Капля

Маманя раздвигает кастрюли и чуть дрожащими руками опирается на подоконник. Ей надо убить время, пока дочка готовит чай.

- Смотрю я смотрю на этот детский сад, хоть бы одна дверь хлопнула, хоть бы какой-никакой детёныш вышел в снежки поиграть! Разорили Россию! Ладно там завод, где бомбы делают, закрыли, а то до детских садов добрались! Счастливое детство отымают!

Галина Петровна ставит на стол пол-литровую банку с вареньем.
- Из крыжовника. Вы, маманя, нам такое варенье часто в детстве готовили. У моего уже вкус не тот: какой-то особенной вкуснинки не хватает… А из детского сада никто и не выйдет: сегодня же воскресенье!

- Не работает, что ли?
- Выходной. В другие дни детишек полно бегает.

Маманя переводит взгляд на другой объект.

- Я вам крыжовник готовила на керосинке: у ней огонь особого состава, то есть не такой жгучий, что ли, да по цвету не синий, а с желтизной… Вон смотри: мужик ковёр выбивает. Вот это коврище! Где ж он его помещает?! Залы вроде бы у всех одинаковые. А сам-то в норковой шапке, куртка кожаная.. Если в такой одежде ковры ходить выбивать, значит, богатый. Ворует на предприятии или в банде участвует. Сядут к таксисту в машину: отвези, мол, туда-то, а сами – нож к горлу и в лес. В лесу глотку перережут, труп под дубом бросят и листьями зашвыряют. Ночью машину в Казахстан отгонят и какому-нибудь чабану подешёвке продадут. Вот и живут так припеваючи!

Чайник начинает шуметь. Огонь настолько большой, что обугливается деревянная ручка и по кухне распространяется запах гари.

- С чего вы, маманя, взяли, что этот мужчина бандит? Он очень даже добрый человек. Учителем работает… А в лес сейчас никакие бандиты не проедут и листьями труп не забросают: зима ведь! Сугробища какие: тут бульдозер-то не везде пройдёт.

- Учитель, говоришь? Хорош учитель в норковой шапке! У них зарплата-то с гулькин нос. Где же, по-твоему, он деньги берёт? Загадка!

Галина Петровна высыпает из холщового мешка самодельные сухари в фарфоровую тарелку.
- Он эту шапку уже лет пятнадцать носит. А ковёр этот вообще лет тридцать выбивает. Раньше же учителя прилично получали. Вы к его ботинкам приглядитесь: там латка на латке.

Маманя подносит голову к самому стеклу.

- Ботинки-то, пожалуй, я и не разгляжу. Вот если бы он поближе к дому подошёл, тогда бы, может, чего и увидела. А действительно! У этого учителя доброе лицо, но больно уж задумчивое, невесёлое какое-то.

Галина Петровна разливает чай.

- Садимся, маманя, позавтракаем. Правда, извините, что не густо еды-то. Масло я уже давно не покупаю. Хоть сухариками похрумкать – всё лучше, чем в войну лебеду жевать.

Маманя пьёт из блюдечка, перед каждым глотком отдувая парок с чайной поверхности. Её что-то беспокоит - она шарит глазами по кухне.

- Вот она, сволочь!
- Какая сволочь? – недоумевает Галина Петровна.

- Капля из крана! Бух-бух по мозгам. Закрой кран-то!

Дочка обеими руками налегает на пластмассовую ручку.

- До конца! Видать, там прокладку проело. Слесарей надо вызывать.

Капли по-прежнему стучат по обшарпанной раковине.

- Ты тряпку брось, всё не так шлёпать будет. А слесарей не вызывай. Они ведь как сейчас? Скажут, мол, прокладок нет, за свои деньги покупай, гони, мол, бутылку. Соседа лучше попроси.

- Так ведь сосед уехал за границу от предприятия.

Тряпка намокает, и вновь возникает стук, похожий на стук кузнечного молоточка.

Маманя глубоко вдыхает и, отставляя блюдечко, с шумом освобождает лёгкие.

- Эх! Эдак с ума можно сойти. Трень-брень, и всё по мозгам! Идём в зал, отдохнём немного.

Маманя мелкими шажками добирается до дивана, с кряхтеньем ложится, но её голова зависает.

- Галька! Ты опять подушку убрала!

- Несу! несу! Я её щёткой чистила, она у меня у батареи просушивалась.

Галина Петровна включает телевизор – лучшее для мамани средство, и возбуждающее, и успокаивающее нервную систему.

Певица в кокошнике, обвешанная бусами и побрякушками, поёт заливистым голосом.

- Не умеет! – строго оценивает маманя. – Вот у нас в деревне пели так пели. Бывало, соберёмся у Марфушкиного дома – и кто кого перепоёт! Я даже в сельском клубе в школьные годы выступала. Стихотворение Пушкина рассказывала «Белеет парус одинокий, а сквозь туман кремнистый путь блестит…»

Галина Петровна усаживается в кресло.

- По-моему, маманя, стихотворение про парус Лермонтов написал. «Играют волны, ветер свищет…»! Здорово, да? Так и представляешь, что волны туда-сюда, а ветер свищ-свищ…

Маманя настораживается.
- Ты не спишь?
- Чего?

- Будто опять капля тюкнула.
- Да я же две двери закрыла! Не слышу.

Маманя поднимает указательный палец:
- Вот опять: тюк!
- Это уже вам, маманя, кажется.

- Да нет же! У меня со слухом пока ничего. Когда ночью дома сплю, то слышу, что кто-нибудь по улице пройдёт. то сюда пройдёт, то туда. То сюда, то туда, ну осточертеет прямо до утра! До того взвинтит, что ноги перешибла бы! Я даже слышу, как тараканы под кроватью бегают. Это они, значит, ночные соревнования устраивают. И тоже, сволочи, туда-сюда, туда-сюда! Иной раз свет включу – ни одного! Успели уже в щели запрыгнуть. Вот выключи телевизор, давай проверим.

Галина Петровна берёт карандаш, чтобы случайно не произошёл электрический разряд, и нажимает им на кнопку. Экран гаснет, как разбитая лампочка.

- Слышишь?
- Не слышу.

- А я слышу: тюк-тюк! Затаится, сволочь, и опять: тюк-тюк! Валерьянки мне принеси, а то так не засну. Старость не в радость.

Галина Петровна приносит жёлтую таблетку и чашку с тёплой водой.
- Может, это часы: тик-тик, тик-тик?
- Какие часы? Валерьянку я же просила!

- А это и есть валерьянка, только в таблетке. Детям специально дают, ведь в жидкой валерьянке спирт есть, чтобы не запьянели.
- Они и без валерьянки глохтать начнут. На кажном шагу спиртное продают и пьяные с бутылками в карманах валяются.

Через две секунды после приёма таблетки маманя уже храпит.

Галина Петровна минут десять сидит не шевелясь и поглядывает на потолок, не белённый уже лет десять.

Маманя во сне отмахивается рукой и бормочет:
- Тюк-тюк! Ха-ха-ха! Тюк-тюк! Ха-ха-ха!