Кока. Отрывок из повести Купола

                Кока

Надя совсем маленьким ребенком была рядом со своей бабушкой,  постоянно видела все, что ее окружает.
Бабушка была всегда скромная в общении с людьми независимо от их имущественного состояния. Надю окружала и скромная обстановка  ее комнаты, не очень модная, но удобная и не лишенная вкуса. Резная, выполненная из темного ореха, мебель. Надя могла сравнить ее с современной мебелью в спальне родителей на втором этаже. Ей приходилось вместе с бабушкой посещать и самые шикарные особняки города того времени, и тем не менее ей нравилось, что ее окружало. У окна - овальный стол с темной ажурной скатертью, высокое зеркало с приставным столиком, широкий комод, небольшой столик на широкой резной ножке у кровати бабушки и в том же стиле этажерка у Надиной кровати, небольшой диванчик, легкие кресла с подлокотниками. В углу красивая пальма с листьями, похожими на веер.  Люстра с шестью свечами, тройной подсвечник, на столе самовар на серебряном подносе. Одна стена украшена красивым белым изразцом печи, противоположная -висячими резными часами с мягким боем через каждые полчаса.
В углу у окна красивая икона в серебряном окладе. Еще несколько икон с яркими красками и темные с не менее выразительными ликами.
На стене у окна написанный маслом портрет бабушкиного отца и Надиного прадедушки Константина Ивановича. Надя много слышала о нем от своих родственников.
Он был главой большой семьи. Как говорила Кока: «Сорок человек за стол садились». Это вместе с приказчиками и старшими мастерами, так тогда было принято трапезничать.
Под впечатлением этих рассказов лицо его строгое, но не лишенное доброты всегда внушало ей уважение и казалось примером справедливости.
Наде одной разрешалось открывать и смотреть довольно большую и бережно хранившуюся, как и у многих женщин того времени, заветную бабушкину шкатулку. Ей было очень интересно перебирать ее содержимое. Там были разные любопытные серебряные безделушки, брошки, кольца, старые часы, кружева, необыкновенной формы салфеточки, письма. Иногда Надя расспрашивала об этих вещицах бабушку, и та с удовольствием окуналась в свою прошлую жизнь:
- Вот эта брошь тонкой работы от маменьки, это ажурное серебряное колечко подарено на первое причастие папенькой, часы тоже  остались после него.
Но не все осталось понятным Наде, скорее многое воспринималось поверхностно - это была  интимная жизнь, которая уходит с каждым человеком, и ее тонкие струны могли проявиться в последующих поколениях только в запомнившемся ярком взгляде  или необычном жесте, когда уже приходит собственная мудрость.
Еще в шкатулке были разные бумаги и копия дедушкиного завещания и паи (акции – Примечание автора) каждого из сыновей. Раньше Надя мало обращала внимание на содержимое этих бумаг, но уже в 10-летнем возрасте прочитала их и почувствовала некоторую обиду за своего отца. Родители и сама Кока тогда были для нее лучшими людьми на свете. Магазин был завещан старшему сыну Валентину, все находящиеся в банке деньги  поделены между дедушкиными детьми и бабушкой, но не равными долями - Валентину большая их часть. Уложенные в именные конверты паи на торговое дело, похожие на денежные знаки также были распределены между братьями: Валентину – на 25 тысяч, Георгию – на 15 тысяч, Петру – на 10 тысяч рублей. Бабушке был завещан родительский дом.
После октября 1917 года магазин был национализирован, и эти паи ничего не стоили, но тогда Надю беспокоила эта, как ей казалось, несправедливость.
Она долго не решалась, но однажды спросила об этом бабушку.
- На то была воля Александра Ивановича,- сказала она и в голосе ее Надя почувствовала полное согласие со своим мужем.
В семье голос бабушки был очень весом, особенно в вопросах воспитания детей. Сыновей своих она называла только ласковыми именами: Валенька, Егоренька, Петенька. И они слушались ее беспрекословно.
Служащие и рабочие в магазине относились к бабушке с уважением не только как к хозяйке, но и как к доброму человеку, всегда готовому помочь. Часть своего дохода, когда магазин принадлежал семье, она постоянно расходовала на помощь людям. Когда ее двоюродная сестра овдовела и осталась без средств с пятью детьми, на сбережения бабушки все дети получили образование и специальность для самостоятельной работы. Неимущим невестам бабушка дарила приданое. Помощь церкви и бедным была частью ее жизни.
