другой раз расскажу…
      Пора, касаточка домой идти. Вечереет уже…

                12 марта 2004 г.