Проклятое место

                ПРОКЛЯТОЕ   МЕСТО

     Когда жизнь большей частью уже позади и на новые начинания уже маловато сил, остаётся только вспоминать. Это, как старые журналы перечитывать. Вроде бы уже всё знаешь, а всё равно интересно. Иной раз вспомнится такое, чему раньше и значения не придавала. Вот, и сегодня по телевизору подобное показали. Смотрите люди, удивляйтесь, есть в нашей стране такое необъяснимое чудо. А я смотрю и вспоминаю Олю. Тьфу ты, чёрт! Фамилия вертится на языке, а вспомнить – ну, никак. Ну, да Бог с ней. Легко ей икнуться. А дело вот как было.
     На том заводе, где я до самой пенсии работала, основная масса народа работала на первом этаже. На втором этаже: кабинет директора, лаборатория и пульт управления. Это именно то место, где я много лет проработала. В вечернюю и ночную смены, кроме меня, на всём этаже - вообще никого нет. Это и хорошо и плохо одновременно. Всё-таки в ночное время быть одному, согласитесь, как-то неуютно. Те, кто привык работать в коллективе, особенно любители поболтать, чтобы поскорее смена прошла, вообще к нам не заманишь. Но, случалось, что заходили люди. Это из тех, у кого кошки на душе скребут, а рассказывать о своей беде никому не хочется. В основном приходили женщины, чтоб выплакаться. Ходят по сумрачным коридорам, вздыхают, а то и расплачутся, да прямо таки навзрыд. Услышу у себя в «пультовой» такой плач, и сама готова заплакать…
     А Оля не плакала. У неё такая отстранённость, такое равнодушие было в глазах, словно внутри у неё всё обмерло, а она почему-то ещё ходит по этому свету.
     «Господи, Милостивый! – взмолилась я. – Ещё, не приведи Бог, найдёт тихий уголок и повесится… И так тут страшно, а потом… Я такой жути не вынесу…»
     Я решила её пригласить к себе, в «пультовую». Хоть и нельзя было никого постороннего сюда впускать. Но надо ж было как-то человека разговорить, а покидать своё рабочее место мне нельзя. Техника работает.  За приборами следить надо.
     Вошла Оля: в белой спецовке, маленькая, худенькая. То ли ребёнок, то ли Ангелок с незамутнённой душой. Я её за столик посадила, чаю налила.
     - Сколько тебе лет, - спрашиваю.
     - Двадцать три.
     - Самое время замуж выходить.
     И тут её прорвало. Как расплачется бедненькая. Плач какой-то странный, на стенание похожий. А в нём такая безысходность, что и словами не передать. Я уже к ней и так и этак. Потом догадалась дать ей две таблетки валерьянки. Помогло. Мало-помалу успокоилась. Сама стала рассказывать.
     - В нашем селе была школа – восьмилетка. А в соседней деревне – всего четыре класса. Бидоны с молоком дядька Степан привозил на телеге и их, я уже не помню точно, человек семь, к нашей школе подвозил. Зимой на санях-розвальнях приезжали. Мы тогда глупые были. Никакой разницы между ними и нами не видели. И родители нам ничего не говорили. В классе седьмом правда пошел шёпоток, дескать – проклятая эта деревня. Даже учительницу, нашу классную руководительницу кто-то об этом спросил. Она нам «прополоскала» мозги, назвав это «бабушкиными россказнями» , и на этом всё закончилось и даже понемногу забылось.
     Сидела я с одним мальчиком из той деревни за одной партой. Я – маленькая ростиком и он – маленький. Так на передней парте и сидели все четыре года. Математика, физика, химия – у него лучше получались. У меня же – всё остальное. Мы даже списывали друг у друга. Это чтоб время зря не тратить. Он одно делает, я – другое. Потом поменяемся тетрадками.
     Закончили восемь классов и разбежались кто куда. Я в техникум поступила. В этот город приехала. Годик отработала, домой в отпуск поехала. Вечером в клуб пошла с девчонками. После фильма, как обычно – танцы. Слышим, два мотоцикла подъехали. Входят в клуб четыре парня. Я его сразу узнала. Разговорились. Мне бы ещё тогда догадаться, ведь говорили ж люди об этом. А у меня, пока меня в селе не было, всё из головы выветрилось. Так, вот. Спрашиваю его: как жизнь, где работаешь? А он: прицепщиком на тракторе работаю.
