Пересказ

                Мой Малыш, прости, я разучился…
***
     - Вот послушай, ладно? Да? Она коротенькая, совсем-совсем, но мне кажется, не плагиат, хотя, - нервно наматывает прядку волос на указательный палец, - вот послушаешь и скажешь, читал ты подобное или нет, ага? Вот чтобы такая же идея, но декорации другие, хорошо? Ну хорошо?
     Отрываясь от какого-то чтения, потирает глаза и устало смотрит на девушку:
     - Давай.
___
      Она постоянно поднимала к потолку глаза, когда злилась, словно обращалась к кому-то невидимому: «Только посмотри, он опять…». На этот раз он опять опоздал. Сначала публика оглянулась за лёгкий звоночек открывшейся двери, после – на этого юношу. Ужасно атмосферный и прям-таки излучающий добро-тепло-счастье-уют. Девушки томно заправили старательно отращиваемые чёлочки за маленькие ушки, парни приосанились, юноша отряхнул с плеч пальто пыль снега.

     - Оп, - из ниоткуда вылетают алые-алые розы с капельками-бриллиантами росы, пахнущие травами и нежностью, обещаниями, прощениями и бессмертной свежестью, но глаза снова поднимаются к потолку и добродушная улыбка гаснет.
     Садятся напротив друг друга. Девушка мнёт салфетки и, смущаясь, разглядывает стены, парень сосредоточен, молчит. Розы лежат рядом с непочатой пачкой сигарет…
     - Говорить будем, м?
     - Будем-будем… только вот соберусь.
     Осторожно и трепетно касаясь пальцев, отбирает салфетку и за несколько секунд превращает её в соловья, белоснежного и оттого нереального, но в котором неуловимо чувствовалась Жизнь.
     - Соловей и роза, да-да, - улыбка робко начинает расцветать, но девушка лишь вздыхает и смотрит в пол, снова гася её.
     - Вот… вот ты снова, да. Мы знакомы тысячу лет, а ты всё.. всё. Вот.
Парень, полуприкрыв глаза, откидывается на спинку стула и заказывает кофе. Девушка несколько раз открывает рот, но ничего не произносит. Он достаёт сигареты, комкает выигрышный купончик, прикуривает от спичек, приносят кофе, и она наконец начинает говорить.
     - Господи, господи… Я не знаю, как бы так, чтобы… Господи, я полгода мечтаю о серёжках, знаешь, такие сиреневенькие змейки, миниатюрные, головка с чёрными глазками, а тело и хвостик чтобы шли по внешней раковине уха… Я. Мечтаю. О. Серёжках. Я не хочу больше чудес. У Тани Миша с машиной, а ты у меня с чудесами.. Нет-нет, я не ставлю тебе это в упрёк, просто ну нельзя же, нельзя же, нельзя так всю жизнь! Ты такой замечательный такой волшебник, любящий и чрезвычайно милый, но не могу я всю жизнь смотреть сияющими глазами на твоих синих бабочек из рукава среди ноября, плюшевых медведей на подушке утром и голубые звёзды в небесах и больше ничего не хотеть. Тебе ведь только сияющие глаза и нужны, да? Не перебивай, я знаю, ты другого мнения. У нас нет будущего, если ты не изменишься. Совсем никакого, понимаешь? Нет, я понимаю, духовные ценности, то сё, куда же без них, честь, долг, мораль, я всё понимаю, ты не думай! Но нельзя же без материальных! Ты у меня всё больше по романтике да символам там, побрякушечкам милым… Я серёжки хочу, а не соловья бумажного на пару с розами! Да, я люблю цветы, и да, лучше, что теперь это розы, а не полевые ромашки, но на розах же далеко не уедешь?.. Олежа, славный мой, я просто так больше не могу. Не могу я, не могу! Не могу, не могу, не могу.. Вот. Вот всё. Всё. Всё, - распалившаяся девушка утихает, виновато, но с вызовом смотрит на парня.
     Тот кивает, докуривает, бросает пробегающей официантке:
     - Счёт.
     Девушка тянется к салфеткам, но, опомнившись, отдёргивает руки от них как от огня.
     - Приходит время умирать, и я умираю…
     Она промолчала: сегодня высказано невысказанное, тысячи раз передуманное, перекроенное, и всё равно слова катились не те, и не так, и не совсем туда… Камни, летящие с холмов, врезались в вековые граниты, вросшие в землю, и, разбиваясь на тысячи песчинок, продолжали нестись вперёд эти слова-камни, пусть и не издавали ни звука искривлённые в муке мысли рты, пусть и звенел и звенел звоночек над дверью, официантки летали туда-сюда, туда-сюда, и весёлая болтовня, как по заказу, конечно же, как по заказу, слева, справа, о-то-всю-ду…
     Она промолчала: он бросал последние свои характерные фразочки, пусть.
     - .. и знакомы мы тысячу лет, ты права…
     Он снял с вешалки курточку и помог девушке одеть её.
