In the cold light of morning

Чуткие подушечки пальцев ощущают теплоту кожи широкого плеча, подцепляют её своими прикосновениями и греются сами. Невидимая линия обрисовывает виноградной лозой загорелое пространство, касаясь чуть сильнее, чем едва, чтобы не щекотать. Легко, не тревожа спокойного сна, удивительно верно выбирая то направление, движение по которому не разбудит спящего рядом со мной человека, я рисую плавные линии, восхищаясь нежностью и гладкостью его кожи, стараясь прочувствовать полностью наблюдаемые сейчас ощущения. Последний завиток на косточке ключицы, а затем я со всей возможной ранним утром аккуратностью выбираюсь из постели с тёмным бельём и поднимаюсь на ноги, потягиваясь и встряхивая белыми волосами.
Довольно прохладно.
Электронные часы на прикроватной тумбочке показывают 6:53 am, светло-серое небо за окном, затянутое тягучими облаками, не даёт солнечным лучам прорваться к Бордо, поэтому комнату заполняет спокойный утренний свет без всяких ярких вспышек.
Заправляя пряди волос за уши без единого прокола, что могло показаться кому-нибудь странным, учитывая мою внешность в целом, частично смаргиваю липкую паутину сна и пробираюсь на кухню, ориентируясь по левосторонней видимости.
Наверняка была в нашей семье возможность исправить мою собственную оплошность, но я не помню точно: может, я не захотел, может, и возможности не было на самом деле. Так или иначе, зрячий у меня теперь только левый глаз, но правый есть, на месте, хоть и слеп. Зато слух великолепный, так же как осязание и обоняние.
Пройдя на кухню, немного более тёмную, чем спальня, из-за закрытых жалюзи, чувствую, как холод кафеля на полу вгрызается в босые ступни, но не придаю этому особого внимания, а прохожу к тому шкафчику, где стоит посуда. Достать прозрачный стакан, налить в него воду - всего лишь простые действия, которые иногда могут быть непомерно сложными. Сейчас они простые.
Глотнув холодной воды, подойдя к окну и пропустив свет на кухню, неосознанно, хотя, конечно же, действие это вполне осознаётся, обнимаю сам себя за плечо одной рукой, так как в другой стакан.
Прохладно всё же.
По улицам ранним утром никто не бродит, почти все ещё спят или уже проснулись, собираются кто на работу, кто на учёбу, и даже машин очень мало, не то что людей. Наверное, там поют птицы и пахнет свежесваренным кофе и выпеченными круассанами из кофейни, расположенной совсем рядом с домом, а кое-где - и забродившим виноградом.
Заглушив вырвавшийся тихий фырк в очередном глотке воды, через стекло упираюсь взглядом в небольшие - из-за высоты расположения квартиры - фигуры одного человека и пары собак.
А я сегодня прогуливаю колледж. Докатился. Впрочем, я нисколько не против.
Лёгкая улыбка расчерчивает губы, и я упираюсь лбом в оконную раму.
Так странно и неожиданно получилось. Никогда бы не подумал, что я поддамся безапелляционному очарованию этого раздолбая и соглашусь не идти в понедельник на учёбу, оставшись у него. Ни за что бы не предположил, что я вообще когда-нибудь останусь с тем, с кем знаком всего четыре недели, хотя по моей внешности, кругу общения, некоторым пристрастиям этого и не скажешь.
Хриплое хмыканье.
Ты яркий, такой безбашенный и интересный, старше всего на год, но как будто гораздо больше. С тобой можно почувствовать себя ребёнком, взять за руку и скакать то по бордюрам, то через лужи, то убегать от тебя самого, хотя потом всё равно поймаешь и утащишь за собой. Ты иногда придуриваешься - что я несу? какое 'иногда'? ты почти постоянно придуриваешься! - и завязываешь мне волосы в хвост, перехватывая его лентой, и целуешь веко повреждённого глаза. Смеёшься так, что заряжаешь позитивом, и, видя лабиринт, я теперь не страдаю, а знаю, что выход есть, и я его найду.
Последний глоток.
В какой-то переломный момент, на стыке унылой депрессии и подвисшего состояния мрачной, страдающей от одиночества души, почти сразу же после того, как Элис меня бросила, мастерски поставив рога, как какому-нибудь глупому, разгорячённому весной молодому оленю, и укатила со своей пассией в другой город, ты умудрился перевернуть моё мировоззрение насчёт некоторых вещей шиворот-навыворот. Это было революционно, несколько нечестно, но ты делал это так естественно, что я, конечно, пугался, замечая, как всё тёмное и стальное, что я строил в себе и вокруг, начало исчезать, но всё же оставался, с интересом наблюдая, как через грунт закатанного асфальта в эту весну начали пробиваться зелёные ростки и не только белоснежных лилий.
Rosa rubicundus.
- Бли-и-ин.. - Со вздохом стукаюсь лбом об оконную раму и убираю стакан на подоконник. - Вот как он так... Бли-ин.

На часах 7:13 am, и я возвращаюсь в спальню, где всё так же спокойно спит Рэйдон, а его лохматые волосы цвета красного дерева можно было бы самому спокойно перетягивать лентой... Кстати, а почему это спит?
Загадочно, с оттенком коварства нахмурившись, забираюсь обратно под тёмное одеяло и замираю около парня, устроившись подбородком на его подушке, совсем-совсем рядом с его лицом. Островатые черты, необычного оттенка глаза - хотя кто бы говорил -, которые сейчас закрыты, красивые ресницы, высокие скулы... Хватит спать.
Приподнявшись на локтях, убирая с правой стороны лица длинную белую чёлку, наклоняюсь к Руби, мягко касаясь губами его скулы, а затем - кончика прямого носа.
- Bonjour, mon amour.
..и я ведь никогда не мог собрать кубик Рубика.

5.04.'10