Книга I. Глава 1 Рассказывает Тинч Даурадес

Феликс Эльдемуров

ПТИЧКА НА ТОНКОЙ ВЕТКЕ
Роман

(Продолжение романа «Тропа Исполинов»)

Если маленькая птичка вспорхнула на тонкую ветку, ветка под ней раскачивается и трепещет. Однако птице нипочём, что у неё такая ненадёжная опора, так как её безопасность совершенно не зависит от прочности ветки. Она всецело доверяет своим крыльям. Ветка может ходить ходуном и даже надломиться, но это не волнует птицу: она полагается только на крылья и вольна в любой момент взмахнуть ими и улететь прочь. У нас куда меньше бесстрашия и доверия к себе, чем у маленькой птички, сидящей на тонкой ветке.
Шри Сатья Саи Баба, «Летние ливни в Бриндаване», глава 9 – «Путь бхакти».*
-----------
* Перевод с английского Кирпичниковой О.В.
-------------


Книга I
Часть I – СТРАНСТВУЮЩИЙ ЛЕС

Глава 1 – Рассказывает Тинч ДАурадЕс*

И приказал Владыка Реки, дабы пришел Теноч к отцу своему Ворону, чтобы узнать, куда вести мир свой и где поставить город народу своему…
Из ацтекской легенды

--------
*  Тагры (тагркоссцы) ставят двойное ударение в словах, на первом и последнем слоге. (Прим. Леонтия Котлина).
--------

– Совсем ты, гляжу, заработался, дружище! – сказал он мне сочувственно. – Сходил бы по воду, что ли.
– Да-да, конечно…  За водой? – откликнулся я, не в силах оторваться от рукописи.
– Нет, не ЗА ВОДОЙ, а ПО ВОДУ, – строго поправил он. – За водою пойдёшь – не вернёшься…
«Байки у костра»


1
Всё началось с того, что я оказался на том берегу, где…
Нет.
Всё началось с того, что Хэбруд дал мне поручение…
Нет…
Да!
История эта началась совсем буднично. Как пишут в книжках, «ничто не предвещало…»
Или предвещало?

…Как раз перед тем, решающим разговором, ночью мне привиделся сон, смысл которого я понял лишь несколько дней спустя…
Я видел пылавшее в звездном небе огромное радужное Колесо. По виду оно напоминало штурвальное. Разбрасывая разноцветные брызги огней, Колесо, со всеми своими спицами, медленно вращалось перед моим взором, и странная, величественная и грозная музыка, сопровождаемая хором, сопровождала все его движения. Потом оно начало как бы заваливаться прочь и встало горизонтально, а из его центра, откуда исходили языки и струи пламени, образовался сине-зеленого цвета, полупрозрачный и блестящий каменный кубок, с одной стороны которого были вырезаны прямой крест с распятой на нем розой, а с другой – птица, что, расправляя крылья, взлетает с тонкой ветки…
И еще: сквозь всю эту картину то и дело проносились какие-то бестелесные, огненно отсвечивавшие всадники, а со всех сторон к Колесу протягивались когтистые лапы крадущихся чудовищ с песьими и кошачьими головами, и лязгали клыки, и плескали драконьи крылья, и всё это вместе вращалось и свивалось в огненные спирали вместе с ним…
Надо бы зарисовать это зрелище, как проснусь, подумал в ту минуту я, однако наутро, мгновенно и привычно вспомнив о насущных заботах и хлопотах, совершенно забыл свой вещий сон…
А потом со мною произошло следующее.

