Как Илья Муромец Русь от кризиса спасал - глава 2

Глава вторая,
в которой Илья ищет выход из сложившейся ситуации и находит вход в него в библиотеке

К вахте Илья спустился не то что с думами невеселыми, а вообще без дум – мозг не реагировал ни на какие раздражители, ушел в себя и там пытался справиться с шоком от всего произошедшего. Он уже вышел за калитку проходной, как его остановил голос старика Филимона:
- Эт, сынок… ты же ведь Муромец будешь?
- Я…
- Так тебя это… ждут здеся.
Илья обернулся. Из-за нескладной тощей фигурки вахтенного выглядывал огромный тучный голубоглазый детина, босой, в грязно-серых льняных штанах и такой же косоворотке, темно-русые волосы собраны в смешной пучок на макушке. На лице его застыло блаженно-озадаченное выражение постоянного недопонимания текущей жизненной ситуации. Он держал в ладони берестяной пакетик с арахисом и отправлял в рот один орешек за другим. Карманы штанов его заметно топорщились – видимо, и там было припасено что-то съестное. Заметив, что Илья смотрит на него, детина широко улыбнулся и осторожно помахал рукой.
- Я – Никифор. Меня княже к тебе прислал, велел… ой, а что велел, не помню…
Никифор поднял свои невинные глаза вверх и на минуту застыл, даже перестал жевать арахис.
- Охранять меня князь велел. Пойдем, неча тут торчать.
Здоровяк радостно заулыбался, отодвинул пузом старика вахтенного и бодро шагнул к Илье.
- Точно, охранять. Еще сказал, что на тебе великая миссия, и что ты богатырь, каких свет не видывал, и меня при тебе ждет слава и почет и наконец-то примут в княжеское войско…
- Как примут? А ты разве не в личной охране князя состоишь?!
- Нет… Я только полы мою в тренировочном зале и раздевалке…
- Как? – Илья чуть не рухнул в придорожную канаву. – Мне княже сказал, что ты боец, каких свет не видывал…
- Я? А… да, то есть нет… Я, конечно, приемы все знаю – на мне их сотни раз отрабатывали… И рукопашные, и ногомашные, и головоударные, и с палками, и с мечами, и с копьями – да все вообще… Только вот, сам я их применять не умею, так пара ударов, да брюхом пихнуть…
- Ятидреный хрен, забодай меня комар… Ярмо тебе в дышло, мать твою иттить, провернуть да не вынуть, Сварог бы всех вас побрал! – Муромец не сдержался. Он принялся гневно пинать камни на дороге, размахивать руками и черно ругаться. – Великая миссия, в зад копытом! Охранник, редиской убиться! Полы он моет, урюк замшелый, пень блохастый! Ы-ы-ы-ы!
Илья, в пылу гнева не разглядев хорошенько, куда метит, врезал правой ногой по выглядывающему из дорожной пыли гранитному валуну, сафьяновый сапог, поскольку был стар, хоть и имел приличный вид, разорвался, и удар пришелся на ушибленный еще с утра большой палец. Муромец взвыл, схватился за ступню и запрыгал на левой ноге.
- Да, видать, сильно тебя княже опечалил, сынку. Давненько я не слыхал, чтобы так ругались. – Дед Филимон покрутил седой ус. – Расскажешь, или дело государственной важности?
- Государственной важности…
- Понятно… Впрочем, как всегда…
- Дед Филимон, а правда, что в стране кризис?
- А, так вот, что тебя опечалило! Правда. Седмица уж прошла как объявили. Хризис. Фигнамсово-анатомический…
- Экономический.
- А кака разница! По мне что хризис, что шмизис… Оно, может, и лучше: доступ в терем сократят – мне мороки меньше.
- Ладно, прощай, дед Филимон. Может, еще и свидимся, хотя наврядли. Пойдем, Никифор… перетрем базар где-нибудь…
Илья развернулся и поплелся прочь от терема. Никифор, закинув в рот свежую порцию орешков, зашагал следом.