Кока очень любила своих внуков. С 1911 по 1917 годы в бабушкином доме в семье Петра Александровича родилось пятеро детей, среди них двое близнецов. Старшая из них была Надя, девочка пытливая, энергичная во всем старающаяся самозабвенно помогать, учиться делать добро и с радостью идти за бабушкой в любое место и в любое время. С трех лет Надя жила в комнате бабушки и под ее присмотром.
На склоне лет Кока последней своей любовью наблюдала за развитием старшей внучки и с отрадой в душе видела свои черты в воспитаннице.
 Мама Нади и две няньки были заняты остальными детьми.
Всем хозяйством занималась Кока. Управлять домом, прислугой, большой семьей было нелегко. Были еще кухарка, кучер, горничная и дворник. Всех нужно правильно организовать, потребовать должного исполнения в работе, накормить, напоить. При ее искренней доброте ни одна копейка в доме не была истрачена без пользы или с расточительством.
Вставала бабушка в пять-шесть часов утра, шла на кухню и давала распоряжения кухарке по приготовлению завтрака, обеда и ужина и каждый день отправлялась в церковь.
 В воскресенье и в праздники всегда готовили пироги. В их выпечке и подготовке разнообразных начинок Кока была большая мастерица, и она всегда присутствовала в это время на кухне, а в церковь шла только к поздней обедне.

…Подходило к концу лето 1917 года. Жизнь в доме Коки текла по заведенному порядку, только разговоры взрослых становились все более беспокойными. Появилось новое пугающее слово «большевики», которые решительно не признавали ни Бога, ни царя. Про себя люди думали, иногда шептали: «Бог не допустит!».
Потом в тихом богомольном городе прошел октябрь. Не было в нем ни вооруженного восстания, ни активного сопротивления богатых людей, имевших заводы, фабрики, мастерские, магазины и другое имущество. В умах людей витал страх перед новой непонятной властью: страх быть арестованным или расстрелянным.
Оставалась только надежда, что «как-нибудь разберутся» и что долго все это не продержится.
Немного позднее Надя, как и все дети, со страхом услышали еще одно новое слово «переворот», которое часто можно слышать в разговорах взволнованных взрослых. Потом узнали, что теперь есть Белая армия и Красная армия. Белая армия за царя, Красная армия против царя, и где-то они сражаются совсем близко…
- Господи! , - говорила Кока, - Брат на брата, сын на отца - видно, наступает последнее время!
Позднее Надя узнала, что в городе готовилось белогвардейское восстание под руководством полковника Сахарова, но было раскрыто и подавлено. Она была потрясена рассказами о расстреле троих  его участников. Один из них погиб по ошибке: фамилия его и инициалы совпадали с действительным участником восстания, который сумел скрыться. Кругом шла борьба жестокая.
В жизни семьи Нади, как в капле воды отразились
судьбоносные, разрушительные штормовые перемены.

Теперь принадлежность к купеческому сословию стала чем-то позорным и опасным для новой власти.
После национализации магазин со складами товаров, дачи, дом деньги, находящиеся в банке, были отобраны.
Родители и близкие родственники Нади сначала были объявлены «бывшими» или «буржуями», потом «лишенцами».
Никто не принимал во внимание личные человеческие качества людей.
Доброму и милому Надиному папе никто не верил, что после  экспроприации в доме остался один десятирублевый золотой. Он не стал забирать деньги в банке, когда это было можно, надеясь, что их не тронут.
Папа был глубоко верующим человеком и считал, что на все Воля Божья и что богатые люди забыли бедных и теперь несут заслуженную кару.
Было тяжело морально, но самое главное надо было как-то жить и кормить большую и все увеличивающуюся семью.

Сложное материальное положение требовало срочного сокращения прислуги, но ни кто не хотел уходить от добрых хозяев, которые не плохо платили и сытно  кормили с общего стола. Учитывая возникшую безработицу, все из прислуги упросили папу и Коку оставить их без жалования, только «за харчи».  Но еды в доме становилось все меньше и меньше, и через полгода в доме остались только нянька и кухарка.
До этого времени семью Петра Александровича не уплотняли, как прочих «буржуев» города. Но жили в страхе и ожидании худшего, часто ходили в церковь, молились, надеялись.
Но «новое» наступало неумолимо. Все «бывшие», имевшие дома, были выселены или уплотнены в 2-3 комнаты. Дом Валентина Александровича был занят учреждением, в доме Георгия Александровича разместилась поликлиника. Находясь рядом, Надя всегда чувствовала, что бабушка очень волновалась за своих сыновей.  Но, как она говорила, - «Бог милостив». Валентин с семьей остался в довольно просторном мезонине своего дома, после недлительного ареста его знания, трудолюбие и честность были востребованы новой властью, и он был назначен коммерческим директором ткацкой фабрики «Красный луч». Над ним поставили «красного» директора из рабочих.
