Фрустрация

                В     В А Ш У    П О Л Ь З У.


   Сдавал экзамен одной преподавательнице. Та долго слушала мои сбивчивые ответы, наконец, не выдержала и пригвоздила:
   - Какой-то вы путаный. Всё у вас сложно и самому не понятно, - сказала она.
   Я проглотил оскорбление, но злоба начала распирать меня. Я ещё долго посылал ей проклятия, желал ей унижений,  всяких житейских гадостей.
   И через десять лет встретил её на стихийном рынке. Она продавала последние книги из своей некогда знаменитой библиотеки. Рынок прожевал и выплюнул её с позором к ногам таких цветущих хозяев торговых рядов, как я.
   - Какая-то вы путаная. Ни торговать, ни выживать не умеете, - мстительно подметил я.
   Ещё через десять лет со мной случился первый сердечный приступ. Врачи фиксировали клиническую смерть.
   Преподавательницу я встретил уже на лугу  «Елисейских Полей».
   Она сказала:
   - Какой же вы путаный! Пошли вон отсюда! Вам здесь ещё не место!
   - 1: 2,  - признал я своё поражение.
   - Нет, три два – в вашу пользу! – сказала она.
   Из комы я вышел удручённым. Мои мозги затекли от множества вопросов, которые родились с её последними словами.


               


                Т О Л К О В А Т Е Л Ь.

   Однажды знакомый научил меня видеть пророческие сны. Для этого не надо было проходить сложных и заумных курсов колдунов и экстрасенсов.
   А надо было лечь головой к приоткрытому окну, лучше – выходящему на восток. Рядом положить блокнот с авторучкой, чтобы, просыпаясь, быстро записывать увиденное, помолиться без иронии и сарказма, и попросить добрых сновидений.
   Знакомый так же предупредил, что «конкретики» я не увижу, и мне ещё придётся попотеть, чтобы разобраться в символах снов, и перевести их на нормальный человеческий язык.
   В первую ночь я уснул и увидел ужасный символ – оранжевое брюхо авиалайнера. Хорошо, что я предусмотрительно напился на ночь мочегонного чая и смог разделить свой сон на несколько частей.
   Во второй части я узрел величие и славу русского балета на американских подмостках.
   В третьей и, соответственно, в четвёртой частях сна я бегал в туалет, пытаясь освободить мочевой пузырь. О чём сделал подробную запись в блокноте.
   Весь день я посвятил разгадыванию символов. День прошёл бездарно. Но вечером, случайно включив телевизор, я увидел в новостях, как команда лётчиков героически посадила в аэропорту Дубаи  авиалайнер, забыв раскрыть шасси.
   Расшифровка символов напрашивалась сама по себе – лётчики были не трезвыми.
   Зато выступления балетной труппы в Америке прошли столь успешно, что чиновники от культуры завершили праздничный банкет пьяным скандалом, что было свойственно им.
   Что касается третьей и четвёртой части моего сна, я сделал вывод: «Меньше на ночь надо пить!»
   Я поделился впечатлениями со знакомым, и он сказал, что я на правильном пути. Пьянство в стране существует, бороться с ним надо, применяя не только профилактические, но и предупредительные меры.
   В следующую ночь в сон пробился ко мне гражданин с мерзкой рожей по фамилии, почему-то, Комаров, и предупредил: «Вы будете платить штраф за то, что подстрелили лося!»
   Какого ещё лося, если я в жизни не держал ружьё в руках?
   «Обыкновенного лося, который стоял возле летнего кафе».
   Он же памятник!
   «Тем более. Лось – символ местной фауны».
   Я спросил совета у знакомого. Знакомый помог мне, сон живо расшифровал.
   - Бронзовый лось стоит возле питейного заведения, - сказал он. Следовательно, лось – не только символ лесной фауны, но и пьянства. Ты начал вести непримиримую борьбу с пьянством, однако Комаров пытается тебе помешать, он ещё долго будет из тебя пить кровь. Не сдавайся! Ты на верном пути! Но штраф за лося заплатить надо!
   Окрылённый тем, что принимаю активное участие в антиалкогольной программе, в третью ночь я наградил себя перед сном бутылкой водки – за достигнутые успехи в области выявления, предупреждения и профилактики.
