Напрасной сказки не бывает

     Время, потраченное на преодоление расстояния, то есть на дорогу, многими считается напрасно потраченным временем. Каждый скрашивает его как может. Хороший попутчик не только скрасит вынужденные неудобства вагонного заточения, но и многие годы спустя, будет считать это, Богом отпущенное время, подарком Судьбы.
     Марина Николаевна ехала к сыну. Небольшая клетчатая сумка с одеждой была вроде бы не в счёт. Главным багажом пассажирки были две искусно сплетённые корзины, доверху наполненные деревенскими гостинцами. От тех корзин в купе пахло яблоками, свежим хлебом и пирогами. Эти запахи уносили меня в далёкое детство, будили воспоминания призрачной сказки, вместе с тем чего-то тёплого, ласкового, а потому – необычного.
     Чтоб скоротать время, мы говорили о разном. В основном о новогоднем празднестве, о знаках зодиака, о всякого рода гаданиях и волшебстве. Каждому хотелось предугадать: что принесёт лично ему, а за одно и нам всем, грядущий високосный год крысы. В одном наши мнения сходились: сам грызун, как его не хвали, у многих вызывает отвращение. Сосед, сидящий с левой стороны, так тот даже сплюнул в сердцах и выразил своё твёрдое убеждение в том, что эта привнесённая заграничная мода, попросту дурит людям головы. Всякого рода дельцы на сувенирах и ёлочных игрушках, неплохо зарабатывают. Что до простого человека – пустая трата времени и денег.
     Разговоры постепенно увяли. Время позднее. Пожелав «спокойной ночи», стали готовиться ко сну. Я и Марина Николаевна лежали на нижних полках с открытыми очами и переглядывались после очередного смачного всхрапа толстячка-соседа, на полке над моей головой. Полка над моей соседкой пустовала. И, если быть до конца честными, нам даже не хотелось принимать в нашу «семью» нового попутчика. «Нам и этого храпуна вполне достаточно», - подумала я, поправляя подушку. Соседке тоже не спалось. Время от времени она вздыхала и о чём-то своём надолго задумывалась. Наконец, она решительно подняла голову над подушкой и, убедившись в том, что я не сплю, предложила:
     - А давайте я вам сказку расскажу? Ну, не сказку, а впрочем – вам решать. Мой муж всё, что вызывает у него сомнение, называет сказками. И я уже стала за ним повторять. Верить или не верить – каждый сам для себя решает. Я, вот, верю. Ну, так как?
     Я с готовностью села, укутала ноги клетчатым одеялом и приготовилась слушать. Мария Николаевна отпила прямо из горлышка бутылки минеральной воды, прокашлялась, вздохнула и, какой-то обречённой решительностью, призналась:
     - Расскажу. Куда ж мне деться? Разве ж с такой тяжестью в душе уснёшь? Только наперёд прощение попрошу, красноречию я не обучена. Какое словечко на душу ляжет, то и в мир выпущу. Ну, так начну с Божьей помощью.
     Жила-была, не то в маленьком городишке, не то в дальнем селении, семья одна. Не так богато, как гонористо. Особенно манием величия страдал хозяин. Даже соседи не знали, чем он на жизнь зарабатывает. Или наследство родовитых предков проматывал, одно знаю: пьяненьким его частенько видели. Поговаривали, что и в картишки он баловал. Выиграет – домой с подарками на щегольской тройке прикатит, а проиграется – тут уже беда. Не то, что жена с дочерью ищут укромный уголок, куда бы спрятаться от его безудержного гнева, у соседей и то холодок по спине пробегает. На утро проспится муженёк, жена рассолу в кружке подаст, и осторожно так, наставляет:
     - Ты, Судьбою мне наречённый муж, остепенился бы… О дочери подумай. Красотой её Бог обделил, так хоть приданое надо достойное собрать…
     Супруг с тоской глянет на дочь, согласно мотнёт головой и отвернётся к стенке. Отлежится и опять за старое примется. Дальше-больше. Вскоре слух прошёл: убили его. Только похоронили, а тут, нате вам, кредиторы заявились. У людей горе, а им и дела нет, деньги требуют. Вдова плачет, руками разводит. Дело ясное: решили дом с молотка пустить. Пока разговоры вели, вдруг слышат - дочка навзрыд заплакала. Сбежались люди. Оказалось – у хозяйки сердце не выдержало. Ну, а кредиторам-то что? К горю чужому привычные.  Им денежки – вынь да полож. Так в одночасье осиротела девушка, да ещё и из родительского дома выпроводили.