…Мой рабочий день начался как водится, обычно. Я поработал над олеографиями и отправился вычитывать гранки «Бугденского вестника». Один из рабочих принёс записку, прибавив, что меня вызывает к себе «сам Главный». Текст этой записки он, конечно, прочёл по дороге (вот одна из неприятных сторон всеобщего образования!).
Хэбруд при встрече мешкать не стал и сразу приступил к делу.
– Видишь ли, Тинч, – начал он, поглядев на меня сквозь очки.
Очки он стал носить недавно. Увы, такова планида художника, который всю жизнь проводит со свинцовыми красками… Но странный он был сегодня. Казалось, чего-то недоговаривал…
– Видишь ли, Тинчи…
«Ну, что тебе ещё?» – мне не терпелось вернуться в типографию, ещё раз проглядеть свои рисунки, оттиснутые на бумаге. Нет ли потёков? Рабочие подчас излишне расходуют краску…
– Видишь ли, Тинчес. Тебе известно, что «Вестник» расходится замечательно и мы с Моуллсом хотим увеличить объём журнала, но все наши корреспонденты по горло загружены работой. Нужны материалы. К примеру, скоро десятилетие окончания войны…
– Я художник, а не писака.
– Я тоже художник, а не писака. Тем не менее, пишу.
Я промолчал.
– Необходимо множество новых тем. Мы, например, ещё ничего не писали о реформах Каррадена и «тагркосском экономическом чуде».
– А я тут с какого боку?
– Здесь всё достаточно просто. Главный принцип: человек не должен пребывать в бездельи. Нет дома? Вот инструмент и материал, строй себе дом. Нет работы? Найдём, и чиновник обязан помочь. Плохо с деньгами? А каков у тебя доход? Меньше положенного по закону? Приплатим.
Я молчал. Уж что меня сейчас в жизни интересовало меньше всего, так это экономические реформы. Ну, сидят эти знающие ребята у себя в столице, понемногу справляются с делом. Заняться бы и мне своим…
– За прошедшие десять лет в государстве не осталось ни одного бездомного или безработного! Государство берёт на себя главные трудности…
– Но я совершенно не разбираюсь в этих твоих экономиках!
– Ладно. Тогда другая тема. Журнал читают многие, в том числе женщины. Напиши о том, что женщина, растящая ребёнка, отныне приравнивается к работнику государственной службы, и ей положена соответствующая оплата труда. Напиши, что создание новой семьи приветствуется государством, а если кто бездетен – государство оплачивает воспитание и уход за ребёнком, взятым из детского дома… Напиши, что…
– Хэбруд! Ты отлично знаешь, что лично у меня семьи нет. Женщина, что растит моего ребёнка, находится далеко, и не желает мне его показывать. Моя возлюбленная Айхо давно вышла замуж за другого. Как я могу писать о том, чего не испытал?
– Ах, Тинчи, Тинчи. Знаете, ВЫ…
Я терпеть не могу, когда Хэбруд называет меня на «вы». Мы знакомы более десяти лет, с тех пор, когда я, ещё пятнадцатилетним мальчишкой впервые попал в «братство художников».
– Ну, «мы»! – не выдержал я.
– Знаете, вы… – он ещё потянул эту паузу, наслаждаясь моей реакцией. – Вы… как я понимаю, в принципе, не против что-либо написать? Несмотря на то, что ты, как и я – не писака, а художник?
Тут он меня поймал! О великий Хэбри!..
– И совершенно нечего так упрямиться! – продолжал он. – Не бойся, я не хочу загрузить тебя написанием материала о паровых двигателях или реформах в области образования.
И замолчал, глядя сквозь очки. В стеклах очков его глаза казались огромными и безжизненными как у гигантского спрута.
Ладно уж, добивай…
– Есть одно дело. Есть интереснейшая тема, подступиться к которой сумеет далеко не каждый. А именно… я тебе намекаю-намекаю… События… Десятилетней… Давности.
Он произнёс эти слова чётко, раздельно, роняя их передо мной как гири.
– Что на это скажет твой оракул?
Я достал чётки.
Для тех, кто, может быть, не знает: это не простые чётки. Они могут быть использованы как оружие. И ещё их можно употребить как гадательный инструмент. Их мне когда-то, десять лет назад, подарил сам Хэбруд.
– Ну-ка, ну-ка…
Я встряхнул чётки меж ладоней и, приплюснув, уложил ему на стол.
– ЭСПЕС! – увидел он это слово, но мне оно было незнакомо.
– На одном из древних языков это слово означает «Надежда»! – пояснил Хэбруд. – Что ж, это хороший знак…
– Именно ты, – так же чётко продолжил он. – Именно ты пребывал в те дни в самой горловине мясорубки судеб. Ты наблюдал всё. Ты был свидетелем всех тех событий.
– Ну, не всех…
– А ты не скромничай. Ты был одним из заложников, спасая которых высадился на берег Таргрек. Ты хорошо знаком с Гриосом, кавалеристы которого, мстя за своих соплеменников, устроили резню в Коугчаре. Ты видел и тех… Генерала Ремаса, Кураду, Хорбена… невольным убийцей которого ты явился. Ты, хотя бы отчасти, был участником сражения при Урсе. Ты сражался и любил, любил и сражался…
– Ну, так уж и сражался…
– Да, тебе было всего пятнадцать… Но ведь ты не беспамятный, и многое понял и оценил. А то, чего ты не видел, наверняка доскажет тебе отец.
Это был нечестный удар, и он знал об этом.
– Хэбруд! Давай напрямую. Ты хочешь помирить меня с отцом?
Тут он сдёрнул с глаз очки, встал и заходил по комнате.
– Да! И это тоже!
– И мне небезразлично, – продолжал он, – что два неглупых человека, которые к тому же отец и сын, пребывают в каких-то непонятно глупых, несуразных отношениях! А коли так совпало… – вновь нацепил он на нос очки и вновь поглядел на меня взглядом спрута. – Мне бы очень хотелось, чтобы ВЫ… Тинчес Даурадес… немедленно… сегодня же, сейчас же!.. отправлялись в Коугчар и привезли бы мне в скором времени обширнейший материал воспоминаний о тех событиях. Наличие иллюстраций приветствуется! Вам всё понятно?
Так я, спустя двое суток тряски в дилижансе… о Господи, а ведь когда-то мне было так просто и привычно проделать этот путь пешком!.. вновь оказался в Коугчаре.

