Уна

 Это реальная история. Честно. Вернее, сколько в ней правды, а сколько вымысла, я узнаю сегодня ночью. Чему уж я был свидетелем, что подсмотрел ненароком, а о чём догадался, судите сами. Только теперь я горю от нетерпения, как парень с известными намерениями, но первый раз в жизни ожидающий девушку: и хочется, чтобы поскорее пришла, и страшно одновременно - вдруг оно приведёт к последствиям, и что тогда делать?

      Но начну по порядку. С утра, перед тем как засесть за бесконечную работу, высунулся в окно. Закурил, машинально оглядывая не успевшую отдохнуть за ночь, а потому серую и унылую улицу. Мой сосед по подъезду Кузьма по обыкновению хромал по тротуару.

      Редкие в субботнее утро прохожие, в первый раз видевшие Кузю, шарахались в сторону и пугливо оборачивались вслед.

      Начать с того, что Кузя был не слишком опрятен. Когда была жива его мама, она стирала на Кузю, лет до тринадцати кормила его с ложечки, купала каждый день, хотя всегда улыбающийся Кузя не совсем понимал, для чего это нужно. Он любил себя и такого, немытого и лохматого, а вместе с собой любил весь этот несовершенный мир. И не понимал, за что дразнят и зачем кидаются больно в спину колючими весенними снежками соседские мальчишки, когда он, семнадцатилетний улыбчивый человек в покусанной молью заячьей шапке, сидел возле лужи и красной лопаткой сбивал с её берегов тонкие кусочки льда. Ему тогда тоже было десять лет, как сейчас, вот это он точно знал. И жили в его голове такие великие чудеса, которыми он каждую секунду хотел поделиться с целым миром.

      Тогда он вскакивал с карачек, смешно взмахивал мокрыми от талой воды рукавами и кричал: «У меня тут кораблик с настоящим капитаном. И матросы у него настоящие. И палуба. А на десятилетие мне подарили настоящую ракету. А в ней космонавт. Он прилетел с Луны. Идите сюда! Идите играть!».

      Он-то знал, о чём он кричит. А окружающие слышали совершенно непонятные, мычащие звуки, матери хватали своих детей в охапку - чего ещё ждать от этого ненормального, ещё ударит лопаткой или кирпичом бросит - и мчались прочь, на ходу оборачиваясь и зло бросая: «В дурдоме для таких место!».

      Кузя тогда представлял себе, что дурдом - это такое место, где все улыбаются, никто не кричит и не дерётся. Ведь то, что называется словом «дом», плохим быть никак не может. И тогда он косыми, покачивающимися шагами торопился следом за убегающими и громко повторял: «В дурдом! Да! Всем в дурдом! Играть. Там хорошо!».

      Кузя не попал в дурдом. Но в двадцать он потерял мать. А к тридцати пяти годам научился за собой более-менее ухаживать, выучил звучание нескольких человеческих слов, как-то: «Помогите», «Пожалуйста», «Спасибо» и «Голодный я». Зарабатывал на жизнь выгуливанием соседского бультерьера, грозу соседских кошек, который только Кузю и выносил, а остальных норовил побыстрее загрызть, побирался в электричках да лазил по помойкам в поисках пустых бутылок.

      Эх, автор этих строк не раз делал Кузьме замечания: что он слишком близко подходит со своим хищником к детской площадке, что оставляет кучи грязи у разворошённых мусорных баков...

      Наученный жизнью Кузьма не сопротивлялся, только качал головой, мычал что-то вроде: «Ушёл, ушёл», и исчезал. До следующего раза.

      Так вот, Кузя остановился у мусорного бака. Оглянулся, нет ли кого, кто может его прогнать или обидеть, и запустил руки внутрь.

      Добычу Кузя выкладывал аккуратно на большой лист картона, извлечённый тут же из помойки.

      Это были: сношенные женские туфли сорок первого размера, разбитые фонарь, часы и пароварка, и тяжёлый пакет с надписью «Ашан». Пакет был странно холодным, но что там лежит, было не видно, потому что внутри находился ещё один, тёмный и непрозрачный. На нём был штемпель со странной надписью "Общество по отлову лунных чертей им. В.н.Х.Б.Д.", но умеющий разбирать только самые простейшие слова Кузя не обратил на буковки никакого внимания. И даже если обратил бы, что с того?

      Кузя разорвал верхний пакет и запустил руку в нижний. Руки скользнули по какому-то влажному предмету.

      Извлёчённую из пакета странную вещь Кузя, качая головой, тоже положил на картон.

      Если бы Кузя когда-либо видел новорождённых детей, он без сомнения решил бы, что это ребёнок.

      Но он не видел, и всё равно ему стало очень жаль.

