Отрывок из книги Сказки Тонких Миров

РАСКАЗ ВОСЬМОЙ
О ТАКИХ, КАК ОН
О таких, как он, всегда говорят, мол, прошел Крым и Рим, он женщин меняет, как перчатки, у него нет ничего святого, он нахал, каких свет не видал. О таких, как она, говорят - она немножко не в себе, кому такая нужна, она сдохнет cтарой девой… и так далее и тому подобное. В принципе, те, кто мог позволить о них такое думать и говорить, были по-своему в чем-то правы. Ведь он и она были далеко неидеальны. До того, как они встретились, Жуль в своей жизни повидал много чего хорошего и плохого, интересного и не очень. Успел завести несколько десятков не совсем удачных романов и даже два раза жениться и развестись, и все в его хаотичной жизни рано или поздно претерпевало какие-нибудь изменения, кроме двух вещей: он был уверен, что любви не существует и он был фантастически талантлив в скульптуре. Это единственное его увлечение и занятие, которому он был верен всю свою сознательную жизнь. Он даже с отличием закончил Амстердамскую академию изобразительных искусств по специальности: классическая и современная скульптура, и был настоящим дипломированным скульптором. Николь в своей жизни кроме посредственного высшего экономического образования, пары-тройки самолюбивых подружек и примерно такого же количества приятелей и вдобавок равнодушных к ее судьбе родителей, считай, ничего не имела, а, в принципе, этого и так ей было достаточно.
Читателю понятно, что они как-то должны встретиться. Да, они обязательно встретятся. И не на одной вечеринке, и не во всемирной паутине, а еще банальней. Жуль добирался домой с какой-то богемной гулянки, вдрызг пьяный и немного побитый, а потом ограбленный  мелкими жуликами. Ведь грех не ограбить пьянчугу, который в три часа ночи идет по пустынной набережной и сорит деньгами налево и направо, слава Богу, что хоть не утопили в Сене, а то всякое могло быть. Николь, тоже добиравшаяся домой в компании кандидата в свои кавалеры, по простоте своей души не могла пройти мимо пьяного, избитого и почти без чувств лежащего прямо на земле, на вид даже очень доброго существа. Спутник Николь всячески отговаривал ее от того, чтобы она трогала лежащего, но Николь не прошла бы мимо даже собаки нуждающейся в ее помощи.
Жуль встретил утро в незнакомой пока ему квартире. Квартира окнами выходила на юго-восток, и косые шустрые солнечные лучи резво прыгали по полу и по стенам, не обходя своим вниманием опухшие, еще не до конца проснувшиеся серо-зеленые глаза Жуля. Николь немного раньше проснувшаяся, тихонько, нежным голосом напевая что-то из репертуара Джо Дасена , суетилась на кухне. Два стакана кипяченого молока, несколько вареных куриных яиц и четыре полупрозрачных кусочка голландского сыра – таким был их первый совместный завтрак. И когда этот завтрак Николь на старинном серебряном подносе несла к постели своего незнакомца, Жуль благодаря ярким солнечным лучам, насквозь просвещавшим ее длинную, на вид мужскую футболку, увидел идеально сложенное, стройное тело, вид которого мгновенно разрушил все абстрактные понятия о идеальном и совершенном. Они молча кушали, и когда завтрак был полностью съеден, они оба уже тогда понимали, что им обоим нужно будет обязательно встретиться еще, еще и еще. Так Жуль благодаря своему глубокому алкогольному опьянению, карманам, набитым деньгами, и мелким жуликам, поменял свое давно утвердившееся мнение о существовании любви. А если говорить о Николь, то она еще вчера ночью в этом пьяном избитом парне увидела что-то светлое, глубоко спрятанное под оболочкой его души и еле заметное только ей одной во всем мире. После той первой их встречи прошло много лет, проведено много выставок, получено восемь правительственных наград, рождены сын и дочь, построены несколько особняков, поменяны несколько десятков автомобилей, объезжен почти весь мир, появились внуки и правнуки. И этот список можно было бы продолжать еще не меньшим количеством всякого рода плохих или, скажем, не очень хороших событий. И когда в парке Сен-Жувиль осень, и ленивый парижский ветер нехотя подымает в воздух желтые кленовые листья, ни один случайный прохожий не может не обратить внимания на медленно гуляющую пожилую пару. Старик, слегка прихрамывая, опираясь левой рукой о трость из черного дерева с золотым набалдашником, держит нежно под руку свою спутницу, нежно сжимающую пальцами обеих рук маленький букетик  желтых карликовых роз. Когда они немного устают, они ненадолго останавливаются, повернувшись друг к другу лицом и склоняя свои седые головы друг другу на плечо, и, обнявшись, словно юная влюбленная пара, незаметно сбежавшая с выпускного бала, молча, не шевелясь, стоят, прислушиваясь к вдохам-выдохам самого близкого человека на свете. Когда они оба отдохнувшие и заметно пободревшие от избранного отдыха подходят к своему автомобилю, водитель их везет домой, не смея, из приличия, обернуться назад, чтобы случайно не помешать их горячему и затяжному поцелую.