Позднее, после возвращения из германского плена, Георгий Александрович тоже работал по специальности, в суде. Семья его жила в трех комнатах своего бывшего дома.
У многих людей проходили обыски с конфискацией части имущества. Под видом большевиков действовали и бандиты.
Однажды, среди бела дня, когда Коки не было дома, несколько мужчин в новой военной форме въехали во двор на лошади, запряженной в розвальни.
Петру Александровичу предъявили бумаги на обыск. Они прошли по всем комнатам, открыли все шкафы, сундуки и взяли, что им понравилось из одежды, вещей и мебели, погрузили в сани и уехали.
Кока по рассказам очевидцев и по характеру увезенных вещей: новое кресло, красивая лампа-торшер, новые платья и костюмы, мануфактура, золотые и серебряные вещи, сразу заподозрила неладное. И ее подозрения позднее оправдались: никакого ордера на обыск власти не выписывали.
Второй случай был зимой в начале 1918 года. Вечером дети еще не спали, и Надя помнила это хорошо, раздался резкий, страшный стук в парадную дверь с требованием срочно открыть и впустить. «Обыск!», - кричали с улицы.
Тут Кока проявила незаурядную храбрость и решительность. Она велела потушить все лампы, оставить  зажженными только лампады перед иконами, запереть на все засовы ворота и двери в дом, и пошла на переговоры через парадную дверь с непрошенными гостями.
Стук и требования продолжались с еще большей яростью.
Кока твердо сказала, что она одна дома с детьми. Дети спят, пугать их нельзя и она никого не пустит, двери не откроет и просит приходить только завтра днем.
Угрозы, грубые голоса и брань за дверью не стихали. 
Все были ни живы, ни мертвы от страха. Детей поставили на колени в детской перед иконами, нянька тоже на коленях с ними: молились и плакали и просили Бога спасти от разбойников.
Бабушка и Паша метались между входными дверями и детьми.
Сколько времени продолжалось это ужасное состояние неизвестности, Надя уже не помнила, но скоро голоса на улице затихли.
И только тогда Надя поняла, что ее любимая Кока победила!
Взрослые всю ночь не спали – ждали, не придут ли снова.
Утром выяснилось, что это не были официальные лица от властей, все те же бандиты.
На следующий день отец Серафим успокаивал Коку:
- Да… трудные времена настали… Единственно скажу, дочь моя,…надо смириться… Все, что кипит внутри…от лукавого.
Сам еще не понял новую власть,…пока слабая духом…Власть без Бога, без мыслей о высоком не имеет шансов,…но церковь всегда была на стороне власти… от любых переворотов страдает народ…  Все от Бога!...
- От безбожников трудно ждать чего-либо хорошего.
- То, что не хотят помощи церкви… отделяют от себя. Ну что же?... Жизнь покажет…От епископа Митрофана слышал о каких-то обновлениях ….в отношении к церкви… пока не ясно…
Буду молиться, дочь моя,…за тебя, твоих близких…Самое главное, что все живы, здоровы.

Кока шла домой спокойной. Теперь только мысли о том, как прокормить семью занимали ее.
Петр Александрович после национализации магазина был безработный, и его семья жила на то, что удавалось продать или обменять на продукты. В доме еще оставалась корова, был сад, огород, где выращивались овощи. Кока запасала овощи на зимний период, варила варенье из садовых ягод и яблок.
Но время неумолимо шло вперед.
В августе 1918 года по указанию новой власти верхний этаж дома с парадным выходом на улицу был занят военным учреждением. Семью Петра Александровича в срочном порядке выселили на первый этаж. Это совпало с рождением шестого ребенка – Веры. Надя помнила, как маму спускали вниз на носилках: ей еще нельзя было вставать после родов. Внизу потолки были ниже, и вся мебель и цветы сверху не поместились на первом этаже: пришлось ее оставить на старом месте.
Все уже настолько привыкли к таким неожиданным изменениям в жизни и воспринимали их вовсе не как беду, а скорее как очередное испытание. И даже отмечали, что теперь квартира требовала меньше дров, которые становились все дороже.
Учреждение наверху ежедневно работало, незнакомые люди с улицы приходили и уходили через парадное крыльцо.