     - На практике? Ну, ты не горюй. Скоро и тебе трактор дадут…
     Он как-то замялся и сменил тему разговора.
     - А что его смутило? – спрашиваю у Оли.
     - На тракториста ж учиться надо. А это в училище три года в районном центре надо учиться. А ему нельзя.
     - У них что там, секта какая-то?
     - Хуже.
     - Да, что же хуже ещё может быть?
     - Если б знать…
     - Ну, ладно. Рассказывай дальше.
     - Одним словом – влюбились мы друг в друга, как сумасшедшие. Как наваждение на нас какое-то нашло. До половины фильма досидим, а потом сбежим из клуба. Садимся на мотоцикл и в поле едем. Вот и доездились. Мне уезжать надо, а он молчит. Я уже не утерпела и спрашиваю:
     - Ты сейчас сватов пришлёшь или до следующего года ждать?
     - Не будет сватов. Нельзя мне на тебе жениться.
     - А, если я забеременела?
     - Даже если и так, то ребёнку всё равно не жить.
     - Как это?
     - Это правда, что наша деревня проклятая… К нам даже ваших собак не заманишь. Привезут в мешке, на цепь посадят. А собака повоет-повоет и на третий день сдохнет. Ни мы больше трёх дней в чужом месте не можем жить, ни у нас никто не сможет жить. Место у нас какое-то уж больно интересное. Для других и воздух тяжёлый и вода не вкусная. Даже грудных детей пробовали увозить, а потом нашей водой отпаивали, чтоб назад живыми довезти.
     - А нам как быть? – расплакалась я.
     - не знаю. У самого скоро мозги закипят. Я скажу тебе по-секрету, уже два дня только вашу воду пью. Подташнивает немного. Но, если получится, с тобой уеду…
     - Ой, знала б я, что вижу его последний раз, отговорила бы… Дура набитая… За него замуж хотела… Вот и потеряла его, навсегда.
     - Что это значит «навсегда»?
     - А то и значит. На другой день, утром он на работу шёл. Вдруг, как будто споткнулся, упал. Люди к нему, а он уже не дышит… У них многие так умирают. Делали потом ему вскрытие, сказали: сердце у него взорвалось.
     - Как это может сердце взорваться?
     - Вы видели поджаренную на противне кукурузу? Зерно на противне подпрыгнет, лопнет и все внутренности наружу вывернет…
     - А ты на похороны ходила?
     - Кто б меня туда пустил? Они ж там считают, что я во всём виновата… Отец мой, как услышал об этом, прибежал домой, весь белый. Как вспомню, до сих пор в дрожь кидает. На маму накричал: «Ты почему за дочкой не смотрела?..»
     Мама говорит мне:  «Срочно собирайся и уезжай…»
     Мне родители о его смерти ничего не сказали. Силком на вокзал проводили, в вагон посадили и весь разговор. А вчера я письмо от подруги из села получила. Она мне всё в том письме и описала. А я ему, как живому, письма писала… А ответа всё нет и нет…
     - Да-а, горе так горе.
     - Если б только это…
     - А что ещё?
     - Беременная я. От него. Подташнивает.
     - Ну, ты не расстраивайся на этот счёт. Всех беременных подташнивает. Это нормально…
     А когда после выходного пришла на работу, Оли на работе не было. Стали звонить в общежитие, где она жила. Нам ответили, что её ещё вчера на «скорой помощи» увезли. Сильное кровотечение открылось. В реанимации она. Даст Бог спасут…
     Спасли. Вычистили. Подлечили.
     В бригаде, где она работала, солдат один работал. Любил её.  Как срок службы кончился, с собой, куда-то под Рязань увёз.
     А в каком году это было? Не помню. Лет восемнадцать. А может и все двадцать назад. Уехала. Никого у неё тут не было. Никому не писала. Хочется думать – счастлива…

                4 января 2010 года.