«Перетереть базар» они присели в небольшом кабачке на окраине Новеграда. Илье хотелось забиться куда-нибудь подальше от людей вообще и от знакомых, в частности, и он планировал отправиться по тракту прочь из города, но Никифор после полуторачасовой прогулки в гробовом молчании слопал весь свой запас орешков и заныл, что он голоден, и не пристало богатырю идти на подвиги с пустым желудком. Муромец сначала порычал на своего горе-компаньона, потом вспомнил, что сам со вчерашнего дня не трапезничал и завернул в первое попавшееся заведение.
Денег, что ему отсыпал князь оказалось не так уж и много – хватало, пожалуй, на полудохлую клячу и ржавый меч, вооружиться на ратный бой на эти средства даже на дешевом китайском рынке невозможно – поэтому Илья махнул рукой и заказал себе и Никифору по сытному обеду: первое, второе и компот с пирожком – гулять так гулять перед смертью. Заведеньице было маленькое, темненькое, однако народу в нем не толпилось, и готовили вполне прилично, Муромец даже немного отошел от своих переживаний, наминал горячее и пересказывал Никифору свои приключения в тереме.
- Вот так вот, дружище, надо мне Русь от кризиса спасать, а я даже не знаю, что это такое и где его искать. Князь там нечто умное говорил про финансы, банки, стог наций – или скирду? – культуру, бандитов, орду… Хрен его разберет!
- Если что-то умное нужно, - оторвал голову от миски с пельменями Никифор, - так надо иттить в библиофику. У меня там мамка работает, а она страсть как любит всякие мудреные штуки, наверняка, и про кризис знает.
- Если у тебя мать такая башковитая, что ж ты полы в раздевалке богатырской моешь?
- У меня папка богатырем был, завещал перед смертью по его стопам идти. Я пошел, да неспособный оказался, толи руки кривые, толи в башке соображенья нет – мечом машу как поленом, толку никакого. Учили меня, учили, плюнули, да и поставили полы мыть и заместо груши работать. Мамка тоже пыталась каким-то премудростям образовать, но здесь я вообще непригоден.
- Хоть что-то ты умеешь?
- Конечно! – просиял Никифор, - Есть! Можно мне еще пельмешек? А?
- Здорово, жердина рахитная! Ты как здесь нарисовался?
В кабак ввалились пятеро парней угрюмого вида, все в коротких кожаных косоворотках, кожаных же штанах и коротких сапогах на толстой подошве. Головы были повязаны льняными хайратниками. Один из них, черноволосый и широкоплечий, подошел к Илье и крепко стукнул его по спине ладонью, остальные незамедлили присоединиться. Муромец согнулся над миской с пельменями.
- Здорово, Гаврила, коли не шутишь…
- Не шучу, пачкун, - кожаные громко загоготали, - Я тебе говорил, возле Матрешкиного дома не появляться? Говорил. Ты, мало того, что свое мужское достоинство тогда на вечерине цивильной опозорил, так и Матренин сарафан запятнал, верблюд ты вавилонский…
- Так ее дом в соседнем квартале, да и я же тогда все отстирал…
- Вот именно, что в соседнем! А это значит, что очень рядом! Значит, что тебе сюда ходу нет. Правильно? Правильно! А ты пришел. Значит, я тебя сейчас наказывать буду. А?!
Кожаные расселись вокруг Ильи с Никифором, погогатывали и перемигивались, предчувствуя бесплатное развлечение. Оба компаньона, по их мнению, не представляли никакой угрозы, ни худой и длинный Муромец, ни его толстый приятель, взирающий на всех с видом наивной добродетели. Историю конфуза Ильи с сестрой Гаврилы, Матреной, они знали. И знали, какое наказание грозило провинившемуся в случае появления на запретной территории.
- Эт, Гаврила, а может не надо… Мы тут совсем случайно оказались, мне и не до Матрены сейчас вовсе – в такую передрягу влип, тебе и не снилось. Мы вот прямо возьмем и уйдем быстренько…
- А пельмешки? – попробовал робко возразить Никифор.
