Глава 8 Встреча с сатаной, вновь рассказывает Леон

Глава 8 – Встреча с сатаной, вновь рассказывает Леонтий

К о т.  Не удивляйся, дорогой Ланцелот. У него три башки. Он их меняет, когда пожелает.
Евгений Шварц, «Дракон»

1
– Мой отец – такое было время – вынужден был скрывать, что является сыном священника. Лишь перед смертью он раскрыл мне эту тайну и взял с меня обещание, что я когда-нибудь, но навещу могилу деда…
Он служил в кавалерийском полку под началом славного генерала Доватора.  Стремительно и грозно шли их войска в решительную контратаку, но потом получилось так, что немцы… ну, германцы… стали подходить к столице с тыла, и полк вынужден был повернуть, чтобы не дать врагу переправиться через реку. Они наползали на нас танками… такими бронированными чудовищами, и у наших всадников не было почти никакого оружия, чтобы справиться с наступающими… Они полегли там почти все, во главе с генералом, но враг в том месте через реку так и не переправился… Отец потом долго болел, будучи раненным в живот и в ногу, а выхаживала его в госпитале моя будущая мать…
К чему я это говорю…
Вот ты упоминал, вспоминая о том разговоре: Иблис, Иблис, са-та-на…
Получилось так, что много лет спустя я решил исполнить завет.  Мой дед служил настоятелем храма в Волошской пустыни. Там должна была находиться и его могила. И вот, что интересно. По моим сведениям, именно в Волошской пустыни теперь обитал некто, очень меня интересовавший. Официально он носил духовный сан. Я, как может быть, ты успел догадаться, занимаюсь не только писательством. Я изучаю тайные науки. Не для того, конечно, чтобы стать великим магом, но потому что в них содержится немало информации, которая с успехом может быть использована во благо людям…

2
Могилу моего предка я так и не нашёл. Судя по всему, она находилась когда-то возле канала. Потом, по завершении строительства, на том месте появились административные здания: райком, горком, МВД… Теперь в них размещается музей Православной культуры.
Я всё-таки изыскал средства «позолотить ручку» и мне по секрету сказали, что интересующий меня отец Аникий в данное время находится в местном цветнике и как простой садовник возится с посадками кустарника.
Я был наслышан об этом «садовнике» и читал кое-какие из его проповедей в альманахе РПЦ. И я сразу же понял, что это он, когда увидел священника в простой чёрной рясе. Длинными ножницами он подстригал ветви шиповника, которые были сплошь в тёмно-красных плодах – и падали к его ногам, обутым в тяжёлые стариковские ботинки.
– Не меня ли вы ищете? – спросил он и обернулся.
Доброта, милосердие и благость сквозили из его внимательных, чуть прищуренных, с тёплой лукавинкой карих глаз. Я представился.
Отец Аникий отложил ножницы в садовую тачку, куда до того собирал срезанные, зелёные с ягодами цвета спелого помидора ветви. Странно. Кусты шиповника в тех местах не подстригают осенью…
– Благословения ищете?
– Просто хотелось бы поговорить.
– Просто… Очень просто… – задумчиво молвил он, поглаживая желтовато-седую бороду.
– Зорох, значит? В миру вы, кажется, Котлин Леонтий Павлович? Знаком я, знаком с вашими произведениями…
И замолчал многозначительно, ясным взглядом посмотрев мне в переносицу.
– И… как они вам? – потупил я глаза.
– Гордыньки много в вас, – мягко, не осуждающе, произнёс отец Аникий. – В предмет, не подлежащий обсуждению, вторгаетесь. О вещах греховных печётесь. Вы… «аномальщик», кажется?
Я действительно бывал в аномальных зонах, занимался сталкингом. Кое какими из моих наблюдений я не преминул в своё время ознакомить читателей…
– С духами умерших пытаетесь общаться? Карты диавольского Таро изучаете? Вы – эзотерик, так это, кажется, сейчас называется?
– Если я вижу предмет или явление, которые можно употребить на пользу людям… – не выдержал я.
– А, вот оно что! – мягко прервал он моё словоизлияние. – Оказывается, на помощь людям. А я-то, недостойный, подумал было, что лишь о славе своей печётесь…
И помолчал, внимательно глядя мне в глаза. Теплота, понимание и благость облаком окутывали меня.
– Я понимаю так, – решился возразить я. – Если Господь дал людям способность заглядывать в мир неизведанного, то грехом было бы отвергнуть сии дары.
– А, выходит, дары сии… Но действительно ли от Господа исходят дары, коим поклоняетесь вы, образованный, учёный человек? Писатель? Вы об этом думали?