     Мир не без добрых людей. Пожалела её одна старушка, приветила. Вот живут они в старухиной хатёнке год, другой. А тут, надо ж такому случиться, родственничек объявился. Так, седьмая вода на киселе. Не сказать, что такой уж знаменитый художник, но местные барышни заперешёптывались. Стали к нему захаживать, портреты заказывать. Художник им ручки целует, день назначает, когда кому следует при полном параде явиться, позировать. Во дворе старушкиной избушки людно стало. У каждого к художнику какое-то дело имеется. Бедной девушке, от такого наплыва гостей, с утра до ночи и присесть некогда. Самовар поставь, одно принеси, другое убери.
     А что старуха? Ей-то что? Сидит в плетёном кресле, дремлет. Приехавший родственник теперь за главного в доме.
     Зря хулить его не буду. Не обижает сиротку. Вежливо так просит. А ей, так лучше б накричал. Другим девицам всяческое внимание оказывает, на неё же и не взглянет. Усадит перед собой красотку, станет портрет писать, так глазищами и стреляет: то на девицу, то на холст.
     До глубокой осени он в старухином доме обретался. Вдруг, кисти в чемодан сложил, домой засобирался. Радоваться бы девушке, наконец-то в доме будет покой и порядок, а у неё и руки опустились. Как не берегла сердечко от всяческого соблазна, сама не заметила, как любовь червячком заползла. Мало, что лицом неприметная, сердечко бедное ласки просит. И не чьей-нибудь, а приезжего художника. Всю ноченьку в подушку проплакала, а утром на него и глазоньки поднять не посмела. Так и уехал гостенёк, ничего не ведая о девичьих грёзах.
     Пока мало-мальски тепло стояло и ей веселее было, а как зима поприжала морозами, совсем тоска заела. Старушка на печи посапывает, а девушка то прядёт, то за книги засядет. Да не какие-то любовные романы, а худшие из худших - всякие сведения по чёрной магии. Начитавшись их, колдовские вещицы стала в дом тащить. О-ох, беда-беда! Любовь сильнее страха оказалась. Ночью на кладбище ходила, какой-то там обряд хотела совершить. Вот только, то ли не нашла то, что ей для этого нужно было, то ли Бог от той беды отвёл невинную душу. Одним словом – незаладилось у неё в тот раз.
     Старушка догадываться стала, всё расспрашивала, а то бывало и поругивала её. Девушка знай отнекивается. Но однажды подкатило горюшко, что и не дохнуть. Расплакалась сердешная и всё, как есть, бабушке и выложила. А потом упрекнула:
      - Да разве ж вы сможете понять, какая боль в сердце раненом? Бог не дал мне красоты, колдовской силою её добуду и стану красивой. Самой красивой! А там, пусть только он один разочек взглянет на меня – до веку не расстанется…
     Кто «Он», старушка уже не спрашивала. Раз на такое решилась, никакими словами уже не отговорить. Одна надежда теплилась: пройдёт немало времени, прежде чем она сумеет собрать колдовские вещицы  для обряда. К тому же не каждое время для этого подходит. Мало дождаться роковой минуты, надо ещё суметь не упустить её.
     А время знай себе бежит, торопится. Вот и весна снега прибрала. Солнышко лица девицы коснулось. Не сказать, что так-таки похорошела, а будто изнутри засветилась. В глазах надежда появилась. А однажды подошла к старушке и говорит:
     - Всё готово бабушка.
     - Ты о чём это толкуешь, дитятко? – спросонок спросила старушка.
     - Всё, что требовалось, я собрала. Нынче ночью полнолунье. А уже завтра я красавицей стану…
     - Ой, ли?
     - Есть у меня крыса белая. А вот узелок, в нём всё, что в книге написано. Собрала таки. Вчера большой котёл от соседей приволокла. В нём варить снадобье буду, а потом в той воде искупаюсь. Главное – нож достала, рукоятка из самшита.
     - Нож тебе зачем?