Теперь семья Петра Александровича пользовалась входом только со двора. Надя и Кока остались, как и раньше, в своей комнате, где теперь была столовая. Остальные расположились в двух других больших комнатах. Кухня внизу была достаточно
просторная, с большой русской печью, на которой готовили пищу, двумя столами, высокой лавкой для мытья посуды, двумя шкафами.

Единственным радостным событием в доме после перемен было возвращение из плена дяди Георгия домой. Это было в субботу ноябрьским днем. Надя помнила этот восторженный для всех взрослых день. Кока, увидев сына, была так растрогана, что не могла вымолвить ни слова, слезы хлынули из глаз, и она побежала в свою комнату к образам.
Папа вышел навстречу, крестился и стоял как вкопанный.
Хотя Надя видела только фотографию дяди Георгия, она его сразу узнала, он очень походил на дядю Валентина, только ярче горели глаза, и мужественный взгляд вселял уверенность сильной мужской воли. Казалось, он знал и испытал что-то большее, чем его добрые братья. Сразу вспомнился тот горячий шепот Коки перед образами: «Господи, спаси Егореньку!», когда она еще совсем маленькой, засыпая в своей постели, слышала наполненные горькими слезами мольбы и молитвы своей бабушки.
Надя тогда ни капельки не сомневалась, что Бог может не услышать или не спасти ее дядю от беды. И это счастье торжества справедливости теперь разлилось в ее душе безудержной любовью ко всему вокруг.
Каким-то внутренней детской интуицией Наденька почувствовала, что это самый любимый сын ее бабушки.
При всей общей радости видеть сына и брата, в лицах вновь встретившихся было некоторое замешательство. Не сразу нашлись подходящие слова. Каждый сдерживал свое, накопленное переменами. Казалось, даже витало в воздухе какое-то непонимание. Может, повзрослели и возмужали дети Коки, и слишком далек от бурных страстей страны был их маленький патриархальный город.
Петр Александрович неожиданно первый задал самый важный вопрос:
Ну что, Егор? Как ты пережил все это…странное слово…плен?
Георгий Александрович говорил как бы нехотя:
- Вроде и надо радоваться…домой вернулся, но на душе как-то… пусто.
- Почему же, сынок?
- Не знаю, маменька…чувствую, что скоро разорят наше гнездо.
- Чем же прогневали мы Его?
- Не умеем защитить себя…И плен…унижает…и…даже не он, самое главное… не дает силы…потому что в стране враги внутри, а не на границе.
- Сроду на Руси враги кругом, но стоит Святая…
- Жестокость и вранье.
- Но не может же власть идти против народа.
- Самое страшное не знаем… Почему мы с вами «лишенцы»?…Все ведь отдали…И, если все будет хорошо,… жалеть не будем.
- Все образуется.
- Не образуется…Мы им не нужны…Нам объявлена война …жестокая… насмерть…
- Что же это?
- Им нужны другие люди…
- Какие?
- Во всяком случае, не такие добрые, как ты, Петруша.
- Бог с тобой, Егор!
- Попомни, Петя, будешь странником…на нашей земле.
- Даже если так. Я готов. Смирюсь и пойду…Детей только как бросишь?
- Дети сами уедут отсюда,…не дадут им жизни здесь.
Кока сидела молча и втайне крестила любимого Егореньку.
«Как похудел, осунулся…и главное… глаза не те…», - с тревогой думала она.
Пришел Валентин Александрович.  Видно было, как он спешил на эту встречу и сразу устремился к брату, расцеловал, сжал его в объятиях.
- Ты, как блудный сын, - с улыбкой произнес он.
- Именно, что блудный…Ведь последнее слово отца было: «Если не хочешь быть купцом, иди в военные…благородное дело…Там я понял его…Не слышал я… его раньше, а в нем была сила.
- Да…отец умел переубеждать…у меня ведь тоже не лежала душа…хотел учиться дальше…Любил поэзию…
- Вот-вот. Вспомни «Беглеца» любимого твоего Лермонтова: - «Ты раб и трус – и мне не сын!»
- Ты, братец, хватил!
- Может, и хватил, но…сейчас понял…во многом отец был прав…Стихи…поэзия…слова, а жизнь требует дела… Сила мужчины в жертвенности, в защите близких.
- Но мы своей жизнью делаем добро.
- Дорогой мой Петруша, добро иногда должно быть с кулаками. Вольному воля, а спасенному рай!
- Нет, Егор,  только Бог спасет разломившийся мир… Верить, надеяться, терпеть…
- И мне кажется, Егор, надо всегда искать согласие с властью.