- Какие, на хрен, пельмешки! – зарычал Илья, - Ты, что не видишь, какая каша заваривается?!
Кожаные подзвучили их перебранку новым взрывом гогота и прибавили несколько пинков по мягкому месту Муромца.
- Мне до твоей передряги, как тебе до потери девственности. Посему, никуда вы не уйдете. Эй, кабачник, - закричал Гаврила, - водки! Штоф! За счет этих вот двоих.
- И пельмешек! – радостно добавил Никифор.
- Молчи, дурень! – шикнул на него Илья.
- А что, под водочку-то…
- Слышь, толстый, ты достал уже со своими пельмешками! – один из кожаных отвесил пинка и Никифору.
- Илюш, так может я твои доем, они и так уже остыли…
- Ты чё? Сильно здоровый, али как? – нагнулся к Никифору Гаврила. – Так я тебя в миг больным сделаю…
- Ну правда, дайте доесть, вам жалко что ли, добро же пропадает!
- Молчи, дурак… - шипел Илья.
- О! А вот и водка! – Гаврила принял у кабачника с подноса тяжелый графин зеленого стекла и граненый стакан, - Начнем экзекуцию! А это что за объедки…
И он толкнул на другой край стола миску с недоеденными Ильей пельменями…
- Не-е-е-ет!!! – раненым медведем взревел Никифор и горой завис над Гаврилой. Голубые его глаза налились кровью, лицо стало пунцовым. В три молниеносных удара Гаврила лишился графина, стакана, доброй половины своей кожаной косоворотки и был отправлен в угол через весь кабак мощным лягом с правой ноги в подбородок. Двое кожаных тут же прыгнули на Никифора сзади с намерением порвать щеки и свернуть кадык, но он, ловко присев, перекинул их через себя, в полете пробил обоим поддых и отправил в окно, где они и застряли, проломив своими телами толстую раму. Третий схватил тяжелый дубовый табурет и с размаху насадил его на голову Никифора, но где было хрупкой кабацкой утвари сокрушить организм, выдерживавший удары лучших богатырей княжеского войска. Кожаный в изумлении уставился на оставшиеся в его руках толстые ножки и разлетающиеся в разные стороны щепки, как провалился в счастливое беспамятство – пудовый кулак Никифора с разворота вошел ему в челюсть, та явственно хрустнула. Последнего, уже благоразумно собравшегося покинуть поле боя, Муромцев компаньон достал обеими ногами в прыжке через стол с упором на одну руку, что для столь тучного и якобы неповоротливого тела было просто феноменально. Кожаный попытался закрыться, но ни один блок не смог бы спасти от мощного удара двух голых пяток, и несчастного вынесло наружу вместе с дверью.
- Пельмешки… - Никифор мягко, по-кошачьи, приземлился на пол, подхватил со стола миску с недоеденными пельменями и тут же затолкал несколько себе в рот.
- А фто фы на меня фак шмотришь! – спросил он Илью, усиленно пережевывая вожделенное блюдо.
- Ты как это…
- А ну стоять, уроды! Руки в гору! Не двигаться – порешу на месте!
Никифор, стоявший лицом к говорившему, быстро затолкал в рот остатки пельменей, поставил миску на стол, облизал пальцы и медленно поднял руки, улыбаясь от уха до уха своей фирменной невинной улыбкой.
Илья тоже последовал его примеру – поднял руки на затылок и медленно повернулся.
За барной стойкой стоял кабачник и держал два взведенных арбалета старого армейского образца. Выстрел из такого с пяти саженей поражал насквозь тяжеловооруженного панцырника.
- Учтите, я двадцать лет в стрелковом полку оттрубил – муху на лету бью, даже твое мастерство, здоровяк, не поможет. – предупредил он. – За ущерб, причиненный заведению, прямо сейчас заплатите или дождемся наряда княжеской полиции?
- Лучше прямо сейчас… - в один голос ответили Илья и Никифор.
- Ну так, чего стоите? Приступайте.