      Голое одутловатое тельце, большая голова с вертикальными чёрточками закрытых век. Тонкие руки и ноги, похожие на щупальца.

      Приблудившаяся колли гавкнула, принюхиваясь. Кузя шикнул на неё и часто заморгал, смахивая с ресниц крупные слёзы.

      Одна из слезинок упала на тело маленького человечка, и оно вздрогнуло, будто от боли.

     Кузя замычал, бросил заплечный мешок и бережно, на вытянутых руках поднял незнакомца.

      - Я тебя вылечу, - бормотал Кузя, удаляясь. - Я тебя вылечу, и мы будем играть.

      Не знаю, кто как поступил бы, а вечно десятилетний Кузьма вдруг понял, как можно помочь странному существу.

    

      Дома Кузя положил тельце в холодильник. Тот долго не хотел закрываться, тогда Кузя достал из него остатки продуктов, бросил их под стол и тогда уж закрыл упрямую дверцу.

      Весь день Кузя, покачиваясь, просидел рядом. Он не хотел ни есть, ни пить, и то и дело принимался разговаривать сам с собой.

      - Мне десять лет, - говорил кому-то Кузя. - У меня есть корабль и настоящая ракета. Я ещё сказки люблю смотреть.

      Кузя грустно постучал по корпусу сломанного чёрно-белого телевизора, много лет служившего ему табуреткой.

      - Ещё я люблю зиму. Когда ребята в снежки играют. И собак. Свою собаку хочу. Друга. Где её взять? Чтобы не просто чья-то, а моя. Когда ночью темно и страшно, я бы её позвал, а она бы отозвалась. Место для неё, видишь? Я давно сделал.

      Кузя проковылял в угол, опустился на четвереньки и стал гладить стёганое одеяло. Там он и задремал к вечеру, свернувшись калачиком в углу.

      Разбудил его голос.

      - Спасибо тебе, - с чувством произнёс вдруг кто-то в Кузиной голове, да так громко, что Кузя поморщился и сжал руками виски. - Я тебе теперь хоть что, хоть Луну с неба достану.

      Кто-то нетерпеливо скрёбся и постукивал в холодильнике.

      Кузя радостно вскочил и распахнул дверцу. Ставшее почти прозрачным существо сидело на средней полке, свесив вниз тонкие ножки-щупальца, и жадно догрызало случайно забытую косточку.

      Зелёные вертикальные глаза уставились в прозрачные Кузины.

    

    

      Я только закончил работу и уже шёл на кухню варить заслуженный за день кофе, как в дверь забарабанили. Это был совершенно растрёпанный Кузя. Смотреть на него было и жалко и смешно одновременно. Давно не бритые щёки ввалились, глаза по-крабьи выскакивали из орбит. Но это явно были положительные эмоции. Это было выражение крайнего, необузданного восторга. Он возбуждённо мычал и тянул меня за рукав.

      У двери в Кузину квартиру было неимоверно натоптано.

     Изнутри несло прогорклым запахом несвежей еды, давно не стираной одежды и ещё явно ощущался «аромат» мокрой собачьей шерсти.

      Раздался пронзительный лай, и в коридор выскочила грязнющая дворняга - помесь колли с овчаркой, а, может, и ещё с каким двортерьером.

      - Друг, - различил я мычание Кузи. - Это мой друг.

      «Подобрал-таки дворнягу, сердобольная душа, - подумал я. Одного тебя тебе показалось мало».

      Мутное стекло кухонной двери знакомо светилось, и оттуда раздавались бодрые голоса.

      «Телек, значит, смотрит»,- я заглянул на кухню, отодвинув в сторону булькающего Кузьму.

      Телевизор был водружён на кухонный столик, который уже давно обходился без скатерти.

      На экране разноцветными постерами сменялись картинки, одна за другой.

      «Топка-Хлоп, - кричало из коробки, - это вам не какой-нибудь! Это самая замечательная рыба-клоун в мире Рыб-Клоунов!»

      На развесёлой Топке был не менее весёлый топик - тоненькая полосочка ткани, не скрывавшая достоинств владелицы - яркого, почти ультрамаринового цвета.

      Стоп-стоп. Как? Цветной телевизор?!

      - Ты что же это, Кузьма, - по-отечески начал я. - Украл?

      Кузьма замычал, забулькал ещё сильнее, указывая руками на холодильник.

      «Что это я, в самом деле?» - от того, что я заподозрил - кого - Кузьму, который в жизни и мухи не обидит, и никогда не возьмёт чужое, если ему не скажут, что можно, мне стало ужасно стыдно.

      Заподозрить Кузьму в чём-то противоправном - это всё равно что поверить, что сегодня нам на голову Луна упадёт!