   Сны предстали невнятными эпизодами. Не было ни сил, ни желания их записывать. Но спал я крепко и не заметил, как застудил затылок и плечо, или отлежал.
   В четвёртую ночь мне открылись высокие перспективы. Я по-дружески вёл умные беседы с Филиппом Киркоровым. И там же, во сне, добивался от него признания, что певец так же отчётливо видит меня в своих снах, как я вижу его.
   - Пили с Филей? – домогался знакомый.
   - Нет! - правдиво пересказывал я сон: - Мы катались на велосипедах, заезжали в магазины за подарками для любимых женщин…
   - Артисты, разумеется, снятся к буйному застолью, но не всегда буйное застолье выливается в пьяную оргию, - вслух соображал знакомый. – В следующий раз заставь Киркорова покаяться.
   - В чём?
   - Не знаю, ему привычно. Хотя бы в том, что некоторые недоноски его считают королём российской эстрады, - предложил знакомый.
   - Кто считает, тот пусть и кается, - решил я.
   - Мне не в чем каяться. Я занят: строго слежу за процессом превращения бестолковых снов в пророческие.
   - А нельзя ли толкование моих снов этично перевести в политическую плоскость? – я так серьёзно задумался над этим, что в пятую ночь мне приснился сам Президент.
   Он вкапывал смоленые столбы. Министры и депутаты подносили в вёдрах землю, высыпали в основание столба, и Президент утаптывал её вокруг, постоянно спрашивая:
  «Весна? Корни не пустит? Ветви не раскинет? Листьями не зашелестит?»
   « Укрепляете вертикаль власти?» - осмелился я промолвить во сне.
   « За вами глаз да глаз нужен! Вот, смотровой столб ставим!»
   «За всеми не уследить», - предположил я осторожно.
   « Почему же? Заставим вас хороводы водить вокруг столба! Вы будете все на виду!»
   Знакомый прочитал мои записи и сделал вывод:
   - Семимильными шагами идёшь по иерархической лестнице. С пятой попытки до президента добрался. Но диагноз неутешительный. У тебя начинается белая горячка.
   - Почему? – открыл я рот.
   - Потому что здоровому человеку президент возле столба присниться не может!
   - С алкоголиком Президент подавно говорить бы не стал, - скромно решил я.
   - Он тебя с народом спутал. Ты, видимо, во сне сильно замаскировался.
   Я обиделся на знакомого. Толкователь снов из него получился липовый, поскольку по народным меркам я  не алкоголик, и даже не пьяница, а так, приблудный к винокурне балбес, который поверил, что существуют в природе пророческие сны.
   Их, мол, только надо правильно толковать.   



                Б О Л Ь Ш О Й – С Р Е Д Н И Й ?



   В Париже один эксгибиционист заказал себе Кока-Колу.
   Его спросили: - Биг, мидл?
   - Какой бигмидл? – возмутился эксгибиционист: - Кока-Колу неси! И живо!

   Хотя, почему – эксгибиционист. Я и слова-то такого толком не знаю. И почему в Париже, если я там никогда не бывал?

   Короче, один заезжий подлец неизвестной породы в деревне Нижние Портянки потребовал себе ковш кваса. А хозяин, который в это время лениво наблюдал за скотным двором, где единственный петух пытался накинуться и затоптать молоденькую иностранную индюшку, попросил пришлого уточнить, в каком объёме тому понадобился квас:
   - Биг нужен или мидлом обойдёшься? – спросил хозяин.
   «Отравить меня удумал, сволочь!» - решил подлец неизвестной породы и ушёл, чертыхаясь, проклиная, понося и обвиняя  весь Агропром в скупердяйстве, прижимистости и отсталости.
   А хозяин, наглядевшись вдоволь на скотный двор, вернулся в дом. Там лежал его любимый альбом с фотокарточками. Последние снимки были сделаны в Париже, куда по турпутёвкам отправляли их дети. Дай бог им здоровья столько, что самый большой Биг показался бы песчинкой!