– В мире нет ничего, чтобы не исходило бы от Бога. И я убеждаюсь в этом на каждом своём шагу…
– «Я, я…» И ничего кроме «я». Разве так можно? И… чего, скажите на милость, вы сумели добиться своими исследованиями?
– Мне удалось открыть, например, что…
– Вам удалось открыть? Как легко вы это говорите… – нотки справедливой горечи звучали в его мягком голосе. Под звуки этого голоса так и хотелось опуститься на колени, покаяться во всех мыслимых и немыслимых грехах и со слезами благодарности на глазах, целуя старческие руки, просить прощения и благословения на избавление от наваждений бесовских…
…Может быть, я был в ту минуту не прав, но каким-то странным образом вся это сцена напомнила мне тот случай, когда один молодой военный корреспондент стоял на коленях перед неким Шер-Али, полевым командиром… Правда, в затылок тогда мне упирался холодный ствол автомата…
– Отрекись от всего этого, – слышал я мягкий, убеждающий голос. – Не доведёт это тебя до добра. Ты ведь и сам на каждом шагу убеждаешься, что применить свои знания просто не сможешь. А силы, Богом тебе данные, растрачиваются на растравление собственной гордыни. Ты мечтаешь изменить мир, Богом данный, но ведь ничего не получается или получается совсем наоборот. Вспомни товарищей своих… И какова их судьба? Сложилась ли она счастливо хотя бы у одного из них?
«Вообще-то, у многих сложилась, и не так уж плохо…» – хотел возразить я, но он сухими, пахнущими зеленью пальцами коснулся моих губ.
– Иные умерли, – продолжал он задумчиво. – Ты молил Бога, чтобы этого не произошло, но Бог почему-то перестал внимать твоим молитвам… А жена твоя? Как ты думаешь, её болезнь… и то, что у вас до сих пор нет ребёнка… это ли не следствие твоих занятий?
Здесь он был прав, но что-то в его наставительно-мягком, убеждающем тоне показалось мне странным.
…Знаете, я до сих пор жалею, что не мотнул головой тогда. Охранник бессознательно нажал бы на спусковой крючок и всадил бы очередь в брюхо негодяя, по чьему приказу была дотла сожжена и вырезана казачья станица… Правда, потом со мною было бы такое, что не хочется воображать… Потом этого Шер-Али всё равно убрали ребята из спецназа… Но меня до сих пор гложет совесть: испугался, испугался, испугался…
– Отступись от этого, – мягко выговаривал отец Аникий. – Оставь всё это, отбрось! Ты грязнишь душу свою, и те, кто идёт с тобой и за тобой терпят и болезни, и несчастия… Неужели тебе не жаль хотя бы их?
Ах, как мне захотелось раскаяться и бухнуться на колени! Но что-то изнутри удержало меня. Я вспомнил их всех, кого потерял за эти годы. Боль… Мои родные, товарищи, друзья… Сплошная боль пронзала меня изнутри.
– Теперь ты сам понимаешь… – внимательно глядя в глаза, продолжал вещать отец Аникий.
– Постойте-ка.
Это слово нежданно-негаданно вырвалось из меня. Так вырывается из ладоней птица.
– Говорите: беды и несчастия?
Казалось, он не удивился такому всплеску эмоций. Добрые и понимающие карие глаза смотрели на дно души моей.
– Отринь гордыньку-то! – ласковым отеческим жестом, мягко толкнул он меня в лоб холодными перстами.
– Разве Бог не милостив? – продолжил я. – И разве его единственная цель – наказывать? Награждать неизлечимыми болезнями? Сеять сомнения в правоте своей мечты?
– Благость господня… – стал было вновь увещевать меня он, но я не поддался. Я почувствовал характерную боль в затылке и в спине, посреди лопаток, и представил себе образ Казанской Божьей Матери, и она укрыла меня Своим покровом как щитом, и боль прошла как не было…
Он отшатнулся.
– Скажи-ка мне, – начал я. – Кому бывает приятно, когда человек мучается? Кому бывает сладко оттого, что он мечется, не находя выхода, и когда он пишет в дневнике: «Бог, Ты что, совсем рехнулся?», а потом летит вниз головой с шестого этажа? Кому это выгодно, чтобы человек стал бы сомневаться в самом существовании Бога?
– Сие испытание есть для человеков… И не я сотворил этот мир…
– И «не ты в ответе»? Ложь сие есть для человеков! – почти по Достоевскому, в тон ему продолжил я. – И искушение это есть, и возможность глумиться над Его страданиями. Истинный Бог пишет книгу каждого из нас, и Ему не может хотеться, чтобы книги Его прерывались на половине. Ибо Любовь есть главное свойство Бога!