Через час, когда Илья выгреб на стойку большую часть своих денег, остаток насобирав, с подсказки хозяина, по карманам поверженных кожано-косовороточников, а Никифор вернул на место дверь, поправил, как смог, оконную раму, вынес наружу тела и прибрал в зале, кабачник даже потеплел и пригласил их за стол вместе с собой.
- На тебе, здоровяк, пельмешки за счет заведения. У нас в полку много было мастеров по части рукопашного боя, но им всем вместе взятым до тебя ой как далеко!
- А, правда, Никифор, как ты их?
- Не знаю, само как-то… - Никифор замялся, опустил очи долу и принялся скрести затылок.
- Ладно, не тушуйся. - кабачник подмигнул Илье и хлопнул Никифора по плечу. – Колись, где учился. Таким приемам разве что в княжеском богатырском корпусе обучить могут.
- Так я там и это… полы мою в раздевалке… Меня сначала учили, приемы показывали, но я неспособный… координация слабая… ловкость хромает… да и соображалка туда же.
- Ничего себе, координация у него плохая! – кабачник продолжал восхищаться мастерством Никифора. – Как ты последнего-то через стол – любо дорого! Я за всю свою жизнь ничего подобного не видел!
- Нет, действительно, - вновь влез в разговор Илья. – как это у тебя получилось.
- Ну, не знаю я! – взмолился Никифор. – Я просто пельмешки люблю. Как видел, что это… так и озверел… Да и не только пельмешки – вообще еду.
Из кабака они вышли, когда совсем стемнело. Стояла почти полная луна, на столбах вдоль дороги зажглись гнилушки. Вся округа была залита неясным голубовато-красным светом. Где-то за околицей брехали собаки, куковала кукушка, шуршание какое-то непонятное раздавалось. Побитые Гаврила с приятелями убрались в неведомом направлении, осталась лишь примятая их телами трава под стеной кабака. Илья взглянул на название заведения: «Рыжий гусь». Подходит, подумал он, вспомнив рыжую шевелюру и длинную шею кабачника. Ладно, надо двигать куда-нибудь. Сейчас ночь, ходить по городу даже с таким мастером рукопашного боя как Никифор – не соврал-таки князь, хотя, вероятно, просто и сам не знал – все равно опасно, тем более, что его мастерство только от пельменного допинга просыпается, а до библиофики, почитай, на другой конец пропереться надо. Придется искать ночлег, а уже с утра отправляться к Никифоровой мамке за информацией. Илья побряцал в кармане остатками княжеской милостыни. Эх, денег-то совсем мало. Вот, блин, свалился Гаврила на его голову! Больше-то, конечно, не сунется – спасибо Никифору. Муромец перевел взгляд на своего охранника. Тот зевал во всю свою наивную физиономию и почесывал сытое пузо.
Непонятное шуршание, услышанное Ильей ранее, усилилось, было ощущение, будто по утрамбованному гравию где-то неподалеку, волокут что-то тяжелое, пахнуло дымком и донеслась песня, исполняемая фальшивым и мурлыкающим голосом: «Стемпь, мда стемпь мкругом-м-м…». Илья и Никифор переглянулись и уже собирались ретироваться в канаву от греха подальше, как из-за поворота дороги, заложив крутой вираж, прямо на них выехала настоящая русская печь. На передке печи сидел удалой вихрастый парень в заломленном набекрень малиновом картузе, ватнике и полустертых лаптях. Увидев Илью и Никифора, он опустил пятки на землю, и печь затормозила, прочертив на гравии мощную борозду и окутав компаньонов березовым дымом. Лежащий на полати кот по инерции врезался в трубу, перестал голосить песню и выпучил огромные желтые глаза.
- Здорово, мужики, вас подвезти? Возьму не дорого! – радостно провозгласил парень.
- А ты кто сам будешь? – первым пришел в себя Никифор.
- Я – Емеля. – гордо сообщил парень.
- А скажи, Емеля, - Никифор обошел вокруг печи, внимательно осмотрел оставленную ей борозду, понюхал дымок, ковырнул пальцем дрова на задке, - как эта штука движется!