   В Париже хозяин увидел одного эксгибициониста, который заказывал себе Кока-Колу. Тогда –то он услышал впервые эти странные, короткие, как выстрел, слова: «Биг, мидл». И взял их себе на вооружение.



                Ч Е Н Д Ж .


   - Чендж! – завидев иностранного миллионера, потребовал начальник инструментального цеха Курочкин К.Ф. и протянул свои наручные часы «Слава» 1986 года выпуска.
   Иностранец ждал от местного рабочего класса подвоха, его ещё дома, в Германии, предупреждали, что народ в Предуралье живёт хитрый, но гордый, что миллионер неизбежно вляпается в ситуацию, из которой он не сможет легко и без потерь выпутаться.
   Однако такая! нахрапистость и бесцеремонность шокировала и обезоружила миллионера, кстати, привнёсшего в завод свои инвестиции.
   Он улыбнулся, как умел, пощёлкал языком и снял с себя «Роллекс» за 25 тысяч долларов США.
   -Чендж! – повторил Курочкин К.Ф. Нацепил «Роллекс» себе на руку и вытянул из нагрудного кармана миллионера ручку с золотым пером, тем самым давая понять, что равноценным обмен мог быть только в том случае, если иностранец приложил бы к своим часам и ручке с золотым пером ещё бриллиантовые запонки и платиновый зажим для галстука. А так Курочкин К.Ф. потерял!  Но из дружеских чувств и солидарности  трудящихся миллионеров всех стран он готов и к ещё большим жертвам! – похлопал по плечу иностранца и отправился в столовую под ненавистными взглядами членов делегации.
   До столовой Курочкин К.Ф. не дошёл, потому что был срочно вызван к директору завода.
   Директор попросил Курочкина, в надежде на то, что тот подарит ему часы иностранца:
   - Продай?
   - Чендж! – отрубил Курочкин К.Ф., и получил из директорского фонда два автомобиля местного производства.
   Вечером того же дня Курочкин К.Ф. позвонил по объявлению, обменял автомобили на двухкомнатную квартиру и, вроде бы, успокоился, но картина представлялась ему не полной. Были безвозвратно утеряны часы «Слава» 1986 года и не востребована ручка с золотым пером.
   - Чендж! – предложил он редактору городской газеты в обмен на то, чтобы редактор выпустил в свет серию статей и зарисовок о Курочкине, как незаменимом специалисте и лучшим по профессии.
   Через год он чуть было не стал депутатом областного совета, через полтора его наградили Орденом  за заслуги перед Отечеством Третьей Степени и направили делиться опытом в одну из африканских стран.
   - Чендж! – радостно сообщил он королю, безмерно благодарному за то, что случайно Курочкин указал  причину поломки любимого королевского «Роллс-Ройса».
   - Согласен, - сдался король и дал распоряжение своему визирю, помощнику правой руки, произвести обмен.
    Удручённый приказом короля и неравным обменом, визирь долго удивлялся тому, что Курочкин К.Ф. чуть не упал в обморок, поскольку визирь отдавал двух своих любимых чернокожих сыновей - его самое ценное достояние – за одну худосочную бледную и недокормленную дочь Курочкина. 
   - Ноу чендж! – кричал Курочки К.Ф. – Я одну-то дочь прокормить не могу!
   - А я не имею права отказать королю  в Его бесконечной благодарности вам! – обречённо отвечал визирь ( или кем ещё он числился у короля?)

   - А что стало с часами «Слава» 1986 года выпуска? – спросил я Курочкина К.Ф. в поезде Москва – Берлин.
   - Чендж, - ответил Курочкин К.Ф. – везу двух неумытых и прожорливых мальчуганов  миллионеру. Потом буду вызволять жену и дочь из добровольного африканского плена.



                Ф Р У С Т Р А Ц И Я .


   Помолившись, двинулись в путь. Дорога предстояла тяжёлая и долгая.  Рассчитывали доехать до паромной переправы засветло, поэтому молились по сокращённой программе: 
« Господи, прости мя!»
