Все могут...

   А после было лето.
Мы обрастали событиями как деревья листьями. Еще в июне затяжные рыбалки оторвали от семей. Бывало, что выгрузив рыбу, падали без ужина от усталости, а утром уже неслись на пустыри и к особнякам копать червей. На водохранилище брали минимум провизии, да и ту экономили, готовя рыбу на костре. Почти на каждой рыбалке пополняли тайник консервами, завернутыми в промасленную бумагу, отсыпая сахар, чай и кофе. Приноровились ловить диких уток на крючок, хотя иногда попадались и не совсем дикие, и не совсем утки.  Дважды запас провианта приходилось прятать в первые же сутки. В первый раз наловили два полных садка еще до ночи. В другой раз к улову первого дня добавили ночного сома, да такого, что уже разделанный он занял оба рюкзака. В тот раз  обратились к хозяину ближайшего дома в деревне – оставили палатку, спальники, одежду и снасти. Мужика того на рыбалках видели часто. Представился просто – Степан, без отчества. Он приезжал на мотоцикле после работы, забрасывал две удочки, наживив вареный картофель. Каждый раз выуживал солидного карпа в трех – четырех метрах от мотоцикла, как раз в пятне света мотоциклетной фары. Мы каждый раз подбегали с подсаком, помогая извлечь красавца.
  В середине лета с рыбалкой пришлось угомониться. И у Маркоса, и у меня скопилось много неотложных дел. Лишь к середине августа встретились, поговорили, обменялись новостями и разошлись, запланировав спустя две недели выбраться к воде.
  Хозяин дома, где оставляли вещи, принял, как родных. Еще бы – ведь не с пустыми руками заявились. Маркос извлек из рюкзака коробку с шоколадом. Я выпросил у отца две офицерские рубашки, а в добавок прикупил бутылку водки и десяток пачек дешевых сигарет.  Тогда супруга удачливого рыболова предложила нам ночевать у них, но как им объяснить, что такое романтика ночевки в палатке, и что едем мы в такую даль ради ночного клева. С первого выезда на сутки спали лишь три – четыре часа, ожидая поклевки крупной рыбы. Отсыпались в автобусе и дома.
  За пару месяцев в жизни Маркоса произошли неоднозначные перемены. Мать дважды попадалась с шоколадом и ее перевели в другой цех. Отец реже выпивал, но захватил половину подаренного сыну стола под радиодетали и инструменты. Теперь он ремонтировал на дому телевизоры и магнитофоны, обещая к первому сентября стол освободить. Сестра приятеля теперь все время спала на диване, а сам Маркос на раскладушке. С животом размером в астраханский арбуз ей теперь было не до «гулек». А самое неожиданное известие Марк приберег на последок. Дальний родственник согласился взять его подмастерьем и научить работать с камнем. Обещал платить и кормить раз в день.
  Потому и не удивился, не увидев в начале года приятеля в «художке». В последних числах сентября съездили на рыбалку. Поймали мало, но вывезли вещи. Позже несколько раз виделись на протяжении года, да все как-то мельком. Лишь в мае, выходя после занятий, увидел приятеля в коридоре школы. Глаза воспалены от каменной пыли, руки огрубели от мозолей и ссадин. Он позвал поболтать за чашкой кофе.
  - Ты поступать думаешь?
  - Не знаю, с родителями еще не говорил.
  - Раньше начнем – быстрее профессией обзаведемся.
  Решились таки документы подавать в художественное. Родители со своей стороны провели разведку с подготовкой.
  В училище хотели денег. Сколько – не знал, не со мной был разговор. Озвучили лишь тот факт, что без взятки шансов поступить мало.
  Документы приняли. На первом дне рисунка сидели рядом и пыхтели вместе с двадцатью такими же, как и мы. С такими, да не совсем. С первого дня примелькались нам два брата близнеца. Они и внешне были примечательны, и вели себя так, словно пришли не на экзамен. Первые два дня братья рисовали чертиков, играли в морской бой. На третий  взяли свои мольберты с прикнопленными  готовыми рисунками и, зевая от безделья, лениво чиркали карандашами, стараясь не испортить мастерски выполненную работу.
  Финал наступил на четвертый день, когда мы с Маркосом не нашли себя в списках сдавших первый экзамен. Нет, не злость. Скорее какая-то растерянность вселилась в голову. Отошли в сторонку, достали сигареты, но закурить не успели. Через двор, к главному входу, торжественно и важно, снисходительно бросая надменные взгляды на «неудачников» двигались братья. Один портфель на двоих. О содержимом не трудно догадаться – все, что нужно на следующем экзамене по живописи.
  Глазом моргнуть не успел, а Маркос со звериным рыком «Убью, бля …» метнулся к везунчикам. Схватил одного, видно зная, что и второй вопреки логике  побежит за близнецом, а не звать на помощь.
  Все очень быстро. Лестница под навесом в какой-то подвал. Неразборчивое: «Ы-ы-ы-ы…». В три удара – губы в смятку, кровь из носа. С ноги добавил уже в комок трясущийся и забившийся в угол. Его братец с вывернутой рукой и запрокинутой за волосы головой лишь от досады выл. Когда Маркос отошел, второго впечатал рожей в стену. Прямо над братом. Трусливо сполз, отбиваться не стал.  Маркос лишь пнул портфель и пару раз втоптал две пачки ленинградской акварели в цементные ступеньки. Когда уходили, кто-то из наших звонко выкрикнул: «Браво, пацаны!» Я оглянулся, но не понял кто. Маркос лишь рукой махнул, так словно осу отгонял.
  Сначала колотило. Отпустило немного после рюмки конька. Потом поколачивало – изо дня в день ждали визитеров на дом. Не пришел никто. Первого сентября вежливо попросили в «художку» больше не приходить.
  Второго утром, наплевав на все, тряслись в автобусе, но о рыбалке совершенно не думали. Наверное, ни о чем не думали. Попросту ехали ловить рыбу, зная, что Степан в ночлеге не откажет.