- А хрен ее знает. Намедни, как кризис грянул, жрать дома неча стало, я пошел на реку рыбалить. Щуку зацепил – аж сам обалдел – пуда на три, точно. Вот, думаю, уха реальная будет! А она мне давай свои мысли прямо в голову телепатить: отпусти, Емеля, меня, сполню так, чтобы тебе во время кризиса был незаподлянский заработок. Как придешь домой, затопи печь, сядь на передок, ударь пятками в пол, и она отвезет тебя, куда захочешь. Я решил, на кой мне такой фиш обдолбанный, да и скинул ее обратно в реку. Домой пришел с карасиками, стал уху творить, печь затопил, да и сделал по приколу, как рыба сказала. Только печка-то поехала не по приколу, а по земле – всю избу мне разворотила. Так что теперь бомблю на новую.
- А кота песни петь тоже щука научила? – вышел из ступора Илья.
- Нет, это я сам. Я ж до того на печи лежал, ничего не делал, так чтоб не особо скучно было Котофея песням и обучил. Фальшивит только немного, зараза.
- Хм, надо было и мне котика завести…
- Что, тоже любитель?
- Обижаешь, профессионал!
- А-а-а, то-то чую – наш человек… Хм, мужики, а что там за звуки?
С околицы донеслось бряцанье железа, мужские голоса и нестройный топот.
- Что-то мне это не нравится! – Илья пристально вгляделся в полумрак переулка - Слышь, Емеля, а твоя печка до библиофики нас довезти может?
- Да, без проблем. Пять гривен.
- Сколько-сколько?
- Парни, вы поймите, я один бомбила на весь Новеград. Пешком путь не близкий, да и опасно ночью. Даже конного, али на телеге завалить могут, а запечного – хрен! Безопасность, комфорт, тепло – высший класс! Никто пока не жаловался, все еще и приплачивали.
Пока он сам себя рекламировал, топот приблизился, и из мрака в конце переулка появились человек двадцать здоровых битюгов в кожаных косоворотках. Впереди них шел Гаврила с огромным железным ломом в руках. «Вон они!» - закричал он и припустил вперед. Остальные тоже рванули за ним.
- Э, мужики, а они, видать по ваши души. Я сматываюсь! – Емеля вскочил на передок и затопал ногами. Печь под ним заворочалась, дым из трубы повалил сильнее.
- Емеля, нас-то возьми!
- Пять гривен.
- Да, заплатим, заплатим, только езжай быстрее.
- За скорость двойная такса!
- Да хоть сенбернар полуторный – гони только! – Илья уже вскочил на полати и затягивал туда неповоротливого Никифора. Разъяренной толпе оставалось до печи шагов пять.
- Эх, прокачу с ветерком! – Емеля со всей силы ударил оземь пятками, и печь рванула вперед со скоростью хорошего скакуна, осыпав кожаных пылью и мелкими камушками.
Поездки, подобной этой, у Муромца никогда не было. Отец, конечно, по детству обучал его верховой езде. В галоп, правда, Илья пускаться побаивался, а вот на рысях держался вполне сносно. Но даже галоп – это разве скорость? А сейчас была скорость!
Печь неслась как угорелая. Пейзаж по бокам – дома, столбы, церкви, деревья – слился в один темный мазок с красным пунктиром придорожных гнилушек. Емеля закладывал на поворотах фантастические виражи, чуть не вылетая в канавы, но не сбавлял скорости. Тряски, как при езде в телеге, не было. Казалось, что печь не едет, а летит низенько-низенько. На полатях было тепло, труба хорошо закрывала от встречного потока воздуха. Илья  пригрелся и даже немного вздремнул.
И приснилось ему, что стоит он на берегу великой Волхвы-реки, на теле кольчуга, на голове шелом, в руке его левой щит. Конь буланый под ним землю копытом роет. Палица дубовая к седлу приторочена. И смотрит он, Илья Муромец, во глубь земли русской. Зорко смотрит – не затаился ли где ворог поганый, кризисы всяческие насылающий.