- Я видел своими глазами силу этой власти…алчной толпы….именно ее толкают для решения политических целей…на террор и обман…Основная задача - сломать Россию…иначе не добьешься…Я знаю ваше благородство, братья мои… Но оно не нужно теперешней власти…Мы им не нужны…На своей земле…и не нужны…Не это ли страшно?
- Но неужели народ не разберется?
- Народ беден…и многого не понимает…занят своими заботами…Легко может податься на посулы – земля… заводы. Может и разберется…со временем.  Но назад дороги… уже не будет.
Кажется, просто…немного упустили, недосмотрели. А кто-то этим воспользовался.
- Но говорят Ленин…тоже с Волги…с юридическим русским образованием…
- Незаконченным …Плеханова обругал… В Германии, Австрии у него больше друзей…Таким смелым начинающим юристам нужна… смирительная рубашка… Поверьте дипломированному. В нем и в его соратниках…дьявол…
- Ты, Егорушка, какой-то озлобленный…Нельзя так.
- Наверно ты права, маменька…Но война – страшная обязанность, которая напоминает о долге. И все ценности пересматриваешь очень быстро.
- Но войны нет.
- Да… мир, но надо было немного подождать…даже стерпеть, и немцы сами согласились бы с миром. Поспешили новые власти, …отдали земли, за которые наши предки боролись веками…чтобы сберечь свое время… и рассорились с союзниками…так глупо!
 России той уж нет. Патриоты не нужны…То, что делается… Это люди не русские. Для них Россия – плацдарм для политических амбиций.
- Егорушка, не надо…лучше помолчим…я так рада видеть тебя…Не хочу тебя такого…Ты ведь тоже уподобляешься им…
- Да, маменька. Я когда вошел, у меня комок в горле:…как вы все незащищены и не знаете,…что еще впереди…
- Власть - высшая мера ответственности…Если предала…она получит свое…
- Но страдать опять будем мы…или такие как мы…
- Но все-таки не война, когда теряешь близких.
- На войне нельзя лгать и фальшивить.
Бурный разговор кончился также резко, как и внезапно начался. Пришла жена Георгия Александровича, тетя Шура с сыном. Спустилась сверху Валентина Николаевна.
Все сели за стол к чаю. Женщины и дети заполнили столовую, и все внимание было отдано им.
Несмотря на жаркие разговоры, все были очень рады видеть семью дяди Георгия и его единственного сына, умного и очень талантливого мальчика.
 Общая бабушкина семья за трудные и долгие годы теперь была вместе и это прежде всего чувствовали дети и на редкость радостно играли и шумели.
Вечером перед сном Надя видела Коку счастливой и даже вдохновенной. Тепло и более уверенно звучала вечерняя молитва перед сном.

Кока с детства научила Надю умело одеваться. Особенно она обращала внимание на удобство одежды. В зимнее время обязательным было теплое тонкое нижнее белье.
В молодости Коке пришлось пережить пожар, правда, не очень разрушительный: в основном огонь больше напугал ее и всех домочадцев. Но его неожиданность и непреодолимый страх уничтожения оставил тревожный след.
Еще в раннем Надином детстве она показала внучке, как развесить с вечера на стуле  вещи, чтобы можно было быстро одеться даже в темноте.  Для этого перед сном одежда складывалась в определенной последовательности, чтобы процесс одевания после этого проходил легко, он как бы незаметно переходил ото сна к бодрствованию. Надя настолько привыкла к этому, что сохранила эту привычку почти до конца жизни.
Кока объясняла, как важно быстро и хорошо одеваться:
 – Ведь пожар может случиться и зимой,- говорила она.
И жизнь заставила Надю в который раз проникнуться благоговением к своей мудрой бабушке.

Зима 1919 года была очень холодной. Третьего января Надя, как и все в доме, проснулась от ужасного крика: «Пожар! Горим!». Это был крик няньки, которая встала к маленькой шестимесячной Вере, и вдруг увидела из окна лижущее дом пламя и услышала треск стекол.
Дом горел шапкой – второй этаж, чердак, крыша. А живущую на первом этаже семью никто и не думал будить.
Пожарные лили воду в огонь, вокруг уже собралось немало народу. Сильно горела половина верха, выходящая на улицу.
Со стороны двора еще можно было проникнуть на второй этаж.
Из детей крик няньки Надя услышала сама и тут же оделась и довольно хорошо. Остальных детей надо было будить и срочно одевать. Надя как старшая помогала младшим. Всех их вытащили и вывели из дома в сад и оставили с нянькой в беседке. Мороз был более 20 градусов.
