Дорога к дому, которого нет

Эх, конечно, бежит времечко, и часто хочется сказать ему: «Стой, куда ты?» Но увы, ответа не будет. Жизнь давно разбросала нас по свету, и все труднее найти в толпе знакомые глаза. А попросту, людей, которые хотят тебя понять.
Несколько дней назад, однако, совершенно случайно, на улице нашего подзамерзшего города я встретил свою школьную подругу, которую не видел лет двадцать - мою первую любовь.
И вот она сидит со мною рядом, с радостью поедая пирожки, которые я ей купил. Судя по аппетиту, хронический голод - ее обычное состояние. Чтобы как-то поддержать беседу, задаю ничего не значащие вопросы типа: «Откуда ты в такой холод?» - и тут она назвала город километров за 180 от нашего. Не понял, я переспросил. И вот, что она мне рассказала.
- Ты знаешь, я никогда не могла подумать, что моя жизнь сложится так. Был муж и надежды, но все рухнуло с его смертью. Работу найти не смогла, немногие друзья, просто от меня отвернулись. Но нужно было как-то жить, вот и стала жить «как-то». Появились новые «друзья», стала пить - Пошло-поехало... Жила то у одного, то у другого «друга». Чтобы прокормиться, стала собирать бутылки на помойках, выброшенную еду, тем и жила. Три дня тому, утром как обычно пошла к бачку откапывать заветную стеклотару. И тут подлетел милицейский «бобик». Молодой сержант велел сесть в машину. Что оставалось делать? В милиции таких, как я, собралось человек тридцать. Начали «катать пальцы», фотографировать. Потом всех нас выгнали во двор, поставив вдоль стены. Было холодно, мела поземка. Пробегающие мимо милиционеры, смеясь, предлагали делать зарядку, чтобы не замерзнуть. Подошел лейтенант и, пересчитав нас, недовольно буркнул: «Сколько их? 30? Мало, начальник сказал, нужно 50, не меньше» Стоящий наготове «бобик» рванулся по городским улицам. Набрали еще девятнадцать человек. Стали интересоваться пропиской. У кого она была, ставили влево, остальных направо. Все это со стороны, наверное, походило на старые военные фильмы о подпольщиках. Только там были немцы - чужие, а здесь вроде бы свои. Часов в одиннадцать подъехал автобус... «Поедете в спецприемник, - сказали нам - там помоетесь и поедите.» С нами ехали два милиционера - офицер и сержант, который все время презрительно смотрел на нас, предлагал петь песни. Но нам всем было не до песен; был готов выпустить тех у кого были деньги. Многие были без шапок, в драной обуви, так какие у нас могли быть деньги? Часа через три у какого-то заброшенного сельского кладбища, скрипнули тормоза. «Выходи, приехали!» Мела метель, было очень холодно. Милиционеры постояли с нами несколько минут, потом вернулись в автобус. «Прощай, братва!»- захохотал сержант. Автобус скрипнул чем только можно и укатил. Поначалу мы все собрались в круг - так было теплее. Но чутъ погодя поняли: нужно идти - замерзнем... Куда? Домой! Ведь дом - это не только четыре стены, в тот страшный момент мы вдруг осознали, что домом может быть и город, в котором протекала вся наша горькая и безрадостная жизнь, где живут немногочисленные знакомые. Вернуться туда, дойти, снова увидеть до боли родные улицы - цель, и ее надо достичь любой ценой. Для некоторых из нас эта цена - жизнь... Стало темнеть. Часа через два добрались до какого-то поселка. Нашли открытый подвал, решили там заночевать. У многих уже были обморожены руки и ноги. Кто-то принес пластиковую бутылку, набили ее снегом, растопили на трубе отопления. После такого «ужина» стали размещаться на ночлег. Мужчины ложились прямо на цемент, положив под голову кто ящик, кто камень. Я умудрилась лечь на теплую трубу. Сна не было, да и как здесь заснешь? Слышались стоны, кашель, кто-то бредил наяву. Утром снова пошли по трассе, задыхаясь от обжигающей вьюги. Нас уже было меньше. Многие остались в подвале. До дома оставалось еще километров 160...
И тут Валя горько заплакала, положив голову мне на плечо. Ее плач был похож больше на вой затравленного зверя, чем на голос обычной в принципе-то симпатичной женщины. Не сдержавшись, я выругался, вспомнив «народную» власть. Но чем реально я мог помочь человеку, который волею судьбы стал изгоем в собственной стране? Я чувствовал себя тоже абсолютно бесправным и беспомощным и, стиснув зубы, молча  гладил по голове прильнувшую, ко мне душу. А Валя продолжала. За следующий световой день мы прошли километров 60 - 70. Прятались от ветра на автобусных остановках, немного отдыхали и шли, шли, шли... Много раз пытались остановить проезжающие автомобили, но бесполезно - никто не останавливался, никто. Ночевали с подругой в подъезде жилого дома. Мы теперь с ней были вдвоем, остальные разбрелись неизвестно куда, а двое наших друзей по несчастью уже никогда не увидят родного города, навеки заснув в холодных заснеженных крымских степях...
При этих словах на лице ее отразились нечеловеческая грусть и боль.
- Потом еще день, опять подвал. Чтобы окончательно не замерзнуть и не отморозить ноги, я надела на них рукавицы, получились вторые носки. Последние 60 километров тянулись особенно трудно. В одной небольшой деревеньке, навстречу нам, за почтой вышел из ворот дома какой-то мужчина. И мы протянув к нему свои обмороженные, трясущиеся руки, со слезами на глазах, попросили хоть крошечку хлеба. Услышав наш рассказ, хозяин сам смахнул с глаз слезу, торопливо вынес завернутый в газету хлеб и кусочек сала. Наверное, это было самое вкусное, как нам казалось тогда, лакомство в жизни. Когда увидели до боли в сердце милые знакомые окраины-заплакали. Дошли!
- И все-таки, что случилось? Как ты стала бомжем? - спросил я.
- Родители мои давно умерли. И всей моей семьей были муж, c которым мы прожили восемь лет, и два его брата. После смерти мужа братья уговорили меня продать квартиру за пять тысяч долларов. Продав и свое жилье, они вскоре уехали в Россию, захватив с собой и мои деньги. Так я осталась на улице. На работу с советским паспортом не брали, а средств для обмена не было.
Не знаю как вы, но лично я не приемлю такого отношения к человеку. А вытравливание подобных людей из нашей теперешней жизни называю убийством. Уверен, демократическое государство так относиться к своим гражданам не может и не должно. Да и нужно ведь этим людям не так и много. Давно назрела необходимость в организации ночлежных домов, пусть даже под контролем той же милиции.
И необязательно они должны быть дотационные, можно использовать, к примеру, людей на общественных работах. И тогда не придется брезгливо отворачиваться от немалой части собственного народа, вывозить людей в столь в лютый мороз на заведомую гибель. Во многих домах стоят теперь железные двери с кодовыми замками. От кого, от бандитов и воров? Может быть, от самих себя и чужой беды?
Так чужой беды не бывает, я точно знаю.