      Да подарили ему, наверно. Кто-то сердобольный отдал старый телевизор. Сейчас каждый месяц по десятку новых разработок на рынке появляется, вот люди купили новый, а Кузе старый отдали.

      Мне вдруг стало до жути стыдно, что я вот в прошлом месяце купил дорогущую плазму, а старую верную японскую «Нину» отнёс на помойку. Мог бы тоже Кузьме отдать, ей-бо, на ряд бы в очереди к райским кущам подвинулся бы - в будущей загробной жизни.

      Ну-ка, глянем, что тут у нас за модель?

      «Битюжниково. Завод ламповых телевизоров. Ч/б. Сорт высший. Гост... Год выпуска 1977».

      Не понял. Да чего тут не понять? Корпус старый, экран в пыли. И заднюю панель лет сто уже никто не открывал. По крайней мере, с момента рождения данного продукта.

    

      Чёрно-белый. Ламповый.

    

      - Кузьма, ты, это... Починил. Молодец...

    

      Кто его знает. Может, талант изобретательский проснулся у него. С такими, как он, всё может быть.

      Кузьма уже рвёт на мне рукав. Он упорно тянет меня к холодильнику.

      - Открой, открой, - догадываюсь я. - Там чудо.

      Я не знаю, как мне быть. Секунду колеблюсь. Даже не знаю, что и думать. Чего ждать? Может, у него весь морозильный отсек забит дохлыми кошками? Может, он их ест, с голодухи-то. От этих мыслей у меня скручивает живот. сбивается с ритма сердце, и...

     И я рывком открываю холодильник.

      Там - совершенно ничего. Нет даже повешенной мыши. Только лежит сиротливо на средней полке дочиста обглоданная кость.

      Кузьма обиженно сопит. Я оборачиваюсь к нему.

      - Есть хочешь? Пойдём, я тебе колбасы дам, сыра.

      Он мотает патлатой головой.

      - Там, там, - тычет пальцем в кость. - Ушёл. Он Луну принесёт.

      Меня подбрасывает на месте.

      - Кого принесёт?

      - Уну, уну (значит, Луну).

      И тычет мне под нос жалкие обрывки старой книжки.

      Там нарисован маленький эльф, стоящий на зелёной полянке. Вокруг летают светлячки, а на небе - огромная луна. Кажется, что треть неба заслонила.

      - Мне, мне принесёт, - сбивчиво торжествует Кузьма и тычет себя пальцем в грудь. - У меня уже есть: корабль с капитаном, ракета, космонавт. А теперь и Луна будет. Моя! Мне ночью больше не будет страшно. И друг. Я друга позову, он залает. Видишь. вот она, Луна! Сегодня мне принесёт.

      Я не всё различаю в бормотании Кузьмы, больше догадываюсь. Но чем больше догадываюсь, тем страннее и страннее себя чувствую.

      Ну, подумаешь, собака. Собака давно за ним бегает, только он что-то раньше её домой не брал.

      С телевизором посложнее. Но если постараться, то и это можно как-то объяснить.

     Незнакомый мастер. Может, корпус старый использовал или ещё что.

      Кстати, я даже не посмотрел, есть в розетке вилка или нет.

      Но я не буду этого делать.

      Ведь если нет, то в этом случае мне придётся поверить и в кражу Луны.

    

      Я выхожу на балкон и глубоко затягиваюсь. Сегодня она ещё здесь, вон она, колечки дыма на её фоне выделяются лихо заверченной спиралью. Умытая, свежая, весенняя Луна.

     Видать, тот неведомый Кузин доброжелатель до неё так и не добрался. Тем более, если он летит к ней без корабля, без скафандра, просто на метле.

      Я стряхиваю пепел в пепельницу и тут понимаю, что не будет мне в эту ночь покоя.

      А вдруг это совершится сейчас? Мне начинает казаться, что на жёлтом диске я видел не кольца дыма, а странные тени, снующие туда-сюда.

      Если не случится сегодня, может случиться завтра.

      Мурашки бегут по спине, и я поворачиваюсь, чтобы уйти с балкона, почистить зубы и лечь, наконец, спать.

      Но будто кто-то берёт меня за плечи и мягко толкает обратно.

      Я снова гляжу на жёлтый шарик-фонарик, наше ночное светило, нашу красавицу, и никак не могу наглядеться. Неудивительно, что восточные поэты издавна воспевали её. «Луноликая» на языке любви означало "прекрасная девушка».

      А мы живём себе, живём, не замечая такой красоты...

      Это Кузина «Уна». Уно. Единственная.

      Я закуриваю, кажется, уже третью сигару. Я не могу оторвать от Луны глаз.

      «Смотри пока смотрится, старик, - говорю я сам себе, внутренне над собой посмеиваясь и одновременно дрожа всем телом, - а то, может, завтра её на небе уже не будет».