– Недостойные речи ты говоришь, сын мой…
– Я тебе не сын! И не может быть детей у того, что даже не ноль, ибо от нуля идут все точки отсчёта!
– Уймись, уйми гордыню свою! – говорил он мне, чуть не плача. – Бесы смущают тебя, и говоришь ты с ними, и внушают они тебе мысли злокозненные…
И именно здесь он проговорился, и мне это стало понятно. Образ Матери согревал мою спину, защищая и лаская меня Словом и Волей Господней.
– Я говорю с одним из них, – произнёс я чётко и ясно, глядя в отечески благожелательные, теперь почему-то серые с зелёным глаза. И тут он окончательно попался на удочку:
– Вот видишь, и с бесом ты говоришь… Бога всё ищешь? А придёшь к Сатане?
– Тому незачем идти к сатане, – сказал я, перефразировав слова персонажа своей любимой сказки, – перед кем стоит сам этот сатана.
И в этот момент я услышал тихий ласковый смешок. Так смеются иные женщины, болтая по мобильнику с очередным бойфрендом.
Он отвернулся и опять принялся подстригать кустарник. Ножницы клацали: клац-клац…
«Догадался! Всегда был смышлён!» – казалось, он сейчас произнесёт именно это или что-то вроде этого.
– Я срезаю лишнее, – прошептал он, почти плача. – Так какой смертью вы желали бы умереть, Леонтий Палыч?
С этими словами он обернулся, и один его глаз был мертвенно-серым, а другой грязно-зелёным. И ухмылка исказила прежнее благообразное лицо, в котором не было никакого остатка прежних доброты и сочувствия.
– Выбирайте. Банда хулиганов у выхода из метро? Палёный коньяк? Дурдом? Машина, номер которой никто не успеет запомнить? Или… мне просто предать вас анафеме?
– Всё в руках Господних, а не твоих. Ты же сам ничего не можешь. Можешь лишь подталкивать других. Анафема? Пусть. Я окажусь в неплохой компании: Лев Толстой, супруги Рерих, Галилей… многие другие.
– Ты… – отшвырнув ножницы, он протянул ко мне скрюченные серые пальцы с когтями, перепачканными жёлтым соком ягод. – Ты… я ведь просто срежу тебя, как я срезаю эти ветви. Ах, как же вы не нужны мне, ищущие и просветлённые! И я буду издеваться нам вами, буду сводить вас с ума, сделаю так, что вы станете ненавистны для всех, кто вас окружает!
– И они будут кричать: распни его? Так? Как кричали одурманенные тобою люди на Того, Кто имел смелость осознать в себе Отца Своего?
Он играл со мной. Он весь содрогался от неровного припадочного  смеха.
– Хе-хе-хе-хе-е-е… Да! Люди… вы так ведь удобны, вы же тянетесь к крови, в вас ничто не говорит так сильно, как жажда страданий и ужаса, и мазохистского стремления к боли. Х-х-х! Вы же просто тащитесь от того, что не видите смысла в жизни, и не знаете, что будет после смерти, но и туда вы перетащили свою тягу к страданиям. Вам хочется, чтобы страдали ваши родные и близкие! А я привык резать по живому, и специально создаю ситуации, где бы вы страдали и постоянно чувствовали свою вину перед ними. Это я расставил кликуш в подземных переходах и мнимых священников, якобы собирающих ваши денежки на нужды церкви. Это по моей подсказке по вашей линии метро третий год ездит одна постоянно беременная, и никому в голову не придёт поинтересоваться, что же это за особый клинический случай. Я создаю в вас постоянный комплекс вины! Вы сами создали меня, и я как паразит, как волдырь, как раковая опухоль внедрился в ваши чувства. Хе-хе. Я! Я, как солитёр, пронизал ужасом и страданиями все ваши кишки и внутренности, это я изобрёл и внушил вам идеи инквизиции, продажи индульгенций, крестовых походов, и это я заставил вас забыть о том, что человек в первую очередь должен вкушать радости, а не печали. Бог! Ах, как он желает, чтобы вы радовались радуге в небесах, и весеннему солнышку, и улыбке ребёнка, и всячески вкушали дары Его! Но ведь ничего не получается, и почему же? Гы! Потому что это я охраняю вас, и это я придумал назвать радости искушениями, и заставил вас страшиться их хуже боли и смерти! И это я дарю вам эту жизнь, потому что истинному паразиту незачем убивать своего хозяина, посему я до сих пор не истребил вас, потому что живу вашей ложью, и вашим страхом, и мерзостями, что вы творите, пытаясь войти в те двери, что сами для себя закрыли. Именно я изобрёл СПИД, а затем развернул производство презервативов – чтобы вы испытывали меньше удовольствия от самого естественного из природных актов. Именно я изобрёл демократию, чтобы смешать людские сословия в одно бесформенное нечто, которым так легко управлять. Это я создал в вашем воображении рай и ад! Это я показал вам, как творить беззакония, прикрываясь именем закона… Тверди, тверди, хоть до посинения: Бог, Бог, всё от Бога! А коли так, то, стало быть, я тоже от Бога, и Он не в силах совладать с таким творением, как я!