   «Мя!» - обязательно. Красиво! И звучит по-церковнославянски. А церковнославянский язык, хоть и мёртвый, но Богу приятный. Слушаешь его, как лепет ручья и стрёкот листвы, чувствуешь мягкую напевность и ничего не понимаешь, точно Дарвин в теории эволюции:  знаешь – о чём, не знаешь – для чего и путаешься в деталях.
   Ехали полтора часа, дальше – лопнуло терпение слушать надрывный треск мочевого пузыря. На кастильском наречии звучит ласково – «мурмурар», в действительности – грубое и пошлое «журчание»
   Наш язык состоит в ближайшем родстве с реальностью. Может быть, там, в Испании, занимаются журчанием, а мы просто писаем. Писаем долго, пробиваемые лошадиной дрожью.
   Надо спешить. В дороге много привычных радостей превращается в постылое занятие. Сигаретный дым вдыхаешь как горнист, чистый воздух за окном автомобиля бьёт с силой падающей стены.
   Мир меняется на глазах: криво приседает светлое небо под грузным, бесформенным телом ночи, отчаянней нападают рои насекомых, оставляя на ветровом стекле зелёные и бледно-кровавые автографы. Звон цикад становится пронзительнее и масштабнее: пробивает горизонт и окутывает вселенную. Звон сильно раздражает, сбивает с толку: хочется пить после выкуренной сигареты и курить после питья, чтобы остановиться и сделать на кастильском наречии «мурмурар». Но надо спешить.
   «… и дальним собачьим лаем за нами гналась округа», или «… кинжалы трефовых лилий вдогонку рубили ветер» - сказал однажды Федерико Гарсия Лорка. Беспардонно красиво!
   На самом деле, метафора принадлежит переводчику. У Лорки же ни «вдогонку рубили ветер», ни «кинжалов трефовых лилий» нет, а есть «ночные цветочки, качающиеся на ветру». Хотя для испанца качающийся цветок – тоже, бесспорно, красивая метафора.
   Мозги у разных наций настроены по-разному, и отношение к красоте отличается. Одни пьют вино из одуванчиков, другие избавляются от них на огородных участках, как от сорняка. Одни воспевают чернозём, других чарует бесконечность пустыни.
   Всё-таки не успели на последний паром. С середины реки он издевательски подмигивал огоньками. По объездной. Через мост – ещё полторы сотни километров. И кто виноват – молитва, дорога, вынужденные остановки? Виновата хозяйка придорожного кафе. Долго разогревала в микроволновой печи окаменевшие беляши, долго пересчитывала сдачу, целую вечность сморкалась в фартук и просила прощения за все болячки, снедавшие её
«нутренность».
   Привычная поездка незаметно превратилась в погоню за временем. Ночь пугает внезапной усталостью, резким ощущением одиночества и мизерности под сводом, разбросанных в бесконечности, звёзд. Их холодное мерцание сродни огонькам уплывающего парома.
   Ночь пугает тем, что её надо пережить, выпутаться из неё бодрым и обновлённым. Утром надо рождаться заново, а не тянуть за собой вчерашние неудачи.
   Пора поменяться местами. Разложить кресло, пристегнуться справа налево и потеряться в себе, убаюканным шипением колёс и приглушёнными звуками то ли отрыжки, то ли всхлипов в автомагнитоле.
   Снится, что едем. Без остановок. Уже не понимаешь – такой чуткий сон или привычка – видеть во сне одно и то же? Бесконечное нахождение в пути размыло грани.
   « А если нет тебя со мной, мне снится, что я сплю, и что мне это снится. Любимая!»  - пусть коммунист сказал, но прежде – поэт Поль Элюар. И поэты не редко ошибаются в своих политических предпочтениях. По большому счёту, Гомер был коммунистом. Да все – коммунисты, кто испытал  несправедливое равнодушие и презрение общества на себе.
   «Беды и неудачи должны у человечества делиться на равные доли, а не от каждого - по способностям, каждому - по потребностям».
    Потребность кормить семью выпестовала способность преодолевать дороги.
   Дороги сжирают, разлагают и распыляют расстояния, превращая всех в ничто. Но все дороги ведут к родному дому.