     - Ровно в полночь, я влезу на крышу нашего дома и, этим самым ножом отрежу тень свою. Станет невидимым уродливое тело моё. Вместо него появится новое, красивое… Под днище котла положу гробовую доску и разведу огонь. Когда закипит вода, брошу в неё крысу и всё то, что в узелке…
     - Да ты сдурела, девонька, али как? – не дослушав, вскричала бабушка. – Она, хоть и крыса, а всё ж таки живая тварь! Как же можно, живую, и в кипяток?..
     - Бабушка, голубушка! Мне тоже её жаль. А мне-то что делать? Так в книге написано…
     - Ой, дитятко! Не балуй с тёмными силами. Не для тебя то писано. У тебя сердце доброе. Сколько живёшь у меня, никому зла не пожелала, а тут такое сотворить с собой собралась…
     - Я и сейчас никому зла не желаю. Бабушка, милая, я счастье хочу! Хоть немножечко. Хоть малую толику… Не отговаривай меня. А там – будь, что будет.
     - Ответствуй мне: что же ты дальше будешь делать с варёной крысой?
     - Дальше всё просто. Разделаю её. Найду косточку рогулькой, положу её себе под язык и стану красавицей.
     Старушка брезгливо сплюнула и отвернулась. В такое впрямь было трудно поверить. Видимо она решила, что девушка пошутила, или попросту свихнулась от своих книг.
     «Бог даст, всё образуется…», - подумала старушка и повернулась на другой бок. Думала вздремнуть, а оказалось – проспала до зари.
     Утром слезла с печи, стала кликать свою приживалку, а та не откликается. Вышла на крыльцо, глянула, и похолодело у неё в груди. Посреди двора стоит котёл, под ним затухающие угли.  К крыше дома приставлена длинная деревянная лестница, а рядом на земле валяется нож с рукояткой из самшита.
     - Дитятко ты моё! Глупенькое! Содеяла таки над собой… Ох, Боже Праведный! Грех-то какой!.. Что же делать, что делать теперь? Старая ты галоша! Проспала…
     Как ни плакала старушка, как ни корила себя, а то, что случилось – назад не воротишь. Каких только дум не передумала за лето. К осени собралась в город. С горем пополам нашла гостившего у неё родственничка. В дверь постучалась. Хозяин открыл и, нисколько не удивившись её приходу, пригласил войти. Посадил в мягкое кресло, чаем напоил. Вдоль стены расставил последние свои работы. Смотрит старушка на портреты молодых женщин, а в голове одна мысль: «Одежда на них разная, а лицо – одно и то же». Присмотрелась и, чтоб не вскрикнуть, губу прикусила. Девица – красавица из красавиц. В жизни такую красивую не видала, а глаза вроде как знакомыми ей показались.
     Художник, тем временем, похвастался ей тем, что работает много. Портреты раскупают состоятельные люди, не торгуясь. Целую пачку крупных купюр ей подарил. Только и то заметила, многое повидавшая на своём веку старушка, что он говорит, а сам на золочёную клетку поглядывает. А в той клетке, на розовой подушечке, белей белого крыса лежит. Красными глазами на старушку глядит. Из тех глаз слёзоньки так и катятся. Видеть-то видит, а спросить, как да что, не решается.
     Вот, стемнело. Старушка спать-отдыхать легла. Глаза закрыла, а сон никак не идёт. Всё ей плачущая крыса чудится. Вдруг, скрипнула дверь. Старушка глазоньки открыла, смотрит. Девица, та самая, которую на портретах племянника видала, к её постели подходит. Остановилась. С ноги на ногу переминается, видать – сказать что-то хочет.
     - Чего тебе, милая?
     - Это же я! Приживалка ваша, - полушёпотом призналась девушка.
     - А я-то думаю: где я эти глаза видала?.. Ну и как тебе живётся в новом обличье?
      - Да, вот, не знаю: хвастаться мне или жалиться.
     - А, что так?
     - Я всё сделала так, как в той книге было написано. И художник так меня любит, как я об этом мечтала. Только мои портреты и пишет. Одна беда: невольницей золочёной клетки я стала. С рассвета до заката в клетке мне сидеть полагалось. Поверьте, не он меня там запирает. Это я от кошек прячусь… А с заката до рассвета – в теле человеческом обретаюсь. Нацелуемся, намилуемся мы с ним за ночь, а утро наступит я опять…
     - Видимо ты что-то не так сделала в ту злополучную ночь?
