Зависимость

Зависимость (рассказ).

*Присказка

Иногда так выходит, что одному без другого не жить. Симбиоз ли это? А может – это зависимость? Давайте разберемся. Что такое зависимость? Это – взаимный процесс, то есть, чтобы она возникла, нужно как минимум два живых существа. А коли процесс односторонний, и есть лишь одно существо, - так то болезнь! Выходит, что, например, наркотическая или алкогольная зависимости,- вовсе не зависимости, а болезни. Ведь не даром от них исцеляют в разнообразных, всех мастей и пород клиниках, больницах. Вот вам и правда – болезнь… Эти размышления заставили меня вспомнить вот какую историю…

*Муж и жена

В городе С. На улице Княгини Дашковой стоит богатый домик из камня. На семь комнат в нем всего два жильца – Алексей и Анита Тишины, которые живу в счастливом браке вот уж двенадцать лет.
Алексей- верный, любящий свою жену супруг, взваливший все тяготы семейной жизни на свои плечи: будь то финансовая сторона, а вернее – заработок денег, или выбор места, куда можно было бы отправиться в будущий отпуск, конечно, вместе с супругой… Тишину около тридцати двух лет, он высок, слегка худощав, дурён собой. Любит носить пиджак с крупными пуговицами, который висит на нем, как на вешалке, а ещё он любит серый цвет. Волосы на голове имеет рыжие, носит усы – под стать волосам, тоже рыжие. Правда, веснушек у Алексея не было, тех, что обыкновенно «украшают» физиономии рыжих. Не имелось веснушек – и всё тут! Какой-то он всё таки не до конца рыжий.
Анита, жена его, - славная хозяйка, дом держит в чистоте, мужа коже, да и о себе не забывает. Кормит Анита супруга разными яствами , в особенности, отборными борщами, отчего щеки у того розовеют день ото дня. Она высокая, стройная женщина, ещё хорошо сохранившая девичью красоту и тугость кос. Мужа любит безропотно, с величайшей силой, веры в него не теряет.
«Отчего такая красавица, а главное ещё девушка, влюблена в этакое дитя подсолнуха, - рыжего, вез всякой выразительности в лице и голосе мужчину?» - спросите вы, - «Не уж то лицеприятнее объекта не нашлось?»
«А очень просто» - отвечу я – «Анита не теряет веры в любовь, безропотно, с величайшей силой, с полной самоотдачей любит… деньги». Прожили бы они ещё «энное» количество лет вместе, если бы не приключилось вот что…

*В ресторане

7 ноября в 17 часов необходимо было явиться Алексею на деловой ужин в ресторан «Случай» по Карельской улице, по случаю подписания важного соглашения. Служил рыжий важным чиновником, на каком конкретно посту – не известно. К положенному времени Тишин прибыл в ресторан. Прошел в гардероб, где его встретила девушка, - молодая, приветливая, с комичными, до неприличия яркими фиолетовыми бантами на голове. На её груди красовалась, прицепленная булавкой, прямоугольная табличка, надпись на которой гордо гласила: «Катрин».
-Здравствуйте, прошу вас – улыбнулась, как-то не по рабочему даже, гардеробщица, обращаясь к Тишину.
-Здравствуйте – сконфуженно пропел он.
Взяв номерок из рук шустрой Катрин, которая невероятным образом отыскивала нужный номер с завидной быстротой, средь миллиона таких же, прочих, Алексей вошел в зал, остановился. Его внимание завладела обстановка: оркестр давал «Вергерский « вальс Штрауса., было очень светло, совсем не по-вечернему. Этот давали громадные люстры, которые болтались на потолке, словно громадные солнца, племенеющие невиданным числом мелких огоньков. Столы были разные: большие, поменьше, вовсе двухместные, круглые и квадратные. Все они были застланы белоснежными скатертями и сервированы играющим на искусственных солнцах серебром. Обстановка была торжественной, даже как-то чрезмерно помпезной. Наконец, удалось обнаружить нужный столик, за которым с неуёмным аппетитом его коллеги уже опустошали тарелки от съестного. Тишин причалил к столу, опустился твердо на стул. Здесь сидело четверо, включая самого Алексея: один – лысый, с жирной кожей и салидоловыми глазами, он сидел напротив, справа восседал молодой человек в дорогом костюме, пожалуй, это всё, что о нём следует сказать, потому как лицо у молодца невзрачное, белёсое, с совершенно бесцветными, воткнутыми в глазницы пуговками вместо глаз. И, наконец, тот, что устроился слева – мужчина лек сорока приятной наружности, брюнет, с чуть проступившей сединой на висках, губы розовые, ровные, какие мечтают целовать все девушки, а нос присутствовал при этом самый обыкновенный. В общем, на этого можно было смотреть без отвращения, и даже рискнуть полюбоваться им.
-Ну-с, что братцы, приступим? – молвил лысый, и жир приступил к его коже.
-Весь внимание – отозвался «бесцветный».
И приступили…