     А внутри слова всё отзвучивались, отталкивались, топ-топ по глоткам, топ-топ по рёбрам, лёгким, сердцам кровоточащим. Какую-то там тысячу лет назад мы учились ругаться матом, неумело-несмело, на зелёной травке под синими небесами, летали над гаражами и спящими в тихий час, смертными боями убивали друг друга понарошку, понарошечку любили и не по-детски обижались на родителей с супами, взрослых таких старших братьев, собачонок лающих, муравьёв, сжирающих хрущей, хрущей, не ползающих без лап, дождь когда не надо, запреты какие-то там, до десяти только бегать по асфальту тёплому, одень шлёпки, платьице порвалось, локти сбиты нахуй, наааахуй, какое славное слово-то, и по щекам, наотмашь, в рёв, и назло громко-громко, на весь двор, стыд и срам, «наааахуй!»!..
     Молитва первая в два слога, знаешь ли..
     Злые и добрые, разные-разные, где-то там тысячу лет назад, мы были, и она смотрела синюще-сияющими не для того, чтобы снова получить душистый букетик или чудо какое-то, не зная ещё ни жадности, ни меркантильности, ни снобизма, ни умных слов, что гасят смысл – слова ведь должны быть простыми-простыми, вкусными и ёмкими – она дружила, любила, именно что любила, требуя и взаимности, и внимания и отдавая не меньше своими этими глазами, синющими, сияющими, единственными во всём белом свете, конечно же, конечно же!..
Турники любимые, не один синяк поставившие, держали нас над всем миром, но чуть выше всего мира собирались тучи, грозовые, серые, большие и хмурые, молниями грозящие, громом запаздывающие, и ты мне, шёпотом, Великую Тайну:
     - Посмотри в эту кучу, - голову запрокидываешь и едва не сваливаешься с треклятых перекладин, - там есть такое белое облако. И вот оно самое страшное. Потому что – белое.
     И этого потому мне – на всю жизнь, и даже дальше, когда дальше начнётся, и дальше дальше начнётся, и до бесконечности, и я не знаю, что тебе ещё сказать, милая моя, светлая, где же сияние глаз твоих, как же ты не понимаешь, что в этом-то всё дело, совсем-совсем в этом, с головой и полностью…
     Я теряюсь, теряюсь, спотыкаясь об буковки и запятые, да чихать я хотел на пыль и перья, забью всё природное, растолку в ступе или как её там крылья бабочек и языки летучих крыс, волью в глотку шипящее, и будешь любить-любить-любить, но так ведь это не то, все понимают…
     Волшебным киселём распластаюсь перед губами твоими, эдемовской амброзией и киселём, хочешь? Ну чего же ты хочешь, сладкая, звёздочка, нежная, мятееежная, не-по-сто-ян-на-я мояяя! Да неужели серёжки-колечки и мужа при кошельке? По фаланге в секунду буду, веришь, самыми толстыми иглами в кишки, в нутро самое, в зрачки тлеющими сигаретами и в ноздри чужими жёлтыми ногтями, каждый полчаса обрастать новой кожей, прокажённой, гниющей плотью, мне слов нет, милая, мне нет слов и пыток!
     Господи Иисусе, всуе и молениями, сфера ты моя иноземная, дай мне поговорить твоим языком, дай мне посмотреть твоими глазами да видеть перестать, да слышать только сплетни, да растерять всю соль печени – печень у нас теперь главное -, да гордо подняв голову немытую идти, это же ад, ад на земле – где ему ещё быть, как не тут? – это же рай, без мозгов, потому и рай, дай же мне, дай же мне машину времени, рог изобилия, цветик-семицветик, стаю лебедей гадких и косяк рыбок золотых, мировые запасы кофе и трипов, сны слепых, мелодии глухих, стихи ненаписанные и рифмы непридуманные, ДАЙ ЖЕ МНЕ ЖИТЬ!!
     Мы-ты-я-они-нет-нет-он.
     Он снял с вешалки курточку и помог девушке одеть её, и они как-то суетливо вышли.
     - Не провожай, после как-нибудь созвонимся…, - и на выдохе, - вещи заберу.
     - Всё–таки?
     - Всё-таки…
     - А помнишь… помнишь, ты боялась облаков?..
     - Не начинай, а?..
     - Сейчас просто собираются…
      Девушка устало закатывает глаза, разворачивается и молча уходит..
     - Лен!!
     Повернулась, смотрит внимательно так, устало-устало, господи, как же ты мне надоел, мой псевдолюбимый, мой бывший возлюбленный, не люблю я больше тебя ни разу, ни разу, ни разу… Тихо-тихо снял с небосвода белое грозовое облачко, надвисающее на Леночкой, помял немножко в ладошках, закинул в рот, прожевал, морщась, и выплюнул. Она напоследок закатила глаза, а он пошёл.
     На все четыре стороны, конечно же.
___
     - Ну как? Ну как, как, как, не молчи? – виновато улыбается, - понравилось? Нет, не ври только, сразу мне на недостатки, вот прямо так, не стесняясь, – вот, тут фигня, полная фигня, вычеркни или перепиши! Ну.. ну что ты молчишь? Милый?..
     - Что такое?.. – трясёт головой, чтобы отогнать лишние мысли, глаза приобретают более осмысленное выражение, и он внимательно смотрит на девушку.
     - Ты что, всё прослушал?.. Стиль, конечно, немного подкачал, но мне так хотелось чуть.. ах да, парочка, лет 18-19, он такой ненавязчивый волшебник, а она…
     - Господи, на носу сессия, а ты опять со своими глупостями!
                и-юнь, 2009.