2
С отцом мы пообщались очень сухо, и я ушёл жить к Тиргону и Кайсти.
Былое наше братство распалось. Йонас резал кожи на Кайратоне. Близнецы Марис и Макарис нанялись в армию. Маленькая Арна – та, что была так похожа на мою Айхо, – удачно вышла замуж и растила второго ребёнка. Ангарайд ходил в море с рыбаками, жившими в посёлке севернее Коугчара и, по слухам, бороздил Такканский залив совместно с моим старым знакомым Таппи... Да и сами друзья мои были более заняты делами дома, нежели могли уделить достаточно времени и внимания случайному гостю.
Словом, переночевав и закусив, я захватил с собою посох Таргрека, блокнот и карандаш, и отправился к морю. Мне хотелось ещё раз посетить Ступню Грена Какотиса, где я впервые вёл беседы с Отшельником.
Холодные и прозрачные, весенние волны ложились у моих ног. Я не удержался и, по старой памяти, окунулся разок в море, и толща океана приняла меня в ледяные объятия… Вышел на берег, чувствуя необыкновенный жар и покалывание во всём теле. Всё-таки не пропала ещё былая закалка. Одевшись, двинулся дальше вдоль берега, по дороге шевеля посохом выброшенный на берег плАвник.
О чём я размышлял в те минуты? Да о жизни своей нескладной размышлял. Всё, вроде бы, правильно, и ты при деле. Малюешь картины, лепишь гипсы, и даже стал известен. И заработок неплохой, и друзья всегда помогут.
Но что-то былое ушло, и ушло, скорее всего, навсегда.

Вот море. Оно такое же, каким было и десять, и миллионы лет назад. Вечное, неутомимое в своих приливах и отливах, штормах и грохоте волн, и пене, и чайках, и глубинах, и мелях, и неодолимом упрямстве в стремлении сокрушить береговые камни…
Да, я тоже упрям. «На тебя где сядешь, там и слезешь», говорит отец, и первый же наталкивается на это треклятое упрямство. Бывает…  Два близких по духу человека не всегда способны ужиться в одном гнезде.
Да, мне не впервой бороться с морем, однако…
Моя Айхо давно замужем и проживает у отца, в Ихисе. Арна… как она была на неё похожа… Но, как говорил великий мудрец Гер Оклит, в одну и ту же воду два раза не входят… Тайри, что растит моего ребёнка (я даже не знаю – мальчика, девочку…) где-то на далёком Анзурессе…
И, по сути дела, ты остаёшься один.
И только море с тобою вечно.