*Письмо

«Дорогой, милый А., что же так долго вас не было видно? Я ведь так исстрадалась, вся извелась в этом безвкусном гардеробе, ожидая вашего посещения! О, как я была рада принимать сегодня из ваших нежных рук пиджак. О, как я люблю ваши руки, как подумаю, что мы вновь… как вспомнится мне… Ах,.. Как условились, жду вас завтра в три на Карельской. Целую. Ваша неугомонная Катрин.
P.S. Захватите немного лишних деньжат, если вас не затруднит –ваша принцесса в бедственном положении».
Девушка с прямоугольной издевательской табличкой на груди перечитала письмо, на лице её знаменовалась лукавая улыбка, будто она собиралась подложить канцелярскую кнопку на стул гувернантки. Видимо, оставшись довольной от своей писанины, она повернулась ловко на одних носочках, и не теряя лукавой улыбки на лице подплыла к серому пиджаку. Сунула бумажку во внутренний карман, тряхнула головкой, отчего кудри заплясали на её макушке и застыла в мечтательной позе.

*Два письма

Проснулся владелец серого одеяния поздно, уже после обеда. Понежился немного на широкой мягкой кровати и глянул на прикроватный столик, на котором по обыкновению каждое утро встречал его стакан молока, стоящий на малиновых салфетках из бумаги, которые появляются в доме, Бог знает откуда! Столик стоял сиротливо на прежнем месте, но молока на нём не было. На нём не было ничего, даже извечных ужасных малиновых салфеток. Что-то странное, тревожное, ни на что ещё не похожее, начало закрадываться к нему внутрь. Алексей быстро встал с постели, наспех оделся, путаясь в штанинах брюк. Осмотрелся. Пристальным «рыжим» взглядом изучил спальню. Что-то мигом отразилось на его лице – уголки губ опустились. Навечно отразилось. Тут же решил рискнуть – глянул в другие комнаты… Снова взгляд подсолнуховых глаз, в котором можно прочитать страх, ужас, панику, и что-то уж вовсе мистическое, взгляд, умеющий теперь уж ничего не выражать. Произвел осмотр и вдруг осел странным образом, сконфузился и вмиг постарел. «Старый подсолнух» двинулся механическими шажками в гостиную. На дубовом столе лежали два письма: одно скомканное, измятое, небрежное, а второе – в чистом белом конверте. Тишин зацепил то из них, что выглядело менее респектабельно. Вчитывался, хмурил незримые полоски, - жалкую имитацию бровей.
-Чужое. Чушь какая-то. Как здесь оказалось? – повторил Алексей раз пять, прежде чем оставил мятую бумагу. Ещё более неуверенно потянулся к белому конверту, весь вид Алексея говорил о том, что будто его прибили пыльным мешком по голове. Открыл. Письмо гласило:
«Сколько? Сколько таких случаев? Впрочем, не важно. Я не имею ни малейшего желания знать! Жена, которая чистит пиджак мужа, заслуживает ли того, чтобы обнаруживать в его карманах подобную низость? (пятно на бумаге, очевидно речь шла о втором письме). Ты – низок. Я жила с низким человеком, а значит , что и я теперь ниже некуда. Я изволила собрать все денежные знаки, что имелись, а также кое-что из ценного. Я не могу допустить того, чтобы на твои низости была потрачена хотя бы монета. С этими штуками (с деньгами) – я, верно, устроюсь надлежаще. Прощай.
Анита Закромова».

*Эпилог

Аукцион.
- …раз! Два! Три! Домик по улице Княгини Дашковой продан! Продан мужчине в сером пиджаке и его очаровательной спутнице с фиолетовым бантом! – драл глотку аукционщик, что есть у него сил.
Народ начал расходиться, стало шумно, толкались, суетились. Две дамы, стоящие справа от выхода, вели доверительную беседу:
- А чей же домишко ушёл с молотка?- вопрошала крючконосая, с таким выражением лица, какое бывает у дам, которые вечно чем-то недовольны, а это у них на лице написано крупными буквами прописью.
- Так то хатка Тишиных. Знавала? Ну, тех! Рыжий такой ходил, вроде как важный пост в городе занимал. А женка его – всё молодилась, хорохорилась, да вечно с лавочниками спор затевала: то ей сдачи не додали, то обвесили, то ещё чего! Лавочникам от неё никакого покою не было, жадна! За копейку удавится – охотно сообщила вторая, укутавшая всё лицо в шаль, точно она арабка.
- Ах, вон оно как! А где же сами Тишины нынче? – не унималась крючконосая.
- Я уж что-то слыхивала, что, мол, уехала женка и деньги прихватила. Но говорят – растратилась, в бедноте и сгинула, А муженек-то очень стал беспомощен, как один остался, словно младенец, сирота. Ох, как он от неё зависел, от жены-то своей, да и она от него – финансово, значит. Стал чахнуть без неё мало-помалу. Чах. Чах. Да и вконец зачах, насмерть значит. Вот такая зависимость! – заключил голос из-под шали.