Вдруг из-под обрыва выскакивает чернявая девчушка из предыдущего сна – конь под Ильей от неожиданности аж попятился – и давай выплясывать да напевать: «Ум саммовара йа и м-мяу-йа М-Маша…»
- Что за сны дурацкие пошли, однако…
- Э-гей, пассажиры, хорош дрыхнуть! Библиофика! Приехали.
Илья продрал глаза и огляделся. Печь стояла на площади Культуры перед теремом библиофики. Все как всегда – половина гнилушек не светит, вся улица в выбоинах и ухабах, вроде, и дождя давно не было, а здесь лужи какие-то грязно-желтые, сам терем покосился, на углах надписи похабные вырезаны. Эх, хорошо князь о культуре русской заботится!
Илья спрыгнул с печи, подошел к Емеле, выгреб из кармана остатки княжеского подношения.
- На, держи по двойной таксе.
- Да ладно, не стану с вас драть. Вижу – парни порядочные и небогатые. Пять гривен, как договаривались. Ты мне лучше расскажи, на кой ляд вам в три часа ночи библиофика понадобилась?
Илья рассказал.
- Н-да, попал ты, Муромец, в переплет! Это ж надо такой подвиг придумать – кризис обуздать. Ну, удачи вам! – Емеля пожал руки Илье и Никифору. – Если вдруг понадоблюсь – отвезти куда, например – у меня отправная точка всех маршрутов – центральная площадь. Там можно завсегда поймать.
Емеля подкинул в топку пару поленьев, печка благодарно запыхтела, сам залез на передок и ударил пятками оземь. Через пару секунд на площади остались лишь Илья и Никифор, да облако оседающей пыли.
- Эх, охрана, пойдем к твоей мамке стучаться.
Они поднялись на крыльцо библиофики и в четыре руки забарабанили по входной двери. Минут через десять, почувствовав тупую боль в кулаках, Муромец остановился и спросил своего охранника:
- А ты уверен, что твоя мамка здесь. Что ей, по сути, делать ночью в библиофике…
- Упс… - издал непонятный звук Никифор и тоже перестал стучаться. – А я и забыл, что сейчас ночь. Ночью, то она конечно, дома.
- Каррамба факин шайзе! – выругался по-иностранному Илья и хотел добавить еще пару ласковых по-русски в адрес Никифора, но тот уже спустился с крыльца и отправился в обход терема. Муромец поспешил за ним.
Сзади у библиофики оказалась еще одна дверь, без крыльца и не такая широкая, но зато со звонком. Никифор подергал за веревочку, где-то в глубине терема мелодично зазвенел колокольчик, а через минуту за дверью раздался шорох, и приятный женский голос спросил:
- Кто там?
- Мамка! Это я – Никифор!
- Никиша!
Дверь распахнулась, и глазам Ильи предстала хрупкая миниатюрная женщина лет сорока пяти – заведующая новеградской центральной библиофикой – в очках, с двумя темно-русыми косичками, больше подходящими десятилетней девчонке, нежели взрослой даме, на ее миловидном остреньком личике застыло какое-то странно-подозревающее выражение. На один ее взгляд сразу хотелось ответить: «Нет, меня ничего не волнует!»
- Мамка! – Никифор ломанулся в дверь, подхватил мать на руки и принялся облобызовывать.
- Ну все, сынок, хватит. Лучше представь меня своему другу.
- Илья, это мамка моя – Пелагея Александровна – она самая мудрая в Новеграде и сможет нам помочь. Мам, это Илья – он наикрутейший богатырь всех времен, его князь отправил с кризисом бороться, только он немного не знает, как это сделать.
Пелагея Алексадровна легким движением оправила сарафан и подала Илье руку, тот ее аккуратно пожал.
- Ну, пойдемте в дом. Не на пороге же государственные дела решать.
Дом был самой настоящей библиофикой – книги кругом, даже кое-какая мебель, табуретки на кухне, например, была подменена стопками книг. Мать Никифора напоила их чаем со сладкими пирожками и отправила свое наивно-непутевое чадо спать в книгохранилище, а сама засела за разговор с Ильей.