Здесь я вдруг вспомнил, что затеял эту прогулку по берегу для того, чтобы набраться вдохновения, а заодно обдумать план своих писаний. Своих «мемуаров»… Как будто мне сейчас не лишь двадцать пять, а все семьдесят.
О великий Бальмгрим, пошли мне вдохновение!!!
Мой посох наткнулся на что-то твёрдое, углом торчавшее из песка. Я пошевелил этот предмет и обнаружил шкатулку.
Она была невелика, где-то в полторы ладони длины и ладонь в ширину. Я просунул нож между створками и хлипкий замочек тут же сломался.
Передо мной, в набухшем от морской воды красном бархате, лежала серебряная фляга. Фляга была плоской и чуть изогнутой – из тех, что носят в заднем кармане штанов. Внутри неё булькало; судя по весу, она была полна почти на две трети.
По серебряной плоскости фляги шла надпись квадратами тагркосских букв:
З А Г А Д А Й   Ж Е Л А Н И Е !
Что могло находиться внутри? Наверняка не яд. Яды не готовят в количествах, способных свалить с ног лошадь. Скорее, это что-то спиртное, крепкое. Что, впрочем, кстати.
В котловине меж скалами, именуемой Ступнёй Грена Какотиса, я развёл костёр из плавника. Не думал я в ту минуту ни о взаимоотношениях с отцом, ни о задании Хэбруда, ни, конечно, о том, что место это считалось нечистым – ибо пропадали там люди…
Мне очень хотелось узнать, что именно содержала таинственная фляга.
Однако, по старой привычке торопиться медленно, я вначале дал огню разгореться, затем подстелил на камень плащ, набил табаком трубку и не спеша сделал пару затяжек. Потом, словно бы вспомнив, извлёк из кармана флягу.
З А Г А Д А Й   Ж Е Л А Н И Е !
А чего мне, собственно, загадывать? Чего я, в общем-то, хочу?
Денег? Заработаю сам. Здоровья? Пока не жалуюсь. Подругу жизни? Так я отнюдь не стар, и совсем не урод…
Разве что… Вдохновения?
«Ты пишешь, как доски к забору прибиваешь! – сказал отец о моих писаниях. – Абы как! Унылая картина, которая неинтересна самому пишущему. А о читателе, например, ты подумал?..»
Может быть, действительно, вдохновения мне пожелать? Ведь ничто так не избавляет от дурных и невесёлых мыслей, как хорошая работа.
С этой идеей в голове я отвинтил горловину и сделал глоток…
Питьё оказалось вкусным, крепким, пряным. Странный, необычный, небывалый привкус.
Хм… Что бы это могло быть?
Может быть, лекарство? – подумал я, теряя сознание…

3
Придя в себя, я первым делом подобрал трубку – она валялась тут же, у ног, рядом с флягой, которую я тоже подобрал, завинтил горлышко и… только потом огляделся вокруг.
А вокруг был лес…
Раньше я никогда не видал настоящих лесов, разве что в видениях, что внушал мне на занятиях Хэбруд.
Прямые стволы сосен, между ними подлесок, орешник с рябиной. Понизу – сухие листья и какая-то зелёная травка. Я почему-то сразу понял, что трава эта называется «козлиная ножка»,  и что она вполне съедобна и хороша как приправа к мясу. Откуда взялись эти знания в моей голове?
Впрочем, я вновь затянулся трубкой (ах, как хорош бывает чаттарский табачок!) и решил не торопиться. Я восседал по-прежнему, на плаще, да только плащ был настелен не на холодный камень, а на ствол упавшего дерева. Брызги света сквозили сквозь низкие ветви, солнце почему-то шло к закату, и я подумал, что неплохо бы запастись дровами на ночь – плавник прогорит быстро, а ночи здесь холодные…
Но тут прямо передо мной, на той стороне от костра засветилось марево и из этого марева возник человек, и был он какой-то интересный.
На ногах его были не сапоги и не ботинки, а сандалии, сквозь прорези которых торчали голые пальцы. Странная, обтягивающая тело одежда, совершенно непригодная ни для работы, ни для путешествий. Правда, выпирали из-под неё мышцы – незнакомец слабаком явно не был… Но лицо… очень растерянное… убитое какое-то лицо.
Я затянулся трубкой. Происшедшее начинало меня забавлять. Что это за место? Где мы?
Пришелец был в явной растерянности, как и я. В руке он держал маленькую чашечку.