   Собирая себя по крохам, вернёмся такими же узнаваемыми и самыми близкими, чуть-чуть, может быть, с виду уставшими. Кружит голову, заливает веки свинцом ангел-хранитель, удачно названный кем-то «заплечником». Напрасно. Сон в дороге приходит вдруг, когда его не ждёшь и не думаешь о нём…
   Что случилось? Почему стоим? Пост ГАИ? Откуда здесь пост взялся? Ах, да! Поехали по объездной.
  Удаляются, приближаются, опять уплывают, но уже надолго, голоса. Нет оружия, нет наркотиков, ничего вкусного и запретного не везём! Извините!
   Старшему по званию, видимо, извинений  мало. Категорически настаивает, чтобы признали, что он умный. Книгу он по психологии пишет, а на издание деньги нужны. И пачка сигарет – чтоб творилось легче. Денег нет, но творческим людям глубоко симпатизируем и сочувствуем, поскольку писательство – добровольное погружение в нищету.
   Психолог-гаишник – это начальная стадия и среднее звено. Высшая каста – гаишник-философ. Дороги для них – не только средство существования или существование дорог – средство жизни. Дороги – это ненавистная для них жизнь: «Когда же вы все поубиваетесь на дороге?»
   Много нас, все сразу не сможем. А если сможем, куда пойдёте работать, что ещё умеете делать, кроме, как наблюдать за смертями на дороге?
   С каждым годом ростут, плодятся холмики, крестики, часовенки, памятники вдоль автотрасс. Провожают, налетают по сторонам асфальтовой ленты, кричат об осторожности овальные портреты на памятниках.
   Но пока ещё – не мы, не с нами! Заплечники не позволят так нелепо распорядиться судьбой. Опыт и удача не позволят смести с трассы на обочину – в виде холмика и напоминания об осторожности следующим дорожным странникам.
   Сколько взяли? Ещё по- божески. За что? Знака не заметил? А был знак? Осторожно, бешеные суслики на дорогах? Надо было сильно петлять перед постом ГАИ. Следующий пост через сто километров.
   От курева тошнит, от газировки пучит, беляши превратились в биополимерный бетон и забили собой весь кишечно-желудочный тракт.
   Далее – без остановок. Спать, спать. Дай бог здоровья всем гаишникам, и спаси от них мя!
   Придорожное кафе. Светает. Значит, пора меняться. Проехали три поста ГАИ, а казалось, что глаз не смыкал. Чуть не вывернул челюсть от резкой зевоты – всё-таки спал. Ещё как спал! От храпа машина скакала, повизгивая.
   Кафе «Иверия». Грузинская кухня. Повар – узбек. Обычная практика на дорогах.
   «Главный наш блуд, это блуда «Карчо». Почему без риса? «Настоящий блуда карчо нет рис». Поклевали? «Нет рис, мяса сплошь». Почему вместо баранины свинина?  «Нет свинья, баран очень жирный. Много ел, мало гулял, ждал, когда резать будут. Его жена неделю зарезанная ходила, радовался очень, много ел очень. Жирный, как свинья, вся каракуля выпала, лысый ходил, счастливый».
   Только бараны от счастья лысеют. Помнится, был в истории один мальчик маленький с кудрявой головой, он тоже бегал в валенках и облысел в борьбе за счастье всего человечества.
   Поездка – это бегство от проблем в иллюзорный мир ожидания счастья. Вялая перебранка в кафе – часть игры в иллюзию, короткий отдых от борьбы с дорогой. Достанется всем, не взирая на чины, звания и святость.
   В любое время суток сидит в придорожном кафе угрюмый человек, погружённый в себя, как в сон. Двигатель машины давно промёрз, как и сердце странника. Но стоит спросить его о какой-нибудь ерунде, невзначай спичек попросить, как оживут тут же его глаза, заведётся сердце и метаморфоза предъявит утру уникального рассказчика:
   «Неподалёку отсюда опять видели НЛО. Зачастили, изводят, суки. Не интересно? Тогда – проза жизни. Возил я продукцию местной кондитерской фабрики: пряники, печенье,  дорожные «бомбилы» остановили его. Перегрузили пряники к себе в машину, а ему в жопу засунули гранату. Сиди, говорят, зажмись и членами не шевели, то так шарахнет, что космические спутники будешь сверху рассматривать. Сутки сидел, сдавливая до немоты ягодицами гранату, пока местный участковый не заподозрил: «А чего это директор сидит строгий, сосредоточенный, а пряниками не делиться?» Кстати, угощайтесь: хоршие пряники выпускает кондитерская фабрика».