Ужас разрушения в глазах взрослых, бедных родителей и бабушки, был неописуем. Нужно было уберечь шестеро детей и попытаться что-то спасти из имущества. Они с измученными лицами кидались в дом и выносили в амбар и в погреб то, что попадало под руку: постели, одежду, белье, посуду. Через какое-то время пришли на помощь родственники. Пожар не унимался: к этому времени лопнули почти все стекла. Под видом спасения имущества во всю шуровали и мародеры.
Дети почти совсем замерзли и их отправили к ближайшим родственникам. Сидя в беседке, дети с тревогой наблюдали искры и головешки, летящие в снег, а когда шли через сад и по двору, то картина горящего дома была такой страшной и впечатляющей, что отчетливо осталась в глазах каждого до конца жизни.
Несмотря на активную деятельность пожарных, всем казалось, что дом сгорел до тола. Однако к утру пожар потушили, и первый этаж дома остался почти целым.
Родители и Кока не уходили со двора с момента начала пожара. Утром с помощью родственников они собирали оставшееся от огня и осматривали комнаты. Исчезло много всякого добра: из вещей, одежд, кухонных принадлежностей и посуды…
Пропали даже ложки, чашки, большие и малые кадушки. В суматохе кому-то удалось проникнуть в подпол, на крышке которого стоял тяжелый буфет, и украсть спрятанный там серебряный кофейный сервиз и еще много дорогих вещей. Исчезло красивое мамино пальто, несколько платьев, белье. Разорение было большое.
Но все-таки жилые комнаты внизу не пострадали, обгорели только оконные рамы. В кухне уцелела печь: ее можно было топить. Нужно было забить окна досками и сохранить то, что осталось.
Сгорело две трети верхнего этажа и вся крыша. Все было залито водой. Для жизни дом был совершенно не пригоден, но родители остались жить на кухне, около печи.
Детей роздали по родственникам.
До самого лета Надя с бабушкой жили у ее брата, Дмитрия Константиновича, Леня и Шура у бабушки Гладковой, Коля и Митя у дяди Валентина, Вера с нянькой - у дяди Георгия.
Детям было неплохо, во всех семьях были дети, их двоюродные братья, но то, что испытывали папа, мама и Кока понимала по-настоящему только Надя, которая была рядом с бабушкой и слышала все разговоры взрослых о постигшем их несчастии.
Скоро выяснилось, что дом был подожжен начальником учреждения, который в ожидании ревизии пытался уничтожить компрометирующие его служебные злоупотребления.
Этот начальник был привлечен к суду, но о возмещении ущерба потерпевшей семье речи не шло.
С наступлением тепла вся семья вернулась в свое разоренное гнездо.
Дом имел очень жалкий вид. Без крыши, с обгорелыми закопченными стенами и пустыми проемами вместо окон со стороны улицы. Со двора окна уцелели.
 Надя сидела и плакала, глядя на дом с улицы. Он казался ей присевшим на задние лапы страшным медведем.
Починили кое-то, как могли и поселились, но настоящей крыши в доме не было около двух лет. Дождь проникал сквозь потолок, и в комнатах приходилось расставлять все имеющиеся тазы и корыта.
Мама и Кока ходили с тряпками, ежеминутно выжимая их.
Потолки пропитались сыростью, штукатурка местами отвалилась, и стены по углам зазеленели.  Зимой было очень холодно.
А мама  тогда ждала седьмого ребенка. В декабре 1919 года родился здоровый крупный мальчик Миша.
Сложное время в стране продолжалось. Ремонту дома даже своими силами мешали нелепые препятствия. Дело в том, что дом после национализации перешел на баланс Горкомхоза, и по его расценкам семья Петра Александровича исправно платила за свое проживание.
После пожара  Горкомхоз обязан был отремонтировать дом или предоставить семье новую квартиру. Но ни того, ни другого он не мог сделать из-за отсутствия средств и свободного жилья.
Прошение Петра Александровича с предложением отремонтировать дом своими силами, используя стройматериалы из надворных построек, власти нашли подозрительным, и последовал отказ. Не очень решительно, но папа продолжал писать прошения о ремонте хотя бы крыши. И только года через два  пришел ему официальный ответ такого содержания:
«Ввиду того, что Горкомхоз не имеет средств на ремонт дома, решено передать его в собственность прежнего хозяина с условием, что он самостоятельно его восстановит, только не за счет надворных построек».
К этому времени папа устроился работать счетоводом на толевый завод. Директор завода, узнав о полуразрушенном доме Петра Александровича, предложил ему восстановить за счет завода второй этаж и заселить его нуждающимися в жилплощади заводскими рабочими и служащими с условиями оплаты по расценкам Горкомхоза.