Для начала Муромец пересказал ей все то, что уже рассказывал Никифору и Емеле. Потом Пелагея Александровна потребовала от него слово в слово повторить то, что князь говорил о кризисе, но Илья как ни напрягался, так и не смог воспроизвести сложную княжескую тираду.
- Так, понятно. – Пелагея Александровна встала из-за стола, вышла в другую комнату, а вернувшись, поставила перед Ильей прозрачный хрустальный шар с плавающими внутри крохотными снежинками. От одного взгляда на него у Муромца закружилась голова и сильно захотелось спать.
- Будем применять псевдонаучные методы! – Пелагея, присела за стол, страшно расширила глаза и заговорила могильным голосом:
- Илья, смотри на шар… Ты видишь снежинки… Следи за их движением… Они манят тебя в свой снежный мир… Иди за ними… иди…
Муромцу показалась, что хрустальная поверхность шара вдруг растворилась в воздухе, и он оказался внутри, в мире снежинок, которые заплясали вокруг него по невероятно сложным траекториям. Они были живые, и каждая стремилась коснуться Ильи, показать себя перед ним. Они танцевали для него завораживающий красивый танец…
- Сейчас я досчитаю до трех… и ты уснешь… - донеслось до Муромца.
- Раз… два… три… - и он провалился в темноту, сквозь которою через пару мгновений вновь донесся замогильный голос Пелагеи:
- …досчитаю… и ты проснешься… раз… два… три…
Илья резко разлепил глаза. Сон как пинком сдуло. Он лежал в углу кухни, заваленный книгами, на голову его был надет огромный черпак. По кухне словно стадо зубров пронеслось: книжные табуретки развалены, стол сдвинут, половина посуды на полу, кое-что разбито, сама Пелагея тоже какая-то помятая, косички встопорщены, очки набекрень, сидит зашивает разорванный подол. Странно…
- Сколько я спал?
- Часа два…
- Ничего себе! Два часа – и ни одного сна не приснилось. – Илья поднялся из книжного завала, с натугой стянул с головы черпак, собрал книжную «табуретку» и присел к столу. – А кто здесь побывал?
- Твое альтер-эго, Илюша! – Пелагея поправила очки и бросила игривый взгляд на Муромца. – Ох, и интересное оно у тебя – Фрейду и не снилось…
- А куда оно делось?
- В тебя ушло.
- Как?
- Ну, - Пелагея немного замялась. – я черпаком загнала, чтобы оно сильно руки не распускало…
- Так это теперь во мне еще и интер яго какое-то сидит!
- Ох, и неуч ты, Илюша, хоть и взрослый мужик, бухгалтер тоже. Альтер эго – это второе «я», оно у всех есть. Внутри нас сидит и нами скрытно управляет. Просто так его увидеть невозможно, только под сильным гипнозом. Я тебя загипнотизировала, чтобы узнать, что князь про кризис говорил, да не рассчитала, тут-то альтер-эго и выскочило. Но, - Пелагея кокетливо повела плечиком, - не скажу, что мне не понравилось…
Илья недоуменно почесал затылок.
- М-да?! А что князь-то сказал?
- Вот, читай… - Пелагея пододвинула ему листок бумаги, на которым муромцевой рукой было написано: «Кризис в стране, Илья, кризис. Страшный, финансово-экономический! Все механизмы рушатся, идет полный передел сложившейся структуры. Одни компании испытывают крах, другие подминают под себя и растут на костях конкурентов. Банковский сектор в полной стагнации, жилищный и строительный туда же, более-менее хорошо держится сельское хозяйство и народные промыслы, культура вообще в упадке, зато рынок магических и приворотных услуг процветает, мошенники и бандиты активизировались – рост преступности за последний месяц превысил годовую норму! Золотая Орда вновь на нас прет! И вот с этим, Муромец, тебе придется разобраться – выявить причины, найти виновных, придумать способы возврата страны к нормальной жизни.»