   От домашних проблем так просто не сбежать, не заглушить их разговорами в придорожном кафе. Забыть о них не позволит сотовая связь.
   Есть ещё часа четыре свободного времени, с расчётом  - пока семья проснётся, умоется, позавтракает, посмотрит телевизор. Затем уж кто-то вспомнит, что хозяина дома нет. В пути он, денежку зарабатывает, геморрой и ещё массу болячек. А что не заработает, то проглотит, подхватит, наживёт по неосмотрительности. Лечится всё, даже жажда наживы лечится за денежки, которые имеются, благодаря жажде наживы.
 С годами дороги обучают не бояться их, не обращать внимания на их суровый нрав, но не терять бдительности. Дороги сами не знают, какие они бывают хитрые и непостоянные.
   - Дорога – экскурсия по памятным местам. Притормаживаем. Здесь лет семь назад свалился тополь на дорогу – вовремя притормозили. Рухнуло дерево прямо пред капотом, с грохотом взорвало дорожную пыль. Не высохший тополь, ему ещё расти бы и расти. Чем мы ему не угодили?
   Через два десятка километров заплечники, наоборот, подстегнули газу прибавить. У «Москичонка» слетело колесо, запрыгало с горы по встречной, едва чиркнуло по крыше и влетело сзади идущему «Жигулёнку»  в салон через ветровое стекло.
   Ещё дальше – свалился из трейлера на междугородний автобус плохо укреплённый десятитонный асфальтовый каток. Были свидетелями.
   А там, на холме, обогнала «Тайота», и через открытую форточку пассажир выбросил стеклянную бутылку из-под пива. Удачно, что тащились медленно, иначе с бутылкой ехали бы в обнимку.
   Где это место на трассе, на котором чуть не сбили пьяного мужика? Ночью случилось, кажется – дальше? А если б сбили, то остановились бы помощь оказать?  Конечно… нет. Ночью, без свидетелей? Потом добровольно садиться в тюрьму? Конечно, нет!
   Много дураков на дороге – много приключений. Течём по артериям страны сплошным потоком: небритые, прокуренные,  в задрипанных спортивных костюмах, тапочках на босу ногу, и ненавидим друг друга за то, что мешаем друг другу, тормозим, создаём пробки, пролетаем мимо денег и несёмся, сломя голову, в тупик.
   Помолиться в дорогу забыли. Хорошо, но только быстро, по сокращённой программе.
   Въезжаем на самый долгий мост в Европе, вернее, мосток десяти метров протяжённостью, и преодолеваем сразу два часовых пояса. Загадка российских просторов: две деревни, разделённые ручьём (татарская и башкирская) живут с разницей в два часа, но с единой мусульманской смиренностью.
   Мотель или городская гостиница? Сами себе хозяева – можем позволить отдохнуть душе и телу. И каждому – отдельный номер, поскольку тогда так остро не чувствуешь одиночества, когда рядом кто-то храпит.
   Автомобиль – на подземную стоянку, сами – в супермаркет к местной водке – местную закуску из вяленой конины.
   В равных долях спиртное и съестное закупаем в гостиницу на ночь. Но прежде оживать начинаем в ресторане «Купец».
   Каждый держит в уме: «Ресторан покидаем дворами через запасный выход». У официантов договор с работниками мед. вытрезвителя. После расчёта с клиентами они бегут в подсобку звонить милиции и предупреждают: «У таких-то и таких денег не мерено, отгуляли вволю. Наши комиссионные можно перечислить и по безналу».
   В торговом комплексе, в недрах которого находится ресторан «Купец», подозрительно безлюдно. Ресторан закрыт.
   Вламываемся в первые попавшиеся двери.
   «Вы – кто?»
   «У нас здесь заказано!»
   Ведут к столику уже накрытому. Слева терзают инструменты и топчут уютную тишину музыканты.
   Выпиваем по первой и догадываемся, что располагаемся на местах почётных гостей.