Папа согласился, да и мог ли он не согласиться со своим доверчивым характером: в конце концов, это было доброе дело… Через некоторое время дом наполнился новыми жильцами и стал похож на муравейник. Наверху было семь комнат и в каждой жила отдельная семья. Никто, конечно, ему за  жилье не платил.
О ремонте нижней части дома Петр Александрович попросить директора постеснялся.
Может показаться парадоксальным, но его порядочность и скромность оберегла семью от многих еще больших несчастий.
При финансовой проверке завода директора уличили в нецелевом использовании государственных средств, которые были безвозмездно переданы «частнику» на восстановление дома.
Директора, проявившего смелую социальную инициативу, сняли с работы и упекли в тюрьму.  Жильцов оставили в доме.  Претензий же к Петру Александровичу со стороны властей не было.

Несмотря на многие черты его слабости, простую одежду, чрезмерную доброту и неприспособленность к жизни, какая-то неведомая сила справедливости оберегала его и семью.
Еще до 17-го года при дальних поездках «по делам» за город, когда он останавливался на ночевки или просто покормить лошадь, у Петра Александровича появлялись случайные приятели, которые всегда просили «чаевые» или в долг без отдачи. Когда настали трудные времена, их число не уменьшилось. Его любили за доброту, но и считали чудаком. Простые люди мало верят в искренность.
Когда начались обыски, папа решил отвезти в деревню на сохранение часть своего имущества одному мужику - «приятелю»: три костюма, два пальто, ковры и еще какие-то свои красивые вещи. Он любил красиво одеваться: было ему тогда 33 года. Прошло около года, стало трудно жить, и папа решил обменять кое-что из отданного на сохранение. Но «приятель» сказал ему:
«Прости, Петр Александрович, дети не отдают».
Папа переживал свои неудачи, но больше жалел обманувших его людей.  Бабушка никогда его не корила за это, как бы внутренне понимая и сочувствуя.
После пожара мама однажды увидела свое красивое пальто на какой-то женщине в городе. Было очень неприятно, она даже всхлипнула, но так и не решилась обратиться к властям.
Значительно реже, но были и примеры искренней благодарности.
Еще в молодости папа на военных сборах познакомился с крестьянским пареньком, который, как он рассказывал, очень помог ему обрести самостоятельность. Они подружились. Паренек признался ему, что мечтает построить собственную мельницу. Папа посоветовался с родителями и дал ему сто золотых рублей. Мельница была построена и начала исправно работать. Когда его друг принес долг, папа отказался, сказав ему: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим!».
И в голодные 20-тые годы, когда нередко приходилось часами перебирать и очищать сорную пшеницу, чтобы испечь несколько лепешек, этот уже взрослый мужик, привозя на городской базар картошку, всегда останавливался около дома Петра Александровича и весело с шутками и прибаутками сгружал несколько мешков отборных клубней для семьи. Никаких денег он никогда не брал, только с радостью обнимал папу, а когда его не было дома, крестился с поклоном и желал всем здоровья.

Время шло. Город жил натуральным хозяйством. Во многих домах, где были большие семьи, держали коров, кур, пользовались собственными садами огородами. Улицы города стали похожи на деревенские прогоны: теперь по ним гоняли в поле стадо коров, овец и коз.
В семье Петра Александровича тоже была корова, куры, была волшебная яблоня в саду, которая обильно плодоносила каждый год, еще несколько кустов смородины и терновника. Овощами кормил приусадебный огород. Подросли еще пять яблонь, но в первый год, когда на них появились яблоки, однажды утром в сад пробрались с улицы козы и обгрызли на них кору.
Надя помнила горькие слезы мамы, когда пришлось рубить загубленные деревья.
В 1922 году случилось несчастье с Георгием Александровичем.
По возвращению в новый отстроенный и со вкусом обставленный его женой дом ему после национализации удалось совсем немного пожить в трех его небольших комнатах.
Жили они  дружно: оба образованные современные люди. Александра Ивановна увлеченно работала в городской школе, вела факультативы по многим предметам. Они задались целью вырастить и поставить на ноги сына.
Но Георгий Александрович не мог найти работы в городе. Он был «лишенец» и это имело значение. Тем более, что он- бывший офицер царской армии и сын купца.  Через какое-то время ему все-таки удалось устроиться на работу в Елатьме в местном суде. Там он благополучно и честно работал два года. Но однажды, как потом выяснилось, по гнусному и лживому доносу суд в полном составе был арестован и посажен в местную тюрьму. Через неделю власти разобрались и всех выпустили. Но в тюрьме Георгий Александрович заболел сыпным тифом и скоропостижно скончался. Перед смертью через товарища оставил несколько просьб матери, своим братьям и жене.