– Лжёшь! Ты не от Бога. Ты от человека. И Бог не уничтожает тебя лишь потому, что сам человек обязан истребить тебя в душе своей. Мне подождать, пока ты закончишь свои излияния?
– Мерзавец! Подлая тварь! Паук! Ползучий аспид! Я ещё подумаю, что с тобою сделать…
– Оставил бы ты свои титулы для себя, жалкий придумок!
Он исчез… на мгновение. Затем он вновь появился, в новом облике. Теперь он был одет во всё красное.
– Хорошо, оставим наши распри, – дружелюбно, как ни в чём ни бывало, обратился он ко мне. – Ты ищешь ведь своего предназначения? Ты желаешь понять, чего от тебя желает Всевышний? Я, как Первый сотворённый Им Ангел, так и быть, открою тебе эту тайну…
– Да и не было никакого первого ангела, – возразил я, – и легенду о нём сотворил ты сам, желая возвеличить своё ничтожество. Вселенная возникла разом, вся вместе, и иначе быть не могло. Во всяком случае, как мне представляется, была несущей и стала сущей… А насчёт моего предназначения – я понял, что Господь Сам направляет меня и откроет его тогда, когда это будет правильно. И потом, все ли тайны следует разгадывать? Терпение и смирение! – не я это первый сказал. Тайна на то и тайна… Что толку и смыслу, если всё будет известно наперёд?
Он зарычал глухо и вновь пропал.
И появился снова.
– Так вот! – возгласил он торжественно. Он был в новом обличье, светясь и мерцая как кремлёвская ёлка. И крылья белее снега помавали за спиной его. И нимб горел над его возвышенным челом, и глаза блистали горним пламенем.
– Так вот… твоё Истинное Предназначение есть новая религия и вера! И понесёшь ты новый огонь в сердца человеческие, и будут люди петь и радоваться жизни, полноценно вкушая дары, ниспосланные Свыше Господом! Ты мужественно прошёл все искушения и испытания, и послан я тебе затем, чтобы донести до Тебя, Сына Божия, сию Благую Весть! И будут ниспровергнуты искатели наживы, и батюшка продаст свой новый «Мерседес» или не проведёт евроремонт в своей трёхэтажной кельице, и всё для того, чтобы отремонтировать колоколенку!
Мне надоел этот бесплодный разговор.
– Зачем, – спросил я устало, – надо создавать что-то новое, когда всё исчерпывающе сказано в старом? Прошедшем горнило веков? Всё, что надо и не надо делать, было сказано, и будет повторяться вечно. Заповеди Христовы, учение Будды, высказывания величайших мудрецов, вновь и вновь открывающих и повторяющих одни и те же святые и непоколебимые истины! К чему мне это? Мне жаль, что я ошибся и потратил столько времени на разговор с тем, что и пустотою назвать-то нельзя! Бог… Он, Сам всё расставит по своим местам. И там, тогда… места для тебя не останется. Останется место и для пустоты, а вот для тебя – нет. И именно этого ты боишься более всего на свете, боишься всеми нервами той чудовищной лжи, что ты пытаешься внушать нам, бессмертным людям!
– Зшс-с-с! – ответило мне нечто, свивавшееся кольцами. Вскоре и оно исчезло…
Тишина отвечала мне. Только мелкий пыльный ветерок «чёртова свадьба» недолго покрутился там, где недавно подстригал кустарник называвшийся «пресвятым отцом»…
Мне остаётся добавить, что таинственное исчезновение «святого старца» не наделало никакого шуму. Более того, из печати куда-то таинственным образом пропали статьи его проповедей. И более того, на их место ещё более таинственным образом попали проповеди некоего отца Димитриана, неустанного «борца с сатаной», который борьбе этой неустанной посвятил несколько десятков книг…
Надо бы его тоже навестить при случае.