   «Мечтал побывать на концерте «Любэ»? Вот они, слева, просят у нетрезвой публики, зовут: «Батяня, комбат!»
   «Неужели – они?»
    Они,  можно потрогать, а можно угостить – всё равно откажутся в силу защитной реакции. Когда сознание музыкантов вырастает до понимания того, что они – не более, чем публичные шуты, тогда сразу обрастают иголками и начинают фыркать на всех, кто их кормит с рук.
   А популярный шут отличается от неизвестного тем, что не хочет больше быть популярным, но хочет кушать в несколько раз больше. Это обстоятельство не исключает его из общего правила  и стремления человечества  жить праздно, сытно и купаться во благе и во благо себя. Просто, все разные, и по-разному сосём из одного источника. Шутовство не страшно, пока не наделено властью.
   Подсаживается за столик молодая пара.
   «Вы – тоже почётные гости?»
   Продолжительная пауза.
   Приходится повторить вопрос.
   « А как правильно надо ответить, чтобы не выгнали из зала?»
   Ага, не местные.   Он – приезжий, здесь – в командировке. В каждый приезд обещает ей развестись с женой, но быстро забывает об обещаниях, мучает её, заставляет ждать, и эта тягомотина длится пять лет. Решений никаких не будет. Он тоже мучается и ждёт, когда подруга окончательно увянет или больно ранит его, найдя себе другого, более достойного партнёра.
   « В ней есть что-то аристократическое. С генами пристало, видимо: изящный жест, поворот головы, искусно, вдумчиво скинутое слово».
   Такой овладевают осторожно и постепенно, раскланиваясь, теряя честь и гордость, позорно скуля, чтобы растопить её ледяное сердце, а потом бросить замерзать – в отместку за свои унижения и холопскую родословную. Дальше из аристократки получится замечательная террористка-смертница.
   «И во мне течёт ханская кровь, - говорит парень, - утягивает меня в высоту, к небесным отношениям. А жена у меня – крестьянка. К земле придавлена. И интересы у неё земные, скучные – чтобы семья была сытой, здоровой и про запас имела. Полёта нет! Не говорить же мне с ней о тонкой, ранимой ханской душе?»
   После 0,7 - на двоих песни «Любэ» стекают однообразным звучанием в шаровары солиста. Душе хочется петь, а не подпевать. Мы тоже кое-что умеем.
   Оказывается, что поём проникновенно, громко, заглушая «Любэ», но поём песни давно забытых советских композиторов. С ожидаемой болью в затылках и почках покидаем музыкальный ринг непобеждёнными, и уверовавшими в свой музыкальный талант.
   «А не пойти ли нам в ресторан мексиканской кухни?»
   «Нет! Вы клеите мою подругу!»
   «Хорошо! Тебя вычёркиваем!»
   В принципе, в таком состоянии клеть кого-либо не только бесполезно, но и убыточно.
   «Вот у зоофитов не убыточно, потому что у них всё – по умолчанию.
   « А где наше стоило? Мы заблудились!»
   «Сейчас сориентируемся. Нам помогут. Алло, алло, Рамиль?! Друг мой, Рамиль, забери нас отсюда! Мы заблудились! Находимся возле ресторана! Какого?  Марсианская кухня! Хорошо, ждём. Через десять минут?...  Понял? Через десять минут приедет».
   «Кто такой Рамиль?»
   «Ты чё, совсем уж того? Это друг!»
   «А где он живёт?»
   «В Питере!»
   «Нет. За десять минут он не доедет».
   «Доедет. Можем поспорить».
   « Две с половиной тысячи километров – за десять минут? Это надо сильно постараться!»
    « А мы где? Ух, ты! Тс-с-с, не звони! Ничего Рамилю не объясняй. Пусть поищет нас в Питере!»
   « Я никакого Рамиля не знаю!»
   « А кому я звонил?»
   « Рамилю!»
   «Вот, а говоришь, что не знаешь! Это же – Рамиль! Он всегда придёт на помощь, как Чип и Дейл».
   « В прошлый раз Чипом и Дейлом был у нас Рафкат, и жил он в Казани».
   « А какая разница? Главное – это душевность! Это – откликнуться и приехать на помощь!»