Это было страшное горе для всех родных: все они очень любили Георгия Александровича.
В нем оставалась какая-то сила, надежда…
Невероятно подавлена была Кока, она почти весь год не находила себе места. Надя видела ее горе лучше других, она не ходила в гости и сама редко принимала своих подруг.
Надя знала последнюю просьбу дяди Георгия к папе: - «Если родится еще один сын, непременно назвать его в честь деда Александром».
Через четыре года в семье Петра Александровича родился последний восьмой ребенок, мальчик, который и был назван этим именем.
Остальные последние просьбы дяди Георгия остались для Нади неведомы.

Зимой в начале 1923 года Кока неожиданно заболела воспалением легких. Болезнь была скоротечной и буквально через неделю она умерла.
Для Наденьки это было горе страшное и безутешное. Вся ее жизнь прошла рядом с бабушкой: с раннего детства она жила с ней бок о бок. Надя всегда чувствовала ее заботу, необъяснимую горячую привязанность и искренне платила ей ответной любовью детского сердца.
Она проводила много времени с больной и почти каждый день до позднего вечера сидела на кровати бабушки, держала ее руки в своих.  И она первая вдруг каким-то непонятным чувством ощутила, что душа бабушки отлетела в потусторонний мир, где, как сказано в заупокойной молитве, «нет ни печалей, ни воздыхания, но жизнь бесконечная». При этом она испытала необычное состояние спокойствия за свою любимую бабушку. Страха не было и тем более испуга. От этого необычного состояния Надя глубоко вздохнула, и этот вздох был похож на негромкое всхлипывание, которые только спустя некоторое время перешло в горькое чувство безвозвратной утраты. Потом она, как в тумане, слышала крики и причитания прислуги, а затем всех близких и домочадцев. Надя побежала к маме и горько расплакалась и, когда они с папой ушли к усопшей, долго не выходила из маминой комнаты.
Это была ее первый воочию виденный и пережитый уход в иной мир близкого и любимого человека.
Гроб с бабушкиным телом стоял три дня в ее комнате, и Наде было тоскливо и жутко. Бабушка лежала в неестественной для нее неподвижной позе: строгое незнакомое бледное лицо с кажущейся едва заметной улыбкой. Надя внимательно смотрела на свою любимую Коку. Больше всего поражал ее прямой орлиный и похожий на треугольник нос, который при жизни был не такой большой и острый.
Каждый из этих дней приходили священник с причтом и они служили панихиду при большом стечении родственников и знакомых.
Похоронили Коку на Воскресенском кладбище рядом с мужем Александром Ивановичем. Несмотря на холодный и сырой день, были многие из бывших городских властей, священнослужители и  простой народ.
Гроб несли на руках через весь город в сопровождении священника и небольшого хора монашек.
Потом были поминки, пришло много народу, и все родственники и даже прислуга сразу ощутили, как тяжело принять людей в доме без бывшей хозяйки. Особенно тяжело пришлось Надиной маме, которая до этого совсем не занималась хозяйством. Надя, проявляя всю свою сноровку и полученные навыки от бабушки, помогала ей изо всех сил и видела, как мама очень устала.
Смертью своей матери был подавлен и папа. Он, как выяснилось, совсем не был готов к неожиданной обрушившейся на него роли хозяина дома. Он в большей степени, чем остальные, много молился за упокой души усопшей, стал рассеянным от нахлынувшего горя.   На следующий день после похорон, возвращаясь с церковной службы,  папа привел домой несколько странников, которых стало тогда множество - живших при монастырях или вовсе не имеющих места жительства.
 По православным обычаям их надо было накормить, оставить переночевать и дать кое-что из одежды. Папина доброта этим не ограничилась: это стало повторяться очень часто.
Один из таких странников остался жить в кухне на печке сначала на недельку, потом еще на несколько недель. Звали его Алексей Гаврилович, у него была семья в другом городе, но он говорил, что дома его хотят отравить. Он производил впечатление ненормального человека, и папа его жалел и стеснялся попросить уехать. Надя его возненавидела, глядя, как он много и жадно ест, и беспрестанно мусорит. Более того, он заразил весь дом блохами и вшами, от которых долгое время не могли отделаться.
К великой радости всех домочадцев только через год его нашла и забрала домой приехавшая дочь.
Надя тогда поняла, что без Коки впереди их ждут  большие трудности.