- Ну надо же, слово в слово, как он говорил! Я теперь вспомнил. Только, что с этим делать, я же ни бельмеса не понимаю, чего тут такое понаписано. Как выход из кризиса искать?
- Ох-хо-хо! Да, аналитик из тебя никакой, сразу видно, не зря все десять лет в младших писарях просидел. – Пелагея встала и прошла к стеллажам с газетами. – Вот тебе недельная подшивка «Новеградской правды» и «Купеческого вестника» - изучай. Как осилишь, будем решать, что дальше делать… Ты что, опять?
Илья стоял, сжав кулаки, вытянув вперед шею и нахмурив брови.
- А откуда вы знаете, что я в бухгалтерии младшим писарем десять лет работаю?
- Уф, я уж испугалась… Так ты под гипнозом сам все рассказал, почитай, всю жизнь свою выложил…
Илья зарделся.
- Да ты не смущайся, никому я рассказывать не буду. Иди прессу изучай, лучше…
Осилил подшивки Муромец лишь через двое суток, потом еще двое проспал, опять без сновидений. Вероятно, во время сна Пелагея что-то с ним сделала, опять гипнозу подвергла, поскольку вся та газетная каша, что затолкал в себя Илья, не поддающаяся на его взгляд никакому анализу, как-то сама собой улеглась по полочкам, и в голове нарисовалась весьма четкая картина политической и экономической жизни в стране за последнюю неделю с момента объявления кризиса. Однако, новых следов разрушения в библиофике Муромец не заметил, проснулся он на том же месте, где и уснул, да и Пелагея вела себя вполне по деловому, не кокетничала. Как проснулся, усадила за стол, накормила, напоила, сунула свежие газеты – их Илья прочитал без особых осложнений – положила перед ним бересту и перо самописное.
- Ну, пиши, как видишь сложившуюся на Руси ситуацию.
Через полчаса Илья предоставил ей свои выкладки.
- В общем, дело так обстоит… Кризис финансово-экономический… Все началось еще с год назад, как на Русь Змей Горыныч налетел, кучу деревень пожег. Спрос на жилье вырос… избы подорожали и стройматериалы вместе с ними. Кощей в банках ставку по кредитам поднял, народ поприжал, а те все равно берут – что делать, жить-то где-то надо. Из деревень все в города повалили – зарплаты больше, легче кредит взять. Сельское хозяйство стало хиреть, продукты вздорожали, а за ними и все остальное, в том числе и жилье еще раз. Кощей совсем разошелся, ставки опять поднял, а народ все идет. Все жилье себе покупают, даже – где это видано! – в многоквартирных теремах. А тут, как назло, Орда дань требует. Казна княжеская опустела, государственное финансирование иссякло, бюджетные рабочие места позакрывались. Возврата по кредитам нет, Кощей – банкрот – в соседнее царство слинял. Народ обратно в село ломанулся. Все городское жилье продать хотят, а никто не берет. Строительные артели обнищали, одна только держится – Князь-Строй, как и среди банков – Князь-Банк. Сейчас вообще полная котовасия: все на Кощея валят, Змей Горыныч опять налетать начал, Орда вновь дань требует, как будто ей предыдущей мало было, всякие бандиты, рэкетиры и мошенники по всей Руси расплодились, одно сельское хозяйство еще живо – народ пашет как вол, чтоб свою копейку получить, продукты, правда, все равно не дешевеют. Полная неразбериха. Как мне из нее выкручиваться?
- Я, Илюша, за всем этим вижу три ключевые фигуры: Кощея Бессмертного, Змея Горыныча и Золотую Орду. Вот с ними и надо разбираться в первую очередь.
- А где их искать?
- Ну, что сказал князь о процветании рынка магических услуг? Вот на него и обратись, только не ко всяким шарлатанам, а к профессионалам со стажем и репутацией.
- Это ж к кому?
- К Бабе Яге, например. Она, правда, от дел сейчас маленько отошла, ну да я тебе подскажу, где ее сыскать. Это не близко. Собирайтесь покамест с Никифором, вот тебе нитка с иголкой – сапог свой зачини, а я тут вам карту набросаю.