Частенько, шпионя и наблюдая за гуляющей парой своих родителей, их дети с нескрываемой, доброй завистью любуются издали предметом своей детской гордости и подражания. Ведь такой любви и уважения они ни у кого другого, кроме своих почти девяностолетних родителей, даже не наблюдали.
Сегодня утром, проснувшись и позавтракав двумя стаканами молока, несколькими куриными яйцами и четырьмя полупрозрачными кусочками голландского сыра, Жуль с Николь отправились в соседнюю большую комнату, которая примыкала к холлу и служила мастерской и студией. Жуль помог своей любимой поудобней разместиться в плетеном кресле-качалке и с любовью в глазах подал ей ее любимый томик Джека Лондона. Когда Николь открыла книгу и, покачиваясь в кресле, своими мыслями улетела далеко за пределы человеческого понимания, Жуль манипулируя глиной своими пальцами, будто маг, а не скульптор, быстро, как будто ускоренная перемотка, давал миру свое очередное гениальное произведение, за которое в очереди бились представители самых известных и модных вернисажей Парижа, Лондона и Нью Йорка. Но Жуль творил уже не ради денег, он это делал чтобы еще больше нравиться Николь.
В то утро Жуль проснулся впервые раньше Николь и пошел кипятить молоко тихо и осторожно, чтобы ее не разбудить. Но проснуться его любимой не было суждено. Николь ушла из жизни мирно и спокойно, так, как будто она до сих пор спит. Многие бы позавидовали такой смерти, не каждому дано умереть во сне, не мучаясь и не страдая, просто уйти туда, где ничего кроме любви не имеет значения.
Все дети, внуки, правнуки и даже самые далекие родственники собрались, чтобы проводить Николь. Никто из близких не посмел сказать Жулю какие-то слова соболезнования и сочувствия, ведь сказать, что «мы скорбим» - это значит, ничего не сказать. Все просто проходили возле гроба с телом Николь, клали цветы, и некоторые из мужчин молча похлопывали Жуля по плечу. Жуль первый раз в жизни не смог заплакать, ему казалось, что даже его кровь от этого горя высохла в его теле, и жизнь в его сердце еще до сих пор держится лишь потому, что когда-то стук этого сердца слушала его Николь. Когда тело его любимой было предано земле, и когда время, будто метлой, замело дорогу для всех почти, кроме него, к могиле Николь, Жуль перестал винить Бога за то, что Он не его забрал к себе раньше его любимой. Ведь если бы он умер раньше, никто даже из лучших его учеников не смог бы изваять достойного памятника на могилу его Николь. В этот же день Жулю из Персельвильского карьера привезли огромную глыбу камня черного мрамора. Жуль долго думал, из какого материала ваять памятник своей любимой, он мог его отлить и из золота, и из платины – средства позволяли. Но он решил надгробный памятник делать из простого черного мрамора, чтоб никакая мразь и не подумала посягнуть на святое.
Глыба была настолько огромной, что затащить ее в мастерскую каким-либо образом малейшей возможности не представлялось. И Жулю не оставалось ничего, кроме как устроить мастерскую во дворе его дома. Он сам, без чьей-то лишней помощи, собрал конструкцию из лесов вокруг огромной мраморной глыбы, обеспечил круглосуточное освещение рабочего места. И начал… Ни жара, ни снег, ни дождь его не останавливали. Жуль, даже не рисуя эскиза, знал, как в конечном итоге будет выглядеть в камне его любимая Николь. Он никому не позволял из его учеников помогать ему, только его сыновья с внуками, когда Жуль в каком-то необычном трансе пополнял запас энергии, употребляя в пищу молоко, яйца и сыр, быстро убирали с подножья незаконченного памятника отработанный материал.
Памятник был закончен, кто хоть немного разбирается в искусстве, ничего подобного в своей жизни не видел. Обнаженное,  идеальной формы женское тело, стоявшее на одном колене и прикрывающее свои груди ладонями, смотрело на мир своими черными каменными глазами с почти с двенадцатиметровой высоты и безошибочно своими формами и чертами лица напоминало молодую Николь. Когда памятник был без всяких церемоний с помощью двух кранов водружен над могилой Николь, и его основание утонуло в море желтых карминовых роз, Жуль, ни с кем не попрощавшись, каким-то странным образом исчез из города, и никто его больше не видел. Полиция Парижа сбилась с ног в поисках его, но все попытки его найти были тщетны. И только его дети догадывались, но эти предположения не смели даже между собой обговаривать – отец или на пути к маме, или уже с ней. Жуль тайно ночью, когда никто не смог бы заметить,  особенно в плохую погоду, внутри памятника сделал потайную нишу, где он мог бы находиться только стоя, и вход, в которую, снаружи, если ты не знаешь, найти невозможно. Туда глубокой ночью он и влез, но он не хоронил себя заживо, Жуль захлопнул потайную дверь как раз в тот момент, когда его глаза закрывались навсегда, а его душа устремилась в небеса, к той единственной яркой звезде, что на протяжении долгих земных лет согревала его душу и освещала его путь, к его любимой Николь.