Наших дней

Эти сумасшедшие девушки, сумасшедшие птицы,
и ещё - большие, бородатые небеса.
В сумке - Уайльд, Ахматова и Солженицын,
что бы помнить о том, как фамилии их написать.
Если спросят: Мол, читаешь? Долго-коротко ли? когда?
Потянуть шнурки, распахнуть края -
в сумке тихо цветёт гертруда.
Но по-моему - не моя.
Та что раз в сто лет, говорят, пестреет.
Впрочем я не увен в том.
Я сейчас, если честно - совсем не в чём не уверен.
Этот город опять застрелен,
Ну и я, о мёртвом - как о живом.
Да и сам, наверное, им не слаще
Чем строка писаки какого - бред.
Отращу рога и уеду в чашу.
Вот тогда вам пока-привет.
Друг-дружище-дужинка-дружка,
Расскажи чего? Тонет свет.
Мне опять залипает кружка,
От ладони - на старый паркет,
Я ещё не знаю, кто с кем на мушке,
Кто кому отчиканил "нет".
Только Машка - опять влюбилась.
В пианиста. И мерит дужку
к переносице,
что б казаться немного сложней.
Эта разность - такая милость,
и премило, скажу вам, носится.
Впрочем, Маша, конечно, просится -
до любви. И любовь скоро будет с ней.
Ну а я? Я читаю разное.
Всё такое великое, старое и несуразное.
Умираю немного, впрочем,
Это весной не новость.
Всем наверное вам знакомо -
ощущение. Выходишь из дома
Тормозишь у побитых обочен..
И не можешь шагнуть. Там пропасть.

И конечно же остаётся только что - свесить ноги,
Да гонять чаи.
Так вот это и называется:
Май - еться. Май - еться.
Я с тех пор так и сижу у большой дороги.
И зачем-то жду на ней такой же большой любви.