     - Всё в точности, по обряду сделала. Только крови человеческой испить не пожелала. За то и наказана была. А что со мной дальше будет, о том не ведаю.
     Погостила старушка пару деньков у родственника и к родному порогу подалась.
     На следующее лето опять к ней художник приехал.
     - А золочёную клетку, что ж с собой не прихватил? – спросила бабушка.
     - Опустела клетка.
     - Сбежала, негодница?
     - Ох, если бы сбежала. Вспыхнула синим пламенем. Одна только зола от неё осталась. Верно люди говорят: счастья много не бывает. На сносях она была. Я всё думал: кто рожать будет? Жена или крыса? Вышло так, что крыса рожать начала. Лапки, хвостик – крысиные, а головка – человечья, только маленькая. Троих родила. Я зажёг свечу, чтоб получше рассмотреть деток. Тогда не до ума было, что нечисть огня свечи боится. Вскрикнула моя голубушка человеческим голосом, а из ноздрей дымок, прямо как у курильщика. Знаю, не курила она ни разу. Я с испугу, возьми да скажи, ну, всего-то повторил слова, как матушка моя говаривала. Мальцом тогда был, а вот, поди ж ты, запали в душу её слова. Вот, я и сказал: «Господь с тобою!» Глядь, а на подушечке от крысы одна обгорелая шкурка осталась. А крысятки, так те и вовсе исчезли. Что со мной творилось – не передать. Утром похоронил я ту шкурку. И клетку там же закопал. Горе такое, а кому расскажешь…
     - Доченька, милая, - плакала бабушка. – За глоток счастья жизнью своей заплатила…
     - Что теперь плакать… Я вам её портрет привёз. По памяти писал. Смотрите.
     С портрета смотрела худенькая, большеглазая девчушка, в простом ситцевом платьице.
     - Это правильно. Я именно такой её занала.
     - Я виноват! Всё красотку искал. А красота из души глазами любящими на меня глядела. Э-эх! Художник, а красоту не распознал… В моём доме портрет красавыцы на стене висит. Много денег за него сулят… А я бы им ещё доплатил, чтоб хоть единственный раз её живую увидать…
     И только он так сказал, как в открытое окно птичка влетела. Пискнула и села на верхний край портрета.
     - Птичка Божья прилетела. Добрую весть принесла, - с надеждой молвила старушка.
     - Откуда ж добру-то взяться?
     Вспорхнула птичка и, сделав круг по комнате, ударилась головкой о портрет, именно в том месте, где полагалось быть сердцу человеческому. Раскололось стекло и посыпались на пол мелкие осколки. Старушка вскрикнула с испугу и закрыла ладонями лицо своё. А когда отняла руки, открыла глаза, заплакала от счастья. Перед нею стояла её приживалка. Рядом с нею, сияющий от счастья, художник.
     Вот и вся история, господа пассажиры.
     Рассказчица умолкла и ещё некоторое время сидела неподвижно с опущенной головой. Я тоже была подавлена рассказом настолько, что ни о чём другом ни говорить, ни даже думать не могла. Постукивали на стыках рельсов колёса, и я невольно повторяла в такт: «Так-так, всё так. И неважно сказка это или быль. Это жизнь. Всё жизнь. Так-так. Так-так…»
     Видимо нечто подобное думала и моя попутчица. В продолжение мысли, произнесла вслух, может,  даже не осознавая этого.
     - Не даром слово молвится. Не напрасно сказка сказывается… Да-а, в любви мы становимся доверчивы и уязвимы… Любящих людей жалеть надо. Оберегать… Испокон веку любовь и рождение человека считали самым большим таинством. Каждый человек, хоть раз в своей жизни любил, только рецепт любви до сих пор не разгадан.
     - Прикасаться к тайне любви – это ещё не значит – постичь её, - задумчиво сказал пассажир с верхней полки. Оказывается, он тоже не спал, слушал…
     Ещё долго все трое лежали с открытыми глазами и, под стук колёс, думали, каждый о своём, самом сокровенном, не вмещающимся в рамки слов.

                15 января 2008 года.