Старая сказка

Лес стоял  густой, обмороженный.  От него веяло тревогой и еще чем-то загадочным, что вот-вот обещало то ли выплыть снежным облаком из-за обернутых белой пылью веток, то ли рассыпаться морозными искрами. Тонкий лысый месяц тоскливо пробивался сквозь холодное пенное марево и деревья, едва освещая дорогу позднему путнику.

Истомин ехал лесом нарочно. Ему хотелось побыть одному в этой зловещей глуши. Надышаться, отыскать какие-то тайные знаки своей безнадежной догадки. Лошадь, одолженная у деревенского приятеля, плелась осторожно, то и дело прядала ушами и явно не разделяла интереса к этой странной прогулке.

Мороз крепчал, и от этого веки сползали на глаза сами собой. И тут же Истомин видел Ее – черноглазую, тонкую, с высоким румянцем на белой скуле. Она смеялась, грустила, была чересчур деятельна, наигранно напыщена, охвачена меланхолией... но всегда одинаково прекрасна. Он знал и любил каждый изгиб ее, каждую черточку. Казалось, не могли придумать Ее другой – без этой воздушной улыбки, без чертовщинки в смоляных глазах, без упрямого подбородка и шрамика над левой бровью – всего того, что ТАК подходило только ему.

Отчего же так долго он тянул с объяснением? Она, конечно, не могла не догадываться, не знать о его одуревшей тоске. Знала. И все же ответила согласием другому... Как? Зачем? Ведь не для того другого были заложены в Нее все эти несметные богатства. Он даже рассмотреть их толком не сможет...

Истомин напряг желваки, выдергивая на поверхность истинную причину скорого венчания, которую узнал несколько часов назад. Конечно, Она могла ослушаться, пойти наперекор расчету отца, его воле и своему долгу перед ним, ведь Она не обязана платить по его счетам. Но!.. Согласилась.

Что теперь оставалось ему? Ждать, когда разрушится этот брак? Украсть Ее? Забыть?
От последней мысли Истомина бросило в жар. Невозможно. Даже если очень захотеть и постараться. Она была вся слишком его, слишком родная, слишком необходимая. Сказать бы, что он не сможет жить без Нее, значило не сказать совсем ничего. Ровным счетом.  Он задыхался уже от одной этой мысли. Если и была придумана для него самая страшная пытка – то вот она. Разлука с Ней.

Рука Истомина непроизвольно погладила морозную дымку, словно коснулась Ее волос. Он тихо застонал, представив, как в них запускается чужая мужская рука.

Сильный порыв ледяного ветра едва не сорвал с Истомина шапку и истошно завыл, захлопал мерзлыми ветками. С них сыпалась колючая белая каша, впиваясь острыми хлопьями в лицо, руки.  Издалека донесся тоскливый волчий хор. Лошадь испуганно остановилась и отчаянным жестом позвала Истомина домой. Но тот лишь отмахнулся. Нет, еще не все. Мука заполняла его естество до краев, нужно было найти способ выплеснуть ее, отторгнуть.

Он вспомнил последнюю встречу с Любимой. Она была в нежно-лиловом платье. Бледная, яростноглазая... Он почти признался тогда, в болезненной истоме коснулся губами  Ее прохоладной руки.  Безудержный трепет его губ должен был сказать Ей куда больше всех выспренних слов!..  Истомин  вспомнил, как пульсировала синяя жилка на тыльной стороне Ее ладони, и сердце зашлось.

Лошадь снова встала и вслушалась в нарастающий шум леса. Похоже, волчий вой приближался. Многоголосье перемежалось жутким, утробным завыванием ветра.  О, с каким наслажденим Истомин принял бы теперь любую смерть. Самую нелепую. Или самую страшную...

Однако... Истомин живо припомнил задумчивую складку на лбу Любимой. Вдруг Она передумает или... От потайной, греховной мысли ядовитая патока потекла тонкой струйкой в самый укромный уголок души. Истомин передернулся, как от боли, но отрава-сироп продолжала заполнять вены.  Уже чудилось, как отец-душегуб падает, всплеснув руками, и в сердечном приступе отрекается от своего слова, данного будущему зятю... Она свободна.  Она счастлива. Она – жена Истомина...

Он захлебнулся своей мечтой, глубже укутавшись в шубу, словно охранял драгоценный сосуд.

Лошадь резко подалась вперед, затем в сторону, и тут пронзительный животный вой накрыл лес – совсем рядом. Сквозь голые, хлещущие ветки показалась пара страшных красноватых глаз. И еще одна. Еще, еще...  Лошадь громко вскрикнула – как в предсмертной судороге и скакнула назад. Ледяной воздух разрезал лязг острых зубов. От этого звука Истомин очнулся и повернул голову. Прямо на него, приготовившись к прыжку, смотрел крупный  молодой волк. За его спиной отчетливо вырисовывался другой силуэт – маленькой, грациозной самки. Она хотела есть, а самец исполнял все ее желания...

Вот оно – понял Истомин! Я должен так же заслонить Любимую от всего мира, чтобы только со мной она получала то, чего хотела! Прямо сейчас! Немедленно!

Поздно! – послышалось в диком возгласе лошади, понесшейся в смертельном испуге сквозь тяжелые заледеневшие стволы. Она не разбирала дороги, подгоняемая первобытным страхом и близким волчьим дыханием.
Нет!!! – отвечал ей Истомин, замахиваясь в волков тяжелым портсигаром, часами, шапкой. – Погодим умирать!

Дикая гонка тонула в густой снежной пыли, сквозь которую Истомин уже ясно видел, как вернулся домой и получил срочное сообщение от  Нее, возвещавшее об отмене отцовского слова и начале новой, настоящей жизни!

И уже ни одна живая душа не могла бы убедить Истомина в том, что нет и не будет никакого сообщения. Как нет и не было самой его черноглазой Любви со шрамиком над левой бровью...