   « От Казани всё-таки ближе, и ждать меньше».
   « До гостиницы ещё ближе. Вот же оно, наше стоило, прямо перед вашим задом!»
   Бодрым пионерским шагом упираемся прямо в администратора гостиницы. Она привычно открывает сейф. Мы смиренно складываем туда бумажники, водительские удостоверения, паспорта и сверху посыпаем мелочью из карманов. Были случаи воровства и разбойных нападений на постояльцев, включая нас.
   « Вам что, наших девчонок не хватает?»
   Оглядываемся.
   Одиноко, поодаль, качается стройная фигура аристократки.
   «А где твой ревнивый   похотливец?»
   « Вычеркнули. Не помните?»
   У администратора, сколько хватает сил, просим, точно требуем:
   «Она с нами!»
   «Вижу».
   «Без насилия и актов вандализма! Серьёзно! Она – друг! Поговорим немного и отпустим!»
   «На шалости нас не хватает!»
   «Да, на шалости нас, увы…»
   «Вижу, - повторяет администратор, - а девчонок-то посылать?»
   «Всенепременно!»
   Совести и сил хватает самим откупорить бутылку. Мясо нарезает и раскладывает по тарелкам, открывает пластиковые коробки с салатами уже аристократка.
   Мы можем ей рассказать и показать много умных и занятных вещей, если  последняя бутылка водки  предательски не лишит нас желания вообще о чем-то говорить. Алкоголь смывает со стенок сосудов тоску и вгоняет её в самое сердце. Голова свободна от раздумий, но душа переполнена печалью. Домой хочется, к жене и детям, они ведь там совершенно беззащитные.
   Стоит подумать, как звонит жена:
   «Пьёте?»
   «Нет».
   « Не ври, по голосу слышу!»
   «По бутылке пива. С устатку. Больше не положено, завтра дел много».
   «Спать ложись!»
   «Уже лёг».
   « Кто там у тебя в кровати хихикает?»
   « В кровати? Телевизор».
   И это – правда! Потому что на шалости нас, увы…
   Вселенная гаснет, точно кинескоп старого телевизора: вспыхивает звёздочка, отстреливая длинные, насыщенные электричеством, лучи и тут же утягивает их за собой, пожираемая чёрным карликом.
   Просыпаюсь разбитым, но  с трезвым рассудком. Выпиваю три стакана воды и снова засыпаю разбитым и пьяным насквозь. Живой! Как тот раненый лось: «Всё пью и пью, а мне всё хуже и хуже».
   В час по полудни нелепо строить планы на прошедшее утро и отказываться от вечернего, законно заработанного отдыха.
   Ситуация контролируется плохо, поскольку тело не контролируется совсем. По ситуации: то его качнёт, то бросит, то придавит к унитазу. Холодный душ помогает понять, что травились вчера много и самозабвенно. Такое похмелье – результат неудачной попытки суицида.
   Жизнь и здоровье возвращаются малыми дозами, но кое-что из здоровья зацепилось за край консервной банки и умерло на дне, среди окурков  в томатном соусе. Болезненно избавляемся от здоровья, как пресмыкающиеся – от шкуры. Добровольно ужаленные Зелёным Змием, отпиваемся холодной газировкой, добиваем  сигаретами ржавого цвета просмолённые лёгкие, и постепенно возвращаемся в привычную среду обитания.
   Жизнь – это неосознанное сопротивление жизни, вернее - сопротивление привычному образу жизни.
   Ещё вечер и ночь мучений, и можно отправляться домой.
   « С какой целью катались в такую даль?»
   « С оправданной! Средств столько потрачено, что прослезиться хватит целому проектному институту».
   «Договор не подписали, сметную стоимость не согласовали, график работ не утвердили, с взятками не определились».
   « Не всё сразу. Курочка по зёрнышку клюёт».
   « Пока жареный петух не клюнет».
    « То место, куда жареный петух целится, у нас так отсижено, что уже восстановлению не подлежит. Срочными командировками нас не запугаешь. Дороги – наша судьба».
   Помолившись по сокращённой программе, долго и акцентировано тянем: «Мя-а-а!» Успокаивает.